Харрис, опубликуй, пожалуйста, этот текст у себя в журнале.
"Уважаемый Стефан, высылаю вам свой рассказ. Вы, кажется, знали Френка, а я прочла адрес с конверта, адресованного Вам…
Она выходила из дома каждый раз, когда попадала в такие неприятности. Вот и теперь она шла по дороге к пляжу. Она шла и думала, что не всё так уж и плохо, как могло бы быть. Она не видела перед собой дороги, потому что смотрела на свои руки - оцарапанные пальцы, заусенцы, ужас вообще-то, но я же хиппи, так что нормально, думала она, но это не помогало: начала грызть заусеницы. Нашейный платок разматывался, а ещё развевался на ветру, в наушниках пела тувинка о далях далёких на родном языке, всё бы хорошо и здорово, и солнце светит над головой, и чайки по небу, и Светлое море, и пьяна, и накурена, и мысль бежит, если бы только не эта паранойя, называемая у нормальных людей рефлексией. Грустно. Она сдвинула очки, грустно, очень грустно, что нет никого, кто мог бы понять. Но с другой стороны, я тут одна, и здесь тоже есть люди, хоть я и в первый раз приехала. Они, наверное, не глупы, они умны даже и мудры, но наречие у них странное, конечно. Всё будто про обезьян говорят, но нет, это у них что-то другое обозначает. Странно. Что же? Вообще – «Над пропастью во ржи» - название хорошее, почти как про меня, я тоже мечтаю так, чтоб над пропастью. Она шла и шла вперёд, всё ближе и ближе к пляжу. Вообще-то хочется бежать, - и она побежала быстро-быстро, замелькали ноги, волосы сбились на сторону.
В дверь застучали, когда он думал над следующей фразой, - они выплывали из него медленно, медленно. Мысль текла плавно, как спокойная река с пологой горы. За окном уже рассвело, уже туман рассветный сошёл, так что можно идти на прогулку, пройтись до моря и, если вода достаточно хороша, поплавать. Интересно, плавает ли ещё кто-нибудь, вода всё-таки холодна. И местные ещё в куртках ходят, но солнце печёт люто. Кудрявые каштановые волосы до плеч немного растрепались, глаза были спокойны, движения - уверенны. Кто-то постучал в дверь. Подошёл к двери, глянул в глазок. Это Кьюму пришёл, принёс газету, почитаю, интересно, открыл дверь и взял газету. Через полчаса чтения в кресле у окна закрыл, потирая глаза:
- Чушь какую пишут, господи. Надо говорить о персонаже, много говорить с ними о персонаже, о личности, об описании. Они не наводят фокус. Не умеют, видимо. И надо бороться с этими устойчивыми, идиоматичными эпитетами. Может, на их языке написать что-нибудь? Но я его плохо знаю.
Теперь сначала надо ещё их нашему алфавиту научить. Но это уже так, вязью писать сложно. Но для литературы это всё равно. Хотя такая литература может послужить им уроком как раз с другим алфавитом. Может поймут, о чём я пытаюсь им втолковать, говоря об эпитетах? Дописал, встал, закурил. Поднял глаза к потолку, накинул на футболку рубашку, надел кепку и вышел. Странно было смотреть вокруг, очень много здесь света, но надо пройти в ту сторону, я там ещё не был. А вчера хорошо же сходил в Диахтру, там такие пальмы. А этот храм с подворьем? Интересно даже, в каком году его колонисты поставили. И вроде деревья очень маленькие. А вода вчера была прекрасная, - и он мечтательно улыбнулся, вспоминая цветных рыбок, которых видел, когда прыгал с горы. Пляж рядом со скалой, на пляже много диковинных ракушек из этого вида песка, такой встречается только здесь, как он читал.
Она осмотрелась только стоя на краю причала, причал же у самой горы, в гору поднимаются местные жители, у них в пещере на горе какая-то добыча. Вон, с тачками идут. В реке вода была холодная, интересно, какая сейчас? Сегодня вроде тепло вообще, если без ветра. А ветер как осенью. интересно, а наши здесь есть кто-нибудь? - очень уж хотелось увидеть здесь европейца, что и понятно. С другой стороны, она приехала, чтобы узнать побольше об их культуре, надо будет съездить к тому храму в Дитарху или Диахтру или Диартху, как её, но местные поймут, хотя надо чётко произнести, рядом ещё вроде есть Диахатарахара. А ещё, говорят, что с дикцией проблемы, но может и нет, с такими-то названиями. А ведь дикция - это несложно её поставить, нужно отнестись к плохо произносимым звукам, как к чужой фонетике. И приучить себя произносит так. Ведь здесь же "р" хорошо получается, понаслушалась у местных. Так надо и с другими звуками, которые в родном не идут. "С", например. Она села на краю причала, сняла с плеча сумку и начала курить самокрутку. Ветер в рыжих кудряшках играл, солнце блестело, тувинка затаянула фоном на высокой ноте и произносила что-то горловое совсем близко. Будто стояла рядом. Это хорошая вещь, музыка, думала она, но вот мама не пишет, надо ей написать, она, наверное, беспокоится, хотя что, отец её должен успокоить, он понимает, что мне не пятнадцать уже, и что я большая. Для матери всегда такой буду.
Тут что-то засвистело, загремело рядом, она подняла в небо голову, но ничего не поняла сначала, потом рассмотрела быстро приближающуюся точку, а на периферии взгляда вспыхнул лес на горе и кусок скалы откололся, местные остановились с тачками, озадаченные, - она уже смотрела в ту сторону, где горело, она услышала крик, она увидела, как летит в воду разноцветная фигура. Одет совсем по-нашему, - как-то судорожно всплыло в голове. Вскрик, удар об воду. Ой, головой упал! что там? Высоко же! А вдруг ранен? Но тут прилетел ещё снаряд, с другой стороны от причала, в чью-то хижину, подлетело ещё несколько точек, к той, первой, а она всё сидела на причале и не могла пошевелиться, только тупо оглядывалась по сторонам, не совсем понимая, что происходит что-то ужасное. Странно, в хижину-то они зачем стреляли? - почему-то холодно пронеслось в голове. Взрывы начали раздаваться один за другим.
Надо сообщить Френку, что я начал новую главу, - подумал он, когда начался обстрел. Но он, наверное, придёт раньше меня, увидит раскрытую тетрадь и прочтёт. Я его просил прочитать. Вдруг треск под ногами и он летит вниз, даже среагировать не успел, камень! дерево! - он закричал, испугался, одним камнем его ударило по голове перед тем, как он упал в воду.
Закончив писать о вчерашнем дне и переписывать дневник Йохана, - он собирался отправить начало своей хроники Стефану, тот в своём письме просил написать весточку, если уж писать не получается кому-то, то буду посылать хронику свою, подумал ещё Френк, когда получил письмо, - Френк обернулся к двери, постучали. Обычно в это время приходит Кьюму, неужели жив?! Неужели?! Надеюсь, надо его спросить, что происходит, кто напал, ведь непонятно, что за армия такая. Это хорошо, что вернулся за вещами Йохана, тут его дневник, ручка лежит, он начинал писать новую главу своего скучного и длинного романа, которым очень гордился, бедный. Так хоть не один буду, думаю, Кьюму поможет укрыться у своих, они все сбежали куда-то от побережья через пальмовый лес, в гору, там, видимо, есть укрытие, может, такое здесь уже было?
А стихотворение, зараза, красивое написал. Странно, он умер, а во мне ничего не шелохнулось. Неужто я такой? почему? Ведь три года дружим.
Через час после ухода Френка Йохан с ломящейся головой, прикрывая рукой рану, вернулся в их хижину. Дневника на столе не было, рюкзак тоже исчез. А ведь это всё, зачем я шёл! Кто же его забрал. Интересно, где остальные? А может, Френк? Было бы хорошо, если. Тут он услышал голоса, много голосов на пляже, выглянул в щель, - ну вот, уже и с корабля сошли. Он прижался к стене. Потом выглянул в щель и, увидев, что в хижину целятся, залез под стол."
Следующие две страницы были размыты водой.
Подпись была стёрта. Стефан, к сожалению, не прочитал это письмо. Он сейчас в Англии. Не знаю, кто это написал, и волнуюсь за Френка, но написано хорошо, потому мне и захотелось это письмо опубликовать.
Ш. Квебейк.