Луч прожектора решительно врезался в синеву темной звездной ночи.
- До-мой, до-мой, до-мой, - невозмутимо отстукивали колеса в унисон вторившим им рельсам.
Пригородная электричка шла по расписанию, но для нее это означало - по велению сердца.
На сегодня рейс был последним. Оставалось всего несколько станций, и она от нетерпения даже слегка приплясывала на поворотах.
Холодно и самодовольно полная мудрая луна взирала на неопытную молодость, не разделяя ее веселье.
Вынырнув из ночных теней придорожных кустов и деревьев, железная малышка приветливо перемигиваясь со знакомыми фонарями, затормозила у очередной станции
В тусклом пятнышке света маячил одинокий силуэт человека. Это был совсем еще молодой мужчина, и, то ли озноб пробивал насквозь, то ли он плакал, но плечи его нервно подрагивали.
Ссутулившись, Максим шагнул в проем гостеприимно распахнутых дверей электрички.
В вагоне кроме пожилой пары и дремавшего паренька никого не было.
Он машинально опустился на первую подвернувшуюся скамейку, и крепко охватив голову руками, раскалывающуюся от боли, пригнулся к полу. Мысли, не слушаясь, беспорядочно путались, ускользали.
Как же она сама не понимает!.. Все коту под хвост! Образование, карьера….
Всего-то четвертый курс академии, учиться еще почти три года. Ей хорошо, у нее дядя влиятельный, с надежной волосатой лапой…. Разве она, поступившая только по одному телефонному звонку, понимает, как трудно было ему три года подряд сдавать экзамены в медицинский.
Вера-Верочка…. Как же так вышло? Не дети уже - будущие врачи! И… так прокололись…
Вперемешку со злостью обида накатывала волна за волной. Обжигала.
Верочка, его Верочка! Кричала что-то, плакала…. Выгнала! Вытолкала, как пса паршивого.
Глаза Максима покраснели от напряжения, удерживая непрошенные слезы. Не надо, чтобы кто-нибудь увидел…. Не надо бы….
Делать то что? Ведь родит, не послушает его. Господи! Как же убедить ее избавиться от ребенка… пока всего шесть недель.
А ведь так все было хорошо.
- Хоро-шооо, - вырвалось вслух тихим стоном.
Еще сегодня утром он был уверен, что любит и любим. И теперь все оборвалось, лопнуло, резко, грубо, оглушительно. И всему виной был он – ребенок! Да и не ребенок, зародыш! Всего лишь зародыш. Никто!
А я…? А меня…?
- Внимание! – тревожный голос из динамика занозой вонзился в мысли, невольно заставил напрячься, - если в поезде есть врач, просьба подойти в первый вагон! Внимание! Человеку необходима срочная медицинская помощь!
Парень машинально дернулся было, вскочил, но со злостью снова опустился на место. У него, Максима, рушился мир, и ему никто не мог помочь.
- Вы, врач? – заметив его сомнения, спросила пожилая женщина.
- Студент, - то ли оправдываясь, то ли отмахиваясь, ответил Максим.
- Сейчас поздно, пассажиров мало, - обеспокоено размышляла женщина, - вдруг не найдется врача. Идите, а? – и посмотрела прямо в упор так, что Максиму стало как-то неудобно.
Идти надо было через три вагона, и по мере приближения обеспокоенность и тревога овладевали молодым человеком, все более перерастая в неуверенность. Еще не поздно было остановиться.
- Вы врач? – сверкая обезумевшими, возбужденными зрачками, буквально налетел на него мужчина, как только Максим переступил порог вагона.
- Кому нужна помощь? – как можно спокойней спросил он.
В глазах мужчины мелькнула надежда, он нервно схватил Максима за рукав куртки и потащил его в середину вагона, на ходу сбивчиво поясняя ситуацию.
- Жена!.. Там!... сейчас, уже!.. Воды!... Родит.… Вторые.… Восемь месяцев.… Из гостей.… Не довезем… Скорая на Финляндском вокзале. Вызвали.… Ждет….
Женщина с трудом сдерживая крик, с силой закусила побелевшие губы. В глазах застыл ужас невыносимой боли. Она сидела, неловко скорчившись, судорожно держась руками за живот. Действовать надо было немедленно.
- Вышли все из вагона! – скомандовал Максим, неожиданно твердым уверенным голосом. Немногочисленные пассажиры безропотно подчинились.
- Будете делать, что скажу, - сказал он растерянному мужу.
Теперь он не думал, он знал, что надо делать, память четко выхватила нужное из недолгой практики в роддоме.
- Поезд прибывает…
Заглушая динамик, громко, властно, требовательно в мир ворвался крик новорожденного. Это орущее во всю мощь своих легких невозможно страшненькое сморщенное красное тельце, которое Максим держал в руках, перевернуло все внутри, и он, ошеломленный, буквально прирос к полу. Сознание того, что это же он, Максим, вот только что помог родиться малышу, заполняло и переполняло небывалой трогательной радостью и нежностью. Он держал в руках будущее, он держал нового человека!
Максим словно во сне фиксировал происходящее вокруг: покрасневшие, измученные, но уже наполненные тихими слезами радости глаза роженицы, обессиленный в полуобморочном состоянии муж, стоящий на коленях перед ней. И было непонятно, кто кого из них гладит по рукам и утешает. Бегущие врачи скорой помощи, которые забирают новорожденного, пытаются привести Максима в чувства. Трясут его за плечи, благодарят, смеются, шутят….
В кармане завибрировал, разразился знакомой мелодией мобильный.
- Максим, я все понимаю. Нам еще рано, я знаю. Я люблю тебя и все сделаю, как ты хочешь.
- Что? Что ты сделаешь? – руки нервно дрожали.
А Верочка все говорила и говорила, не переставая, не давая вставить ему ни единого слова. И плакала, и говорила….
- Вее-рааа! – наконец закричал он так, что электричка чуть не подскочила. - Не смей ничего делать. Пусть ОН родится!
- Нно…, ты ведь…, - она замолчала, напряглась, перестала плакать.
- Я все сделаю. Все будет хорошо! Я заработаю! Да я, санитаркой пойду работать!
И это сказал уже не тот Максим, который недавно вошел в электричку, это сказал мужчина.
В эту ночь электричке снились самые звездные сны, и луна улыбалась ей во всю ширь своего счастливого лица.