Гарнизон стоял в пустыне. Настя вместе с мамой жила в небольшом домике на территории гарнизона. Восток стал для девочки Родиной - здесь она родилась, здесь погиб ее отец.
Каждое утро, уходя в дозор, солдаты выстраивались у обелиска для минуты молчания. Настя смотрела на обелиск и думала о том, что совсем не помнит своего отца, а помнит только его прокуренную колючую щеку. Он уходил на службу рано и возвращался поздно, но никогда не забывал шепнуть дочке что-нибудь ласковое на ушко.
За бетонным забором располагался аул - несколько юрт и мечеть. По вечерам старый мулла пел в мечети одну и ту же заунывную песню: «Алла-а-а-а…», - и ветер уносил его голос далеко в пустыню.
Насте нравилось слушать пение муллы. Она воспринимала его песню как что-то родное и вечное, как ветерок в пустыне, или колыбельную мамы.
Детей на заставе не было, солдаты и офицеры прозвали девочку "дочь полка" и всегда приносили ей из дозора что-нибудь вкусное. Больше всего ей нравился хлебушек от зайчика с ароматным кусочком колбаски. Она мечтала увидеть этого зайчика и даже хранила для него в кармашке несколько сладких аскорбинок.
Аскорбинки эти дал ей доктор Савич, она рассказывала ему все-все свои секреты.
Он никогда не говорил ей "ты", и разговаривал, как с самой настоящей барышней.
- Как поживает наша солнечная девочка? – спрашивал Савич. - Как зовут нашу принцессу?
- Наст-е-е-е-на, – отвечала протяжно и кокетливо и протягивала руку для аскорбинки.
- И сколько нам лет?
- Пя-я-ять. Когда вырасту, буду твоей женой!
- Лучше уж я буду твоим папой, – смеялся Савич.
Он подхватывал её на руки, подбрасывал к небу, радостно и озорно кричал: «Насте-е-ена!!!» – звонкий смех девочки рассыпался над гарнизоном.
Настя любила сидеть верхом на заборе - наблюдать за пустыней. Она точно знала - пустыня живая, и глуп тот, кто не понимает этого. Пустыня всегда разная, с ней даже разговаривать можно. А сколько здесь водится всяких букашечек, серо-зеленых ящериц, стрекозок с прозрачными крылышками, и со всеми хочется поиграть. К примеру, догнать стрекозу и узнать, где ее домик?
-Ты долго будешь копошиться в песке? – сердилась мама. – Вот укусит скорпион, будешь знать, где раки зимуют.
-А где они зимуют? Где бывает зима?
Как-то раз, сидя на заборе, Настя увидела караван верблюдов, важно шагавший в сказочный город с золотыми башнями на дворцовых зданиях, с пышными, зелеными садами, волшебной красоты. Она спрыгнула с забора и побежала вслед за караваном - хотела поближе рассмотреть этот город, побывать в роскошном саду...
- Я только на минуточку, только на минуточку, - уговаривала себя. - Взгляну разочек и вернусь обратно!
Но чем дальше убегала от заставы, тем быстрее уходил от нее караван. А вскоре караван, город, море и прекрасные сады исчезли, будто и не было их вовсе.
Колючки, сбившись в мячики, перекатывались с места на место от легкого дуновения ветерка.
Саксаул - единственное деревце пустыни, красовался, как после пожарища, обугленной корягой. А из песка показалась мордочка ящерицы. Немигающие пуговки-глазки уставились на Настену.
Она вспомнила солдатскую поговорку: "Кто ящерицу обидит, тому проклятие на весь род". Скоре от страха, чем от любопытства схватила зеленую за хвост и заглянула в пуговки-глазки. Царица пустыни не показалась ей страшной, а очень даже симпатичной. Только играть с девочкой не захотела, активно выражала свое недовольство. Настя ловила ее за хвост, отпускала в песок и снова ловила.
-Ну, поиграй со мной! Ну, почему ты такая бестолковая?
Но вот, наконец, ящерица изловчилась и вырвалась из рук, оставив на прощание маленький зеленый хвостик.
- Ой, - запричитала Настена, глядя на хвостик. Стала звать ящерицу, весь песок вокруг себя перерыла, но все было напрасно - ящерица больше не показывалась..
В пустыне темнеет быстро, и всегда кажется, будто ночь приходит неожиданно.
Лунная дорожка заскользила по барханам. Звезды вспыхнули и закружились серебряными монистами в магическом танце.
Запрокинув голову, Настена смотрела в небо, удивленная такой красотой. Но вот что-то испугало ее, и она стала звать маму, но только холодное эхо отзывалось ей в ответ.
Ожили и зашептались барханы. Закружил в песках ветер, приготовив маленькой путнице одеяло из теплого еще песка.
И вдруг совсем рядом зазвучала заунывная и знакомая песенка.
- Ал-ла-а-а-а-а... Ал-ла-ааааа....Алла-а-а-а.....
Это в мечети началась вечерняя молитва. Во весь дух Настена помчалась на знакомый голос, спотыкалась и падала, и снова поднималась и бежала к маме, к Савичу, бежала домой...
Первым нашел ее Савич. Он осветил фонариком заплаканное личико.
- Эх, Настенька-Настенька! Как же ты нас напугала! - взял ее на руки и отнес домой.
Дома осмотрел ее руки, ноги, глаза, прослушал сердечко в трубочку, поцеловал ладошки, дал аскорбинку.
А мама плакала и повторяла:
- Был бы жив отец, всыпал бы ремня, а ты аскорбинку даешь.
–Она у нас умница, - отвечал Савич. - Не будет уходить одна в пустыню. Сейчас мы ее искупаем, накормим. А завтра она нам все расскажет. Правда, солнечная девочка?
Но утром Настя никому ничего не рассказала, она вообще перестала разговаривать и только горестно смотрела всем в глаза.
- Тебя кто-то обидел? – спрашивал Савич.
Она отрицательно мотала головой и по-прежнему молчала.
В гарнизоне заметили - девочка рвется в пустыню. Но теперь на всех ее «заветных тропках» появлялся солдат, который коротко и строго спрашивал: «Куда?»
- Надо отпустить Настю в пустыню! – сказал Савич ее маме. - Мы должны понять, что с ней происходит.
- Нет, - отвечала мама. - Она там пропадет.
- Все под контролем! – уверял Савич.
- Нет! - повторяла мама. - Никогда!
И все-таки Настя ушла. Ночью. Взобралась на бетонный забор, спрыгнула в песок и побежала по лунной дорожке к обугленному саксаулу, а потом села по-турецки и стала ждать. Смотрела на звезды. Иногда звезды вспыхивали и падали, очертив яркую полоску в небе. Но вот горизонт взорвался ярким пламенем, заиграл ослепительно красным светом, а из зарева вынырнул и покатился по небу оранжевый солнечный диск. Пустыня радостно задышала, из песка показалась мордочка ящерицы.
- Ми-и-лень-кая, - прошептала Настена. - Я тебя нашла.
Ящерица заползла ей в ладошку. Слезы покатились по щекам девочки.
- Ой! Хвостик? У тебя вырос новый хвостик? Красавица моя.
Ящерица послушно сидела в ладошке и слушала шепот девочки, а потом шершавым язычком лизнула ей щеку.
- Вот радость-то какая! – рассмеялась Настя. – Ты простила меня? Простила? И не проклянешь весь мой род, маму и Савича? Спасибо тебе за это! - Она отпустила ящерицу. - Иди домой. - И вдруг увидела Савича.
-Она простила меня! - улыбалась Настя. Жмурилась, как довольный котенок, на солнышке, потом взяла Савича за руку, и вместе они пошли домой.
-Вот я вам сейчас задам! – набросилась на них мама.
-Мы хорошие, – уверял ее Савич и как-то очень озорно улыбался.
-Был бы ты ее отцом, не отпустил бы одну в пустыню! - сердилась мама.
А Настя обняла Савича за плечи и сказала:
– Папа, я хочу кушать.
Вскоре гарнизон расформировали. Савич увез Настю и ее маму в Питер. Теперь они живут одной семьей.
Настя никак не может привыкнуть к большому каменному городу с неоновыми проспектами, железными мостами, высотными зданиями, холодной Невой. И каждую ночь ей снится один и тот же сон: вот бежит она по лунной дорожке навстречу утреннему Солнцу, которое вспыхивает оранжевым мячиком над гарнизоном, над папиным обелиском, над аулом, мечетью, над бесконечной пустыней, и радуется заунывной и такой родной песенке:
- Алла-а-а-а...