Часть IV

                Часть IV
                Второе родильное отделение
                2006 год

                Создателю дороги твои намеренья, но не дела твои.
                Милорад Павич


                Приёмное отделение

Это карма, я опять здесь. На Рентгена. Опять февраль, опять второе родильное отделение – виток времени. Здесь на Рентгена родилась моя сестра, здесь родилась я, здесь родился мой сын. Мне никуда не убежать от судьбы. Я собираю волю в кулак и принимаю судьбу смирённо склонив голову. Оглядывая свою жизнь, я вижу, что не в силах ничего изменить. Теоретически да, я могла бы изменить свою судьбу, но практически нет, тогда бы это была не я, а кто-то другой, а у него уже другая карма. Я – инфантильное, ленивое, упрямое, трусливое существо. Я должна вновь пережить этот кошмар, но исправить ошибки, простить, и тогда я освобожусь от этого места. Вперёд, Алиса, не бойся, улыбайся, ты знаешь врага в лицо, а это уже половина победы.

В роддоме темно, в приёмной горит настольная лампа. Дежурная встаёт, суетится, врачи скорой помощи передают ей мои немногочисленные документы (паспорт и полис) и уезжают. Зажигается свет. А тут опять провалы в памяти, я не могу вспомнить последовательность всех действий, видимо, сильно разнервничалась. Эта немолодая чёрнобровая женщина командным тоном стала задавать мне всё те же вопросы, я устало отвечала.
– Почему не встала на учёт?
– Так получилось, не брали, не хотела, я боюсь врачей, боюсь кесарева.
– Раздевайся! Отдай вещи мужу.
– А вы идите домой, чего сидите, – это она уже Саше.
– А куда я пойду, я тут останусь, – и верно, денег Саша впопыхах не взял, да и смысла ехать домой нет, уж скоро на работу.
Разговаривала она с нами крайне пренебрежительно, я бы даже сказала, хамски.
– Ложись на кушетку, раздвинь ноги! Раздвинь ноги, я сказала! Мне надо тебя посмотреть!
Ну уж дудки, ишь куда полезла, я зажала её любопытную руку между ног. И сильно зажала, от охватившего меня страха. Начинается. Мне казалось, что сейчас мы с ней банально подерёмся, но, видимо, она оценила мою весовую категорию и поняла на чьей стороне будет победа. По-этому рукопашной не случилось.
– А ну отпусти руку! Отпусти тебе говорю! Ненормальная!
– Я вас боюсь!
– Дура!
– Как вы со мной разговариваете?
– Заткнись и раздвинь ноги!
– Саша! Неси вещи, мы уходим!
– Ты что, с ума сошла! Точно больная! Отпусти руку, больно!
– А вы не будете меня смотреть?
– Нет.
Тут я немного разжала ноги, и она была свободна. Я оценивала ситуацию. Близость мужа придавала мне уверенности. Я собралась домой. Но мой противник напугался не на шутку, а вдруг я и правда уйду. Она стала говорить со мной нормально, сбавила тон. Может ведь быть доброй и пушистой когда захочет. Мы продолжали осмотр уже мирно, меня взвесили, измерили мой живот. Клизму я уже сделала дома, поэтому обошлись душем и бритьём, сама-то я себя шибко смешно побрила. Тут подошла дежурный врач, молодая, но недовольная девушка.
– Вот она необследованная, не даёт себя посмотреть.
– А чего не обследовались?
– Боюсь, – я уже устала отвечать на этот вопрос, да и разве вот так просто объяснишь?
– Пройдёмте.
– Саша, прощай!

Я с тоской посмотрела в тёмный холл, там на лавочке сидел мой муж. Ничего, если будут обижать, я громко закричу, и он меня спасёт. Родное второе родильное отделение. Мы идём в конец тёмного пустого коридора, наши шаги гулко отдаются эхом. Вот она смотровая. Мне пришлось-таки залезть на кресло. Куда денешься. Я решаю подружиться с доктором, прошу её смотреть меня небольно. Она смотрит.

– Воды отошли, раскрытие шейки пять, – нет, надо было мне ещё дома потерпеть.
– Всё нормально, родишь сама, шов хороший, родовая деятельность в норме. Кто тебя оперировал в первый раз?
– Не знаю. – Мой ответ ей не понравился. Я спросила, как её зовут.
– А тебе не всё ли равно, если ты даже фамилию врача не знаешь, кто тебя оперировал, – она явно обиделась за коллегу. А то, что эта коллега меня даже ни разу не навестила, это пустяки, я её даже в глаза не видела. Да, пусть она мне спасла жизнь, но ведь это её работа, за неё пла-тят, а за кесарево неплохо платят. Чего обижаться? Мой дежурный доктор так и не сказала своё имя, я явно раздражала её своим страхом. Пришёл ещё один доктор, мужик, по виду глав-ный. Тоже залез в меня своими ручищами, утвердительно кивнул, пусть рожает сама. И поче-му они друг другу не доверяют. Из меня потихоньку потекла кровь, расковыряли.

                Предродовая

С вещами я прохожу в предродовую палату. Надо сказать, что от всех этих треволнений у меня прошли схватки. Говорят, что это процесс неконтролируемый, ан нет, он контролируется нашим страхом. Я сама не верила, что буквально полчаса назад корчилась дома от боли и не могла не то что ходить, а даже стоять. Нет, они не ушли совсем, но они явно утихомирились. Меня периодически схватывало, но всё это можно было терпеть. Рано я приехала, рано. Теперь надо постараться родить самой.

Как-то я смотрела документальный фильм о гепардах. Там показывали, как молодой гепард охотится за антилопой в родах. Антилопа рожает, но завидев гепарда, прекращает этот интимный процесс и спасает свою жизнь бегством. Гепард молодой и неопытный, антилопе удаётся убежать. Оторвавшись от преследования она продолжает начатое дело и рожает в траве. А по-сле опять убегает – гепард совсем рядом. Новорожденный малыш не имеет запаха, он лежит не шевелясь в глубокой траве, гепард проходит в метре не заметив его. В тот день гепард остался голодным. Мать вернулась через пару часов и свистом подозвала к себе малыша, он уже крепко держится на ногах. Вот так рожают антилопы, тяжело, конечно, зато малыш сразу ходит, а куда денешься. Если бы антилопы рожали как мы, то давно бы уж все повымерли.

Примерно то же самое происходит и со мной. Страх. Я боюсь, мой организм приостановил родовую деятельность – беги, Алиса, беги! Беги в тёмное, укромное, спокойное место и там ро-дишь. Здесь рожать опасно. Я пытаюсь его переубедить, но всё бесполезно, мои схватки остались дома, где полагалось быть и мне.

У меня берут кровь из вены. Меня мутит, я стараюсь не смотреть, не выношу вида крови. Стелют постель. В предродовой две кровати. На одну ложусь я. На второй сидит девушка. Так как схваток у меня нет, я молча её разглядываю. Она очень худенькая, в одной футболке. Она сидит на кровати с закрытыми глазами и раскачивается держась за стойку для капельницы, в вену ей поступает, – так, сейчас прочитаю, – окситоцин. Стимуляция! О-го-го! У неё очень большой живот, футболка на животе натянулась, это выглядит очень странным, такая маленькая худенькая девушка с таким большим животом, как же она родит? У неё короткая стрижка, темные волосы, на лбу аккуратная чёлка, лицо абсолютно белое, под глазами синяки, на руках тоже. Я принимаю её за наркоманку, похожа. Так и есть. Её всю трясёт, но она спит, невероятно, она качается всё сильнее, вот-вот вырвет иглу из вены. Я её пытаюсь успокоить и придержать, поддерживаю стойку для капельницы, она вот-вот упадёт вместе с девушкой. Простынка под ней вся в крови. Девушка что-то бормочет: «Прошу вас, прокесарите меня, прокесарите меня пожалуйста, я не могу этого больше терпеть». Она стонет и дрожит. Зрелище ужасное. Приходит доктор.

– Ну, потерпи, Алиса. – Так её зовут, так же как и меня. Любопытно.
– Давай посмотрим, как там у нас дела. – Она залазит Алисе во влагалище и начинает там шерудить рукой, раскрывая шейку матки.
– Уже восемь пальцев, осталось совсем немного, Алиса, потерпи, скоро родишь.
Алиса умоляет об операции. Я понимаю, что Алиса никакая не наркоманка, а просто женщина в родах. Тут врач перекидывается на меня.
– Ну и где же наши схватки?

Приходит медсестра и ставит мне капельницу. А, чёрт, окситоцин. Я ругаю свое тело, ну вот довыпендривалось, теперь тебя будут стимулировать, это же гормональный яд. Схватки приходят ко мне с новой силой, я довольна, я рожу сама.
Моя соседка по-прежнему спит сидя, она напоминает мне Шалтай-болтая, вот-вот упадет с кровати, наебнётся вместе с капельницей. Я её поддерживаю, как могу. Доктор иногда приходит нас проведать, уговаривает её лечь, но той комфортней сидеть. Алиса умоляет доктора её прокесарить. Как же, дождёшься! Ко мне прицепляют проводочки, включают пищащий и жужжащий приборчик, мой малыш жив, его сердце отчаянно бьётся.
Утро. Ночная смена закончилась. Караул сдал, караул принял. Не подумайте, что наш ночной, дежурный доктор отличался мягкосердечием. Нет, она просто не хотела возиться с операциями и тянула время, на нас ей было глубоко наплевать. Её смена закончилась, а вместе с ней и мучения, бессмысленные мучения Алисы – она подписала бумагу и её повезли в операционную. Я осталась в палате одна.
Когда расправились с Алисой, принялись за меня.

                ***

В начале 1914 года  академик Михельсон, вернувшись из экспедиции на острова Курильской гряды, описал живущее на прибрежных скалах племя голых, не имеющих переда. Голые перемещались по скалам попарно и совершенно не поддавались дрессировке, даже в случае потери связи с доминионом. К крайнему удивлению Дарвина, пойманные в диком состоянии голые размножались фалангой и не укладывались в его зоологическую классификацию, нарушая, таким образом, принцип естественного отбора. Используя такой способ размножения, они быстро увеличивали своё поголовье к ужасу японцев, которые начали их отстрел во избежание про-никновения голых в страну Восходящего Солнца.

                (Из фильма Сергея Дебижева «Два капитана II»)

А если бы человек мог размножаться делением? Мои мозги начинают закипать от одной этой мысли. Когда я, хоть и с трудом, могу представить себе человека гермафродитом, то это – выше моих сил. Я, разделившаяся надвое, потом еще надвое…

Моё первое Я сидит и обливается потом на работе, второе отдыхает на пляжу, третье Я убирается дома, четвёртое подсматривает за восьмым, которое целует и ласкает десятое Я (ведь себя надо любить), а шестое Я играет в дурака с седьмым и пятым. Девятое Я готовит на эту ораву ужин. Экспедиция из Я, с одиннадцатого по пятнадцатое, (к ним ещё затесалось двадцать восьмое Я) отправилась покорять Эльбрус.
Есть от чего свихнуться.

В конце концов, так как седьмое Я мухлевало, то пятое и шестое Я выкинули его с балкона десятого этажа (седьмое Я при этом отчаянно сопротивлялось и выражалось нецензурными словами). Из экспедиции вернулись только двое: сильно обмороженные и истощённые, но очень довольные – Эльбрус-таки покорили, двадцать восьмое  и тринадцатое Я.
А где же Я? Особенно, если учесть, что какое-нибудь сто тринадцатое Я в этот момент едет в метро, а тридцать первое попало в автомобильную катастрофу. Зато мои Я бессмертные, кто-нибудь да выживет.
Нет, размножение путём деления – это слишком сложно для человечества, поэтому бессмер-тие принадлежит простейшим.


                ***

Новый доктор был метисом, наполовину бурят. Звали его Борис Эдуардович. Он был плохим мужчиной, злым и грубым. В его взгляде я ничего не находила, глаза его были пустые. Меня опять погнали на кресло. Он был очень недоволен, что ночная смена не стала меня оперировать. На кресле он смотрел меня очень жёстко и грубо, я плакала от боли, но разжалобить его было бесполезно. Мои слёзы его только раздражали. Саша уже ушёл на работу, бежать мне было некуда. И опять те же вопросы. Я уже устала отвечать.
– Отслойка плаценты, не хотела, я вас боюсь, боюсь кесарева, не знаю, – его тоже очень обидело, что я не знаю фамилию оперировавшего меня врача, как и то, что я хотела рожать в Радужном.

При виде Бориса Эдуардовича вся моя родовая деятельность замирала, но только стоило ему покинуть предродовую палату, всё возвращалось. За мной наблюдал медбрат с голубыми ****скими глазами, слово нехорошее, но другое не подходит. Мне он не нравился, но он был добрый, хотя тот ещё извращенец, но это лучше, чем лежать одной. От окситоцина схватки стали совсем болезненные. Я всё время кричала. – Мама, мамочка, где ты! – Глупо? Но я об этом не думала. Медбрат наблюдал за моими схватками, засекал время. Схватка длилась две минуты, потом отдых минута и всё по новой. Это хорошо, говорил он, очень хорошо, он научил меня правильно дышать, чтобы было не так больно, помогал мне, я ему признательна, очень признательна. Заходит Борис Эдуардович. Схватки прекратились, он ковыряется, больно и грубо ковыряется в моём влагалище, раскрытие восемь. Ждёт. Ну и где твои схватки. Внутри меня всё сжимается от страха. Были, только что были, честное слово, он сидит и ждёт. Ничего не происходит. Ему надоело ждать, уходит. Схватки вернулись. Я лежу и кричу: «Мама, мамочка, ты где!»

С собой у меня есть мобильник, он не мой, мамин, мама дала мне его на время родов. Мне приходят sms-ки от друзей, звонит мама: «Алиса, ты родишь, доченька, родишь сама, ничего не бойся, сегодня великий праздник – Сретение. Всё будет хорошо». Я в это не больно-то верю. Время скачет и тянется. Я опять теряю над собой контроль, схватки становятся всё болезненней и сильней, промежуток всё меньше. Мне предлагают походить. Как же, я не могу встать, что-то давит на попу. Меня спрашивают, хочу ли я покакать. Да вроде хочу. Да откуда я знаю. Когда же это кончится. Бог ты мой, как больно. Приходит злой Борис Эдуардович. Схваток нет. Опять лезет мне между ног. «Раскрытие девять, где твои схватки, я тебя спрашиваю!» – Он нервничает, мне кажется, он хочет меня убить.

– Я вас боюсь.
Он уходит, схватки вернулись. Через какое-то время он приходит и говорит, что меня надо оперировать.
– Нет, только не это.
– Это.
Он начинает меня убеждать:
– Слишком долгий предродовой период, воды давно отошли (фигня), крупный плод.
Как он мне объяснил, ребенок бьется в мой (клинически узкий) таз и не может пролезть, опять-таки шов может разойтись. Поэтому надо оперировать, я должна подписать бумагу. И тогда я говорю:
– Я пошла домой.
– Что? Ты это серьёзно?
– Серьёзней некуда. – Я звоню Саше, – Приезжай, мы едем домой, с меня довольно.
– Я рожу дома сама без вашей помощи – я устала.
Он просит у меня трубу и говорит с моим мужем.
– Да, да, надо резать, сама она не родит.
Я понимаю, Саша за мной не приедет, а сама я никуда не уйду, не смогу. Я говорю, надо посо-ветоваться, звоню маме. Бесполезно, с ней тоже говорит доктор, объясняя ей ситуацию.
– Соглашайся доченька, другого выхода нет.
– Я подумаю.
Борис Эдуардович уходит ни с чем. Схваточки, мои схваточки ко мне вернулись. Думать я не могла, я лежала и рожала. Открытие девять – это значит, что я уже в родах, осталось совсем немного. Вернулся назойливый Борис Эдуардович.
– Ну что решилась?
– Нет.
– Тогда будем накладывать щипцы.

Я не на шутку задумалась. Моей подруге Саре во время родов делали наложение щипцов, из-за чего у её сына Глеба энцефалопатия. Он страдает от неё всю жизнь, бедный мальчишка. Вот кого надо было кесарить – при её-то весе в 50 кг родить ребёнка 4,800 кг! А этот не блефует, этот может и щипцы наложить, и что похуже сделать, он меня поимеет по полной и ребёнка уродом сделает.

 Ещё будучи беременной я купила себе книгу по акушерству и гинекологии, это был учебник для будущих врачей. И там я такого насмотрелась. Каких только страшных штучек не исполь-зуют акушеры для доставания из нас младенцев. Можно было подумать, что это орудия пыток. Да, этот не только щипцы наложит, но и на живот давить будет, если не побоится, что мой шов разойдётся, и подрежет где надо и не надо, этот садист ни перед чем не остановится. Нет, только не щипцы, из-за моей дурости не должен пострадать малыш.

– Где подписывать? Я согласна. Только обещайте мне, что будет не больно.
Я готова была опять заплакать, но что толку. А это верно, в настоящем страха нет. Я решилась, и страха не было. Я отдалась воле небес и Бориса Эдуардовича. Меня переложили на носилки и повезли в операционную.

На меня больше никто не обращал внимания. С меня сняли рубашку, я совсем голая. Я напоминала сама себе рождественскую индейку (очень верное сравнение моей подруги Татьяны), сейчас будут резать. Стало даже смешно. Мне поставили катетер, тот куда капали окситоцин удалили, теперь им нужна другая рука. Вовсю мазали мой живот йодом. А я не сплю. На этот раз мне маску не одевали. Всё-таки насколько верна поговорка «Нельзя войти в одну и ту же воду дважды». Та же самая операционная и вроде бы всё так же, но не так. Тогда было гораздо хуже. А сейчас ничего, всё иначе, всё изменилось, и я изменилась, только обидно, столько мучилась в родах и всё напрасно. Но ничего, скоро всё закончится. Меня по-прежнему мучили схватки. Мне поставили капельницу. Вырубилась я резко, наркоз пошёл через вену.
Мой малыш родился 15 февраля в 12.45 по полудню.

                Размышления о феминизме

Я считаю, что женщина не должна работать. Женщина должна рожать детей, растить их и заниматься домашним хозяйством. И пусть женщины на меня не обижаются. Но ведь это очень сложно – растить детей, заниматься домом и работать. Знаю по себе. Ведь мужчина после работы что делает? Поужинал и свободен: хочешь – смотри телевизор, хочешь – пойди погуляй, выпей пива, хочешь – иди в спортзал или книжку почитай. А женщине надо этот ужин приготовить, всех накормить, помыть посуду, постирать, с ребёнком сделать домашнее задание, дел уйма. И это называется равноправие? Но мужчина в силу своей природы не может родить ре-бёнка, поэтому у него очень хорошо получается работать, его долг содержать семью. А теперь о долге. У Кнута Гамсуна в одном романе описывается, как получают зарплату их рабочие. Молодой рабочий без семьи получает одну сумму, когда он женится, его зарплата сразу вырастает, когда заводит детей она становится значительно больше, потому как есть закон. Но в нашем государстве такой закон не пройдёт. Почему? Да потому как все работодатели будут брать на работу только неженатых, бездетных мужчин и сразу возрастёт количество гражданских браков, детей же рожать и вовсе перестанут.

Следующее предложение прочтите, пожалуйста, вслух и вслушайтесь, как звучат эти слова. Учитель – учительница, писатель – писательница, врач – врачиха, доктор – докторша, директор – директорша, директриса, повар – повариха, сторож – сторожиха, портной – портниха, редактор – редакторша, контролёр – контролёрша, бухгалтер – бухгалтерша, дворник – двор-ничиха, администратор – администраторша, системщик – системщица, программист – программистка, дизайнер – дизайнерша, художник – художница, музыкант – музыкантша, президент – президентша, губернатор – губернаторша, можно продолжать довольно долго. Вы заметили, как коробит слух слова обозначающие принадлежность к профессии женского рода, эти слова больше напоминают не принадлежность к профессии, а принадлежность к мужу. Например, сторожиха – жена сторожа, президентша – жена президента. Есть лишь несколько чисто женских профессий, это – няня, воспитательница (хотя тоже звучит грубовато), медсестра, уборщица, прачка, швея, королева. Всё. А у таких профессий так и вообще нет женского рода – юрист, кондитер, судья, священник, строитель, менеджер, могильщик, патологоанатом, стоматолог, водитель, хирург, фармацевт, фотограф и т.д.

Но больше всего мне нравится такая пара слов: спортсмен – спортсменка. Это вообще нечто! Слово спортсмен пришло к нам из английского языка и в переводе означает мужчина занимающийся спортом (мен – мужчина). Есть ещё одно похожее слово – бизнесмен – мужчина занимающийся бизнесом. Вот тут-то и начинается самое интересное, женщина занимающаяся бизнесом называется бизнесвумен (хотя некоторых в народе зовут бизнесменшами), а женщина занимающаяся спортом зовется вовсе не спортсвумен, а спортсменка. Она вроде и не женщина вовсе, но и не мужчина, суффикс «к» придаёт этому слову уменьшительно ласкательное звучание, так, мужчинка. Не место женщинам в большом спорте, не место! Женщина перестаёт быть женщиной занимаясь спортом всерьёз, у неё даже пропадают месячные и дети не заводятся.

Так вот я и считаю, что женщина не должна работать, а если она работает, то делать она должна это исключительно ради удовольствия, ну там зарабатывать себе на косметику, парикмахерскую да колготки. Семью должен кормить мужчина! И вот тут-то и встаёт вопрос об оплате труда. Да, мужчина получает больше женщины, но гораздо меньше, чем нужно, чтобы прокормить многодетную семью. Раньше, в дореволюционной России такие профессии, как врач и учитель считались очень престижными, вспомните, папа В. И. Ленина был учителем, а сколько у Владимира Ильича было сестёр и братишек? Много. Разве может сейчас современный учитель прокормить свою семью? Да он себя-то прокормить не в силах. Поэтому у нас в школах работают одни несчастные, одинокие, замотанные, неудачливые бабы. Прошу прощения за прямоту, но это так. А что они могут дать детям? Вот и получается замкнутый круг, Россия вымирает, скоро станет провинцией Китая. Китайцы прекрасно плодятся и размножаются в любых условиях, они малы ростом, зато берут количеством, а качество побоку. За качество в мировом сообществе отвечают Швейцария и Япония, ещё немцы. А что Россия? А Россия бедная страна с богатыми ресурсами. Так что, бабоньки, не обижайтесь, работайте себе спокойно, продолжайте вкалывать как лошади, глядишь, скоро и впрямь все в скотину превратимся. Му-у-у! А чтобы быть и оставаться женщинами мы должны себя любить и не работать по двенадцать часов в сутки, максимум – шесть.

Хотя я, пожалуй, слишком несправедлива к женщинам. Женщины порой гораздо талантливей и исполнительней некоторых мужчин. Есть, и немало, среди женщин прекрасных стоматологов, хирургов, учителей, бухгалтеров и т.д. А вот руководящие посты женщины занимать не умеют, директора из баб херовые, власть женщине давать нельзя, у неё на первом месте сплошные эмоции. А если и есть среди баб хорошие руководители, то это и не бабы, а так, не-что среднее, бесполые существа.

Нет, без работы современная женщина не может. Я же хочу сделать акцент на приоритетах. Для женщины на первом месте должна стоять семья, а не работа или карьера. Большинство же современных женщин поменяли приоритеты. Вначале карьера, потом дети. Вот и вкалывает женщина, добивается высокого положения в обществе, организует собственное дело. А когда всё уже есть: квартира, машина, деньги, решает завести ребёнка, только ребёнок уже не полу-чается (в сорок-то лет, да после пяти абортов). Хочу, а не могу, а если и получается, то это больной, слабый и избалованный ребёнок. У меня полно таких вот успешных, но несчастных и бездетных подруг. Для меня же семья и дети на первом месте. Я уже давно не пишу картин – просто нет времени, но я не расстраиваюсь (да и не такой уж я гениальный художник), я знаю, ребёнок подрастет, и я вновь займусь творчеством. Эту книгу я пишу урывками. Моему млад-шему сыну чуть больше года, днём он спит всего 2 – 3 часа, за это время я должна постирать, вымыть полы, приготовить поесть, убраться. И только когда я переделаю все домашние дела, я могу заняться книгой. Разумеется, далеко не каждый день у меня находится на это время, а ес-ли и находится, то от силы два часа (большая удача), обычно меньше. Только сажусь писать, а вот он и проснулся. Я отказала себе в отдыхе. На книгу я трачу то время, в которое раньше я занималась собой: читала, медитировала, болтала по телефону или спала. Конечно, можно бы-ло бы писать по ночам, но ведь в семь утра я должна быть уже на ногах, чтобы опять готовить, мыть, кормить, водиться с ребёнком, а я не Наполеон и не Ленин, если я не высплюсь, то пло-хо будет всем. Нет, я не жалуюсь, я очень люблю свою семью и своих детей, дети это такое счастье, это чудо, это радость и положительные эмоции, но это ещё и работа, причём неоплачиваемая и неоценимая. И, честно говоря, сама я не хочу работать, в смысле работать на чужого дядю, зарабатывая гроши. Меня гораздо больше устраивает сидеть дома с детьми, заниматься хозяйством, ощущать красоту каждого дня, жить, а не выживать и творить, да, я хочу заниматься исключительно творчеством и ещё путешествовать. Только вот кто же нас всех кормить будет? Тот, кто до сих пор кормил – Саша! Дай ему Бог здоровья!

                Реанимация

Я очнулась. Ничего. Ничего не болит. Глаза закрыты. Поздравляем вас, у вас мальчик. Опять? Я уже не удивляюсь, вес 4,170 кг, рост 54 см. Таки откормила, а ведь так много ходила, чтобы он был худенький. Но всё же поменьше, чем первый. Обычно вторые дети крупнее. Знала бы наверняка, что прокесарят, не старалась бы так. Группа крови I отрицательная. Фу, слава богу! Вот этому я удивлена, чего же я тогда умирала всю беременность? Или, а что бы со мной было тогда, если бы у него была отцовская II+ кровь?

***

                Группа крови на рукаве,
                Мой порядковый номер на рукаве…

                Виктор Цой

Когда пять лет назад мой отец, узнал, что у меня первая группа крови и отрицательный резус-фактор, он решил, что я не его дочь. Дело в том, что моя мать очень красива, отец добивался её долгих четыре года. Среди маминых ухажёров были и москвич, и кубинец, и много других ярких и богатых мужчин, но мама выбрала папу – нищего студента, и он до сих пор не может этому поверить (ей этого простить). Он всегда подозревал её в изменах, хотя никаких доказа-тельств тому у него нет. Это уже вошло у него в привычку, этим он оправдывает своё пьянст-во. А может он наводит на маму навет, потому как у него у самого рыльце в пушку, пару раз он изменил маме (как знать, может, где на стороне живёт мой брат или сестра?). Причём о своих изменах он рассказывает с гордостью. То, что не позволено Юпитеру, позволено быку. Так кажется?

Я готова была сдать анализ крови на ДНК, чтобы выяснить правду. Но папа боится расстаться с мифом, боится поставить все точки над «i», ведь тогда ему придётся перестать страдать, не будет оправдания пьянству, а не пить он уже не может. Два литра крепкого пива в день – это диагноз. Свой отказ он объяснил тем, что отрицательный резус-фактор моей крови ему и так всё объясняет, так зачем же тратиться на дорогостоящий анализ? У мамы III+ группа крови у него самого I+, поэтому у меня, по его логике, ну никак не может быть I-, или я не его дочь. Хотя как я, так и моя сестра, и мой сын Бернард – все мы похожи на отца. Марго он, кстати, тоже не считает своим ребёнком (без комментариев).

Но мне-то нужна правда. И я стала искать её в литературе. Как же люди заблуждаются насчёт резус-факторов и групп крови. Я узнала правду и готова поделиться ею с вами, а тот, кто её знает, может смело пропустить эту главу.

Закон генетики гласит: родители передают ребёнку не группу крови, а гены, взаимодействие которых её определяет.
Существует четыре группы крови: I (0), II (A), III (B), IV (AB), где римскими цифрами обозна-чен порядковый номер, а символами А, В и 0 – так называемые групповые факторы – агглю-тиногены. И не спрашиваёте меня, что это такое (сама толком не знаю), это слишком сложно вот так сходу объяснить (да пожалуй, и не нужно, ведь это же не научный труд). Только они в разных группах крови друг друга, ой, как не любят: враждуют, убивают, кровь свёртывается, и ничего хорошего из этого не выходит. Поэтому и нельзя переливать человеку кровь не его группы. Хотя и тут всё не так-то просто.
Людей с первой группой крови (0) называют универсальными донорами, ибо их кровь совмес-тима с любой, а вот они могут воспользоваться лишь кровью своей группы.
Люди со второй (А) и третьей (В) группами крови при переливании могут получать либо кровь своей группы, либо первой.

А для обладателей четвёртой группы крови (АВ) подходит практически любая кровь.
Но эта схема упрощена. Вы наверно заметили, что в обозначении первых трёх групп крови присутствует лишь один символ, когда в четвертой группе крови их два (АВ). Как бы это по-проще объяснить?

Закон генетики Менделя кто-нибудь ещё помнит?
Наличие в эритроцитах групповых факторов А, В и 0 контролируется тремя аллельными гена-ми. Но от своих родителей каждый из нас получает только два гена: либо два А, либо два В, либо А и 0 и т.д. При этом гены А и В доминантные, а ген 0 – рецессивный. Именно поэтому у человека с двумя «АА» и у человека с разными «А0» всё равно будет вторая группа крови, ибо ген 0 никак себя не проявляет. И когда в лаборатории определяют группу крови, отличить, кто из людей несёт «скрытый» ген 0 практически невозможно. Вот и пишут II (A), III (B), ну а первая это всегда (00).
Однако ген 0 не всегда держится в тени. Передаваясь по наследству и соединяясь с себе по-добными он может сформировать первую группу крови (00). То есть, например: мама II (A0) + папа III (B0) = ребёнок I (00), такие вот чудеса в решете!
Гены А и В (сидели на трубе) оба главные – никто никого не подавляет, они формируют дос-таточно редкую четвёртую группу крови – АВ. Нижеприведенная таблица поможет вам полу-чше во всём разобраться.

Возможные варианты наследования группы крови плодом
при разнообразных сочетаниях групп крови родителей

группа крови матери группа крови отца
I (00) II (AA) II (A0) III (BB) III (B0) IV (AB)
I (00) I (00) II (A0) I (00) III (B0) I (00) II (A0)
  II (A0) III (B0) III (B0)
II (AA) II (A0) II (AA) II (AA) IV (AB) II (A0) II (AA)
  II (A0) IV (AB) IV (AB)
II (A0) I (00) II (A0) I (00) III (B0) I (00) II (AA)
  II (A0) II (AA) II (A0) IV (AB) II (A0) II (A0)
  II (AA) III (B0) III (B0)
  IV (AB) IV (AB)
III (BB) III (B0) IV (AB) III (B0) III (BB) III (B0) III (BB)
  IV (AB) III (BB) IV (AB)
III (B0) I (00) II (A0) I (00) III (B0) I (00) II (A0)
  III (B0) IV (AB) II (A0) III (BB) III (B0) III (BB)
  III (B0) III (BB) III (B0)
  IV (AB) IV (AB)
IV (AB) II (A0) II (AA) II (A0) III (BB) II (A0) II (AA)
  III (B0) IV (AB) II (AA) IV (AB) III (B0) III (BB)
  III (B0) III (BB) IV (AB)
  IV (AB) IV (AB)

Но эта табличка не больно то помогла мне, ведь у меня отрицательный резус-фактор, к группе крови у моего папаши не было никаких претензий. Однако информация познавательная. И я стала копать дальше. И вот до чего я докопалась.
Оказывается резус-фактор (Rh) – это один из белков крови. И своим названием он обязан одному из видов обезьян (Macacus Rhesus), в чьей крови этот белок впервые и обнаружили. А потом выяснилось, что у 85% людей на планете этот фактор в крови тоже есть, их кровь называю резус-положительной. У 15% такого фактора в крови нет, соответственно их кровь резус-отрицательная. Тогда то и выяснилось, что люди делятся не только по группам крови, но и по резус-фактору, стало понятно, почему при переливании крови (учитывая группу крови) неко-торые пациенты продолжают умирать.

Ген, который контролирует образование резус-фактора, обозначают буквой D. Он доминантный, и человек, получивший от обоих родителей (DD) или от одного из них (Dd), будет иметь резус-положительную кровь. Маленькое d – это рецессивный аллель (сколько умных и непонятных слов), который в присутствии доминантного ведёт себя словно ген-невидимка, он никак себя не проявляет, и всем заправляет большое D. Когда же встречается два маленьких (dd), то резус-фактор не синтезируется. Его просто нет в эритроцитах. И всё. Причём у резус-положительных родителей вполне может появиться резус-отрицательный малыш, вероятность этого составляет примерно 25%. Это происходит, когда дитя от обоих родителей получает по маленькому d. В этом случае между положительной мамой и отрицательным ребёнком скла-дываются весьма мирные отношения: такое сочетание ничем не грозит плоду. А у Rh-отрицательных родителей никогда не может появиться резус-положительный ребёнок.

Я поделилась добытой информацией с папочкой, но в ответ он мне ничего не сказал, только лишь улыбнулся джокондовой улыбкой, а глаза грустные. То ли опечалился, что его теория рассыпалась, как карточный домик, то ли по-прежнему считает, что я не его дочь. Ведь я не доказала, что я его дочь, я доказала лишь, что вполне могу быть ею. Папа явно не хочет рас-ставаться с ролью мученика, как он любит страдать. Ну да ладно, проехали, лекция ещё не закончена.

Но ситуация резко меняется, если у матери Rh-, а у ребёнка наоборот Rh+ (большое D ребёнок получил от папочки). Объясняется это тем, что в кровь матери через плаценту наряду со многими другими продуктами обмена веществ плода начинают поступать и его эритроциты, содержащие Rh+. Для организма матери это чужеродный, незнакомый белок. Развивается чудовищный иммуногенетический конфликт: организм матери ведет себя так, будто это не её родной ребёнок, а враг, которого надо уничтожить и отторгнуть. И если вовремя не принять необходимые профилактические меры, ребёнок может серьёзно пострадать или даже погибнуть. Если же первой или второй беременности предшествовали аборты, женщина с отрицательным резус-фактором должна быть предельно внимательной, риск, что она может родить мёртвого или неполноценного ребёнка увеличивается в разы!
Как хорошо, что я не стала делать аборт, а ведь была такая идейка (не моя). И угораздило же меня родиться с первой отрицательной, самый неуживчивый вариант, ведь первая группа крови плохо уживается с остальными группами. Мне безумно повезло. Повезло, что не сделала аборт, что у моего сына моя кровь (у мужа II+, поэтому всё могло быть гораздо хуже), а я об этом даже и не подозревала.

                ***

                Воин всё принимает, как вызов,
                а не за благословление или проклятие.

                Карлос Кастанеда

От наркоза я всегда отхожу медленно, поэтому я опять куда-то провалилась. Прошло некоторое время, я очнулась. На этот раз глаза открыть можно. Осматриваюсь вокруг. День. Рядом, справа от меня лежит Алиса, слева немолодая женщина. Ничего не болит. Нет, живот, конечно, маленько ноет, но это не сравнить с тем, что было пять лет назад. Я улыбаюсь. Всё прошло гладко, этот пугающий момент – роды я и не заметила. Ребёнок жив, я жива, ничего не болит – это же настоящее счастье. Вокруг светло и сухо. Я пробую пошевелиться, оглядываю своё тело, катетер с трубочкой на месте, капельница, пробую повернуться на бок, больно.

Один мой знакомый как-то мне сказал, что всё, что с нами происходит, посылает нам Господь в наказание, испытание или во благо. От себя я хочу добавить, что на самом деле только от нас зависит, как воспринимать события с нами происходящие. Вот взять к примеру меня и моё кесарево. Можно подумать, что Господь послал мне его в наказание за то, что я наплевательски относилась к моей беременности, боялась, не доверяла врачам, за мои грехи в конце-то концов. А можно решить, что это послано мне в испытание, мол, получу урок, напишу книгу, стану лучше и чище, пересмотрю своё отношение к миру, опять-таки, научусь доверять врачам. Я же воспринимаю это как благо, я жива, ребёнок жив и здоров, да это несомненное благо. А на самом деле есть немного и того и другого, то есть это одновременно и наказание, и испытание, и благо. А может прав Кастанеда?

В такие моменты, когда лежишь и ничего не делаешь, начинаешь вспоминать свою прошлую жизнь, вот и на меня нахлынули воспоминания. Причём я не просто вспоминаю свою про-шлую жизнь, я беседую с невидимым собеседником. Сколько себя помню, я всё время с кем-то болтаю, только в детстве я разговаривала вслух, а лет с девяти, после того, как меня засмея-ли одноклассники, увидевшие как я иду по улице и бормочу себе под нос, научилась беседо-вать мысленно. Это нехорошо, я учусь затыкать в себе болтуна, очень редко мне это удаётся, но сейчас я поддалась старой привычке и стала мысленно разговаривать с тобой, мой уважае-мый читатель.

                Акифарг

Я ни разу не искала себе работу. Так уж повелось, что работа сама меня находит. Точнее меня всё время на неё зовут и приглашают. Хотя нет, вру, работу-то я искала, но так и не нашла. После окончания художественного училища я встала на биржу труда, но нет работы для художника-керамиста. Зато это время было самым плодотворным для меня в творческом плане. Утром я спала, часов в двенадцать я ехала к маме на обед, а ночью рисовала картины, это была серия работ «Календарь майя». Мой друг и однокурсник Павлик Морозов работал в одной очень известной фирме «Акифарг» дизайнером. Я его давно уже просила взять меня к себе, но он всё отнекивался, хотя иногда в выходные давал мне по старой дружбе уроки работы в фотошопе. И вот я приехала как всегда к маме на обед, а тут раздаётся звонок телефона. Это Паша, он говорит, что со мной хочет поговорить директор «Акифарга» Галина Аркадьевна. Она приглашает меня на работу, я не верю своим ушам. Павел, оказывается, уезжает в Питер по-ступать в «Муху». А у них в фирме уже уволился самый старый и опытный сотрудник Олег, а тут ещё и Паша увольняется. Вот директор и попросила Пашу, чтобы он хотя бы художника себе на смену нашёл. Всё-таки художник и дизайнер это две большие разницы. Тогда Паша и вспомнил про меня. Меня пригласили на работу 1 апреля, я даже подумала, что это розыгрыш, но позже убедилась, что в этой очень солидной и серьёзной фирме не шутят.

Контора занималась печатями, штампами, визитками, тампонкой, гравировкой и прочей мелочью. Хотя основные деньги приносили печати и штампы. Тогда это была единственная фирма в городе владеющая гравёром. И почти единственная работающая на «Макинтошах». Моя работа заключалась в отрисовке знаков, логотипов, доводке их под стандарты. Например, приносит клиент свою визитку, а цифрового варианта его логотипа нет, вот я и сканирую визитку, потом дорисовываю знак, довожу его до совершенства. Или же нужно перерисовать логотип, потому как для визиток он не годится, тут есть свои тонкости: какие-то линии нужно утолщить, какие-то сделать более тонкими, иначе просто не пропечатается. А также изредка я разрабатывала фирменные стили, рисовала картинки. Например, пришёл сутенер, ему на визитку надо нарисовать обнажённую девушку, а этот предприниматель очень хочет видеть на своей печати «Тойоту RAV-4» – это моя работа.

Мне дали допотопный старенький «Макинтош», который ужасно тормозил после того, как ему сделали апдейд и апгрейд. Спросите меня, что это такое? Я и сама толком не знаю, только так говорил Сир, наш приходящий системщик, единственный специалист по «макам» на всю область.

Сир, почти что сэр. Сир – душка. Внешне он похож на почтальона Печкина. Этакий кентяра с грязными длинными патлами, острым носом, потёртыми джинсами и свежим анекдотом за пазухой. Когда приходит Сир, мы все радуемся, он как ясно солнышко, всегда весёлый и желанный. Первым делом мы поим его кофе, а Сир травит анекдоты, хотя должен чинить машину. Потом он долго и умно шарится в компе, чего-то там настраивает, и чудо случилось, «мак» опять радостно жужжит и работает. И не виснет. Наши «маки» обожали зависать, особенно когда на работе аврал. Сир стриг с Гали неплохие деньги, точнее имел её по полной. Ведь он был монополист. И лично мне кажется, что чинил он наши «маки» как-то очень хитро, чтобы они работали какое-то время без сбоев, а потом опять встревали, знал он свои маленькие секретики. Но ведь дома у него жена и трое детей, а их надо кормить, поэтому надо чтобы «маки» ломались, а он их чинил. Мы обожали Сира, нас очень радовало, что хоть кто-то обдирает эту жадюгу Галю, ведь нам она платила копейки.

Кроме меня в отделе было ещё три дизайнера-верстальщика: Александр и две девушки Люба и Алёна, работающие посменно. Поначалу я их всё время путала, обе маленькие, худенькие и болтливые. Дело в том, что в те далёкие времена компьютеры стоили гораздо дороже, чем люди. Вот начальство и придумало посменную работу. Первая смена работала с 8 утра до 14, вторая с 14 до 8 вечера. Это было очень умно и экономно. Машина работала по 12 часов, а специфика работы требовала необычайной точности, печати – это очень серьёзно. В результате два человека, работающие по шесть часов делали гораздо больше работы, чем те же два человека работающие по восемь. Почему? Да потому, что когда устанешь, работоспособность резко падает, а количество брака, наоборот, возрастает. Да и работнику такой график работы нравился, как-никак полдня свободен. Можно и в больницу сходить, и по магазинам пробежаться. Девушки работали на печатях и штампах. Саша же работал в обычном режиме, но только потому, что у него временно не было пары. Он верстал визитки, делал тампонку, номерки, таблички и отвечал за гравёр. Пригласительные, значки, грамоты делали все, у кого было время. Весь апрель я расслаблялась, мои художественные навыки требовались не так часто, в основном я училась, знакомилась поближе с «Фрихендом», векторной программой, в которой и вер-стали печати. Очень, кстати удобная программа, «Корел» отдыхает. Визитки верстались в «Кварке».

Когда я впервые увидела Александра, то сразу влюбилась. Красивый, серьёзный, молчаливый, чувствовалось, что в этом человеке есть стержень. Он же меня не замечал. Я написала слёзное письмо Павлику в Питер с вопросами: есть ли у меня надежда на взаимность, кто такой этот Саша, есть ли у него девушка? Павлик ответил, смеясь, что у Саши сразу две девушки – это лыжи и штанга, поэтому мне не стоит печалиться. А Саша девушек в принципе не замечает. Я пыталась соблазнить Сашу коротенькими платьицами, но соблазнялись все, кроме него. Он был непробиваем, а своей глупой улыбкой я его только раздражала.

В мае всё резко изменилось. Дело в том, что Саша очень любит ездить в горы. А на майские праздники он укатил на Мунку-Сардык. В мае много праздничных дней, но ему пришлось взять-таки отгул на три дня. Галя отпустила его без проблем, и это притом, что Люба ушла в отпуск. Вот и осталось нас две калеки – я и Алёна. Меня посадили на печати, а Лена села на визитки. Так я за три дня научилась всему. Это надо было видеть, работали мы тогда по 12 ча-сов. Приходили в девять и уходили в девять. Я через каждые пять минут спрашивала у Алены как сделать то, а как это. Я записывала на листочек полученные знания, чтобы не задавать один и тот же вопрос по нескольку раз, а то неудобно как-то. А вот Алёне спросить было не у кого, она «Кварка» практически не знала, поэтому доходила до всего сама. Я до сих пор презираю всякие там компьютерные курсы, надо просто садиться и работать, и либо ты научишься, либо эта работа не для тебя. Когда Александр приехал, отдохнувший и загоревший, то увидел двух замученных и невыспавшихся девушек, которые очень даже ему обрадовались. А поскольку я уже научилась делать печати и штампы, то я стала работать в паре с Леной. На моей зарплате в тысячу рублей это никак не отразилось, но я была рада, что пересела на нормальную машину, и что у меня теперь полдня свободные. Я стала неоценимым работником (меня и, правда, так никто и не оценил ;): художник и верстальщик в одном лице, кстати, обязанности художника с меня никто не снимал.

Харуки Мураками пишет в одной из своих книг о том, что его герой разгребает культурологические сугробы. Мы тоже разгребали сугробы, только печатно-визиточные. Приходишь на работу, а тебя ждёт кипа заказов, разгребёшь её, а на следующий день появляется новая. К своей мизерной зарплате я относилась философски, Паблито, например, получал до меня восемь штук. Но ведь я пришла совсем зелёная, поэтому я воспринимала работу, как учёбу, за которую мне ещё и деньги платят.

У меня был свой стиль работы. Приходя на работу в 8 утра, я первым делом включала музыку, до сих пор не могу работать за компом без музыки, не могу сосредоточиться. Очень хорошо работается под: Muslimgauze, Legendary Pink Dots, Rapoon, Die Krupps, Element of Crime или Tuxedomoon20 и т.д. Главное, чтобы пели не по-русски, иначе отвлекаешься на слова. Затем я сортировала заказы. Вначале я отбирала срочные, следом шли частные предприниматели, потом ООО, потом штампы по видам оснасток и всё остальное. Дело в том, что существует несколько видов шаблонов. Я не делала каждый раз печать заново, а просто брала шаблон и изменяла текст, в случае с ЧП это: имя фамилия, дата, когда зарегистрирован и кем. А ведь гораздо проще делать однотипную работу, эти печати я щёлкала, как семечки. Когда лист формата А4 был заполнен, я распечатывала всё это на проверку. К девяти часам, когда приходила корректор Арина, у меня уже была парочка таких листов. Лафа кончалась, я отключала динамики (моя музыка никому не нравилась), а вместо этого одевала наушники, и понеслось, пошли срочные печати. Тут уж и пописать сходить некогда. За срочность платили в три раза больше (но не мне, а фирме), поэтому за срочные заказы держались крепко. Свою работу я любила, мне нравилось делать печати, отправлять их на гравер. Но я не любила дубликаты, возни много, а всё равно не сделаешь точь-в-точь, ведь даже одна и та же печать не даёт двух одинаковых оттисков. Тут всё зависит от клиента, если вредный, то приходилось переделы-вать по три раза, а это время.

Поначалу мне эти печати и штампы даже снились. Я любила отправлять на гравёр целый лист, это было что-то! Лист резины формата А4 режется час, зато как много сразу работы готово, и этот ворох бумажек вместе с резиной отправляется в цех на вырубку. Моя стопочка уменьшилась больше чем наполовину, но всё равно накидают. Этот сугроб никогда не разгрести. Хотя к приходу напарницы частенько в лотке оставалась всего пара заказов, тех самых злосчастных дубликатов. Каково же было моё удивление, когда на следующий день я вновь вижу их, Лена тоже не любит делать дубликаты. Так и кидаем мы их друг другу, как шарик пинг-понг пока не выйдут все сроки. И тут уж как повезёт, то я с ними мучаюсь, а то и Алёна.

Люба из отпуска не вернулась, уволилась. Начальство ко мне относилось хорошо, правда, зарплату по-прежнему не поднимало. Но я всё равно не понимала сотрудников, которые за глаза активно перемывали косточки хозяйке Галине Аркадьевне Ижевской (она бывшая фотомодель, фирма ей досталась при разводе с мужем, крупным бизнесменом) и её любовнику-еврею, коммерческому директору Моисею Мишкину, которого все звали просто Миша или Миха.

                Обезьянки проголодались,
                Потекла ледяная слюна,
                А еды на всех не хватает,
                Значит скоро война.

                Михаил Борзыкин

Это случилось в июне. В нашем городе каждый год проходит фестиваль клоунов. И так как речь здесь пойдёт о реальных скандальных событиях, касающихся одного известного в России клоуна, то я вынуждена изменить фамилии и имена. Пришёл к нам в фирму господин Виталий Вишенка и заказал срочно дипломы для этого своего фестиваля. Наша фирма сотрудничала с его театром давно и даже была спонсором, то есть эти самые дипломы делала совершенно бесплатно. Я работала тогда во вторую смену, поэтому дипломы пришлось верстать мне, к утру они должны были быть распечатаны на проверку, а у меня и помимо дипломов полно других срочных заказов. Поэтому непосредственно за этот заказ я взялась уже после шести вечера. Запустила на гравёре цельный лист печатей и занялась дипломами. Интересное дело, но Вишенка был как дешёвый кофе в пакетиках, три в одном: одновременно и организатором, и членом жюри, и участником. Несомненно, это сказалось на результатах судейства – все первые места занял либо он, либо его жена, либо его театр. У меня сложилось впечатление, что остальные театры были приглашены исключительно как массовка. И вообще весь этот фестиваль сплошной фарс. Особенно меня разозлило, что они там веселятся, а в это время Америка бомбит Югославию. Я очень остро переживала эту бойню, войной это не назовёшь. Я решила маленько развлечься. Часиков в двенадцать ночи я сделала собственный диплом. Предназначался он для корректора Арины. Я думала так: увидит она его и не найдёт в заказе, а потом спросит меня, а что это? А я скажу, вот гады клоуны, веселятся и даже не помнят, что братья славяне проливают кровь на Балканах. Пир во время чумы, нет у них сердца, а я решила их ошибку исправить и ткнуть их носом. Так я рассуждала, придумывая свой собственный диплом, хотя носом я, боже упаси, никого тыкать не собиралась. Так, невинный розыгрыш для Ариши, пусть малость развеется, отдохнёт от работы. Маленькая такая мистификация.

                Диплом
Награждается Павел Шапито
и его спектакль
 «Вечность и ещё один день»
По одноимённой пьесе сербского писателя Милорада Павича

В номинации: за самый актуальный спектакль,
направленный против агрессии НАТО в Югославии

Примерно такой текст. Я распечатала диплом, и продолжила работу с новым энтузиазмом, весело про себя хихикая, этот файл я даже сохранять не стала. Закончила я около часу ночи, домой шла пешком, трамваи уже не ходили.

На следующий день я пришла на работу к двум. Алена очень загадочно на меня посмотрела и прошептала, что с утра пораньше пришёл Вишенка, схватил дипломы и сел проверять их сам, потом он побелел, позеленел, задрожал, волосы на голове его стали дыбом, и побежал ругаться с директором. Он обвинял фирму в подделке диплома и грозился подать в суд. Я села работать, вот и повеселились, ну нет совсем у клоуна чувства юмора, сам виноват, не фиг лезть, куда не следует. Ко мне подошёл Миха и учинил допрос.
– Алиса, что это? – Он потряс перед моим лицом черновик злополучного диплома.
– Это? Это шутка, я хотела подшутить над Ариной. Понимаете, я очень устала, делала эти дипломы до часу ночи, вот и решила маленько поразвлечься. Понимаете? Югославию бомбят, а эти клоуны даже никак не прокомментировали сложившуюся на мировой арене ситуацию. Я же не знала, что черновики попадут к клиенту.

– Ну и шутки у тебя, если ты так устала, то чего же шутить вздумала?
– Чтобы развлечься, а тут пошутила и силы появились.
Он явно меня не понимал, даже спасибо не сказал за сверхурочную работу.
– Ну а фамилию Шапито ты где взяла?
– Придумала, так, где-то слышала.

На самом деле у меня не хватило фантазии, поэтому я взяла имя и фамилию моего друга клоуна, который живёт и работает в Питере, с ним довольно близко общается моя сестра. По молодости он работал в театре Вишенки, но потом их пути разошлись. Он очень талантливый актёр и режиссер, создал свой театр, ездил на гастроли в Бельгию и Францию. Правда, есть у него одна слабость – запои, только поэтому он не стал таким же знаменитым, как Вишенка. Вишенка же весьма посредственный режиссер, актёр хороший, а вот идей у него новых нет. Я видела несколько его спектаклей, первый очень хорош, а все остальные лишь обсасывание вариаций на тему первого удачного спектакля. Но это так, к слову. Я таки проговорилась, это не простые клоуны, это мимы, а фестиваль проходил пантомимы, называется «Мимоход». Разумеется, никакого спектакля по Павичу Шапито не ставил, хотя Павича очень любит, а об этой истории до сих пор не знает. А если бы узнал, то очень бы на меня осерчал.

– Ты понимаешь хоть, что наделала? Он же рвал и метал. У него есть заклятый враг Павел Шапито, который живёт в Питере. Так вот, Виталий Вишенка считает, что этот самый Павел Шапито тайно приехал в наш город, чтобы завладеть дипломом с его фестиваля. И если под-дельный диплом всплывёт, то он подаст на нас в суд, – Миха был очень расстроен.
Паше же этот диплом и даром не нать и с деньгами не нать. У Вишенки явно завышенная са-мооценка, думает, что все спят и видят, как бы получить диплом с его дурацкого «Мимохода».

– Но вы же понимаете, что если бы я хотела подделать диплом, то я бы не стала распечатывать его на проверку. Мне ничего не стоило сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Неужели вы обо мне такого дурного мнения, считаете, что я настолько глупа, что буду подделывать диплом, не соблюдая мер предосторожности?

Я глупо улыбалась. Они бы меня с удовольствием уволили, но работать некому.
Вишенка навсегда порвал с нашей конторой. Но проиграл от этого только он, ведь мы всё де-лали для него бесплатно. Да, чувство юмора у него явно хромает, а ещё клоун, он так и не по-нял, что дело не в Шапито, а в агрессии НАТО по отношению к Югославии. Мелочный чело-вечек. С тех пор мои директора считали меня мошенницей, зарплаты не поднимали, но я ни капельки не жалею о своём поступке, веселья оказалось гораздо больше, чем я ожидала.

К нам в отдел частенько заглядывали коммивояжёры, по нескольку раз за день. Работы у нас было много, а денег мало, поэтому мы их всегда невежливо отсылали. Повесили на дверь объявление «Коммивояжёрам вход воспрещен» – не подействовало. Тогда я придумала такую вывеску «Отдел кастрации умов. Опасно! Не входить», а посередине знак радиации, такой черно-жёлтый, очень красиво получилось. Насчёт кастрации умов, мне действительно казалось, что наши умы тупеют от такой работы. Я повесила на дверь кабинета сей шедевр вечером. А ут-ром прибежала возмущенная Галя.

– Кто-то подшутил над нашей конторой, какая надпись, это неслыханная наглость!

Я спокойно сказала, что это моих рук дело и объяснила, что к чему. Галя оторопела и вышла в смятённых чувствах. Надпись подействовала, никто к нам больше не заглядывал – страшно! Но через неделю вывеска загадочно исчезла, я так думаю, что Галя таки не смогла пережить подобного стыда, ну нет у ней чувства юмора, она так боится показаться смешной. И коммивояжёры опять потекли к нам нескончаемой рекой.

Паблито не поступил в Муху, так получилось. Не то чтобы он был недостаточно талантлив, просто он поступал на самое престижное отделение, на металл, а туда бешеный конкурс. Если бы он поступал на любое другое отделение, например на скульптуру, его бы взяли. Он вернулся в город и пришёл к Гале обратно. Но они не смогли договориться об оплате, Павлик хотел получать столько же, сколько и до увольнения – всего-то восемь тысяч рублей, а Галя предлагала ему в два раза меньше, наивно полагая, что Паша согласится с этой суммой. Нам катастрофически не хватало Павла, работы было выше крыши, часто приходилось задерживаться или выходить в субботу, разумеется, бесплатно.
Павлик нашёл себе другую работу, где его профессионализм оценили выше, то бишь свои восемь тысяч он таки получал. Только тут Галя поняла, что это нам нужен Павел, а не мы ему. Она переманила его назад и за гораздо большие деньги. Он опять стал начальником отдела, купил пару новых «Маков G4», принтер и т.д. Но это было после. А пока Павлик приходил к нам в гости по пятницам с пивом. Только он знал о моих страданиях, о моей безраздельной любви к Саше.

В одну из пятниц всё изменилось. Паша как всегда пришёл с пивком. В отделе были я и Саша.
– Хватит работать, давайте лучше пиво пить.
И мы стали пить, потом ещё пить, потом стало темно и холодно, и мы пошли пить пиво ко мне домой. Но прежде мальчики позвонили домой и предупредили мам, что ночевать они не придут. Мы пили пиво, слушали музыку, танцевали. Потом я очнулась, я целовалась с Сашей. Пластинка давно уже закончилась, раздавалось только шипение иглы, а мы всё целовались, Павлик ушёл спать в другую комнату, ему с нами стало скучно. Зато так весело мне давно не было. На утро Пашуня пошёл на работу, он работал в одном периодическом издании, и иногда ему приходилось вкалывать в выходные, после он брал отгулы. Саша остался. И тут пришла Сашина мама. Это было нечто! Мужику 27 лет, а за ним пришла мама. Она увела Сашу домой, как бычка на верёвочке. И в этого человека меня угораздило влюбиться!

Несколько лет назад я пришла с сестрой в этот дом гостем. Тогда здесь жили моя подруга Сара с мужем и сыном. Я осталась ночевать, как-никак четыре комнаты, есть, где разместить гостей. У меня дома гостили мамины родственники, мне приходилось спать на полу, поэтому-то я и осталась в гостях. Телефонов не было ни там, ни здесь, поэтому сестра поехала домой, пре-дупредить маму, чтобы та не волновалась. Мы уже легли спать, и тут на машине приезжает мама и говорит мне.
– Собирайся, ты едешь домой!
– Мама, ты что сдурела, мы уже спим, никуда я не поеду!
Мы долго препирались, но я осталась. Вот так я спонтанно ушла из дома. С тех пор я живу в этой квартире. Сарин муж (хозяин квартиры) на следующий день уехал во Владивосток записывать альбом (он музыкант) на год, до сих пор ждем-с. А Сара, не дождавшись его, через пару лет перебралась в Москву, где познакомилось со своим нынешним мужем Марком Боневилем, вот я и стерегу который год квартиру. На самом деле всё гораздо сложнее и запутаннее, но это долго объяснять.
Сашу мне не понять, где мужская гордость?

Я соблазнила Сашу, да-да, именно соблазнила. Но мне ни чуточку не стыдно, потому что я была безумно влюблена. Помню, я прибежала как-то зареванная к своей подруге Тане, а она меня успокоила, сказав: «Дурочка, как я тебе завидую. Ты влюбилась, а я давно уже ни в кого не влюблялась, как я хотела бы очутиться на твоём месте, испытать чистое и светлое чувство – любовь». С тех пор я перестала страдать и отдалась своему прекрасному чувству.
Саша приходил ко мне сутки через двое. Видимо, первые сутки он отсыпался (ночью-то мы не спали), вторые скучал, а на третьи не выдерживал и прибегал. Прибегал, не в силах долее жить без меня, это был страстный и бурный роман. Приходил с бутылкой, потому как мы никак не могли друг друга понять, оба ужасно стеснялись, и только под действием алкоголя раскрепощались. Наш единственный тост звучал так: «За взаимопонимание!» Мы тщательно скрывали свои отношения от сослуживцев, но стали часто опаздывать на работу, и вскоре нас раскрыли, плевать. Я люблю Сашу, он любит меня.

Потом я забеременела и была свадьба, фирма подарила нам стиральную машину. Галя давно пообещала, что первой паре, которая поженится в «Акифарге» она подарит хороший подарок. Девчонки спросили у меня, чего я желаю, я в шутку сказала, что хочу машинку-автомат, так тяжело стирать на руках, особенно постельное бельё. Каково же было моё удивление, когда фирма нам подарила «Вятку-Аленку». Сами бы мы её себе ни в жизнь не купили. Спасибо, Галина Аркадьевна, спасибо ребята, машинка до сих пор стирает.
 
За неделю до свадьбы я вдруг резко передумала выходить замуж. Дело в том, что я мечтала, что моя свадьба будет несколько другой. Какая же девушка не мечтает, чтобы у неё стоя на коленях, просили руки и сердца? Желательно ещё колечко с маленьким таким бриллиантиком или изумрудом, я всегда была неравнодушна именно к изумрудам. А тут я сама притащила Сашу в ЗАГС. Нет, так дело не пойдёт. Свадьбы не будет. Сколько было шуму, родственники сходят с ума, Саша ходит весь белый. Но никто не может меня переубедить. Никто, кроме Ксюши. Эта красивая девушка работает в «Акифарге» с самого начала, она подходит ко мне и шепчет на ухо: «Алиса, милая, давай ты не будешь отказываться от свадьбы, не лишай нас та-кого праздника, да и подарок мы вам уже купили. Если не понравится, разведёшься через пару месяцев». Она меня убедила, до сих пор развожусь, да никак не разведусь.

                ***

Я познакомилась с соседкой слева, её звать Оксана, она охает и стонет, как, впрочем, и Алиса. Возникает оживлённая беседа. Оксана очень расстроена, и есть из-за чего. Её экстренно прокесарили раньше срока, её девочке всего семь месяцев и ещё неизвестно будет ли она жить. Оксана всё время плачет, я пытаюсь настроить её на жизнеутверждающий лад. Мол, мысли материальны, надо думать о хорошем. Мне немного стыдно за свой поучительный тон, а больше всего за своё счастье. Ещё неизвестно, как бы я себя чувствовала на её месте, и какие мысли бы мной владели. Но оттого, что я буду страдать ей, Оксане, лучше не станет.

Удивительная штука – жизнь. Пять лет назад реанимация казалась мне адом. А сейчас только оттого, что ничего не болит, и никто не давит мне на живот, и не обзывает сукой и дурой, это место кажется мне раем. Я наслаждаюсь, я отдыхаю, я знаю, что завтра меня переведут в пала-ту, принесут моего мальчика, начнутся хлопоты, но это будет завтра. А есть здесь и сейчас и это сейчас удивительно прекрасно. Завтра же будет завтра, оно тоже будет по-своему прекрасно, малыша таки видеть хочется. Какой он?

Алиса справа активно материт всех врачей мучителей. Я знакомлюсь с этой милой девушкой поближе. Рассказываю, как она качалась в предродовой, мы смеёмся, оказывается ей вкололи снотворное, чтобы она маленько поспала и отдохнула, мучили её долго. Поэтому она и спала на ходу, похожая на наркошу.

Приходит медсестра Наташа. Несколько слов об этой удивительной женщине. Она очень доб-рая, сильная и весёлая. Шутя она ставит нам уколы в бедро – антибиотики и обезболивающее, меняет бутылки в капельницах. Все её действия точны и профессиональны. Рядом с ней на удивление хорошо и спокойно. Мы дружно благодарим её за работу. Она скромно отвечает, что просто она её любит.

Потом приходит другая сестричка и моет нас, меняет под нами кровавые простынки. Тоже на удивление спокойно и по доброму проделывая с нами эти щекотливые манипуляции, стыда нет, мне не стыдно, я благодарна и этой сестричке за заботу.
Нас оставляют одних и я опять погружаюсь в воспоминания.

                Смерть «Акифарга»

Всё стало рушиться, когда уволилась Алена. Она попалась на какой-то безделице, но это был лишь повод. Лена ушла, и коллектив стал разваливаться, все мы потихоньку поувольнялись. Кажется, у Германа Гёссе есть роман, где в крестовом походе дружный коллектив развалива-ется, когда исчезает незаметный повар. У нас произошло то же самое. После Лены уволился Паша, Саша, Женя (Сашин отчим), затем Арина, самой последней из нас ушла Ирка (девушка Павлика), да вообще все ушли уже! Никого не осталось. Всё хорошее рано или поздно конча-ется, закатилась и звезда «Акифарга», нет, сама фирма жива, цветёт и пахнет, но для меня она умерла.
А мы по-прежнему дружим и ходим в лес нашей компанией и весьма благодарны «Акифаргу», что он нас всех свёл.

На десятилетие фирмы я задумала подарок Гале в виде корпоративного календаря. Ну это же стыд и позор, что у такой солидной фирмы занимающейся полиграфией, нет собственного календаря, тем паче, что на днях фирма приобрела новый цветной принтер печатающий листы формата А3. Это был сюрприз, поэтому мы с Сашей делали этот календарь по ночам или в выходные дни. Идея была моя, а исполнение Сашино. Он сканировал фотографии, верстал календарь в кварке, а я придумывала дизайн и подписи к фото. Не буду отрицать, в календаре был тайный смысл. Смысл этот Саша не видел, он был слишком невинен для этого, относился к работе со всей душой. На каждый месяц были отобраны коллективные фотографии фирмы подходящие по временам года, а также фото отдельных, особо выдающихся сотрудников фирмы, привнесших в её развитие значительный вклад, по стечению обстоятельств большая их часть уже не работала. Надписи к фото были такими: «Елена Кандинская, работала в фирме «Акифарг», отличалась изумительным чувством вкуса и меры» или «Любовь Трофимова работала в фирме «Акифарг» быстро, качественно и без ошибок», «Павел Морозов работал в фирме «Акифарг», внёс неоценимый вклад в развитие фирмы». Самое интересное, что всё это было чистейшей правдой, ну не умела Галя удержать хороших людей. Её девиз был – «Незаме-нимых людей у нас нет!» Конечно, можно заменить кого угодно, но только вместо одного Павлика, пришлось нанять двух мальчиков. А не проще ли было поднять Паше зарплату? И фирма бы была в выигрыше, потому как тем двум она всё равно платит больше, чем платила бы Паше, даже с повышенной зарплатой. А после увольнения Любы, пришлось нанять коррек-тора, я без ошибок работать не могу, да и никто не может, а Люба могла. И вот торжественный момент настал, календарь вручили. Как рвала и метала Галя. Бог ты мой!

– Как? В моей фирме сделали календарь, и никто об этом не знал? Какой ужас!

Да, не оценила Галя подарочка. Она приказала вычесть из Сашиной зарплаты стоимость материалов, смеялась вся фирма, удивительно, что она не приказала вычесть стоимость работы. А календарь этот, точнее его пробная копия до сих пор висит у меня дома на кухне, я им любуюсь. Наша совместная с Сашей работа удалась, это мой первый и самый лучший календарь.

Вскоре после этого уволилась главный бухгалтер. Надо заметить, что при всём самодурстве начальства в «Акифарге» был изумительный коллектив. Я очень любила свою работу, любила людей, которые там работали. Нигде больше не было такого коллектива, хорошие люди были, но они не были коллективом.

В «Акифарге» была прекрасная бухгалтерия – там работали три чудесные девушки: Мария Ивановна, Наташа (высокая эффектная блондинка и настоящая леди) и Лера, тоже очень хорошая, добрая и красивая девушка. Когда директор это сердце фирмы (или мозг?), то бухгалтерия это печень, именно от бухгалтерии зависит, насколько будет чистой кровь фирмы. Нам давали ежеквартальные премии, нам нормально платили отпускные, чёрная касса была, но это сейчас везде. На Юбилей работникам дарили такой дорогой подарок, как телевизор. Фирма дарила каждому сотруднику на день рождения конверт с деньгами, этих денег, правда, хватало лишь на то, чтобы купить тортики, но ни в одной другой конторе такого больше не было, везде сами сотрудники скидываются на подарок, а тут это был подарок фирмы. Почему я пишу, что был, да потому, что с увольнением главного бухгалтера, добрейшей Марии Ивановны, всего этого не стало: не стало подарков, не стало премий, не стало нормальных отпускных и декретных. На нашу с Сашей свадьбу фирма подарила нам стиральную машинку-автомат – царский подарок. На рождение сына – коляску, кенгурин, набор детской посуды, погремушки. Нигде я ничего подобного не наблюдала. Мне бесконечно жаль, что моё счастье в «Акифарге» было недолгим, но, главное, оно было! Я с нежностью вспоминаю наш коллектив, корпоративные вечеринки и несанкционированные пьянки, нашу душевную бухгалтерию: очень умные, деликатные, воспитанные и честные, а главное, красивые девушки, все они уволились, жизнь рас-кидала их по разным конторам.

Как-то раз я пришла получать детские. Я приходила за ними где-то раз в три месяца, с маленьким ребёнком не больно-то погуляешь. И вот Наташа выдаёт мне детские этакой внушительной кучкой, потому как выдаёт она их мне купюрами по пятьдесят рублей. Тут в бухгалтерию залетает Галя.
– А что это за деньги у нас Алиса получает? – спрашивает она и жадно смотрит на ворох пятидесятирублевок.
– А это, Галина Аркадьевна, детские деньги, они полагаются Алисе по уходу за ребёнком до полутора лет, - вежливо и с улыбкой отвечает ей Наташа.
Галя чуть не лопнула от гнева и бессилия, вся раскраснелась, смешно похлопала ртом, не зная, что и ответить, да так и ушла ничего не сказав. Ну не любит меня Галя и всё тут, а тут ей приходится мне деньги платить, она бы с удовольствием этого не делала, только ведь закон – есть закон. Да и деньги платит не она, а государство.

Это случилось, когда Саша был в отпуске. С моим уходом в декрет, Галя взяла вместо меня двух мальчиков-пидоров. Они на самом деле были голубые. Они были абсолютно бездарные, гнали кучу брака, постоянно левачили, что было особенно обидно. Мы то ведь не позволяли себе халтурить, хотя нас всё время в этом подозревали. Но она их любила, платила им хорошую зарплату. Ведь у женщины на первом месте стоят чувства, поэтому-то я и не люблю женщин директоров, в силу своей природы, они все думают совсем не головой. «Где та молодая шпана, что сметёт нас с лица земли» – поёт Гребенщиков. Она здесь, Боря. Пока Саша был в отпуске, эти балбесы сломали гравёр. Фирма стала терять заказы. Сашу вызвали из отпуска на ремонт гравёра. Он просто хорошо разбирался в технике. Провозившись полдня, Саша гравёр починил и уже в дверях встретился с Галей, а она вместо того, чтобы сказать ему спасибо, наорала на него. Мол, почему ты их не научил обращаться с гравёром, но он-то их учил, просто они не научились. Гравёр штука тонкая, точная и нежная. Саша, как мужчина, не стерпел неоправданных наездов и, погорячившись, написал заявление об уходе. Галя это заявление подписала, а ведь он проработал в «Акифарге» девять лет, стоял у истоков, видимо, она пола-гала, что он не найдёт работы и приползет к ней, как побитая собака. Да ещё на руках у него жена и ребёнок, которых надо кормить. Как же она ошибалась. Саша работу нашёл, причём с большей зарплатой. Всё что ни делается, всё к лучшему.

Гравёр ломался и не раз. Только теперь Гале приходилось вызывать мастера из Москвы. Скупой платит дважды. В данном случае Галя переплачивала во много раз. Ведь Саша ухаживал и чинил гравёр совершенно бесплатно, а все его попытки поиметь за это с Гали денег заканчивались неудачей. Она заявляла ему, что он делает это в рабочее время, а потому денег ему не полагается. А сколько стоят услуги мастера из столицы остаётся только догадываться, одни только билеты на самолёт туда и обратно стоят недёшево, а гостиница? А простой в работе, убытки фирмы?

Обычно из «Акифарга» люди уходят сами, Галя никого не увольняет, она просто доводит людей до увольнения. Она очень жадная до денег, не любит платить нормальную достойную зарплату. Она принимает на работу непрофессионалов, вроде меня, на нищенскую зарплату. А когда человек становится мастером своего дела, не желает платить больше. В результате человек увольняется и находит себе более высокооплачиваемую работу, где платят больше. «Акифарг» – это кузница кадров. Сама Галя с возмущением замечала, что она готовит сотрудников для других фирм. А в другие фирмы после «Акифарга» берут с удовольствием. Но, незаменимых у нас нет – Галя не изменяет своему девизу. И экономя на зарплате, проигрывает на качестве, ведь пока человек научится делу, он столько материалов запортачит, мама дорогая! Я ужасно ей благодарна, за это её качество, кто бы меня ещё взял без опыта работы. Но когда я стала профессионалом, я не побоюсь этого слова, но это так, я способная ученица, я многому научилась, я ушла, ушла из-за денег, ушла, потому, как много дорогих мне людей ушло, работать стало неинтересно и не с кем. На новом месте работы мне сразу стали платить в два раза больше.

                ***

Привозят женщину, её кладут рядом с Алисой. Это шумная дама с Ближнего Востока лет за сорок. Набегает уйма врачей, они заняты исключительно ей. Мы лежим и внимательно слушаем. Из разговоров мы понимаем, что у этой женщины случился приступ, я так и не поняла какой, так как у неё целый букет заболеваний, почки, давление. Врачи не могут сохранить ей ребёнка, но хотят сохранить жизнь. Её уговаривают на кесарево, срок беременности 5 месяцев. Они явно лукавят говоря, что, возможно, ребёнок выживет. Но она негодующе отказывается, она так долго ждала этого ребёнка, столько лет не могла забеременеть, она плачет. Она всё время звонит по мобильному, громко разговаривает с многочисленными родственниками. Нет, уговорить её не удаётся, она лежит с нами в реанимации под капельницей. Но дела её плохи. Я ещё острее ощущаю своё счастье, у меня-то уже всё позади, малыш жив и здоров, а две эти несчастные немолодые женщины в горе. Их будущее туманно и затянуто грозовыми облаками.

Ночь для меня прошла спокойно. Утром нас опять подмыли, поменяли простыни, измерили температуру в сгибе локтевого сустава. Обход. Пришёл садюга врач. Этот был каким-то главным, но я была благожелательно настроена и не зацикливалась ни на его хамстве, ни на его болезненных манипуляциях во время осмотра. Он больно понадавливал нам на живот, грубо подёргал за соски и посчитал наше состояние удовлетворительным. Мы несильно его занимали, он перешёл к женщине с Востока и стал уговаривать её на операцию. Ушёл. Пришла ещё целая свора врачей, какой-то старенький профессор в очках, они громко обсуждали все воз-можные варианты развития событий, но сходились они в одном, чтобы сохранить жизнь этой женщине, надо оперировать. А женщина была категорически против и предпочитала умереть, нежели потерять своего ребёнка. На какие только хитрости они не пускались, говорили, что потом она опять забеременеет и родит, что ребёнка они откачают, но они и сами-то себе не верили, а она и подавно. Конца этой истории я не увидела. Меня и Алису отправили вниз. Опять кружилась голова, опять было тяжело идти и я шла согнувшись в три погибели шаркая ногами, но всё ж таки было легче. Гораздо легче, хотя мне и приходилось регулярно останавливаться, чтобы унять головокружение.

                Палата №10

Вот это сюрприз. Нас кладут в палату №10. В ней уже есть девушка Настя, она родила сегодня ночью. Очень красивая девушка, молодая, невинная и добрая. А второй сюрприз – детки-то будут с нами. Вообще-то во втором родильном отделении дети лежат отдельно от матерей, в отличие от первого родильного, но, оказывается, мы попали в экспериментальную палату «Мать и дитя». В палате четыре кровати (не считая четырёх маленьких кроваток для младен-цев). Мы с Алисой выбираем себе места у окна, застилаем постель. Нам приносят детишек. Я опять узнаю своего мальчика по нехилому размеру. У Алисы тоже пацан (как и у Насти), но он поменьше, хотя ей её 3,800 оказалось более чем. Детишек принесли, мы их осмотрели, попытались покормить. Я самая опытная, поэтому с умным видом даю советы. Только вот детишки сыты и спят, на лицах засохли белые пятна молочной смеси. Потом к нам приносят капельницы, дитёв долой, уносят назад в детскую. А мы балдеем под капельницами весь оставшийся день, болтая обо всём, начиная с промывания костей нашим добрым докторам и кончая смехом над собой, смеяться больно. Мы придумываем имена своим сыновьям. Точнее придумываю я, у Алисы и Насти уже есть готовые имена, они обе решили назвать своих сыновей Максимами, причём обе хотели назвать Димами в честь первой любви и у обоих мужья против. Что в общем-то и понятно. Только я опять неприкаянная, на Абдулу мой ребёнок не похож, на Спартака тоже. Я вслух перебираю мужские имена, девки хохочут над моим вкусом: Карл, Лембит, Юпитер, Гермес и т.д.

Мне отдали мой мобильный, я принимаю поздравления, приходит sms от Сары из Москвы. Как ты там, – спрашивает она. Я отвечаю, вспоминая небезызвестного Василия Шумова21, «у меня в крови вся таблица Менделеева». И это верно, кроме капельниц нам ещё всё время колют антибиотики, придающие особенный, незабываемый вкус нашему молоку, и обезболивающее. И всё это абсолютно бесплатно, никто с нас никаких лекарств не требует. Да, изменилась больница за пять лет, причём в лучшую сторону. Мои отёки на ногах никуда не ушли, и мне страшно смотреть на свои ноги. Поэтому когда появляется врач, я первым делом задаю ей этот вопрос. – Когда приедешь домой всё пройдёт. – У меня повышенная проницаемость сосудов, да и нагрузка на почки охрененная, поэтому я всё ещё отекаю.

Теперь пару слов о докторе. Это не Лариса, и это радует. Наш доктор молодая девушка Маргарита Александровна, я так хорошо запомнила её имя, потому что точно так же зовут мою сестру. Ей плевать, где мы сушим своё бельё, как часто мы кварцуем палату, и что вещи лежат на подоконнике. Нет, она это нам не говорит, просто она этого не замечает, и из этого мы делаем вывод, что её это абсолютно не интересует. Надо же, и с доктором нам повезло. Она стремительно влетает в палату на ходу читая наши медкарты, полы её белого халата развеваются. Довольно быстро нас осматривает. Рекомендует купить мазь «Д-Пантенол» для обработки сосков в случае трещин, говорит какие у кого анализы, назначает лечение и так же стремительно улетает в коридор.
Лёжа под капельницей я возвращаюсь к воспоминаниям.

                Редакция

Уволившись из «Акифарга» Саша устроился верстальщиком в газету. Он кормил всю семью, я сидела в отпуске по уходу за ребёнком. Однажды, когда одна из сотрудниц Ирина находилась в отпуске, а работы было много, главный редактор, узнав у Саши, что его жена дизайнер, пригласила меня временно поработать. А я же никогда не работала на «писюках», да и «Кварка» не знаю. Но меня всё равно уговорили. За пару дней я освоила «Кварк» и за две недели сделала больше макетов, чем кто бы то ни было. В газете на испытательном сроке вот уже два месяца работала молодая девушка Марина, но она тормозила со страшной силой. И вот по истечению двух недель Анжелика (главный редактор) приглашает меня на работу насовсем. Я согласилась – работать с мужем, нет больше счастья, да и друг Паша работает в соседнем кабинете. Только вот перед Маришкой неудобно, ведь я перебежала ей дорогу. Я посоветовала её пойти работать в «Акифарг», произошла этакая рокировка. А с Бернардом стала сидеть баба Вера.

Мы делали две газеты. С понедельника по среду верстали толстую газету объявлений, в четверг занимались рекламными макетами, а в пятницу верстали одну бесплатную газетку, состоящую из сплошной рекламы. Анжелика поначалу меня любила, ей нравился мой стиль работы: быстро и качественно. Газета объявлений состояла из трёх тетрадей. Каждый из нас делал по одной. Саша верстал «Недвижимость», я «Техно-авто», а Ириша «Развлечения». Это удивительное чувство, когда несколько человек делают одно дело.

Анжелика была лесбиянкой. К нам на работу частенько приходила её смазливая подружка Ксюша, она откровенно строила мне глазки, беседовала, звала покурить. Я наивно ни о чём не догадывалась, пока Анжелика вдруг не изменила ко мне отношения, она ко мне ревновала. Я её стала очень раздражать, но это же глупо, у меня муж и сын, и я совсем не лесбиянка. Ох уж эти женщины! Анжела буквально заваливала меня работой, ведь я всё делала быстро, а потом я начинала болтать с журналистами да чаи гонять. Но я на неё не обижалась, ведь в результате я получала больше зарплату, наша зарплата состояла из двух частей: оклада и сделки. Оклад был официальной зарплатой, а сделка проходила по чёрной кассе. Я получала больше своего мужа, хотя его оклад был 3500, а мой 2500, повсюду дискриминация по половому признаку.

В бесплатной рекламной газете была детская страничка, её никто не хотел делать, потому как возни много, а денег мало, всего 100 рублей. Я же, несмотря на финансовые потери, верстала её с удовольствием. Это была моя отдушина, я проявляла в ней всю свою творческую фанта-зию, никто не подрезал мне крылья. На детскую уходило не меньше трёх часов, а то и полдня, представляете, сколько денег я теряла, ведь за это время я могла бы состряпать с десяток ма-кетов, по 100 рублей каждый.

У новой работы было масса плюсов: работа рядом с домом, не приходилось тратиться на проезд, Интернет, столовая, где очень вкусно готовили, особенно я любила мясо по-русски и солянку по четвергам. За столовую высчитывали деньги из зарплаты, поэтому ты всегда сыт, если даже у тебя в кармане нет ни рубля, это очень удобно. Работа, благодаря Анжеле, была отлажена, ни в одной редакции я не наблюдала большего порядка. Каждый занят своим делом, все заказы пронумерованы, техника работает без сбоев, в конторе были великолепные системщики. И так как они сидели на окладе, то им было невыгодно, чтобы техника ломалась. Но сугробы приходилось разгребать и здесь, сдал номер и тут же пора начинать новый. Были и минусы, но их обычно замечаешь слишком поздно.

Позже взяли ещё одного верстальщика. Назовём эту девушку Катей. Она долго тупила, ну нелады у неё с математикой. А чтобы сверстать газету полную объявлений и рекламы, нужно хорошо считать, тут свои тонкости, но не буду грузить читателя деталями, а то получится пособие по верстке. Дело в том, что Ира вышла замуж и скоро уходила в декрет, вот и готовили ей замену.

                ***

К вечеру нас становится четверо не считая детей (капельницы унесли, детей принесли). К нам положили Машу, для неё это вторые роды, простая бесхитростная девка. Она родила сама и тоже мальчика. Вначале она нас стеснялась и молчала, хотя скорее всего просто отходила от родов. Маша была высокая, круглолицая блондинка, при разговоре её лицо расплывалось в неотразимой улыбке от уха до уха, как у Буратино, от чего речь её была особенно приятна, голос был грубоватый, грудной.
– А чё? Пришла, родила, нет не больно, ну больно, конечно, но я не кричала, потом полежала малехо, они дёрнули за послед, накрыли простынкой, замёрзла, пару часов отдохнула, встала пошла в палату.

Маня относилась к тому типу русских женщин, которые и коня на скаку, и в избу, и в поле родит. В её жизни не было места сомнениям, равно как и мыслям. Она практически не думала, отчего и не создавала себе лишних проблем. При этом она была заботливой, чуткой и умелой матерью. Как она мастерски запелёнывала своего Димку. Девчонки обзавидовались, узнав, что она назвала сына Димой. Я прониклась к ней уважением. Говорила она мало, а когда мы перемывали косточки докторам, то она лишь похмыкивала, но в словесном блуде не участвовала, она предпочитала практиковать несуждение, сама об этом не догадываясь.

Ночка была весёлая. Особенно для меня. У Алиски было полно молока, а вот у меня нет. Мой малыш сердито и требовательно орал. А ещё ко всему я ведь не могла быстренько так соскочить с кровати. Я барахталась, как перевёрнутая черепаха, смешно дрыгая ручками и ножками в воздухе, помочь некому, все спят, наконец, кое-как встаю. Беру Спартака, пока я его называю так, характер у него уж больно мятежный, умеет добиваться своего, кормлю, кладу назад в колыбель, а он опять орёт. Опять кормлю, засыпает, кладу в кроватку, через пять минут описался, через десять проголодался вновь. Я безумно хочу спать, лежу и жду, что вот он поорёт минут пять и заснёт. Как же! Разбежалась! Спать он и не думает, я шепчу ему, пожалей мамочку, мама болеет, но он только пуще надрывается, пока я барахтаюсь пытаясь встать. Все остальные дети как дети, у Машки проснулся её Димка, поел, она его перепеленала и дальше дружно спят. У Насти тоже Максим ведёт себя прилично. У Алисы её Макся проснулся, ти-хонько так вежливо похныкал пару минут, – Мама проснись, есть хочу, ну нет, так нет, спи дорогая мамочка, ты очень устала, и я устал. А Алиса храпит, не слышит, да так и заснул. Вконец измучившись я бреду в детскую комнату и прошу у нянечки бутылочку со смесью. Спартак выпивает её наполовину и засыпает на всю оставшуюся ночь.

Алискин сын вообще всё время спал, вначале она этому радовалась, потом не на шутку забеспокоилась. Во-первых, ей надоело сцеживаться, а во-вторых Макс сильно потерял в весе, а это грозило капельницей в голову и невыпиской из роддома. Она пыталась его всячески будить, распеленает его, а он знай себе дрыхнет. Ещё он у неё сильно срыгивал, вот она насильно ему сунет грудь, накормит, а он потом как срыгнёт половину съеденного, что-то там было не в порядке.

Утром мы относим детишек в детскую, а сами идём на процедуры: физио, массаж, лазер – сплошное удовольствие, особенно массаж. Массажист показывает нам дыхательную гимнастику и простые упражнения. После завтрака обход и наша любимая капельница. Мои вены совсем плохи, везде синяки, поэтому иголку мне ставят в кисть руки. А венки тоненькие, иголка маленькая, капает капельница медленно, до вечера ребёнок был в детской.
Мы с Алиской, от нечего делать, опять болтаем. У Насти и Маши дел с дитями хватает, а нам что? Я спрашиваю Алису:
– А ты где работала?
– В ларьке продавцом.
– Значит декретные получила?
– Какое там, эти суки навешали на меня недостачу и заставили написать заявление по собственному.
– Как так. Ведь они не имеют права уволить беременную.
– В том оно и дело, что не имеют. Они на меня столько повешали, что проще было уволиться, я бы им до смерти иначе выплачивала.
– Суки!
– Это точно.
– Но им-то какая разница? Ведь и декретные, и отпускные всё же государство платит.
– Ты меня спрашиваешь? А я почём знаю? Ты у них спроси. А ты где работала?
– Я-то? В газете, только неофициально, если бы меня официально взяли, то я бы на учёт вста-ла, а так какой смысл? И куда смотрит президент? Меня это просто возмущает. Значит, если ты работаешь, то тебе деньги на ребёнка положены, а если нет, то твой ребёнок есть-пить не просит, сразу встал и пошёл на завод, так что ли получается?
– Маш, а Маш! А ты кем работала?
– Я то? Арбузами торговала.
– Официально?
– Нет, конечно, – усмехается.
– И как же ты, бедная, с животом арбузы тягала?
– Нормально, – отвечает невозмутимо Маша, – разгружать машину муж помогал.
– И как долго ты ими торговала?
– Пока были арбузы, торговала, а как закончились, перестала.
Машу не интересует эта тема, проблема денег её не волнует, она считает это в порядке вещей, что нам не положены деньги. Я спрашиваю Настю.
– Ну а ты, Настя?
– А я учусь, мне всё заплатят.

Стало неинтересно. Мы с Алисой ещё маленько повозмущались, а потом замолчали, каждый думал о своём. Раствор в бутылочке закончился, я перекрыла крантик.
– Маш, а Маш! Позови Галю, капельница закончилась.
– Ну что, как вы тут? – вбежала румяная медсестра Галя.
– Галь, долго ещё? А?
– Ещё две бутылочки, но они быстро прокапают, и одна большая. Крепись! Писать хочешь?
– Нет. У меня ноги отекают.
– Домой приедешь, пройдёт, помнишь, что сказал доктор?
– Спасибо, Галя.
– Да не за что. Как прокапает, зовите.

На улице настоящая весна, на небе ни облачка, синее, синее небо. Солнце нещадно греет сквозь окно, от него не спрятаться – штор на окнах нет. Настя и Маша забились в тенёк, а я с Алисой распятые на кроватях, прикованные капельницами к своим койкам, медленно плавимся и потеем.

– Маш, завешай, пожалуйста, окно одеялом, – прошу я щурясь.
Маша залазит на подоконник и кое-как закрепляет на окне покрывало к вящему неудовольствию мужиков, которые подсматривают за нами с крыши сарая.
– Вот так гораздо лучше, спасибо, Маша.

Я, от нечего делать, стала изучать инструкцию к лекарству, которое прописала мне доктор. Я всегда читаю эти бумажки, нужно знать, что принимаешь. «…Препарат эффективен в отношении многих возбудителей, вызывающих заболевания, передаваемые половым путём (так-так, очень интересно): Trichomonas vaginalis, Gardnerella Vaginalis, Candida albicans, Hamophilus ducrey, Treponema pallidum, Toxoplasma gondii, Ureaplasma urealyticum, Mycoplasma hominis, Entamoeba histolytica, Lambia Intestinalis».

– Алис, послушай, какие красивые имена у этих микробов Гарднерелла Вагиналис, Трепонема Палидум. Какая жалость, что у меня родилась не девочка. Так бы её и назвала Гарднерелла Вагиналис, а по-простому звали бы её Вагина, ласково Вагиночка. Красиво, а?
Алиса корчится на кровати от смеха

– Ой, не смеши, прекрати, смеяться больно, – Алиса вытирает выступившие от смеха слёзы, – ты что, и правда бы назвала свою девочку Вагиной?

– А почему нет? Или вот, Токсоплазма гонди, ласково можно звать просто Плазма. Или родились девочки тройняшки, я бы их назвала Токсоплазма, Уреаплазма и Микоплазма. А если честно, то когда я была беременной, то мечтала, что если у меня родятся близнецы, то я назову их Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, а если девочки близняшки, то Флора и Фауна. А если мальчики тройняшки, то Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф.

– Алиса, хватит, у меня уже живот болит от смеха, прекрати.
Ну прекрати, так прекрати – я опять погрузилась в прошлое.

                Против шерсти

Я завела в газете свою рубрику о животных «Против шерсти», это была моя отдушина, начальству это не нравилось, верстальщик должен верстать. Делала я её для себя. Хотя главный журналист Надежда и приплачивала мне по 50 рублей за статью из своих неучтённых денег, она поддерживала меня в моём начинании, весьма похожем на продолжение.
Вот, например, одна моя статья. Это совершенно реальная история произошла на самом деле. У нас во дворе прибилась забавная дворняжка, помесь болонки и фокстерьера. Экстерьер, окрас и характер ей достались от фокса, а шерсть мягкая и пушистая, как у болонки. Да что же это я, читайте сами, тут всё написано.

                Бедная Маша
 
Меня звать Маша! Я ищу хозяина, но никто не хочет меня брать, т. к. я одноглазая. Но ведь не слепая. Скоро зима, и я замерзну на улице, если ты меня не возьмешь. Звони: тел. 23-36-50

Этого объявления вы больше не увидите в газете, Машу убили. Она так и не узнала, как выглядит снег, ей не испытать радости материнства, она не станет вам верным другом, вы опоздали.
Она появилась у нас во дворе внезапно. Откуда пришла, кто ее выгнал? Дети ее полюбили, кормили, играли и дали ей имя Маша.

Одна глупая девочка решила познакомить Машу с кошкой и поднесла ее прямо к Машиной морде. Так Маша потеряла глаз, кошка просто выцарапала его. Щенок визжал от боли часа три, забившись за гаражи. Где-то пару недель глаз, точнее, что осталось от него, гноился. Тогда я и решила взять Машу к себе на лечение. В вет. клинике отнеслись с пониманием, даже за консультацию денег не взяли. Первым делом вывели всех паразитов (блохи, глисты), ведь дома у меня маленький ребенок и большая собака, и принялись за лечение: уколы антибио-тиков, промывание раны и т.д.

Маша оказалась удивительным щенком. В туалет ходила на улицу, не сопротивлялась при лечении, довольно неприятном, – все понимала. Характер у нее оказался боевой: никого не боялась, сразу стала охранять дом. Жизнь в тепле явно пришлась ей по вкусу, однако погулять она все же любила. Я ее не неволила – хочешь гулять, гуляй, дома-то сидеть грустно. А на улице безумно интересно: ребятишки во дворе с ней играют, бабушки выносят лакомые косточки. Она стала любимицей двора.

Когда закончился курс лечения, стали искать Маше хозяина, дали объявление в газету. Но никто не хотел ее брать, т. к. она дворняжка, да еще и без глаза, как будто это мешает быть другом. В результате оставили Маню себе. Очень уж неприхотливая и беспроблемная собака. Мой сын к ней очень привязался, с большой собакой она подружилась, и не один вечер они смешили и развлекали нас своими играми, всем было весело.
Когда убили Машу, меня не было дома. Соседи рассказали, что ее сбила машина, она пронеслась мимо, даже не притормозив. Маша умерла не сразу, долго и истошно визжала, а потом легла и умерла.

Большая собака скучает целыми днями одна, ей больше не с кем играть, ребята во дворе расстроены, бабушкам некому отдавать лакомые кусочки. Маши больше нет. И ведь наверняка водителя, убившего Маню, совесть по ночам не мучает, спит себе спокойно в кровати, а я не сплю, все думаю: ну что мешало ему притормозить, что за выгода ему в Машиной смерти?
 В России наказания за сбитое животное существующим законодательством не предусмотрено. А вот в Турции недавно был принят закон, устрожающий наказания за жестокое обращение с животными: два года тюрьмы и штраф от 60 до 250 $ грозят тем, кто издевается над зверями или убивает их запрещенными методами.

Согласно этому документу, категорически запрещается оставлять голодными домашних животных, выбрасывать их на улицу, лечить без анестезии, использовать для медицинских и иных опытов без специального на то разрешения научных инстанций. Кстати, по телевидению запрещена трансляция фильмов со сценами физического насилия над животными. Документ примечателен и тем, что водитель автомашины, сбивший, скажем, собаку или кошку, будет обязан немедленно доставить ее в ближайшее ветеринарное учреждение.

                Сава
 

Но потом мою рубрику прикрыли, сославшись на то, что в газете мало места. А Сава – это мой псевдоним.

 
                ***

– Галя! Галя!
– Маша, позови Галю! Капельницы прокапали.
Прибегает Галя, убирает капельницы, можно сходить в туалет. Ну вот, теперь не мешало бы и подкрепиться.
– Алис, давай обедать, а то щас детей принесут и уж не поешь.

Пришёл Саша. Родственников по-прежнему не пускают. Но у меня есть мамин мобильный, а Саше ребята подарили на день рождения телефон, поэтому я подхожу к окошку, смотрю на Сашу через стекло, и мы размеренно ведём беседу по мобильникам. Конечно, это напоминает свидание в тюрьме, но всё лучше – не нужно кричать в толпе у маленького окошка, не нужно стоять в очереди к телефону. Да, в этот раз связь с родными налажена лучше, поэтому я не чувствую себя брошенной, нет этого щемящего одиночества и потерянности.
 
Ночью опять началось. Все дети спят, а я ношусь, как дура, со своим бунтарём. Молоко уже появилось, но Спартаку не спится, стоит мне только положить его в кроватку, как он тут же заливается рёвом. В середине ночи я, уставшая и невыспавшаяся, сдаюсь. Я не хочу больше вставать, я кладу его к себе в кровать, и лишь рядом с мамочкой он засыпает. Ночью он регулярно прикладывается к груди, благо близко. Он очень требователен, если он хочет есть, значит, он хочет есть, если он сыт, но хочет быть с мамой, значит, он будет с мамой. Да, он умеет добиться своего. Утром меня будят на укол, а ребёнка нет. Я пугаюсь, но оказывается, что я просто слишком крепко сплю, а дитя унесли на взвешивание.

В роддоме я ходила в резиновых китайских шлёпанцах сорок четвёртого размера, вообще-то моя изящная ножка предпочитает 42, но сейчас она совсем неизящная из-за отёков, поэтому даже сорок четвёртый мне только-только. В каждом тапочке хлюпает по маленькому болотцу. У меня повышенная проницаемость сосудов, поэтому вода сочится сквозь кожу и собирается на дне тапочка в милую лужицу. Я боюсь поскользнуться на этой болотине, поэтому ношу шерстяные носки, они впитывают в себя лишнюю влагу, но ноги всегда мокрые. Однако в этот день мои слоновьи ноженьки в носках просто не залазили в тапочки. Пришлось идти на УЗИ на босу ногу. Хлюп-хлюп, чав-чав – это я поднимаюсь на третий этаж, того и глядишь поскользнусь, только чудом я не свернула себе шею. Какая мука это УЗИ, казалось бы милая безобидная процедура, но только не когда тебе давят на ещё не заживший шов. К тому же нам забыли сказать, что мы должны избавиться от пластыря защищающего наш шов от всякой инфекции. Вообще-то его вначале отмачивают, а потом аккуратненько отделяют, а тут резко и больно отодрали, произведя заодно и эпиляцию волос. Нет, девочки старались, чтобы это было не больно, но они спешили, на УЗИ всегда очередь, и это было больно. Но самое тяжёлое, это вначале лечь на кушетку, а потом встать, пресс по-прежнему ни к чёрту.

В коридоре я встречаю Оксану, женщину, которая лежала со мной рядом в реанимации. Она бесцельно ходит по коридору туда сюда и плачет. Она и её девочка лежат в другом крыле в отделении недоношенных. К девочке её не пускают, она под колпаком и неизвестно выживет ли. От того-то Оксана и плачет дни напролёт, молоко у неё уже пропало, скоро её выписывают домой, а девочка останется здесь, пока не наберёт нужный вес, если, конечно, не умрёт. Бесполезно успокаивать Оксану, я опять чувствую себя виноватой за своё счастье и хлопоты.

В коридорах полно народу. В нашем втором родильном в основном все женщины лежат отдельно от детей, поэтому у них масса свободного времени. Жизнь кипит в коридоре. Главное развлечение – это роды. Сами-то бабы уже отмучились, и теперь с жадностью слушают, посмотреть им не дают, как мучаются другие. Я же настолько занята со Спартаком, что мне нет дела до остального мира. Все новости приносят Алиса с Машей из курилки. Они приходят и начинают обсуждать, как кричала та, и чем больна эта. Я просто дивлюсь на них. Разнёсся слух, у одной наркоманки нашли СПИД! Это ЧП, все испуганно шушукаются, наркоманку увозят в другую больницу. У одной бабы обнаружили сифилис, что тоже внесло волнение в умы простых женщин. Какая-та девушка жалуется: «А мы-то с ней в одной палате лежали, она пила из моей кружки, что теперь будет?» Хотя это исключения, в основном в нашем отделении лежат:
1. женщины с Востока, они принципиально не обследуются,
2. бедные, но честные девушки, типа моих соседок Маши и Алисы, которые не сдали платных анализов,
3. малолетки, эти всегда бегают курить, собираются отказаться от детей, ходят стаей. Залетели по глупости, на учёте не стояли из-за неё же,
4. прочий сброд,
5. такие же сумасшедшие, как я.

Наша палата особенная, многие нам завидуют, хотя я всё же предпочла бы лежать отдельно от ребёнка, хотя бы по ночам. Конечно, хорошо самой ухаживать за свом сыном, распелёнывать его, мыть, целовать, но так хочется выспаться.
Однажды вечером муж одной молодой и симпатичной армяночки устроил под окнами настоящий салют, это было так красиво. Всё отделение высыпало на зрелище, восточные мужчины умеют сделать эффектный жест.

Наши дети удивительные создания. Они всё знают и всё чувствуют. Вот они дружно и крепко спят. Маша и Алиса пошли покурить, не прошло и пяти минут, как Димка и вечно спящий Макс просыпаются и начинают истошно орать. Алиса с Машей слышат их крики аж в подвале и спешно возвращаются. Мамочка взяла на руки, мамочка рядом, в палате опять мир и тишина.
Они все такие. Настя идёт пообщаться с мужем, её Максим запевает песню о потерянном рае. Я иду на встречу к родственникам, помахать им в окошко, мой Спартак просыпается и оби-женно возмущается, а почему его не взяли, он тоже желает поглазеть на бабушку и братика. Так и живём, я сижу в сортире после клизмы и слушаю песни восточных славян в исполнении Спартака – орёт он, будь здоров, на всю больницу.

Причём чужая мама им не нужна, как-то Машка ушла в душ помыться, её Димон-покемон проснулся и разревелся, не в силах слушать его вопли я взяла его на руки, стала качать, успокаивать – бесполезно. И быть беде, да Машка услыхала и узнала своего сына, да пришла с мокрой головой, Димка успокоился сразу, стоило ей только войти в палату. Он её даже ещё не видел, но уже знал – она тут, когда она наклонилась к нему, он счастливо улыбался. Но удивительное дело, детки также знали, когда орать бесполезно. Мы же каждый день ходили на физиопроцедуры оставляя малышей в детской, там они вели себя хорошо, прекрасно понимали, что тут этот номер не пройдёт, чего зря глотку рвать.

Отдельная статья – кормление. Каждая из нас заморачивалась по-своему. Настя и Маша, как родившие самостоятельно, были рваные да резаные, им сидеть нельзя. Поэтому Настя кормила Макса стоя, Машка же предпочитала делать это лёжа. Хотя день на третий она перешла на бутылочку, у неё растрескались и огрубели соски, поэтому она сцеживала молоко. А я поделилась с ней мазью «Д-Пантенол», моя грудь тоже огрубела, но не так сильно. Алиса же постоянно сцеживалась, её малыш предпочитал спать, ел он всего раза три в день, а молока у Алисы было, ой, как много. Ну а я кормила Спартака сидя. На колени я клала подушку, на подушку голенького младенца, ему ведь необходимы воздушные ванны. Беда была в одном, Спартак во время еды не только ел, но ещё и писал, а один раз и покакал, так что моя подушка превратилась в сортир, пришлось просить нянечку поменять наволочку.

                Медперсонал

Ну, о чём я ещё не написала? Конечно, о медперсонале. Все люди разные, нет людей однозначно плохих и хороших. И если из моих записей иногда следует, что этот человек негодяй, не верьте мне, так не бывает. Я это прекрасно знаю. Когда я смотрю на такого «плохого» человека, то всегда думаю, но ведь есть люди, которых он любит, и которые его любят: есть мать, отец, сестра или брат, есть друзья. То есть, есть люди для которых он (она) хороший. Это относится в первую очередь к главному негодяю Борису Эдуардовичу. Я встречаюсь с ним иногда в коридоре, мы даже беседуем, он задаёт свой неизменный вопрос: «Ну как?». А я неизменно отвечаю: «Хорошо» и глупо улыбаюсь. Моя улыбка, это моя визитная карточка – одни люди меня за неё любят, других она раздражает, очень раздражает. Я раздражаю Бориса Эдуардовича, раздражаю своей трусостью, своей глупой улыбкой, раздражаю, как и многих других людей. Ещё в школе я раздражала этой самой улыбкой учителя физики, поэтому она ставила мне двойки. В училище я раздражала своего учителя живописи и рисования. На пленэре он просто терроризировал меня, каждый день проверяя, что я нарисовала: «Ну, что ты улыбаешься? Плохо, очень плохо, иди, рисуй ещё». В результате я получила за пленэр пять, я написала в три раза больше пейзажей, чем требовалось. Позже я научилась не улыбаться в разговоре с подобными людьми, чтобы сделать им приятно, я с трудом прятала улыбку и делала хмурое сердитое лицо – это работало. Любить они меня, конечно, не любили, но и не ненавидели, так, терпели. Да и я тоже не всех людей жалую своей симпатией, вот вроде бы Катя, одна моя знакомая, ничего мне не сделала, но я её сразу невзлюбила. От некоторых личностей я чувствую опасность, и моё предчувствие никогда меня не обманывало, все они оказываются с гнильцой. Но это хорошо. Хорошо, что все люди разные, иначе жить было бы скучно и неинтересно.

Другое дело наш лечащий врач Маргарита Александровна – она добра, рассеяна и весела. С ней приятно иметь дело. Она меня пригласила в смотровую. Неприятное это дело – лезть на кресло. Но куда денешься, со страхом я сажусь и бормочу своё:
– Только смотрите меня не больно.
Маргарита Александровна добродушно смеясь отвечает мне:
– Что ты, я делаю больно только мужчинам.
И она, правда, не обманывает меня – смотрит совсем не больно. Потом приближается Борис Эдуардович, ему тоже необходимо пошариться у меня между ног, он себе не изменяет – смотрит весьма болезненно, я морщусь от боли, но не плачу. Маргарита Александровна не может вспомнить, где она меня раньше видела, спрашивает меня:
– А не ездила ли ты..?
Я не даю ей докончить вопроса, её лицо мне тоже очень знакомо.
– На Мунку-Сардык?
– Точно!
– Да, я ездила на Мунку.
Оказывается, Маргарита Александровна заядлая сноубордистка. Мы оживлённо беседуем о горах. Тут вмешивается в беседу Борис Эдуардович:
– Ты что, тоже ездишь в горы?
– Конечно! Я очень люблю горы.
– Так что же ты такая трусиха?
– Ну что вы, в горах всё совсем по-другому, там я не боюсь.
Ну как ему объяснить, что там ты рассчитываешь только на себя. Что я просто не лезу туда, где страшно. А опасностей в горах не больше, чем в городе.

Потом Маргарита Александровна смотрит мой шов, сама обрабатывает его раствором марганцовки и говорит, что у меня всё хорошо, можно выписывать. Точнее, что она меня выписывает, и если у неанотолога нет претензий к ребёнку, то завтра я могу ехать домой. Это было на пятый день, долго в роддоме не держат.

Но у неанотолога претензии были. Не к ребёнку, а к его анализам, ещё не готов анализ на СПИД. Я впервые пожалела, что не сдавала анализов во время беременности, надо было хотя бы сдать анализ на СПИД и сифилис, уже бы поехала домой. Настю выписали, а Алису нет, всё из-за того, что её Максим потерял в весе. Машке же было ещё не время, ведь она родила позднее нас.

На место Насти легла Инна, она всё время плакала. Её Сонечка пожелтела и поэтому всегда лежала под лампой. Некоторые дети желтеют при рождении, но это всегда проходит.

Ночью мы слышали ругань. Наш Борис Эдуардович ругался с врачом из первого родильного отделения. Приехала роженица, и они её спихивали один другому. Вначале она лежала в нашей предродовой, мы отчётливо слышали её крики. Потом её отфутболили на второй этаж, через какое-то время опять спустили к нам. Бабе рожать, а её гоняют по лестницам. В конце концов, родила она на нашем этаже. Утром её положили в нашу палату. Как она была возмущена, как она ругалась, её понять можно, обращение у нашего доктора, мягко сказать, не очень. Я спросила:
– А чего тебя по этажам-то гоняли?
– Да я и сама толком не поняла, думаешь, мне кто что объяснял?
– Понятно, тут никто никому ничего не объясняет.
Ребёнка ей тоже, как и Инне, не давали, вот они обе и рыдали, как белуги от нечего делать, да возмущались ужасным поведением медперсонала, вместо того, чтобы радоваться жизни, дуры, ведь скоро лафа закончится и некогда будет передохнуть. Лично у меня со Спартаком дел было по горло. Но я находила таки время, (пока малыш спал) чтобы продолжать мысленно болтать с воображаемым собеседником.

                Я уволился с работы

Я уволился с работы, потому что я устал,
Я совсем не пью вина, я хожу в спортивный зал,
Ночью я лежу, читаю, когда все рабочие спят,
Ночью я кроссворды решаю и я этому так рад…

                Петр Мамонов

Редакция принадлежала рекламному агентству, дочернему предприятию одной большой типографии. Надо ли говорить что директором была жена хозяина типографии, бывшая кассирша. Женщина очень глупая, я бы даже сказала тупая, при ней был серый кардинал – жена директора конкурирующей редакции, она всем и заправляла и, мне кажется, разваливала дело изнутри, работая на своего мужа – этакий шпион. Начальства мы почти не видели. С ними общалась Анжела, надо отдать ей должное, можно только догадываться, что она выслушивала на планёрке. Приходила она оттуда всегда уставшая и злая и устраивала нам разгон. Но она фильтровала информацию. Как я ей благодарна за это, она отстаивала наши интересы. У нас была негласная война с менеджерами, они всё время пытались испортить нам работу, то макеты примут поздно, то чего напутают. Но, так как они приносили фирме деньги, то им всё сходило с рук, а на нас отыгрывались.

В нашей газете появился раздел «шлюхи», назывался он, конечно, иначе, «знакомства», и потекли нескончаемые заказы на рекламные макеты. Платили за них в два раза больше. И это было оправданно. Искать фото для макетов в Интернете приходилось нам самим. А там, пока найдёшь что-нибудь приличное, на такое насмотришься. К тому же порнуха, она и в «нете» порнуха. И как от проститутки с панели легко подцепить гонорейку-канорейку, так и от компьютерных шлюх вечно нацепляешь вирусов. Наши машины ловили массу этих тварей, висли, приходилось каждый день лечить их Касперским. А уж о моральном вреде я вообще молчу.
Анжелика тем временем ушла в отпуск, поехала в Питер присмотреть себе жильё. В воздухе витало напряжение, зарплату задерживали. А потом дали, только в два раза меньше. В связи с появлением шлюх, мы заработали больше обычного. Но нас кинули по деньгам, ведь сделка у нас шла чёрной кассой, поэтому мы не могли даже никуда пожаловаться. Все были крайне возмущены.

Мы пошли поговорить с директором. Директор нам сказала, что Анжела самовольно подняла оплату макетов по шлюхам, поэтому они просто поделили всю нашу сделку напополам, а то, что львиная доля – обычные макеты и вёрстка, это ничего. Мы потребовали тогда пересчитать всё заново и доплатить нам причитающиеся честно заработанные деньги. Она ответила отказом, не нравится – увольняйтесь. Я предложила устроить забастовку, ведь если не выйдет даже один номер газеты, то фирма потеряет гораздо больше денег, чем наша зарплата, и директор, чтобы не допустить таких потерь, выплатит нам наши деньги. Но меня никто не поддержал. Трусы!

Я мысленно воскликнула вспомнив Маугли: «Мы принимаем бой!», а вслух сказала: «Я увольняюсь». Саша тоже подумал: «Мы принимаем бой!», а вслух поддержал: «И я увольняюсь». Ира мысленно произнесла: «а мы пойдём на север и переждём», Катя думала в унисон: «А мы пойдем на север, а мы пойдём на север…».

Ира собиралась в декрет и не согласилась на подобный риск, а Катя просто испугалась. И хотя она больше всех воняла, но потом первая убежала в кусты. А мы с Сашей написали заявления на увольнение. Это был удар, половина редакции увольняется, причём лучшая её половина. Причин для увольнения было несколько: это и кидалово по деньгам, если начальство начинает кидать, его уже не остановишь, а ещё нам платили отпускные с официальной зарплаты. При устройстве на работу мне никто об этом не сказал. Я спросила директора, как можно прожить, не то что отдохнуть на три тысячи? На что она мне невозмутимо ответила, уходите в отпуск на неделю, все так делают. Хорошенькое дело, для начальства это очень удобно, но не для меня. А ещё впереди был май, а значит Мунку-Сардык, а нас с Сашей не отпускали вместе. Если работа мешает туризму, бросай работу! Вот он главный минус работать вместе с мужем – вместе не отдохнёшь, да ещё начальство бесцеремонно заглядывало в наш семейный бюджет. Они получают 25 тысяч на двоих и ещё недовольны. Кому какое дело, сколько мы получаем, тем более, что эти деньги мы зарабатываем честным непосильным трудом, гробя своё зрение, сидя за компьютером иногда по двенадцать часов. Ведь пока номер не сдашь, домой не пойдёшь, а бывало, что номер мы сдавали и в час ночи. Но, конечно, если бы нам заплатили наши деньги, мы бы остались. Как никак столовая – это большой и жирный плюс!

Мы согласились отработать положенные две недели, а там вернулась Анжела, которая может работать за двоих. И они сдавали газету, правда не вовремя, но сдавали, и ещё на нас же и обижались, мол, мы такие плохие, их бросили. Но ведь никто не согласился на забастовку. Да и спасли мы их, по большому счёту. Потому как после нашего увольнения начальство не рискнуло больше кидать народ по деньгам. Нам выплатили расчёт, но они совсем обнаглели, Сашу умудрились наколоть даже по официальной зарплате. Я уговорила его сходить во Дворец труда, нам сейчас была дорога каждая копейка. И тут начинается самое интересное.

В бухгалтерию наведались инспектора, отметили там массу нарушений, вкатили ей здоровенный штраф. Саша пришёл за причитающимися ему деньгами. Неожиданно мы выясняем, что у Саши оклад был не 3500, а 4500, а у меня соответственно не 2500, а 3500. У главного бухгалтера испуганно забегали глазки, когда она мне всё это говорила. Я поняла что, что-то тут не то, я стала думать, где же здесь подвох, чего это она так испугалась. Оказывается, главный бухгалтер имела нас каждый месяц на тысячу. Когда я это поняла, я рассмеялась, у меня не было сил на неё злиться, как она ловко всё это проворачивала. Я была просто восхищена этой аферой. И если бы не наше увольнение, то она бы до сих пор доила нас всех.

Сейчас я объясню, в чём заключалась афера. Каждый месяц 25 числа бухгалтер выдавала нам аванс в тысячу рублей. Мы расписывались в табеле (или как там у них это называется) и получали деньги. После десятого мы получали зарплату. Это выглядело так. Вначале мы расписывались в белой накладной, в моём случае это за получение 2500 рублей, потом расписывались за чёрную сделку, например 9500. Она всю эту сумму складывала при мне на калькуляторе =12000, потом отнимала аванс 1000 и столовая, например 520 =10480. Эти деньги она мне давала на руки, а я довольная бежала дальше работать. Так она поступала с нами со всеми. Если до сих пор не дошло, то объясню, всё дело было в авансе, она не должна была его вычитать. И если бы не столовая, то мы могли бы это заметить, а тут, минус аванс, минус столовая – звучит очень убедительно. Главная беда в том, что я не знала о том, что мой оклад не 2500, а 3500. никакого приказа я и в глаза не видела. По моим подсчётам она обманывала каждый месяц человек тридцать, может больше. Неплохая прибавка к зарплате, а? 30 000 рублей, если не больше, я была восхищена. Если бы мы не уволились, если бы она не кинула Сашу по официальной зарплате, ничего бы так и не раскрылось, жадность сгубила её. Самое интересное, что об этом не знала даже директор, ведь по накладным то всё сходится, приход, расход.

Из сей истории я вынесла несколько уроков:
• во-первых, никогда больше не буду работать с мужем в одной конторе, хотя мне так это нравится – «с любимыми не расставайтесь…»,
• во-вторых, устраиваясь на работу нужно сразу всё выяснить как насчёт зарплаты, так и насчёт отпускных, чтобы позже не было неприятных сюрпризов, и,
• в-третьих, обязательно сходить познакомиться с бухгалтерией, я по лицу сразу вижу, хороший человек или нет, и если возникнут какие-то сомнения насчёт честности и порядочности бухгалтера, бежать из конторы подальше и побыстрее,
• а в-четвёртых, не стоит работать в конторе, где директор баба, дуры они все. Век живи, век учись.
После инспекции в газете прекратили платить зарплату по чёрной кассе, всё стало белым. А так как бухгалтер по моему лицу догадалась, что я раскрою её обман, то и тысячу она больше не жучила. Да и рассказала я всё девчонкам, поэтому они впредь держали уши востро.

Мы с Сашей напевали Мамонова «Я уволился с работы…» и наслаждались весной и отдыхом. Съездили на Мунку. Потом у меня состоялась персональная выставка картин из серии «Календарь майя». Я стала ненадолго знаменита, ох, уж эти корреспонденты с телевидения. Наступило лето. Мы очень радовались, что уволились, летом совсем неохота работать, в такую жару сидеть в душном помещении без кондиционера. А на кондиционере наше бывшее начальство экономило, и зря, когда плавишься на работе, производительность и качество резко падают. Жили мы экономно: сходили на Шумак, съездили на Байкал. Потом я на три недели устроилась в одну газету подзаработать деньжат, заменила одну знакомую на период отпуска, и опять рванули на Байкал. Это было чудесное лето, всегда бы так отдыхать. Но вот деньги кончились, и Саша устроился на работу в фирму, где работает и по сей день.

Я же осталась сидеть дома с Бернардом. Я уже писала, что с ним сидела бабушка. Но всё не так просто. Мы платили бабушке тысячу рублей. Это, конечно, мизер, няня стоит гораздо дороже. Но только вдумайтесь, бабушка берёт деньги за то, что нянчится с родным и единственным внуком! У моей свекрови два сына, Сашин брат старше его на 12 лет. Жизнь его не удалась, он инвалид, живёт на пенсию. Да и Саша довольно поздно стал отцом. Свекровь уже и не чаяла стать бабушкой. Но пенсия маленькая, на такую не проживёшь, хотя у ней, как ветерана труда ещё ничего, да и льгот полно. Деньги ей давал всегда Саша, вроде как он сын и ей помогает, это считалось помощью, а не оплатой. И вот как-то раз он забыл дать ей денег, а я не проконтролировала. Бабуля обиделась, даже не объяснив причины, а просто отказалась сидеть с Бернардом. Мы были в недоумении, а потом я спросила Сашу: «Ты дал матери денег?» – «Забыл». И ведь она, нет, чтобы напомнить – мы гордые, охрененно гордые. Саша позже дал матери денег, она деньги взяла, но сидеть с внуком не захотела.

Бернарда пришлось отдать в садик, это в два-то года. Хотя он и был очень закалённым малышом, купался при температуре 270С, с полугода нырял в Байкал, ходил в бассейн. Разумеется, в садике он стал отчаянно болеть. Неделю ходит, две болеет. Вначале были простые ОРЗ, потом начались отравления, пневмония. Да и вирусы, которые он таскал из сада, были жестокие. Сперва болел Бернард, потом сваливалась с температурой, насморком и кашлем я, последним заболевал Саша. Правда, до пневмонии у нас дело не доходило, как-никак большие уже. Врач мне настоятельно посоветовала посидеть с полгода дома, да и Анжелика на работе заявила мне, – или увольняйся или нанимай няню, нам такие работники не нужны. Пришлось опять просить помощи у В.П. Она согласилась, но при условии, что Бернард будет жить у неё. Какая же я была дура, надо было мне тогда уволиться и сидеть самой дома с ребёнком. Больше я подобных глупостей делать не буду, ребёнок и его здоровье дороже всех денег мира, всех работ вместе взятых. Прости меня, сыночек, прости свою непутёвую мамашу.

Я отводила Бернарда к бабушке в понедельник утром, а забирала в пятницу вечером на выходные. Не могу вспоминать эти времена без слёз. Ребёнку нужны были мама и папа, а не бабушка, какая бы добрая она ни была. Каждый отвод сопровождался истериками, Бернард специально падал, царапал себе коленки, только бы остаться дома. Такса осталась прежней, любовь бабушки стоила недорого, всего-то тысячу рублей. А потом мы уволились, и ребёнок стал вновь жить в семье.

Перечитав предыдущие три абзаца я вначале хотела их выкинуть из книги, ведь они не столько порочат бабу Веру, сколько обличают меня. Но потом передумала. Ведь я действительно иногда так думаю, я далеко не ангел, пусть читатель знает, какая я на самом деле. Всё время проповедую несуждение, а сама при всяком удобном случае начинаю судить. Баба Вера вовсе не так плоха, хотя всё вышенаписанное правда, но не вся. Когда Бернарду было чуть больше года, баба Вера отпустила нас на неделю в горы, на Мунку-Сардык, она стоически сидела с внуком, да и сейчас она частенько нас отпускает, конечно, не так часто, как хотелось бы, но если мне нужно сходить к врачу или по важным делам, она с радостью сидит с внуками. Именно она, а не моя мама отпускает нас съездить в лес на выходные. И мне даже кажется, что её немногочисленные отказы связаны с тем, что она берёт пример с моей мамы, знаете, такое детское: а почему всегда сижу я, теперь очередь бабы Люси, а баба Люся прикрывается работой. Мне некогда. Это взрослое «мне некогда» означающее «я не хочу». Но самое главное, баба Люся не любит детей, а баба Вера любит, ей нравится водиться с внуками. Но, кажется я опять начинаю всех судить. Никто не обязан сидеть с моими детьми. Баба Вера замечательная добрая бабушка, она мне очень помогает, вот завтра я иду к зубному врачу, и именно баба Вера придёт сидеть с малышом, у моей мамы как всегда срочная перестраховка.

Прежде чем искать работу, осенью я попробовала ещё раз отдать Бернарда в садик. Он не проходил и недели. На скорой нас увезли в инфекционку. Диагноз: ОКИ и двухсторонняя пневмония. В садике их опять чем-то отравили, а на фоне острой кишечной инфекции меньше чем за сутки развилась пневмония, так часто бывает. Бедный маленький Бернард. Ему ставили капельницы и кололи болючие антибиотики в попу. Медсёстры не церемонились. Пришла в 12 часов ночи, поставила укол спящему ребёнку и ушла. Разумеется, ребёнок спросонья напуган, попе больно, он плачет, а я его утешаю. Бернард после больницы несколько месяцев кричал по ночам во сне, – Не надо, не надо, больно – и хватался за попу, ему снились кошмары. А людей в белых халатах боялся, наверно, ещё пару лет спустя. И во всем этом виновата я, тоже мне мамочка, таких матерей пороть надо. Вот, опять плачу, бедный мой сыночек. После выписки из больницы я твёрдо решила, что больше он в садик не пойдёт, как минимум год, а там посмотрим.

А после Нового года меня пригласили в газету «Голубой вагон», там работы было на два дня, я договорилась со своей мамой. Она сидела с Бернардом два дня в неделю (правда на своей территории, я приводила Бернарда к ней с ночевой), причём абсолютно бесплатно. Я даже не пыталась предложить ей денег, знала, что это её оскорбит.

                ***

Были у нас с Алиской две любимые медсестры – Светик и Галя. Светик была профессиональная медсестра – как она делала уколы! Она научила нас, как правильно глубоко дышать во время болючих антибиотиков и, действительно, при правильном дыхании было не так больно. Она нас жалела, относилась душевно, за что мы были её признательны и благодарны. Галчонок была добрая и весёлая девчонка, она не была профессионалом, как Светик, но она это знала и никогда не бралась за работу, которая ей не по зубам. Как-то она ставила мне капельницу, мои вены вы уже знаете. Один раз она не попала, а второй даже и пытаться не стала, а позвала опытного Артура, замечательного и доброго акушера.

– Артур, я не могу попасть в вену, помоги. – У Артура полно дел, но он приходит и аккуратно вставляет иглу:
– Попал.
– Спасибо.

Другое дело, медсестричка Валя. Она проткнула мне вену семь раз, несмотря на все мои мольбы не мучить меня. Успокоилась она, когда проткнула мне вену и загнала воздух под кожу, и только тогда она позвала более опытную медсестру – Екатерину Ивановну, которая поставила мне внутривенный укол уже в другую руку. Рука страшно болела, а синяк не сходил, наверно, с месяц. Нет, Валя не была жестокой или злой, она была никакой, она не любила свою работу, она была бездушной и безразличной. Екатерина Ивановна была такая же добрая и опытная, как Светик, только лет на тридцать старше. Она называла нас деточками и доченьками. Если бы все врачи обладали такой душевной добротой и состраданием.
Я хочу сказать большое спасибо этим людям. Перед выпиской я попросила Сашу купить три коробки конфет. Одну я подарила Маргарите Александровне, вторую – Светику, а третью Галчонку, ещё была большая шоколадка, я скромно положила её на стол Екатерине Ивановне. Я благодарила девчонок не за работу, за это они получают зарплату, а за отношение, за их добрые сердца.

На седьмой день Маргарита Александровна сняла швы, меня и Алису выписали домой. Мне вручили корешок родового сертификата, до сих пор храню его в паспорте. Спасибо Путину.

                ***

                Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей;
                в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он
                будет господствовать над тобою.
                (Первая книга Моисеева, Бытие, 3:16)

Вот, наконец, я и нашла ответ на мучивший меня вопрос: «Почему женщина рожает в муках?». Библию отложим в сторону, её вариант ответа меня не устраивает. Но прежде немного истории. Почему вымерли австралопитеки, неандертальцы, питекантропы и прочие прямоходящие гоминиды, даже человек умелый? А ведь все они были гораздо мощнее, сильнее и лучше приспособлены к жизни, чем современные люди. Почему на данный момент человек – единственное млекопитающее на земле, ходящее на двух конечностях?

Потому что прямохождение далеко не самый удачный вариант для жизни на нашей планете. Вот и не прижились.

Теперь такой вопрос: «А почему же выжили люди? И не только выжили, но и ужасно расплодились?» На земном шаре живет сейчас 6,4 миллиарда человек. Для сравнения, амурский тигр имеет численность во всем мире примерно в 500 особей.

Потому что Человек разумный (Homo sapiens) — единственный способный к речи, абстракт-ному мышлению, прямохождению, изготовлению и использованию орудий труда и культуре, короче говоря, хитрый, наглый и коварный.

Да, кстати сказать, все эти австралопитеки нам не родственники, точнее, живи они сейчас, они были бы нам такой же сомнительной роднёй, как шимпанзе или орангутанг. Просто тоже ходили на двух ногах и немного похожи.

А теперь внимание! За своё прямохождение мы расплачиваемся муками в родах. Дело в том, что таз женщины не достаточно широк. Чтобы ходить на двух ногах, нужен узкий таз, а чтобы рожать ребёнка с довольно крупной головой – широкий. Я бы назвала человека, не только человек разумный, но и человек недоделанный.

Природа нас наделила несколько более широким тазом, чем у мужчин. Да, да, именно поэтому мы женщины – слабый пол. Благодаря широкому тазу мы гораздо медленнее бегаем, чем мужчины, быстрее утомляемся. Не даром во всех видах спортивных соревнований женщин и мужчин судят отдельно.

Но я опять отвлеклась, да, природа нас недоделала, всё ещё в процессе, ведь человек довольно молод, по сравнению, например, с тараканами. Тут, в общем-то, природе приходилось выбирать, или делать более широкий таз и вставать на четвереньки, или уменьшать мозг, величину головы младенца. Получилось нечто среднее. И, кстати, у наших вымерших родственников как раз были более маленькие дети, они легко рождались, но не отличались большим умом (в прямом смысле этого слова), вот и вымерли. Нам же рожать трудновато, голове ребёнка приходится несколько раз поворачиваться, чтобы родиться, чего не было бы, будь таз несколько пошире. Ну да ладно, процесс эволюции ещё не завершился. Но вот кажется мне, что пойдёт он другим путём. Уже сейчас человек активно мешает естественному отбору, помогая женщине родить крупный плод (да и вообще родить, мало ли по каким медицинским показаниям делают кесарево) операционным путём. Делая несомненное благо отдельно взятой женщине и её ребёнку, врачи портят генофонд и тем самым вредят человечеству в целом. Не трудно догадаться, что у крупных детей будут крупные дети, таз будет становиться

                Дневник Алисы Буле

             23 февраля 2006 года (четверг)

День Защитника Отечества. Вчера я вернулась домой. Меня прокесарили 15 февраля. Я не могу сказать, что родила сама, мне это так и не удалось, но я честно старалась, только мне не хватило веры и настойчивости.

На улице холодно. Саша поехал на марафон Пономарчука22. Ребёнок спит, но спит плохо. Я ещё ничего не делала.

Я не буду здесь описывать всего, что со мной произошло в роддоме, только сообщу, что: с одной стороны всё повторяется, и от судьбы не уйдёшь (прокесарили в феврале, в роддоме на Рентгена, во втором  грязном отделении, родился мальчик), а с другой – в одну реку не входят дважды (всё было иначе). И я, наконец, смогла простить и отпустить, и понять, что никто не виноват, даже я, что всё есть так, как есть, и это хорошо. И что сколько я не думала о предстоящих родах, всё произошло совсем иначе и не совсем страшно. Я уже не боюсь так гинекологов. А ещё знаю, что человек – удивительный зверь и ему нужно рожать в роддоме или хотя бы с помощью акушерки. В следующий раз, если я соберусь рожать, то я буду доверять врачам и сдавать анализы, и, возможно, рожу сама под чутким надзором доброй акушерки. Но я ни о чём не жалею.

А теперь началась совсем другая жизнь. Она пошла по новому витку, и ближайшее время я себе не принадлежу, крутится она только вокруг ребёнка. Но я очень рада. Рада, что малыш здоров, что у меня добрый и любящий муж, что крысы всё ещё живут, и что Бернард за эту неделю подрос, похорошел и поумнел.

Да, у меня спали отёки как только я приехала домой. Даже забавно, какие у меня теперь  тонкие ноги.

Малыш странно смотрит на мир, у меня ощущение, что он видит духов, и что он намного умнее и мудрее меня. У Бернарда это тоже было, но с возрастом прошло.
Планы на будущее:
1. Нужно не допускать ошибок в воспитании детей
2. Привести себя в порядок (болит попа –  шишки от уколов, шрам, лишний вес)
3. Убраться в квартире
4. Написать книгу
Я буду хорошей матерью своим сыновьям и прекрасной женой Саше.
Только что звонила сестра, говорит, что Кирилл её ненавидит. Разве её можно ненавидеть?

Вначале марта я придумала имя сыну. Я не назвала его Спартаком, потому что это имя подходило ему лишь по духу, но не вязалось к внешности. Я не назвала его Абдуллой, ну не похож он на Абдуллу. Я долго всматривалась в личико своего сынишки и спрашивала себя: «На кого же ты похож, северный олень?», и само собой в моей памяти всплыло имя – Иероним. Святой Иероним, Иеронимус Босх, подходит! А сокращенно я буду звать тебя Рони.
Но было одно «но». Мама опасаясь, что я дам малышу имя Абдулла, взяла с меня обещание, что я назову ребёнка русским именем. Когда Ипполит стал Бернардом мама не разговаривала со мной целый месяц, пока не поняла, что страдает от этого в первую очередь она сама. А всем знакомым врала, что внука зовут Миша, даже Бернарда пыталась звать Мишечкой, на что он очень обижался. Так вот, памятуя предыдущий опыт я пошла на уступку матери, пообещав, что ребёнок будет носить русское имя. Поэтому думаем дальше. Он похож характером на Спартака, но это имя не подходит к внешности, у него такие обманчивые печальные глаза. Мне всё время хочется его пожалеть.

Я назвала его Емельян, Емеля. Колебалась недолго, мягкое Емеля подходит к личику, опять таки жить будет, как в сказке, а характер, как у Пугачёва, глядишь, революцию совершит. Вот это-то меня больше всего и смущало, плохо кончил Пугачёв, плохо, зато пожил весело, интересно, да и смертную казнь уже отменили, решено, быть тебе Емелей. Мы с мужем сходили и зарегистрировали ребёнка, ни с кем советоваться не стали, предчувствие подсказывало мне, что не будут рады родственнички такому имени, но на всех не угодишь, главное, я сдержала обещание. Мама, узнав имя, истерично захохотала, решила, что я шучу, потом обозвала меня дурой и сумасшедшей, ну я это и так знаю – опять не угодила.
Но если я когда-нибудь окрещу Емелю, то обязательно дам ему второе имя Иероним.

                конец