В те минуты мы знали, что все кончено: и детство, и Остров скоро стремительно умчатся в прошлое, и нам даже не захочется вспоминать о нем. Когда-то я уже проходила, что одно мгновение может изменить жизнь, но не представляла, что так радикально. Картина, которую мы наблюдали у ворот, отправившись встречать наших победителей, меня потрясла и опустошила. Вдруг то, что я считала незыблемым, представилось ложью, а оно было так важно для меня! Оказывается, для меня было важно место, которое я занимала в душах своих друзей, и вера в то, что оно – в ряду первых, тоже. Увидев, как они делят радость своей победы вовсе не со мной, а с чужими, хотя и очень красивыми, людьми (да девушками же!), я ощутила, что из-под ног уходит почва.
Что чувствовали по этому поводу девочки, я не знала. Похоже было, что то же самое – я улавливала в пространстве резонанс с собственной обидой. Нам всем было плохо. Кто-то уже заявил, что мы должны прямо сейчас уехать с Острова. Должны, согласна, ведь мы не стали здесь хозяйками даже за давностью лет, и парни больше прав имели находиться здесь. Соответственно, раз нашему обществу предпочли другое, мы остаться не можем.
— Пошли в баню, — сказала я.
Девочкам понадобилось время, чтобы понять, что это – предложение. Приняли они его с энтузиазмом, надеясь смыть себя грязь, которой обляпались с ног до головы. Я знала, что это дохлый номер — испачкана была душа, но думала их отвлечь.
Я привела их в пещеру, оборудованную мной под купальню. Дизайн, без ложной скромности скажу, был великолепным: два бассейна в разных уровнях и деревянные бочки ютились в большом зале с отделкой глубокого синего цвета; выложенные солью стены мерцали, отражая слабый синий свет миллионами граней своих кристаллов; потолок ушел в звездное небо. Уютное получилось место.
— Ого! — сказала Валя. — Начинаю уважать пещеры.
— А я — бани, — добавила Оля.
— Фантастика! — воскликнула Галя.
— Тут бы и остаться, — печально подытожила Аля.
Я прибалдела.
Они быстро разделись, побросав одежду на устилающий пол синий мох, нашли самый горячий угол и расположились на полках. Я предоставила им самим изучать возможности моего творения, а также использовать его по назначению, и пошла искать свои заветные сигары. Я хотела отключиться. Видит бог, мне действительно было плохо.
Когда я вернулась, они с интересом исследовали мое сокровище, и были похожи на маленьких детей, получивших новую игрушку. Тем не менее чувствовалось, что странная наша обида никуда не ушла. Гордость ни одной из нас не хотела от нее отказываться. Ну что ж, теперь мы страдаем с комфортом.
Раздеваться я не стала, только сняла джинсы, оставшись в длинной шелковой рубашке. Не люблю курить голой. С первой затяжкой каждая клеточка тела наполнилась запахом горящей травы, горячим и горьким. От того, что я стала ощущать себя горящей травой, стало немного полегче. Но главное еще впереди, оно наступит часа через полтора.
Мы помолчали, переваривая свои чувства. Наша обида, хотя и странная в своей самонадеянности, все-таки была и причиняла нам боль. Желая избавиться от боли, мы пытались объяснить себе обиду, но не могли. Теперь-то я понимаю, почему: мы пошли не по тому пути. Мы обвиняли во всем парней, а виноватым никто не был. Мы просто отчаянно ревновали.
Однако в тот момент логика тонула в обиде.
— Они нас променяли, — в ответ на свои мысли буркнула Оля. — И на кого, спрашивается?
— Если мы им надоели, какого черта было шастать к нам постоянно и нас контролировать? — желая, видимо, еще больше запутаться, рассуждала Валя.
— Да просто свиньи! — резюмировала Юля.
Что променяли — факт; что мы им надоели — очевидный факт, но почему «свиньи»? Потому что должны были любить нас больше всех, поскольку мы этого от них ждали, причем, имея все основания. Так я пыталась анализировать наше состояние, не желая ничего говорить.
Больше всех жалели Алю — она была единственной из нас, кого с парнями связывали не только дружеские или неясные более глубокие отношения, а связь, определенная как «навсегда».
— Представляю, каково тебе, — с искренним сочувствием обращаясь к ней, сказа Галя.
Аля, помолчав немного, вдруг выдала:
— Я сама виновата.
От удивления мы все промычали что-то нечленораздельное. Нас удивил не ее диагноз ситуации, а то, что она взяла на себя ответственность за нее. Наше мычание она поняла правильно и объяснила:
— Я всегда считала, что не люблю его. Я думала, что меня достоин только лучший из мужчин, то есть тот, кого масса людей считает лучшим, перед кем преклоняются, кому подчиняются. Юрка никогда таким не был.
— Тогда почему ты с ним… — со своей обычной прямолинейностью начала Галя, но споткнулась, подбирая слова.
— Он меня вынудил, — вяло усмехнулась Аля. — Я не относилась к нему серьезно, пока была в трезвой памяти, но в его руках я таяла. Его нежность парализовывала меня настолько, что разум напрочь отключался. Каждый раз я ругала себя за такую «слабость на передок» и решала с ним порвать, но, когда вновь видела его глаза, забывала обо всем. Впрочем, не забывала дать себе слово, что этот раз – последний.
Самоирония сквозила в ее голосе. Она лежала на полке лицом вниз, и женственную красоту ее тела подчеркивали волнами рассыпавшиеся по спине и доскам полки волосы цвета темного золота. Она по праву считалась самой привлекательной из нас. Первенство ее красоты признавалось нами без оговорок. Откинув нагревшиеся волосы со спины, она продолжала:
— Оставшись без его опеки на время войны, я отправилась на поиски достойного меня мужчины в наколдованные мирки. Девочки, какое это было разочарование! Те из «достойных», кто на меня запал, — (мы оценили ее скромность — не запасть на нее было сложно) — в любви оказались полным фуфлом. Начнем с того, что, когда они меня целовали, у всех поголовно было такое дурацкое выражение лица, что все их заслуги резко обесценивались, — (а добралась ли она до Наполеона?) — и я видела перед собой только тупую скотину. Юрка при любых обстоятельствах умел сохранить достоинство, и чем больше страсти чувствовал, тем красивее становился. Эти же всегда так спешили, так формально меня ласкали, что мне становилось противно.
Девчонки единодушно фыркнули.
— Короче, — закончила Аля свою неожиданно откровенную исповедь, — от отвращения я так ни разу и не изменила Юрке. Лучшим из мужчин оказался он, это факт. Но в состоянии войны, очевидно, экстремальные условия заставляют по-другому смотреть на все, и он понял, что устал от моего нежелания его любить. Я знаю, что навсегда его потеряла, и, положа руку на сердце, виню в этом только себя.
О себе, она, конечно, сказала правду. Но ее выводы относительно Юры — грустная чушь, насколько хорошо я его знала. Это редкий человек с нараспашку для всех открытой душой, любящий весь мир, понимающий всех и всем желающий помочь. И у этого рыцаря без страха и упрека была только одна дама сердца на всю жизнь, и красота его любви заключалась в том, что Алю он принимал любую. Он просто любил, и его любовь не зависела даже от любимой.
— Значит, — предположила Оля, — если он придет к тебе и скажет, что ничего не изменилось, и он по-прежнему хочет быть с тобой, ты его простишь?
— Ну уж нет! — твердо заявила Аля, и в ее голосе послышались злобные нотки. — Если все по-прежнему, то он не имел права так со мной поступить, и я его не прощу!
— Угу, — удовлетворенно поддержала Оля.
«Угу, — подумала я, — какой ты была, такой и осталась».
На этом месте мне в голову прокралась предательская мысль о том, что наши парни — все почти такие же, как Юрка, они все с красивой душой, сильные и великодушные. Следующей мыслью было бы желание их понять, и она убила бы гордость. Я инстинктивно почувствовала это и отогнала от себя все мысли вообще.
Валя произнесла задумчиво, разглядывая отблески синего света в громадном кристалле, выросшем из пола без моего разрешения:
— Мы все что-то отрываем от сердца: любовь, привязанности. Или нет? Почему мы мало знаем о том, что в душе друг у друга?
— Было бы что знать, — усмехнулась Оля. — Кроме Али и Юры, отношения ни у кого не развились. Но я тоже кое-что отрываю от сердца — надежду на любовь. Я расстаюсь по доброй воле с ожиданием чуда и с благодарностью за то, что почувствовала себя желанной.
— Ты о Володе? — осторожно спросила Юля.
Оля кивнула и тоже уставилась на кристалл.
— А я больше, чем на всех, злюсь на Колю, — доверительно сообщила Валя.
Юлины мысли под общим названием «Сережа» читались без труда, и она это знала, но жалости не хотела, и поэтому перевела стрелки:
— Гале, наверное, тоже кто-то нравился…
Галя предпочла покачать многозначительно головой и не отвечать. В последнее время она сблизилась с Денисом, но, похоже, совместных планов они оба не строили.
— А от этих, — Аля махнула рукой в мою сторону, хотя я была одна, — вообще всегда искры сыпались. Все уже устали ждать, когда они, наконец, разберутся и будут вместе.
Наверное, рядом со мной подразумевался Герман.
— Он — моя любовь, — услышала я собственный голос, попыталась было заткнуть себе рот, но не смогла. — Моя глупая, ненужная, единственная и настоящая любовь.
Девочки, как одна, повернулись в мою сторону. Никто и никогда, включая меня саму, не слышал от меня слова «любовь». До этой минуты я не знала, что люблю Германа. Все встало на свои места. Моя душа, воспользовавшись беспомощностью сознания, говорила дальше. Было интересно послушать.
— Я тоже пыталась забыть его. Мне встречались прекрасные мужчины в наколдованных мирках, но чем больше я с ними общалась, тем очевиднее становилась уникальность моих чувств к Герману. Ни с кем из них у меня не получалось ничего похожего, и он не уходил из моей жизни. В конце концов, я смирилась. Я знаю, что буду любить его всегда, даже если буду ненавидеть. Это психическая болезнь, в этом нет логики. Я понимаю, что он не чувствует того же ко мне, — мой голос сорвался, — и не собираюсь добиваться его любви. Но и с собой я ничего сделать не могу.
— Вот черт! — воинственно заявила Оля. — Я думала, ты сильнее.
— А я сильная, — спокойно ответила я. — Знаешь, в принципе это возможно — убить любовь, — (где же я слышала такую фразу?) — Но я уже знаю, какие последствия это может повлечь. Любовь пропитывает душу насквозь, и убить ее можно только с частью души, и в этом случае убийца неизбежно останется калекой.
Девочки размышляли. Наконец, тишину прервала Аля:
— Я думаю, Герман тоже тебя любит. Я почти точно это знаю. Он всегда старался это скрыть, но все равно бывали моменты, когда любовь сквозила в каждом его слове и каждом жесте.
Мы с ней очень хорошо знали наших милых братьев-близнецов. Только каждая в своем не была уверена.
— Ну, что эти двое вместе, всегда было видно невооруженным взглядом, — задумчиво и вопросительно глядя на меня, заметила Валя. — Только всегда было непонятно, во что они играют.
Если это была игра, то очень жесткая. У моей души хватило ума не распространяться о том, что Герман ждал смерти и не имел ни единого шанса дожить до шестнадцатилетия, что, потеряв когда-то близкого человека, он считал, что ничего страшнее этого нет, и, веря в мою зависимость от себя, пытался меня уберечь. Когда я приняла его проклятие, мы не стали ближе…
— Он, кажется, собирался умереть, — неуверенно произнесла Галя.
Я громко фыркнула: фраза получилась комичной. Раздвоение личности шло, сметая преграды, и вторая моя половина отчаянно загрустила, твердя: «Он не хотел быть со мной, он не хотел быть со мной!» Стало ясно, что я теряла контроль. Расчет, однако, оправдался – боль притупилась. Она ушла на второй план, а ее место заняла игра двух частей моей души. Увлекательная игра. Надеюсь, только двух.
— Да, — сказала я скорее себе, чем подругам. — Может быть, и любил. Во всяком случае, его ревность я чувствовала мгновенно и отчетливо. Это сбивало меня с толку. Дрянь! — вдруг вырвалось у меня. — А я – дура. Опять же правда, что была надежда. Из-за нее я позволяла вытирать собой ноги.
Девочки молчали. Ничего хорошего они все равно не сказали бы. В нас просто больше не было ничего хорошего. Мы убивали любовь.
От стен послышался ровный голос Королевы:
— Примите гостей, ведьмочки.
Пока я размышляла, чем это мы вызвали ее антипатию, дверь открылась, и в пещеру вошли недавние подружки наших бывших парней. Они нерешительно остановились на пороге. В атмосфере возникло напряжение. Из-за наркотического опьянения я была предельно расслаблена, но остальные повели себя адекватно: Юля и Оля отвернулись, Галя, Валя и Аля уставились на гостий подчеркнуто враждебно.
— Мы хотели… объясниться, — начала одна из новеньких достаточно твердо. — Насколько мы поняли, из-за нас возникли проблемы…
«Ведьмочки» отвечать не собирались. Те, кто оказался лучше, не заслуживали помощи в такой неуютный момент, да и само вторжение, надо признаться, было неприятным. Тем более, что эти девушки были красивы — сказочной, гордой, благородной красотой… Их хотелось унизить.
— Что вы хотели объяснить? — громко, против своей воли спросила я. — Что вы не планировали нас ссорить, что встретились случайно, они вас спасли, возможно, и пригласили погреться у костерка, а заодно и праздник отметить?
— Так это и было, — удивленно сказала другая девушка. — Откуда вы знаете? Или не верите?
Я прикусила язык. Естественно, так это и было. Не могла же я сказать им, что дело вовсе не в том, что наши парни — герои, а в их глазах, как у мартовских котов, которыми они на них смотрели! Я все-таки женщина…
— Я на вас не злюсь, — сказала я, и это была почти правда, — но меня раздражает ваша внешность. Если хотите с пользой провести время, идите в соседнюю пещеру, там такие же удобства.
…Только зеленые.
— Спасибо, — быстро сказали все гостьи. — От этого не откажемся.
Очень быстро, вдоль стенки, они вышли.
— Ну, ты… — выдохнула Валя и замолчала.
— Не суди меня строго! — капризно отмахнулась я. — У тебя на лице было написано то, что я сказала вслух, а чужое напряжение выводит меня из себя, так что прости, и хватит на этом!
Обдумав мои оправдания, Аля усмехнулась.
— В общем, Ася права, и ситуацию замяли.
Среди девочек, кажется, началась дискуссия, но я ее уже не слышала. Неимоверным усилием воли я собрала воедино все свои четыре личности, расползшиеся по разным углам пещеры (одна лезла на потолок), и стала натягивать джинсы, не попадая в штанины. Нужно было уйти и уединиться. Лучше никому не видеть того, что будет происходить со мной через десять минут.
У выхода я налетела на парней.
— Туда нельзя, — отцедила я, — там голые бабы.
И, не интересуясь реакцией, прошла мимо.
Они попытались меня удержать, но я протекла сквозь их пальцы и странно моментально оказалась далеко от них. Моя голова уже проходила седьмой круг ада, когда я заметила Германа. Буквально рывком за волосы вернув сознание в материальный мир, я обнаружила, что мы стоим посреди дороги и смотрим друг на друга. Балансируя на тонкой грани между реальностью и галлюцинацией, я теряла последние силы, стараясь не сорваться. Только не перед НИМ! ОН никогда не увидит, что мне плохо!
Постепенно растерянность в его глазах стала сменяться страхом.
— Ася, — почти шепотом позвал он. — Что с тобой?
С моего языка чуть не сорвалась провокационная фраза, но я вовремя его прикусила.
— Все в порядке, — до зубовного скрежета спокойным тоном ответила я. — Надеюсь, у тебя тоже. Мне надо идти.
— Подожди, — быстро попросил он. — Мне нужно с тобой поговорить.
Еще мгновение, и меня скрутит прямо здесь!
Я пожала плечами.
— Что-то новенькое?
Он не ответил на это.
— Так и думала, все то же. Мы с тобой знакомы шесть лет. Здесь это вечность. Все, что хотел, ты мне уже сказал.
В его глазах возникла боль.
— Пожалуйста, — произнес он так, что на секунду у меня прояснилось сознание. Только на секунду.
— Уйди с дороги, — спокойно, убийственно-спокойно, нечеловечески жестоко сказала я и пошла дальше, всей поверхностью спины ощущая его взгляд.
*********
Знакомое лицо мелькнуло на экране всего на секунду, — и Герман перевел дух, увидев Асю такой, как обычно, с лучистыми глазами и задорной улыбкой. Но потом в кадр влезла странная женщина богемной внешности, отвечавшая на вопросы о некоем спектакле.
— «Гордячка и циник» — это сказка, которую я сочинила еще когда была подростком. Узнав о фестивале и обнаружив, что у меня на подготовку всего неделя и почти нет актеров, я вспомнила о ней, поскольку там только два героя плюс эпизод и статисты, и срочно сделала сценарий. Все-таки успех сопутствует случайности, — с восторгом продолжала она, — актеров моей студии обуял творческий кризис, и они отказались участвовать в фестивале, а я, чувствуя, что не смотря ни на что, обязана на нем быть, в отчаянье стала искать своих персонажей прямо на улице. Как видите, успешно. Мне повезло встретить потрясающих непрофессионалов!
Она показала рукой куда-то в сторону. Камера переместилась вслед за ее жестом и уставилась на молодого мужчину с девушкой, тесно прижавшихся друг к другу.
Ребята не узнали Асю. У девушки на экране был потухший взгляд и блуждающая улыбка, как будто она находилась там, где находилась, лишь незначительной частью себя. Денис понял, что это она, только по платью, тому же, что и на мелькнувшем в первую секунду кадре. Он вгляделся в лицо мужчины. «Господи, — холодея, подумал он, — непрофессионалы! Дитя звезд и свободный бог, почти всемогущие!».
Странная женщина еще что-то говорила про их случайную встречу и увлекательную работу над спектаклем, а камера приблизилась к парочке так близко, что Асю узнали уже все. По глазам, по волосам… и все. Больше ничего родного. Перед ними была красивая девушка, явно уверенная в собственных силах, но ни к чему не проявляющая интереса. Казалось бы, обычная девушка, если не знать Асю.
Но и Денис, и Герман, и Тим, и Алеша ее знали.
Для них было очевидно, что Ася умирает. Как опадают лепестки с вянущей розы, пропали мягкое свечение взгляда, счастливый смех и то, что было при ней даже в минуты грусти — окружавшее ее всегда и даже на расстоянии ощутимое излучение… доброты? ведь так называется сила, берущая на себя ответственность за все, что происходит в мире, внушающая веру в защиту, в то, что любые страдания заканчиваются, и в то, что жизнь полна счастьем?
Ошеломленные парни, не сводившие глаз с Асиного лица, даже не заметили, что Джарх Донат (Денис не вспомнил, а почувствовал его имя) ведет себя так, словно они любовники: он обнимал ее со спины, с нежной улыбкой целовал в висок, ласково гладил ее плечи. Это выглядело, как продолжение спектакля после финала, в котором, по словам женщины-режиссера, «победила любовь».
Странная женщина замолчала, и в трансляции появилась серия отрывков из спектакля — простенькой притчи о далекой и изолированной стране Идиллии, жители которой были искренними до того, что не терпели никакого лукавства и недосказанности. Возвращение в страну похищенного в детстве и воспитанного на чужбине молодого человека было воспринято как угроза национальной безопасности – его недоверчивость и циничный юмор больно ранили беззащитные чувства местных жителей, кроме того, они опасались, что подростки, вечно поперечные, воспримут дурной пример. Вторым аномальным явлением в маленьком королевстве стала очень красивая девушка, отвергавшая ухаживания всех поклонников. Ее поведение интриговало мужчин, и многие думали только о том, что же в них ей не нравится. Чтобы устранить дисгармонию и обеспечить эмоциональные потребности прочих молодых девушек, оставшихся без кавалеров, Гордячке было рекомендовано выбрать наконец себе мужа. Она ответила отказом, за что подлежала наказанию. Грустный король, тайно влюбленный в нарушительницу общественного порядка, был вынужден принять жесткое для своего королевства решение: парочку изолировали от общества на крошечном плато в горах, со всех сторон окруженном расщелиной. Это место так и называлось — Пропасть. Выбраться оттуда можно было только по некоему волшебному невидимому мосту, найти который можно лишь при определенных трудновыполнимых условиях. Но от молодых людей не просто избавились. Их хотели сломать, в нем разбудив человечность, а ее вынудив просить о помощи. Для этой цели Гордячке прочно связали руки за спиной. Большую часть спектакля занимала собственно борьба гордости и цинизма, которая могла выглядеть увлекательной только при известном мастерстве актеров и режиссера. В исполнении ЭТИХ актеров она была завораживающей.
«Да уж, — подумал Денис, — вот вам высвобожденная творческая энергия перворожденных. Могли бы и здание театра снести, но нет, только загипнотизировали…»
Играя, Ася становилась похожей на себя прежнюю. Видимо, этим и объяснялось само ее участие в дешевом балагане — подсознательным стремлением жить. То есть быть. А что здесь делает Донат?
— Это кто вообще? — раздраженно спросил Тим. — Что ему от нее нужно?
Денис знал ответ и на второй вопрос, так же как и остальные — догадывались. От обращенного на Асю взгляда ее партнера настолько отчетливо перло эротизмом, что не догадаться было сложно. Хотя кое-кто очень старался.
«Что это с ним? — думал Денис.— Он запал на Асю, то есть признал ее равной?»
Демонстрация отрывка спектакля закончилась, и на экране вновь появились странная женщина, Ася и свободный бог. Буквально на пять секунд, потом передача закончилась.
— Это неместный, — машинально ответил Тиму Денис. Наверное, зря, но сожалеть о сказанном было уже поздно. — В смысле — инопланетянин. Произвольно перемещается в пространствах миров. Умеет управлять энергией. В йоге это называется статусом свободного бога.
— Что ж тут непонятного… — пожал плечами Герман.
За их спинами послышался насмешливый присвист, и оказалось, что все наблюдатели, бросив свои посты, собрались в зале.
— То есть, — уточнил Сережа, — кому-то придется отбивать свою девочку у бога?
— Так ведь просто порвет? — предположил Тим.
Они смотрели на Германа, а Герман — в темный экран. Что ж тут непонятного…
— Не порвет, — задумчиво сообщил Денис, несколько раз прокрутив в памяти последние пять секунд видеотрансляции. — От нашей девочки бог уже в панике. Видели, что в последних кадрах он смотрел прямо на нас? Вы видели, куда он показывал рукой?
Помолчав, Алеша вспомнил:
— Он гладил Асину руку.
Денис кивнул.
— Внутреннюю сторону локтевого сгиба.
— И что это значит? — спросил Сережа.
Денису очень не хотелось произносить то, что было нужно. Но никто сам догадываться не хотел. Он стиснул зубы, и, отворачиваясь, пробормотал:
— А как еще можно неявно дать понять, что кто-то — наркоман?
Повисла потрясенная тишина.
— Но ведь у Аси на руке не было никаких следов! — взяв себя в руки, запротестовал Алеша.
— А она и не колет наркотики, — понял Тим. — Она курит.
«Так вот что это было!» — мысленно простонал Денис. Он вспомнил, как странно ему было видеть Асю с дымящейся сигарой из темно-фиолетовых листьев, а она тогда сказала ему: «Это волшебное зелье. Оно позволяет мне быть одновременно в нескольких местах. Гадость, но привыкнуть можно». Вот и привыкла.
— Вот такая вот цена победы… Два наркомана, — задумчиво резюмировал Сережа, имя в виду еще и Володю, пропавшего через неделю после появления Капитана-Командора с Ветрами. И добавил справедливости ради: — Зато все живы.
— Это взаимосвязано, — резковато заметил Денис, которого коробил ярлык «наркоман», им же сами повешенный на Асю.
— Что еще? — так же резко поинтересовался Герман, уловив подтекст.
Денис его словно не услышал. Он спросил у Кости:
— Помнишь, ты мне рассказывал, как вы впервые увидели диких странников лицом к лицу, когда попали в плотное окружение?
Костя кивнул.
— Да, и там появилась Ася. Она стояла за спиной и зажимала рану у меня на боку. Рана сразу зарубцевалась.
— Точно, — подтвердил Денис. — На самом деле Ася еще и создала тебе щит от снарядов противника, иначе ты бы не отбился. Так вот эту историю я слышал от всех, кто там был — всего восемь человек. И С КАЖДЫМ БЫЛА АСЯ. Одновременно.
Парни смотрели на Дениса озадаченно, хотя возразить ему было нечего — описание предпоследнего боя слышали все, и не раз.
— Как такое могло получиться? — спросил Герман, без недоверия, он, как и другие, на самом деле искал ответ на этот вопрос.
— Точно не знаю, — ответил Денис. — Знаю только, что она нашла способ быть одновременно в нескольких местах с помощью какого-то сушеного растения, которое курила, как сигары. Она поставила себе цель – любой ценой сберечь наши шкуры.
Большего он сказать не мог. Размышлять вслух о том, как действует мощное психотропное средство на инопланетный организм, было уже неэтично.
— Значит, я отвечаю за то, что с ней произошло, — медленно проговорил Костя.
— И я! — ухмыльнулся Сережа.
— И я, — добавил Алеша.
Денис счел необходимым прервать всеобщее покаяние.
— И что вы можете сделать?
Вопрос завис в воздухе. Любая помощь в такой ситуации может быть только насильственной, а причинять Асе страдания никто не хотел.
— Я с этим разберусь, — тихо сказал Герман. Ему хотелось прекратить обсуждение, причинявшее уже физическую боль, ведь разговоры об Асе он воспринимал как разговоры о нем самом, и сейчас страдал от грубого чужого вмешательства в его личную жизнь.
— А ты ей кто? — не скрывая злости, спросил Денис. «Тот, кто от нее отказался?» — неслышно, но отчетливо пронеслось в воздухе.
Герман не собирался отвечать — началась бы тупая перепалка, смысл которой и так ясен. К тому же, было очевидно, что Денис в глазах Аси заслуживал гораздо больше доверия, чем он сам. Вместо него в перепалку влез Сережа (он как вчерашний помнил день, когда его капитан научился играть на гитаре).
— А ты?
«Как бы не пришлось разнимать», — подумал Тим и стал беспомощно искать взглядом признаки присутствия Королевы.
— Я — капитан ее корабля.
Денис прекрасно понимал, что этим утверждением он завел начавшуюся было дискуссию в тупик: что корабля давно уже нет, известно всем, что это был вообще не корабль, а бриг – тоже; и, в конце концов за всем этим очевидно одно – они с Асей до сих пор не подчинились обитателям Острова, и он, Денис, единственный, кто ее не предавал, а все остальные — все еще их противники, сколько бы воды не протекло между ними. После этих слов он должен уйти с Острова, если никто его не задержит.
Два капитана смотрели друг на друга с открытой ненавистью. Соединенные на жизненных дорогах в одной точке, к которой без конца возвращались, они очень хорошо понимали друг друга и даже уважали — ведь им нечего было делить. У каждого из них было свое место: Герман — любимый, Денис — соратник, и обоих это устраивало. Все портило лишь то, что Денис был оскорблен за Асю, а Герману мешала их дружеская близость. Это было настолько ясно, что не стоило сотрясать воздух, обсуждая. А вот сорвать злость друг на друге они вполне могли.
— Герман, — послышался зов Королевы. — Ты и твоя команда мне нужны. Останьтесь. Денис и Тим, прошу вас, отдохните дома хотя бы две недели.
Тим перевел дух — Королева, конечно же, не могла не вмешаться в стычку своих любимчиков, и, используя авторитет, решила за них. Во взгляде Германа, по-прежнему упертом в Дениса, на секунду мелькнула боль, а потом разлилась пустота.
— Да, Королева, — безразличным тоном ответил Денис и пошел прочь из зала, по пути схватив за руку Тима.
— Да, Королева, — бормотнул Тим и поплелся следом. Он напряженно думал о том, как можно лечить наркоманию и уже понимал, что бессилен.
Когда они вышли, Денис сказал:
— Помоги.
— Как? — в отчаянье поинтересовался Тим. — Тут психолог нужен. Она же не хочет жить! Мне слабо!
— Психолога я беру на себя, — усмехнулся Денис. — А ты, пожалуйста, в отделении Даниила Егоровича подготовь то, что нужно, для диагностики и очистки крови. Ну, или ты лучше меня знаешь, что нужно лечить у наркоманов. Дня через два-три мы будем у тебя.
— А ты куда? — оторопело спросил Тим. — Где ты возьмешь такого психолога?
— С Луны достану!
Отправляясь домой, Тим и предположить не мог, на какой именно луне Денис будет искать помощи.
А Денис думал: «Космическая казарма — это, должно быть, круто! Если Белый расценит мое обращение как согласие рекрутироваться, я на это пойду». И то, о чем раньше вспоминалось с отвращением, стало ему представляться раем. Он чувствовал (это, должно быть, инстинктивно просыпается у восемнадцатилетнего российского парня), что рано или поздно придется променять свободу на армию, и считал, что жизнь Аси — достойное условие обмена, а нейтральные космические силы Белого капитана — не самая плохая армия. В тот момент ему захотелось словно засунуть голову в песок, смешавшись с такими же как он, отдать себя в чужие руки и наблюдать, что из этого получится. Наконец, ему было ИНТЕРЕСНО, что из этого получится. Только сейчас стало интересно, когда все, что случится дальше на Земле, оказалось предсказуемым.
Герману же прочно влезло в мозг слово, произнесенное Сережей, и он с необъяснимой ему самому нежностью бесконечно повторял про себя: «Девочка. Моя девочка. Все будет хорошо, моя девочка.»
*********
Юра увидел Алю издали. Она шла навстречу, конечно, за руку с каким-то парнем, и Юра неподвижно стоял у фонтана на площади, рассматривая ее новую и ожидая, когда они подойдут ближе.
Новая Аля оказалась глянцевой красавицей, безупречной с точки зрения современных правил гламура. Ее роскошные темно-золотые волосы струились по облегающему идеальную фигуру гладкому до блеска вязаному голубому платью с широкой ажурной каймой, и сияющее-загорелая Аля выглядела в этом наряде как драгоценность. Юра был уверен, что это сногсшибательное платье она придумала сама — как богиня, осознающая свою исключительность, она считала, что никто не может знать лучше нее, какая одежда ей подходит. На нее оглядывались, поскольку с первого, даже мимолетного, взгляда, было понятно: «Это — супер! Это редко увидишь!». Юра залюбовался на нее с гордостью, с полным удовлетворением от того, что ЕГО ДЕВУШКА — объект восхищения. То, что рядом с девушкой шел абсолютно всем довольный молодой человек, не представлялось достойным внимания.
Когда пара была уже близко, он шагнул навстречу, преграждая путь, и со счастливой улыбкой взял Алю за обе руки, стряхнув ладонь чужого парня, как грязь.
— Наконец-то я тебя нашел. Идем.
Для Али его появление оказалось полной неожиданностью. Она резко остановилась и побледнела даже сквозь загар. Ее спутник попытался напомнить о своем существовании:
— Так, уйдите с дороги, молодой человек…
— Я тебе не мешаю, — откликнулся Юра, не глядя. — Иди, куда шел.
Парень похватал ртом воздух, подыскивая слова для достойного ответа. Наконец взревел:
— Отпусти девушку!
Юра рассмеялся счастливым смехом победителя олимпийских игр:
— Ни за что. Однажды уже отпустил.
Аля, нацепив личину истинной блондинки, хлопала ресницами. Она пыталась скрыть яростную борьбу двух непримиримых чувств: бешеной, переполнявшей ее радости от Юриного появления с его бесценной любовью и гнетущей, черной, бесконечной обидой на него. Зная, что обида никуда не денется, она дала ей шанс:
— Ты с ума сошел! Это мой парень!
— Бывший, — с улыбкой поправил Юра.
— Я с ним спала!
Улыбка стала нежной и насмешливой:
— Надеюсь, получала удовольствие.
Она покраснела, почувствовав себя обезоруженной, и смотрела на него во все глаза. Это все-таки случилось! То, чего она ждала, чего хотела настолько отчаянно, что это причиняло острую муку, о чем мечтала, разъезжая в дорогом автомобиле, поддаваясь ласкам уверенного в себе красавца и засыпая в слезах. Вот он, лучший из мужчин, нашел ее и говорит, что она ему нужна!
Ну все. Осталась последняя граната. Она обнаружилась внезапно, как будто чужая рука откуда-то сзади, из тьмы прошлого, сунула ей в ладонь оружие. Это либо убьет любовь и избавит ее от страданий, либо…
— Я была беременна!
Граната взорвалась, и обоих накрыло взрывной волной. То, что сорвалось с Алиных губ, было неожиданностью для нее самой, но в ту же секунду она поняла, даже не умом, а всеми нервными окончаниями сразу, что это правда. Улыбка исчезла с Юриного лица, но нежность в глазах осталась — теперь уже вместе с растерянностью и тревогой. Короткая фраза означала слишком много, и он понимал, что Але пришлось пережить нечто страшное. Еще не зная, в чем дело, он испытывал к ней сильнейшую жалость, за которой следовало чувство вины.
Алин, уже бывший, любовник при ее словах самоустранился естественным путем и исчез из поля зрения. Аля окаменела, она стояла, как статуя, ничего не замечая вокруг. Юре пришлось приложить усилие, чтобы сдвинуть ее с места. Сейчас ничего не надо было говорить. Сейчас было необходимо обнять ее и увести туда, где тепло, тихо и спокойно.
Потом они сидели на кровати в его номере, она дрожала, кутаясь в одеяло, и глотала обжигающий чай.
— Что случилось? — спросил он, когда молчание стало уже невыносимым.
— Я не знаю! — выкрикнула она. — Я не помню!
Ее мысли путались, перескакивая с одного на другое. Она лишь отчетливо вспомнила ужас, который испытала, поняв, что беременна. А дальше — пустота. Она попыталась ни о чем не думать, чтобы успокоиться, и это не сразу, но удалось. Нет. В мозге — словно непрошибаемая стена на пути нервных импульсов к тому хранилищу, где прячутся воспоминания. И только…
— Юля! Она знает.
Сначала это его удивило, ведь он знал, что у Али нет близких подруг — ни одна нормальная девушка не захочет находиться в тени такого солнца, а из ненормальных подруги получаются плохие. Но потом он понял, что в определенный момент она была в отчаянье настолько, что ей понадобилась чужая помощь. Его, между тем, занимало и другое. Он вдруг осознал, что беспокоится не только за Алю. Ему было до боли жаль (и умом он бесконечно удивился этому) ту часть себя, которая выделилась в самостоятельную жизнь, резко оборванную. Он, принявший на себя ответственность за всю планету, был уверен в своей ценности, и такой же ценной представлялись ему жизни его детей. Их с Алей дети — еще за порогом бытия, но они уже красивые и сильные, даже сильнее и красивее, чем будущие родители. Он понял, что думает о нерожденном, да и нежданном, ребенке с нежностью, и эта потеря — горе.
Юля не пряталась, они сразу нашли ее в родном городе, дома. Она с удивлением увидела их вдвоем, и еще больше ее удивила просьба взъерошенной, явно не в себе, Али, рассказать, что случилось с ее, Алиной, беременностью.
— Ого! — под сильным впечатлением произнесла Юля. — Как же тебя. Ты, конечно, была в истерике, но чтоб вообще вытеснить из памяти… мечта психиатра!
Юра спрятал улыбку. У Али не может быть близких подруг.
— Ты явилась ко мне на Острове, в таком же состоянии, как сейчас, только еще и безудержно рыдала, и спросила, не знаю ли я, что делать с беременностью. Ты не хотела ни рожать ребенка, ни делать аборт. Рассказывать Юрке — тоже, ты причитала, что у вас все кончено. Я разузнала по образам мирков, что есть некий монастырь, где проводят обряды для изгнания зародыша, и мы отправились туда, потому что ты меня и на шаг не отпускала. Там нас встретили и объяснили, что ритуал очень сложный, состоит он в том, что где-то на тонком плане зарождающаяся душа возвращается в небытие, но при этом его мать принимает на себя кое-какие обязательства. В монастырь приходят только женщины, которые считают, что не могут пока принести в мир дитя, но любят его и боятся причинить его душе страдания. Они готовы молиться и тяжело работать месяцами, чтобы заслужить прощение.
После этих слов Юля показала свои руки, все в темных пятнах мозолей.
— Не понимаю, — сглотнув, проговорил Юра, — почему мозоли у тебя?
Юля мрачно усмехнулась.
— Потому что твоя принцесса ритуал-то прошла, а молиться и работать оказалась не в состоянии. Ее отправили восвояси, поняв, что она невменяемая, а меня оставили отрабатывать за нее.
Аля, слушавшая рассказ о себе самой, сжавшись в комок и уперев взгляд в пол, густо покраснела.
— Но я не в претензии, — также насмешливо продолжала Юля. — Там работать — здорово, молиться меня научили, и это даже вошло в привычку, а общаясь с женщинами, объединенными одним и тем же горем, я многое поняла про материнство и любовь. Мозоли сойдут.
Юра смотрел на нее с уважением. Аля, так и не поднявшая глаз, чувствовала, что к Юле он испытывает гораздо больше уважения, чем к ней, и страдала от этого. Между тем, насмешка в Юлиных глазах исчезла.
— Так что этот ребенок теперь мой. Он перешел в мою карму.
— Как?! — взвились одновременно и Юра, и Аля.
— А я знаю? — обозлилась Юля. — Я была в контакте с его душой, и, как мне объяснили, мы с ним теперь родные!
Юра пытался представить себе всю эту метафизику, а Аля продолжала возмущаться:
— Как это – ты родишь моего ребенка?
— Алька, ты меня бесишь, кошка драная, — сквозь зубы выплюнула Юля. — Никакого достоинства! Оказалась одна – чуть не умерла от страха: «Уберите из меня это!», а как получила своего мужика обратно: «Отдай, это мое!».
Юра был в смятении и на секунду даже испытал острое желание жениться на Юле. Аля, опустив голову, кусала губы. Юля была права, и даже более чем права, поскольку имела мужество пережить все то, что предназначалось ей. Она искала себе оправдание, но то, которое было очевидным – ее примитивная незрелость для любви отдающей – больно било по ее гордости. «Наверное, я все-таки его недостойна, – с тоской подумала она, – мой удел — туповатые недомужчинки с искалеченным в детстве самолюбием, которые стремятся мной украситься и для которых я значу не больше, чем их имиджевые машины. Даже меньше, поскольку денежной стоимости не имею.»
— Что за бред? — тихо сказала Аля, и Юра понял, что она мудреет. — Ну как ты можешь родить нашего с Юрой ребенка? Ведь зачат-то он будет тобой и Се… другим мужчиной! У него должна быть какая-то другая душа. Не вытеснит же душа нашего душу вашего!
Юля вздохнула.
— Почему? Это очень даже возможно. И вытеснять незачем, в природе давно предусмотрен специальный механизм. Если зигота раздвоится… тогда у одного зародыша будет душа нашего ребенка, а у другого — вашего.
Повисла тяжелая тишина.
— Юля, я не смогу так, — наконец хрипло произнес Юра. — Что можно сделать, чтобы вернуть его нам?
— Иди, два месяца молись, чисть коровники! Но не знаю. Мне кажется, такого еще не было… Да и не отдам я его!
В этот момент на пороге возник Сережа. Он буквально крался, втянув голову в плечи, готовясь к трудному разговору, и, увидев у Юли дома возбужденную компанию, встал, как вкопанный. Аля хотела что-то еще сказать, но вовремя замолчала. Сережа вроде как ни при чем, к случившемуся отношения не имеет, но, с другой стороны, будет иметь, когда у него на руках окажется ее кровиночка.
— Э-э, в чем дело? — осторожно спросил он.
— Если у вас родятся близнецы, один — наш! — в сердцах рявкнул Юра.
На лице Сережи за пять секунд сменилась целая гамма выражений. Поскольку его Юля смотрела на него растерянно, он понял, что о разлучившей их истории никто не вспоминает. Кроме того, категоричное утверждение Юры о том, что у них с Юлей будут дети, его воодушевило. Тем более, что их отношения еще не прошли платоническую стадию и их необходимая для этого близость еще была мечтой, ожиданием чуда.
— Девчонки, вы что натворили? — с восторгом спросил он.
Ответ он получил не сразу. Аля, хотя и понимала, что виновата во всем и в буквальном смысле подвела Юлю под монастырь, не могла себя заставить объясниться с чужим парнем, признавшись в нескольких позорных поступках. Юра резонно полагал, что вопрос обращен не к нему. Наконец, метнув на них обоих сердитый взгляд, ответила Юля:
— Они недосчитались одного своего будущего ребенка, и выяснилось, что он должен родиться у меня. Требуют его обратно.
Сережа с застывшей улыбкой всматривался в их лица. На розыгрыш непохоже. Все трое искренне верят в то, что так бурно обсуждают. Поскольку детали ему никто сообщать пока не собирался, он осторожно предложил:
— Ребята, давайте дружить семьями.
Юля вскочила на ноги и зарычала, как тигрица, чем изрядно напугала всех остальных:
— Р-р-р! Я не собираюсь с ней дружить! Она никого, кроме себя, не видит! Ничего, кроме полезного для собственной персоны, не ценит! Я не собираюсь делать детей с тобой! Ты ищешь кого-то получше! Забудь про меня!
Сережа и Юра, получив удар поддых, затаили дыхание. Разговор-таки зашел на нежелательное направление. Юра первым взял себя в руки, схватил Алю и двинулся к выходу, торопливо пообещав:
— Она исправится…