После седьмого или восьмого класса на каникулах нас взяли на работу – на сенокос. Работать нужно было на прицепных сенокосилках. За каждым трактором было по три таких косилки.
Два колеса, железное сидение на упругой металлической штанге (в первое время я боялся, что эта железка может переломиться, но потом даже понравилось раскачиваться на ней), откинутое в сторону стрекочущее полотно косы и рычаг для его поднимания в необходимых случаях. Вот и весь агрегат.
Работать начинали в семь часов. Уже через час-два июньское солнце оказываtncz над головой и начинаtn безжалостно палить. Ни одного облачка. Высоко в небе поют жаворонки. Грохот трактора и косилок не заглушает их звонкие голоса. Иногда они вспархивают прямо перед нашим трактором. Кузнечики прыгают во все стороны, Ни одного кустика. Да если бы он и встретился, то мы бы его тщательно обкосили со всех сторон, а тенью его воспользовались бы только во время обеда, до которого еще далеко.
Трава, которую мы скашиваем, в основном – степной ковыль, уже пожелтела, вернее, посерела. Она легко падает под ножами. И только изредка встречаются густо поросшие травой участки. Их мы скашиваем с опасением наткнуться на скрывавшийся в траве камень, кем-то выброшенную железку. Бывало, в таких местах ломались косы, что сопровождалось недовольством тракториста, ремонтом. А мы в это время отдыхали.
Казалось бы, отчего тут устать. Сиди себе и мечтай. Или пой. Или думай. Но уставали. Хотя вечером, когда возвращались домой, еще шли в клуб, в кино.
Прошло несколько дней. Мы стали заправскими механизаторами. Уже по ночам не снились большие колеса впереди идущего трактора, волны ковыля, хищные ножи косилки. Мы научились вовремя дергать рычаг и поднимать косу перед лежащим в траве камнем, прижимать ее ближе к земле на ровных участках, чтобы укос был побольше.
Тот день я забыть не могу. Все было как обычно. Скоро полдень, обед. А пока равномерно стрекочет косилка, оставляя за собой скудный скошенный ковыль. Но вдруг что-то серое, какой-то комочек стремительно выскочил из-под ножей, запрыгал перед догоняющей его косилкой и упал.
И страшный, как мне показалось, писк! Еще ничего не успев понять, я машинально поднял полотно косы.
Не помню уже, как останавливался наш «поезд», по-моему, нужно было дернуть какой-то тросик, идущий к кабине трактора. Подбежал к тому месту, где случилось что-то страшное, непоправимое.
Да, так и есть. В траве на пересохшей земле лежал жаворонок. Уже не живой. Крови почему-то не было. Мы долго искали вокруг птичье гнездо, но не нашли.
Почему он не пел свою звонкую песню высоко в небе? Почему не взлетел при звуке приближающегося трактора?
Возможно, был занят поиском пищи. А может быть, просто увлекся своей песней (известно, что степные жаворонки поют не только в небе, но и на земле, под теплыми солнечными лучами).
Прошло много лет. Но нет-нет, а этот случай почему-то приходит на память. Особенно тогда, когда оказываюсь летом в Казахстане, где-нибудь за селом, на просторе, напоминающем ту степь, тот день. Конечно, все изменилось. Чаще вместо степного простора встречаются необработанные, покинутые поля. Но и над ними пока еще слышно пение жаворонков.
«Пока еще» я написал под влиянием других воспоминаний.
Это было очень давно, в раннем-раннем детстве. Сопоставляя все, думаю, было мне не более 5-6 лет. К нам в дом, к отцу, заехали какие-то незнакомые мне люди (в нашем маленьком селе я, казалось, всех знал). Это были целинники, приехавшие в Казахстан из каких-то далеких краев.
Они сидели с отцом за столом, ели, пили, что-то говорили о работе, о других не понятных мне вещах. Да я особенно и не слушал. Но вот то, что они где-то в степи охотились на каких-то необычных птиц, запомнил. Запомнил потому, наверно, что они как бы в доказательство своих слов оставили нам пучок птичьих перьев – сероватых, в полоску, довольно длинных. Отец потом сказал, что это перья дрофы.
Название этой птицы запомнилось. Потом оно встречалось на уроке географии, когда учили что-то про степные края. Изображение этой птицы встретилось позднее и в краеведческом музее, в разделе об освоении целины. Но почему-то не было привычного для музеев чучела птицы.
Никогда не встречал я дроф и в зоопарках. Здесь есть даже экзотические фламинго, проводящие лето на кургальджинских озерах. Их, очевидно, не коснулась целинная эпопея. Да и на зиму они улетают совсем в другие края.
А дрофы исчезли. Перепаханные степи – не для них. А других мест им просто не оставили. Несмотря даже на Красную книгу, которую, впрочем, составили позже.
Но жаворонки еще поют.
Казахстан, 2003 г.