Соколов-Скаля. 2-ой съезд Советов
СОДЕРЖАНИЕ
1. РОССИЯ НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ
- Армия
- Буржуазия и Дума
- Пролетариат. Партия большевиков
- Крестьянство
- Монархия и русское общество
2. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. ПАДЕНИЕ МОНАРХИИ
- 23 февраля
- 24 февраля
- 25 февраля
- 26 февраля
- 27 февраля. Победа революции
- 28 февраля
- Отречение Николая II
3. ДВОЕВЛАСТИЕ
- Временный комитет Государственной думы
- Исполнительный комитет совета
- Соглашение о передачи власти
- Приказ № 1
- Формирование министерства
- Советская власть на местах
- Отречение Михаила
- Причины двоевластия
- Революционные партии и их вожди
- Восстание на Балтийском флоте
- Вопрос о 8-часовом рабочем дне
- Советы в армии. Вопрос о войне
- I Совещание советов
4. УКРАИНСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ РАДА
5. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭМИГРАЦИИ ЛЕНИНА. «АПРЕЛЬСКИЕ ТЕЗИСЫ»
- Проезд через Германию
- Встреча и первые речи
- «Апрельские тезисы». Реакция на них в партии
- Причина разногласий
6. АПРЕЛЬСКИЙ КРИЗИС ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА И АПРЕЛЬСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ БОЛЬШЕВИКОВ
- Нота Милюкова
- Демонстрации протеста 20–21 апреля
- Апрельская конференция большевиков
- Правительственная коалиция
7. УСПЕХИ БОЛЬШЕВИСТСКОЙ АГИТАЦИИ
- Возвращение из эмиграции Троцкого. «Межрайонцы»
- I всероссийский съезд крестьянских депутатов
- Разногласия в партии эсеров
- Большевистская агитация
- Продовольственный кризис
- Положение в промышленности. Рост влияния большевиков
- Противоречия процесса большевизации
8. ПЕРВЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД СОВЕТОВ И ДЕМОНСТРАЦИЯ 18 ИЮНЯ
- Открытие съезда. Вопрос о коалиции
- Демонстрация 18 июня
9. ЛЕТНЕЕ ПОРАЖЕНИЕ НА ФРОНТЕ
10. ИЮЛЬСКИЙ КРИЗИС
- Отставка министров-кадетов. Начало кризиса
- Подготовка выступления
- Колебания большевиков
- Вооруженная демонстрация 3 июля
- Ответные действия исполкома
- Большевики становятся во главе выступления
- События 4 июля
- Зиновьев
- Перелом в событиях утром 5 июля
- Обвинения против Ленина. Поражение большевиков
- Большевики после июльского поражения
- Углубление правительственного кризиса. Смена главы кабинета
- Меры по наведению порядка
- Преодоление кризиса. Новый состав правительства
11. МЕЖДУ ИЮЛЬСКИМ И АВГУСТОВСКИМ КРИЗИСАМИ
- VI съезд РСДРП(б). Объединение большевиков с «межрайонцами»
- Смольный – новый штаб революции
- II Всероссийский торгово-промышленный съезд
- Вопрос об учредительном собрании. Выдвижение Корнилова
- Священный собор православной российской церкви
- Подготовка Государственного совещания. Московская стачка 12 августа
- Открытие Государственного совещания. Чествование Корнилова
- Поражения на фронте и складывание военного заговора. Керенский и Корнилов
12. КОРНИЛОВСКИЙ МЯТЕЖ
- Подготовка мятежа
- Колебания Керенского
- Начало мятежа
- Ответные действия советской власти
- Колебания мятежников
- Противодействие мятежникам. Большевики восстанавливают свое влияние
- Неудача Крымова
- Поражение мятежников
13. СЕНТЯБРЬСКИЙ КРИЗИС
- Последствия мятежа. Перелом в настроении масс
- Расколы среди эсеров и меньшевиков
- Большевики овладевают советами
- Образование Директории
- Освобождение Троцкого
- Демократическое совещание
- Предпарламент. Отношение к нему большевиков
- Вопрос об учредительном собрании
- Преодоление кризиса. Третья правительственная коалиция
- Большевизация столичных советов
14. СИТУАЦИЯ В СТРАНЕ К ИСХОДУ СЕНТЯБРЯ — НАЧАЛУ ОКТЯБРЯ
- Продовольственный кризис
- Настроение петроградского гарнизона
- Слабость правительства
- Захват крестьянами помещичьих и отрубных земель
- Борьба за крестьянство. Эсеры и большевики
- Национальное движение
15. ПОДГОТОВКА ВООРУЖЕННОГО ВОССТАНИЯ
- Ленин ставит в повестку дня вопрос о вооруженном восстании. Борьба за созыв II съезда советов
- Уход большевиков из Предпарламента
- Агитация большевиков
- Заседание ЦК РСДРП(б) 10 октября. Ленинская резолюция и реакция на нее в партии
- Съезд советов Северной области. Подготовка ко II съезду советов
- Комитет революционной обороны
- Красная гвардия
- Заседание ЦК РСДРП(б) 16 октября
- Публичное заявление Каменева и Зиновьева
- Гарнизонное совещание 18 октября
- Заседание ЦК РСДРП(б) 20 октября
- Переподчинение петроградского гарнизона
16. ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. ОТКРЫТИЕ II ВСЕРОССИЙСКОГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ
- Попытка правительства остановить восстание
- Ответные действия большевиков
- Последнее заседание предпарламента. Отказ в поддержке правительству
- Присоединение к большевикам левых эсеров
- Заседание Временного правительства
- Стратегический план восстания
- Ход восстания 24 октября
- Прибытие Ленина в Смольный
- Захват большевиками стратегически важных пунктов столицы в ночь на 25 октября
- Бессилие правительства. Отъезд Керенского из Петрограда
- Объединенное заседание двух ЦИК 25 октября
- Большевики овладевают столицей
- Заседание Петроградского совета. Выступление Ленина
- Подготовка к штурму Зимнего дворца
- Обстрел Зимнего дворца
- Демонстрация в поддержку Временного правительства
- Открытие II Съезда советов
- Взятие дворца. Низложение Временного правительства
- Съезд принимает власть
- Оценка Октябрьского переворота Троцким
17. ПЕРВЫЕ ДЕКРЕТЫ. СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
- Смольный утром 26 октября
- Побег Корнилова
- II Съезд советов. Вечернее заседание 26 октября
- Декрет о мире
- Декрет о земле
- Образование Совнаркома и нового ЦИКа. Борьба против диктатуры большевиков за коалиционное социалистическое правительство
- Неудачное выступление корпуса Краснова
- Отказ большевиков от коалиции
18. «Триумфальное шествие» советской власти
19. Закавказский комиссариат. Бакинский Совет
20. Независимость Финляндии
21. Независимость Украины
22. Учредительное собрание и его роспуск
23. Организация партии левых эсеров
24. Оккупация Бессарабии
25. Мирные переговоры с Германией и Австро-Венгрией
26. Разгром Восточного фронта
27. Брестский мир
28. Перенос столицы
29. Разрыв коалиции с левыми эсерами
30. Турецкое наступление в Закавказье
31. Гражданская война в Финляндии
32. Гетман Скоропадский
33. Независимость Закавказских республик
34. Продовольственная диктатура
35. Белый юг: Добровольческая и Донская армии
36. Чехословацкий мятеж
37. Начало крупномасштабной Гражданской войны
38. Формирование Красной Армии. Троцкий
39. Левоэсеровский мятеж в Москве
40. Конституция
41. Большевистская диктатура
42. Расстрел царской семьи
43. Наступление белых в Ставрополье и на Северном Кавказе
44. Донская армия Краснова. Оборона Царицына
45. Наступление красных в Поволжье
46. Бакинская коммуна. Битва за Баку
47. Наступление Красной Армии на Запад
48. Литва, Латвия и Эстония. Борьба за независимость
49. Независимость Белоруссии
50. Украинская Директория. Симон Петлюра
51. Украинская Советская Социалистическая Республика
52. Разгром Колчака
53. Разгром Юденича
54. Разгром Деникина
55. Установление советской власти в Азербайджане
56. Победа советской власти в Хиве
57. Победа советской власти в Бухаре
58. Советско-польская война
59. Разгром Врангеля
60. Армяно-турецкая война и советизация Армении
61. Советско-грузинская война и советизация Грузии
62. Кронштадтское восстание
63. Тамбовское восстание («Антоновский мятеж»)
64. Новая экономическая политика
65. Гражданская война на Дальнем Востоке
66. Образование Советского Союза
1. Россия накануне революции
АРМИЯ. Революция никогда бы не победила, если бы армия не перешла на ее сторону.
Первоначально разрозненные революционные элементы тонули в военной среде почти бесследно. Но по мере роста общего недовольства они всплывали. Отправка на фронт, в виде кары, рабочих-забастовщиков пополняла ряды агитаторов, а отступления создавали для них благоприятную аудиторию. "Армия в тылу и в особенности на фронте, – доносила охранка, – полна элементами, из которых одни способны стать активной силой восстания, а другие могут лишь отказаться от усмирительных действий". Петроградское губернское жандармское управление доносило в октябре 1916 года, на основании доклада уполномоченного Земского союза, что настроение в армии тревожное, отношения между офицерами и солдатами крайне натянутые, имеют место даже кровавые столкновения, повсюду тысячами встречаются дезертиры.
БУРЖУАЗИЯ И ДУМА. Земский и городской союзы, возникшие в начале войны, и военно-промышленные комитеты, созданные весною 1915 года, пишет Троцкий, стали опорными позициями буржуазии в борьбе за победу и за власть. Государственная дума, опираясь на эти организации, должна была увереннее выступать как посредница между буржуазией и монархией.
Общие барыши, внешние поражения, внутренние опасности сблизили между собою партии имущих классов. Разъединенная накануне войны Дума получила в 1915 году свое патриотически-оппозиционное большинство, принявшее название "прогрессивного блока". Официальной целью его было объявлено, разумеется, "удовлетворение нужд, вызванных войною". Слева не вошли в блок социал-демократы и трудовики, справа заведомо черносотенные группировки. Все остальные фракции Думы - кадеты, прогрессисты, три группы октябристов, центр и часть националистов - входили в блок или примыкали к нему, как и национальные группы: поляки, литовцы, мусульмане, евреи и пр. Чтобы не испугать царя формулой ответственного министерства, блок требовал "объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны". Министр внутренних дел князь Щербатов тогда же охарактеризовал прогрессивный блок как временное "объединение, вызванное опасениями социальной революции".
Надежда на то, что царь под тяжестью поражений пойдет на уступки, была так велика, что в либеральной печати появился в августе готовый список предполагаемого "кабинета доверия", с председателем Думы Родзянко в качестве премьера (по другой версии, на эту роль намечался председатель Земского союза князь Львов), с министром внутренних дел – Гучковым, иностранных дел – Милюковым и т. д. Большинство этих лиц, предназначавших себя для союза с царем против революции, оказались через полтора года членами "революционного" правительства.
Неожиданный роспуск Думы в сентябре 1915 года стал прямым вызовом буржуазии. В мае 1916 года Дума была снова собрана, но никто, собственно, не знал зачем. "В этой сессии, – вспоминает Родзянко, – занятия шли вяло, депутаты неисправно посещали заседания... Постоянная борьба казалась бесплодной, правительство ничего не хотело слушать, неурядица росла, и страна шла к гибели". В страхе буржуазии перед революцией и в бессилии буржуазии без революции монархия черпала в течение 1916 года подобие общественной опоры.
Напряжение в стране между тем нарастало. От Думы ждали решительных шагов. Надо было что-нибудь сделать или, по крайней мере, сказать. Прогрессивный блок снова оказался вынужден прибегнуть к парламентским обличениям. Перечисляя с трибуны главнейшие шаги правительства, Милюков каждый раз спрашивал: "Глупость это или измена?" Высокие ноты взяты были и другими депутатами. Правительство почти не нашло защитников. Оно ответило по-своему: речи думских ораторов были запрещены для печати. Они разошлись поэтому в миллионах экземпляров.
Группа крайних правых бюрократов, вдохновлявшихся усмирителем революции 1905 года Дурново, подала в этот момент царю программную записку. Глаз многоопытных сановников, прошедших серьезную полицейскую школу, видел кое-что неплохо и достаточно далеко, и если их рецептура была негодной, то лишь потому, что против болезней старого режима вообще не существовало лекарства. Авторы записки выступали против каких бы то ни было уступок буржуазной оппозиции не потому, что либералы захотят зайти слишком далеко, – нет, беда в том, что сами либералы "столь слабы, столь разрозненны и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их было бы столь же кратковременно, сколь и непрочно".
Положительная программа записки была не нова, но последовательна: правительство из беспощадных сторонников самодержавия; упразднение Думы; осадное положение в обеих столицах; подготовка сил для подавления мятежа. Эта программа и была, в сущности, положена в основу правительственной политики последних предреволюционных месяцев. Но успех ее предполагал силу, которая оказалась в руках Дурново зимою 1905 года, но которой уже не существовало осенью 1916 года.
Дума не была упразднена, но снова распущена. Объявление осадного положения в Петрограде было прибережено для того момента, когда революция уже одержала победу. А военные силы, подготовленные для подавления мятежа, оказались сами охвачены мятежом. Все это обнаружилось уже через два-три месяца.
Последняя сессия последней Думы, после колебаний и проволочек, была назначена на 14 февраля 1917 года. Несмотря на стачки, открытие Думы обошлось сравнительно спокойно. Делая вид, что вопрос о власти ее больше не интересует, депутаты занялись хоть и острым, но чисто деловым вопросом: продовольствием. Настроение было вялое, вспоминал впоследствии Родзянко, "чувствовалось бессилие Думы, утомленность в бесполезной борьбе". Милюков повторял, что прогрессивный блок "будет действовать словом и только словом". Такою Дума вступила в водоворот Февральской революции.
ПРОЛЕТАРИАТ. ПАРТИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. Промышленники во время войны все меньше шли на уступки рабочим, а правительство по-прежнему отвечало на каждую стачку суровыми репрессиями. Все это толкало мысль рабочих от частного к общему, от экономики к политике.
Шляпников, член Центрального Комитета большевиков, сам бывший рабочий-металлист, рассказывает, как нервно были настроены рабочие в те дни: "Достаточно было иногда свиста, некоторого шума, чтобы рабочие приняли его за сигнал к остановке предприятия".
Война произвела в подполье ужасающие опустошения. Централизованной партийной организации, после ареста думской фракции, у большевиков не было. Местные комитеты существовали эпизодически и не всегда имели связь с районами. Действовали разрозненные группы, кружки, одиночки. Однако начавшееся оживление стачечной борьбы придавало им на заводах дух и силы. Постепенно они находили друг друга, сознавая районные связи. Работа в подполье возродилась. В департаменте полиции писали позже: "Ленинцы, имеющие за собой в России преобладающее большинство подпольных социал-демократических организаций, выпустили с начала войны в наиболее крупных своих центрах (как-то: Петроград, Москва, Харьков, Киев, Тула, Кострома, Владимирская губ., Самара) значительное количество революционных воззваний с требованием прекращения войны, низвержения существующего правительства…»
К концу 1916 года цены росли скачками. К инфляции и расстройству транспорта присоединяется прямой недостаток товаров. Потребление населения сократилось к этому времени более чем наполовину, а кривая рабочего движения круто поднялась кверху.
Сравнивая положение с 1905 годом, директор департамента полиции Васильев приходил к крайне неутешительному выводу: "Оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах в упомянутый смутный период".
Провинция проходила через те же этапы, только медленнее. Рост массовидности движения и его боевого духа передвинул центр тяжести от текстильщиков к металлистам, от экономических стачек – к политическим, от провинции – к Петрограду. Первые два месяца 1917 года дали 575 000 политических стачечников, из них львиная доля приходилась на столицу.
Забастовки и митинги непрерывно шли в течение первых двух недель февраля.
14-го, в день открытия Думы, бастовало в Петербурге около 90 тысяч. Несколько предприятий остановилось и в Москве. 16-го власти решили ввести в Петрограде карточки на хлеб. Это новшество ударило по нервам, 19-го возле продовольственных лавок скопилось много народу, особенно женщин, все требовали хлеба. Через день в некоторых частях города произошел разгром булочных.
КРЕСТЬЯНСТВО. Закон 9 ноября 1906 года открыл самые широкие ворота для выделения из крестьянства капиталистических фермеров. Предоставляя даже небольшому меньшинству крестьян любой общины право, против воли большинства, выкраивать из общинных земель самостоятельные участки, этот закон представлял собою, по словам Троцкого «разрывной капиталистический снаряд, направленный против общины». Председатель совета министров Столыпин определил суть новой правительственной политики в крестьянском вопросе как "ставку на сильных". Это значило: толкнуть верхушку крестьян на захват общинных земель путем скупки "освобожденных" участков и превратить новых капиталистических фермеров в опору порядка. Поставить такую задачу было легче, чем разрешить ее.
К 1 января 1916 года 2,5 миллиона домохозяев укрепили за собою в личную собственность 17 миллионов десятин. Два других миллиона домохозяев требовали выделения им 14 000 000 десятин. Это выглядело как колоссальный успех реформы. Но выделившиеся хозяйства были в большинстве своем совершенно нежизнеспособны и представляли только материал для естественного отбора. В то время как наиболее отсталые помещики и мелкие крестьяне усиленно продавали, одни – свои латифундии, другие – свои земельные клочки, в качестве покупателя выступала главным образом новая крестьянская буржуазия. Сельское хозяйство вошло в стадию несомненного капиталистического подъема. Вывоз земледельческих продуктов из России вырос за пять лет (1908–-1912) с 1 миллиарда рублей до 1,5.
Либералы взирали на капиталистическое разрушение общины с великой надеждой. "В деревне нарождается могущественная мелкая буржуазия, – писал либеральный князь Трубецкой, – по всему своему существу и складу одинаково чуждая как идеалам объединенного дворянства, так и социалистическим мечтаниям".
Но у этой великолепной медали была оборотная сторона. Из общины выделялась не только "могущественная мелкая буржуазия", но и ее антиподы. Число крестьян, продавших свои нежизнеспособные наделы, возросло к началу войны до миллиона, что означало не менее пяти миллионов душ пролетаризованного населения. Достаточно взрывчатый материал представляли также миллионы крестьян-пауперов, которым ничего не оставалось, как держаться за свои голодные наделы. В среде крестьянства воспроизводились, следовательно, те противоречия, которые подорвали в России развитие буржуазного общества в целом. Новая деревенская буржуазия, которая должна была создать опору старшим и более могущественным собственникам, оказывалась столь же враждебно противопоставлена основным массам крестьянства, как старые собственники – народу в целом.
В таком состоянии застигла крестьянство война. Правительство увело из деревни около 10 миллионов работников и около 2 миллионов лошадей. Слабые хозяйства еще более ослабели. Выросло число беспосевных. Но и середняки на втором году войны пошли под гору. Враждебное отношение крестьянства к войне обострялось с месяца на месяц. В октябре 1916 года петроградское жандармское управление доносило, что в деревне уже и не верят в успех войны: по словам страховых агентов, учителей, торговцев и пр., "все ждут не дождутся, когда же наконец окончится эта проклятая война"... Мало того, повсюду обсуждаются политические вопросы, делаются постановления, направленные против помещиков и купцов, устраиваются ячейки разных организаций... Объединяющего центра пока нет, но надо думать, что крестьяне объединятся через кооперативы, которые ежечасно растут по всей России".
Если деревня оставалась, тем не менее, сравнительно мирной в годы войны, то потому, что ее активные силы находились на фронте. Солдаты не забывали о земле, по крайней мере, когда не думали о смерти, и мужицкие мысли о будущем пропитывались, по словам Троцкого, в окопах запахом пороха.
МОНАРХИЯ И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО. Распутинщина сильно скомпрометировала монархию и вызвала сильное недовольство во всем обществе. Даже наиболее высшие классы фрондировали перед революцией. В великосветских салонах и клубах подвергалась резкой и недоброжелательной критике политика правительства; разбирались и обсуждались отношения, которые сложились в царской семье; распространялись анекдотические рассказы про главу государства; писались стихи; многие великие князья открыто посещали эти собрания, и их присутствие придавало особую достоверность в глазах публики карикатурным россказням и злостным преувеличениям. Сознание опасности этой игры не пробуждалось до последнего момента.
Особую остроту слухам о дворцовой камарилье придавало обвинение ее в германофильстве и даже в прямой связи с врагом. Шумный и не весьма основательный Родзянко прямо заявляет: "Связь и аналогия стремлений настолько логически очевидны, что сомнений во взаимодействии германского штаба и распутинского кружка для меня, по крайней мере, нет: это не подлежит никакому сомнению". Голая ссылка на "логическую" очевидность весьма ослабляет категорический тон этого свидетельства, пишет Троцкий. Никаких доказательств связи распутинцев с германским штабом не было обнаружено и после переворота. Иначе обстояло дело с так называемым "германофильством".
2. Февральская революция. Падение монархии
23 ФЕВРАЛЯ. И высшие чиновники, и великие князья, и иностранные дипломаты чувствовали приближение революции. Они старались, как могли предупредить императора Николая II. Ему неоднократно предлагали добровольно пойти на ограничение своей власти и создать правительство, к которому будут иметь доверие народ и Дума. Но все эти попытки не достигли цели. Император упорно не желал идти ни на какие уступки. Таким образом, революционный взрыв сделался неизбежным. 22 февраля 1917 г. Николай уехал из столицы в Могилев, в ставку. Сразу после его отъезда в Петрограде (так в годы войны стали называть Санкт-Петербург) вспыхнула революция.
23 февраля было международным женским днем. Его предполагалось в социал-демократических кругах отметить в общем порядке: собраниями, речами, листками. Накануне никому в голову не приходило, что женский день может стать первым днем революции. Ни одна из организаций не призывала к стачкам. Более того, даже большевистская организация, притом наиболее боевая: комитет Выборгского района, сплошь рабочего, как свидетельствует Каюров (один из рабочих вожаков района) удерживала от стачек. Такую линию проводил комитет накануне 23 февраля, и, казалось, все ее принимали.
Но на другое утро, вопреки всяким директивам, забастовали текстильщицы нескольких фабрик и выслали к металлистам делегаток с призывом о поддержке стачки. "Скрепя сердце", пишет Каюров, пошли на это большевики, за которыми потянулись рабочие – меньшевики и эсеры. Но раз массовая стачка, то надо звать на улицу всех и самим стать во главе: такое решение провел Каюров, и Выборгскому комитету пришлось одобрить. "Мысль о выступлении давно уже зрела между рабочими, только в тот момент никто не предполагал, во что он выльется".
Бастовало в этот день около 90 тысяч работниц и рабочих. Боевое настроение вылилось в демонстрации, митинги и схватки с полицией. Движение развернулось в Выборгском районе, с его крупными предприятиями, оттуда перекинулось на Петербургскую сторону. В остальных частях города, по свидетельству охранки, забастовок и демонстраций не было.
24 ФЕВРАЛЯ. 24-го рабочие являлись с утра на заводы, не приступая к работе, открывали митинги, затем начинались шествия к центру. В движение втягивались новые районы и новые группы населения. Лозунг: "Хлеба" был оттеснен или перекрыт лозунгами: "Долой самодержавие" и "Долой войну". В течение всего дня толпы народа переливались из одной части города в другую, усиленно разгонялись полицией, задерживались и оттеснялись кавалерийскими и отчасти пехотными частями.
25 ФЕВРАЛЯ. 25-го стачка развернулась еще шире. По правительственным данным, в ней участвовало в этот день 240 тысяч рабочих. Другие слои общества также втягивались в движение: бастовало уже значительное число мелких предприятий, остановился трамвай, не работали торговые заведения. В продолжение дня к стачке примкнули и учащиеся высших учебных заведений. Десятки тысяч людей собрались к полудню у Казанского собора и примыкающих к нему улицах. Делались попытки устраивать уличные митинги, произошел ряд вооруженных столкновении с полицией. У памятника Александру III выступали ораторы. Конная полиция открыла стрельбу. Один оратор был ранен. Выстрелами из толпы был убит пристав, ранен полицмейстер и еще несколько полицейских. В жандармов бросали бутылки, петарды и ручные гранаты.
Полиция скоро совсем исчезла, т. е. стала действовать исподтишка. Зато появились с ружьями наперевес солдаты. Во второй половине дня взвод драгун, будто бы в ответ на револьверные выстрелы из толпы, впервые открыл огонь по демонстрантам у Гостиного Двора: по донесению в ставку командующего войсками Петроградского военного округа Хабалова, убитых было трое и десять ранено.
В ставку была отправлена телеграмма от военного министра, что идут в столице забастовки, среди рабочих начинаются беспорядки.
26 ФЕВРАЛЯ. В ночь на 26 февраля в разных частях города было арестовано около сотни лиц, принадлежавших к различным революционным организациям, в том числе пять членов Петербургского комитета большевиков. Ввиду ареста Петроградского комитета руководство всей работой в городе перешло в руки Выборгского района.
Поскольку 26 февраля приходилось на воскресенье, заводы не работали. Утром на Невском было тихо. В эти часы царица телеграфировала царю: "В городе спокойно". Правительство на короткий момент почувствовало себя тверже. Когда Родзянко явился к председателю Совета министров князю Голицыну, чтобы убедить его выйти в отставку, премьер в ответ указал папку на столе, в которой лежал готовый указ о роспуске Думы, с подписью Николая, но без даты. Дату проставил Голицын.
Но спокойствие длилось недолго. Рабочие постепенно сосредоточивались и двигались со всех пригородов в центр. Их не пускали по мостам. Они обходили полицейские заставы по льду: ведь стоял февраль, и вся Нева представляет один ледяной мост. То и дело раздавались залпы из невидимых засад.
В дело окончательно вступили войска. Им было настрого приказано стрелять, и солдаты, главным образом учебные команды, т. е. унтер-офицерские школы полков, стреляли. По официальным данным, в этот день было до 40 убитых и столько же раненых, не считая тех, что уведены и унесены толпой.
Однако в событиях уже назревал перелом: к вечеру восстала 4-я рота лейб-гвардии Павловского полка. В письменном донесении полицейского надзирателя совершенно категорически указывается причина восстания: "негодование к учебной команде того же полка, которая находилась в наряде на Невском и стреляла по толпе".
27 ФЕВРАЛЯ. ПОБЕДА РЕВОЛЮЦИИ. На рассвете 27-го Протопопов успокоительно доносил, что, по полученным сведениям, "часть рабочих намеревается приступить к работам". Но рабочие и не думали возвращаться к станкам. Расстрелы и неудачи вчерашнего дня не обескуражили их.
С утра рабочие снова стали стекаться к заводам и на общих собраниях постановили продолжать борьбу. Особенно решительно были настроены выборжцы. На утреннем собрании у неутомимого Каюрова, где было до 40 представителей с заводов и фабрик, большинство высказалось за продолжение движения. В других районах утренние митинги так же проходили с большим подъемом.
Продолжать борьбу – значило в создавшейся обстановке звать к вооруженному восстанию. Но этот призыв так никем и не был брошен, потому что фактически революцией никто не руководил. "Революция ударила как гром с неба, – вспоминал позже представитель эсеровской партии Зензинов. – Будем откровенны: она явилась великой и радостной неожиданностью и для нас, революционеров, работавших на нее долгие годы и ждавших ее всегда".
То же самое могли бы сказать о себе большевики. Главными руководителями подпольной большевистской организации в Петрограде были тогда три человека: бывшие рабочие Шляпников и Залуцкий и бывший студент Молотов. Шляпников, довольно долго живший за границей и находившийся в близкой связи с Лениным, был в политическом смысле более зрелым и активным из тройки, составлявшей бюро Центрального Комитета. Однако воспоминания самого Шляпникова лучше всего подтверждают, что события были тройке не по плечу. Каюров, один из руководителей Выборгского района, категорически утверждает: "Руководящих начал от партийных центров совершенно не ощущалось... Петроградский Комитет был арестован, а представитель Ц. К. тов. Шляпников бессилен был дать директивы». Фактически районы и казармы были предоставлены самим себе.
Однако восстание, никем не названное по имени, встало тем не менее в порядок дня. Выборжцы устроили у казарм Московского полка митинг. Предприятие оказалось неудачным. Рабочие были разогнаны жестоким огнем. Такая же попытка была сделана у казарм Запасного полка. И там то же: между рабочими и солдатами оказались офицеры с пулеметом. Рабочие вожаки неистовствовали, искали оружие, требовали его у партии. Они получали в ответ: оружие у солдат, достаньте у них.
Переживания солдат в те часы были менее активны, чем переживания рабочих, но не менее глубоки. В сознании солдат восстание против монархии являлось прежде всего восстанием против командного состава. В офицерском корпусе нашла, правда, свое широкое представительство не только дворянская, но и буржуазная и демократическая Россия. Война влила в ряды армии десятки тысяч мелкобуржуазной молодежи в виде офицеров, военных чиновников, врачей, инженеров. Эти круги, стоявшие почти сплошь за войну до победы, чувствовали необходимость каких-то широких мер, но подчинялись в конце концов реакционным верхам: при царизме – из страха, а после переворота – по убеждению, как демократия в тылу подчинялась буржуазии. Недоброжелательство и трения между демократическим и аристократическим офицерством, не будучи в состоянии обновить армию, вносили только лишний элемент разложения в нее. Физиономию армии определяла старая Россия. Офицеры по-прежнему считали наилучшим солдатом покорного и нерассуждающего крестьянского парня, в котором еще не пробудилось сознание человеческой личности.
Петроградский гарнизон состоял преимущественно из многотысячных запасных батальонов, предназначенных для пополнения находившихся на фронте полков. Этим людям, в большинстве своем отцам семейств, предстояло идти в окопы, когда война была уже проиграна, а страна разорена. Они не хотели войны, они хотели вернуться домой, к хозяйству. Они достаточно хорошо знали, что творится при дворе, и не чувствовали ни малейшей привязанности к монархии. Они не хотели воевать с немцами и еще меньше – с петербургскими рабочими. Они ненавидели правящий класс столицы, наслаждающийся во время войны. В их среде были рабочие с революционным прошлым, которые умели всем этим настроениям дать обобщенное выражение.
Первыми поднялись солдаты Волынского полка. Уже в 7 часов утра батальонный командир потревожил Хабалова по телефону, чтобы сообщить ему грозную весть: учебная команда, т. е. часть, особо предназначенная для усмирительной работы, отказалась выходить, начальник ее убит или сам застрелился перед фронтом. Сжегши за собой мосты, волынцы бросились в соседние казармы Литовского и Преображенского полков, "снимая" солдат, как стачечники снимают рабочих, переходя с завода на завод. Некоторое время спустя Хабалов получил донесение, что волынцы не только не сдают винтовки, как приказал генерал, но вместе с преображенцами и литовцами и, что еще страшнее, "соединившись с рабочими", разгромили казармы жандармского дивизиона.
Действительно, выборжцы, совместно с наиболее решительной частью солдат, наметили план действий: захват полицейских участков, в которых засели вооруженные городовые; разоружение всех полицейских чинов; освобождение рабочих, сидящих по участкам, и политических заключенных из тюрем; разгром правительственных отрядов в самом городе, соединение с еще не поднятыми на ноги воинскими частями и рабочими других районов.
Часам к двенадцати дня Петроград снова стал полем военных действий: ружейная и пулеметная стрельба раздавалась всюду. От горевших зданий окружного суда и полицейских участков тянулись к небесам столбы дыма. В некоторых пунктах стычки и перестрелки сгущались до настоящих сражений. Особенно бурно протекали события на Сампсониевском проспекте у бараков, занятых самокатчиками, которые проявили наибольшую верность правительству. Перед бараками скопились рабочие и революционные солдаты. Завязалась перестрелка. Наступающие свалили и подожгли забор. Каюров вспоминал: "Пылающие бараки и сваленный окружающий их забор, пулеметная и ружейная стрельба, возбужденные лица осаждающих, примчавшийся грузовик, наполненный вооруженными революционерами, и, наконец, явившийся броневик со сверкающими дулами орудий представляли собой великолепнейшую, незабываемую картину".
Прибывший броневик дал несколько пушечных выстрелов по бараку с засевшими в нем офицерами и самокатчиками. Командующий защитой был убит, офицеры, сняв погоны и знаки отличия, бежали через прилегающие к баракам огороды, остальные сдались. Это было самое крупное из столкновений дня.
Между тем Николай II в ставке никак не мог понять значение происходящих событий. Утром, Родзянко послал царю телеграмму, которая кончалась словами: "Настал последний час, когда решается судьба родины и династии". Царь сказал министру двора Фредериксу: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать". Однако около полудня 27-го в ставке было получено донесение Хабалова о восстании Павловского, Волынского, Литовского и Преображенского полков и о необходимости присылки надежных частей с фронта. Совет министров окончательно признал себя неспособным справиться с создавшимся положением и предложил царю во главе правительства лицо, пользующееся общим доверием. Царь ответил: "Относительно перемен в личном составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Николай". Одновременно царь требовал принятия "самых решительных мер" для подавления мятежа. С фронта в столицу был отправлен генерал Иванов с георгиевским батальоном и с диктаторскими полномочиями, о которых он, однако, должен объявить лишь по занятии Царского Села. Эта мера явно запоздала и ничего уже не могла изменить.
Вечером к восстанию примкнули солдаты Семеновского полка, знаменитого усмирением московского восстания 1905 года. Вместе с егерями семеновцы уже совсем ночью сняли измайловцев, которых начальство держало запертыми в казармах: этот полк, окруживший и арестовавший 3 декабря 1905 года первый Петроградский Совет, считался и теперь еще одним из отсталых. «Царский гарнизон столицы, - пишет Троцкий, - насчитывавший полтораста тысяч солдат, расползался, таял, исчезал. К ночи он уже не существовал».
Одним из зданий, захваченным в течение 27 февраля стал Таврический дворец. Кто надоумил привести сюда восставшие полки, осталось неизвестным. Впрочем, такой политический маршрут вытекал из всей обстановки. Дворец Потемкина по всему своему расположению оказался как нельзя более подходящим в качестве центра революции. Одной только улицей Таврический сад отделен от целого военного городка, где располагались гвардейские казармы и размещался ряд военных учреждений. Восставшим частям достаточно было пересечь улицу, чтобы упереться в сад Таврического дворца, который лишь одним кварталом отделен от Невы. А за Невою простирается Выборгский район: рабочим достаточно было пройти по Александровскому мосту, а если он разведен, по льду Невы, чтобы попасть в гвардейские казармы. Очень скоро Таврический сделался, по выражению Троцкого, ставкой, правительственным центром, арсеналом и арестантским замком революции.
28 ФЕВРАЛЯ. Вплоть до конца дня оставалось загадкой, какую позицию занял гарнизон Петропавловской крепости на островке, омываемом Невою. Она разрешилась наутро 28 февраля: "на условии неприкосновенности офицерского состава" крепость сдалась Таврическому дворцу. В Кронштадте переворот сопровождался вспышкой кровавой мести против командиров. Одной из жертв пал командующий флотом адмирал Вирен (1 марта), пользовавшийся ненавистью. Часть командного состава была матросами арестована. Офицеры, оставленные на свободе, были лишены оружия.
Последний день февраля стал в Петрограде первым днем после победы: днем восторгов, объятий, радостных слез, многоречивых излияний, но вместе с тем и днем заключительных ударов по врагу. Около 4 часов занято было адмиралтейство, куда укрылись последние остатки того, что было раньше государственной властью. Когда февральская победа определилась полностью, стали подсчитывать жертвы. В Петрограде насчитали: 1443 убитых и раненых, в том числе 869 военных, из них 60 офицеров.
ОТРЕЧЕНИЕ НИКОЛАЯ II. Неизбежность поражения осознала, наконец, и царица. 28-го она телеграфировала мужу: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции". В этот день Николай принял гибельное, как вскоре выяснилось, для монархии решение возвращаться в столицу. В 5 часов утра его поезд покинул Могилев. Вечером 1 марта он прибыл в Псков, где располагался штаб Северного фронта, находившийся под командованием генерала Рузского. Новости, которые доходили до Николая, были неутешительными. Остававшийся в Петрограде собственный его величества конвой, где каждый солдат был известен по имени и обласкан царской семьей, явился в Государственную думу, прося разрешения арестовать тех офицеров, которые отказывались принимать участие в восстании. Вице-адмирал Курош доносил, что принять меры к усмирению восстания в Кронштадте не находит возможным, так как не может ручаться ни за одну часть. Адмирал Непенин телеграфировал, что Балтийский флот признал Временный Комитет Государственной думы. Московский главнокомандующий Мрозовский сообщил: "Большинство войск с артиллерией передалось революционерам, во власти которых поэтому находится весь город, градоначальник с помощником выбыли из градоначальства". Царю все это было сообщено вечером 1 марта.
До глубокой ночи шли разговоры и уговоры пойти на ответственное министерство. Царь, наконец, дал согласие к 2 часам ночи, и его окружение вздохнуло с облегчением. Так как считалось само собою разумеющимся, что этим разрешается проблема революции, то одновременно приказано было вернуть на фронт те части, которые были двинуты на Петроград для подавления восстания. Рузский поспешил на рассвете сообщить благую весть Родзянко. Но часы царя очень отставали. Родзянко, на которого в Таврическом дворце уже навалились демократы, социалисты, солдаты, рабочие депутаты, отвечал Рузскому: "То, что предполагается вами, недостаточно, и династический вопрос поставлен ребром... Везде войска становятся на сторону Думы и народа с требованием отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича". Правда, пишет Троцкий, войска и не думали требовать ни сына, ни Михаила Александровича. Родзянко попросту приписал войскам и народу тот лозунг, на котором Дума все еще надеялась удержать революцию. Но так или иначе царская уступка пришла поздно: "Анархия достигает таких размеров, что я (Родзянко) вынужден был сегодня ночью назначить временное правительство. К сожалению, манифест запоздал"...
Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев произвел в ночные часы своего рода плебисцит среди главнокомандующих фронтами, попросив их высказаться по поводу отречения Николая. Главнокомандующий Румынского фронта, генерал Сахаров заявил, что его горячая любовь к монарху не позволяет его душе мириться с принятием "гнусного предложения"; тем не менее, "рыдая", он рекомендовал царю отречься, дабы избежать "еще гнуснейших притязаний". Генерал-адъютант Эверт вразумительно объяснял необходимость капитуляции: "Принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столицах не проникали в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких". Великий князь Николай Николаевич с кавказского фронта «коленопреклонно» молил царя принять "сверхмеру" и отречься от престола; такое же моление шло от генералов Алексеева, Брусилова и адмирала Непенина. От себя Рузский на словах ходатайствовал о том же.
«Выслушав утром 2 марта столь внушительно обставленный доклад, - пишет Троцкий, - царь решил отречься от престола, которым он уже не владел…» Поздно вечером 2 марта в Псков приехали Шульгин и Гучков, которые по решению правительственного комитета должны были присутствовать при отречении императора. Николай неожиданно заявил, что не может расстаться с сыном и подписал манифест об отречении в пользу брата. (Причиной была неизлечимая болезнь наследника Алексея). Одновременно подписаны были указы Сенату о назначении князя Львова председателем совета министров и Николая Николаевича - верховным главнокомандующим.
Победа революции в Петрограде предрешила ее скорую победу во всей стране. Хотя события здесь протекали далеко не так бурно. Переворот в Москве был только отголоском восстания в Петрограде. Те же настроения среди рабочих и солдат, но менее ярко выраженные. Несколько более левые настроения в среде буржуазии. Еще большая, чем в Петрограде, слабость революционных организаций. Только 27 февраля на фабриках и заводах Москвы начались забастовки, затем демонстрации. В ряде провинциальных городов движение началось только 1 марта, после того как переворот совершился уже и в Москве. «Не будет преувеличением сказать, - резюмирует Троцкий, - что Февральскую революцию совершил Петроград. Остальная страна присоединилась к нему…»
3. Двоевластие
ВРЕМЕННЫЙ КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ. В мемуарах депутатов, принадлежавших к думскому большинству, сохранился рассказ о том, как Дума встречала революцию. По рассказу князя Мансырева, одного из правых кадетов, среди депутатов, собравшихся утром 27-го в большом числе, не было ни членов президиума, ни лидеров партий, ни главарей прогрессивного блока: те уже знали о роспуске и о восстании и предпочитали как можно дольше не показывать головы. В два часа пополудни в зал в сильном возбуждении вбежал лидер фракции трудовиков Керенский. Громадные толпы народа и солдат идут к Таврическому дворцу, провозгласил он, и намерены требовать от Думы, чтобы та взяла власть в свои руки!.. Сообщение Керенского вызвало "общее недоумение и растерянные взгляды". Не успел, однако, он кончить, как его прервал вбежавший в перепуге думский служитель: передовые части солдат уже подошли к дворцу, их не пустил отряд караула у подъезда, начальник караула будто бы тяжело ранен. Еще через минуту оказалось, что солдаты уже вошли во дворец. Председатель Думы Родзянко наспех внес подсказанное ему предложение об образовании Временного комитета. Раздались утвердительные крики. Но все спешили поскорее разойтись. Испуганный не менее других председатель предложил поручить создание Комитета Совету старейшин. Предложение было утверждено криками немногих оставшихся в зале: большинство успело уже исчезнуть. Такова пишет Троцкий, была первая реакция распущенной царем Думы на победу восстания.
ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СОВЕТА. Тем временем революция создавала в том же здании (Таврическом дворце), только в менее парадной его части, другой орган. Революционным руководителям не приходилось выдумывать его. Опыт советов 1905 года навсегда врезался в сознание рабочих. При каждом подъеме движения, даже во время войны, почти автоматически возрождалась идея советов. Освобожденные из тюрьмы меньшевики, члены военно-промышленного комитета, встретились в Таврическом дворце с деятелями профессионального и кооперативного движения того же правого крыла, а так же с меньшевистскими депутатами Думы Чхеидзе и Скобелевым и тут же образовали Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, который в течение дня пополнялся преимущественно бывшими революционерами, утратившими связь с массами, но сохранившими "имена".
Исполнительный комитет, включивший в свой состав и большевиков, призвал рабочих немедленно выбирать депутатов. Первое заседание было назначено вечером в Таврическом дворце. Оно действительно состоялось в 9 часов 27 февраля и санкционировало состав Исполнительного комитета, пополнив его официальными представителями всех социалистических партий. На этом первом заседании решено было объединить гарнизон с рабочими в общем Совете рабочих и солдатских депутатов.
С момента своего возникновения Совет в лице Исполнительного комитета начал действовать как власть. Он избрал временную продовольственную комиссию и возложил на нее заботу о восставших и о гарнизоне вообще. Он организовал возле себя временный революционный штаб. Чтобы изъять из распоряжения чиновников старой власти финансовые средства, Совет постановил немедленно занять революционным караулом Государственный банк, казначейство, монетный двор и экспедицию по заготовлению государственных бумаг.
Однако уже в эти первые часы победы, пишет Троцкий, когда со сказочной быстротой и непреодолимой силой складывалась новая власть революции, те социалисты, которые оказались во главе Совета, с тревогой озирались вокруг себя в поисках настоящего "хозяина". Они считали само собою разумеющимся, что власть должна перейти к буржуазии.
СОГЛАШЕНИЕ О ПЕРЕДАЧИ ВЛАСТИ. Между тем Совет старейшин Думы в третьем часу дня, когда победа в столице определилась уже полностью, выбрал "Временный комитет членов Думы" из состава партий прогрессивного блока, с присоединением Чхеидзе и Керенского. Вожди Исполнительного комитета тотчас явились во Временный комитет и настоятельно потребовали от него взять в свои руки власть. Это требование привело членов Временного комитета в сомнение. Особенно бурно колебался Родзянко, допрашивая других: "Что это будет, бунт или не бунт?" Депутат-монархист Шульгин ответил ему, по собственной передаче: "Никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный... если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить... Может быть два выхода: все обойдется – государь назначит новое правительство, мы ему сдадим власть. А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие, те, которые выбрали уже каких-то мерзавцев на заводах..." Только в 11 часов вечера, когда, по признанию Милюкова, "выяснился весь размер революционного движения. Временный комитет решил сделать дальнейший шаг и взять в свои руки власть, выпадавшую из рук правительства".
Демократические вожди в волнении дожидались решения. Наконец из кабинета Родзянко вышел Милюков. У него был торжественный вид. Подойдя к советской делегации, Милюков заявил: "Состоялось решение, мы берем власть..." "Я не спрашивал, кто это – мы, – восторженно вспоминает член Исполкома, бывший эсер Суханов. – Я ничего больше не спрашивал. Но я, как говорится, всем существом почувствовал новое положение. Я почувствовал, что корабль революции, бросаемый в эти часы шквалом по полному произволу стихий, поставил паруса, приобрел устойчивость, закономерность в движениях среди страшной бури и качки".
Близкий к либеральным кругам приват-доцент Станкевич, друг, а не враг прогрессивного блока, следующими чертами характеризует настроение либеральных кругов на второй день после переворота, которого им не удалось предотвратить: "Официально торжествовали, славословили революцию, кричали "ура" борцам за свободу, украшали себя красными бантами и ходили под красными знаменами... Но в душе, в разговорах наедине – ужасались, содрогались и чувствовали себя плененными враждебной стихией, идущей каким-то неведомым путем. Никогда не забудется фигура Родзянко, этого грузного барина и знатной персоны, когда, сохраняя величавое достоинство, но с застывшим на бледном лице выражением глубокого страдания и отчаяния, он проходил через толпы распоясанных солдат по коридорам Таврического дворца. Официально значилось: "солдаты пришли поддержать Думу в ее борьбе с правительством", а фактически Дума оказалась упраздненной с первых же дней. И то же выражение было на лицах всех членов Временного комитета Думы и тех кругов, которые стояли около них. Говорят, представители прогрессивного блока плакали по домам в истерике от бессильного отчаяния".
Что власть была с первого часа в руках Совета, на этот счет думцы могли позволять себе меньше иллюзий, чем кто-либо иной. Депутат-октябрист Шидловский, один из руководителей прогрессивного блока, вспоминает: "Были захвачены Советом все почтовые и телеграфные учреждения, все петроградские станции железных дорог, все типографии, так что без его разрешения нельзя было ни послать телеграмму, ни выехать из Петрограда, ни напечатать воззвания". "Народ не тяготел к Государственной думе, – пишет Суханов о февральских днях, – не интересовался ею и не думал – ни политически, ни технически – делать ее центром движения". "Милюков отлично понимал, – пишет он далее, – что в полной власти Исполнительного комитета дать власть цензовому правительству или не дать ее".
Чтобы ответить на вопрос, пишет Троцкий, о том, как революция рабочих и крестьян сдала власть буржуазии, надо ввести в политическую цепь промежуточное звено: мелкобуржуазных демократов и социалистов типа Суханова, журналистов и политиков нового среднего сословия, которые учили массы, что буржуазия есть враг, а сами больше всего боялись выпустить массы из-под команды этого врага. Между тем, именно они имели в то время в Совете безусловное большинство. Меньшевики и эсеры обладали неизмеримо большими кадрами интеллигенции, притекавшей к ним со всех сторон, и получили таким образом сразу в свои руки огромный штат агитаторов. Поэтому выборы даже от фабрик и заводов, давали огромный перевес меньшевикам и эсерам. С гораздо большей силой эта тенденция проявлялась в армии. Солдаты доверчиво выбирали тех, кто был за революцию, против монархического офицерства и кто умел об этом сказать вслух; это оказались вольноопределяющиеся, писари, фельдшера, молодые офицеры военного времени из интеллигенции, мелкие военные чиновники, т. е. низший слой того же "нового среднего сословия". Все они почти поголовно записывались, начиная с марта, в партию эсеров, которая, по словам Троцкого, «своей идейной бесформенностью как нельзя лучше отвечала их промежуточному социальному положению и их политической ограниченности». Большевики, даже в Петроградском Совете, представляли ничтожное меньшинство, которое к тому же не очень ясно определяло свои задачи.
Вечером 1 марта представители Исполнительного комитета – Чхеидзе, Стеклов, Суханов и другие – явились в заседание Комитета Думы, чтобы обсудить условия поддержки нового правительства советами. Программа демократов начисто снимала вопросы о войне, республике, земле, восьмичасовом рабочем дне и сводилась к одному-единственному требованию: дать левым партиям свободу агитации. Вожди буржуазии, надо отдать им справедливость, не ожидали ничего подобного. Милюков был удивлен. "Он и не думал скрывать, – вспоминает Суханов, – свое удовлетворение и свое приятное удивление". Когда же советские делегаты для пущей важности прибавили, что их условия "окончательны", Милюков даже расчувствовался и поощрил их фразой: "Да, я слушал вас и думал о том, как далеко вперед шагнуло наше рабочее движение со времени 1905 года..."
Однако либералы соглашались взять власть из рук социалистов лишь при условии, что монархия согласится принять власть из их собственных рук. Милюков убеждал демократов, что Романовы теперь уже не могут быть опасны, что Николай, конечно, должен быть устранен, но зато царевич Алексей при регенте Михаиле вполне могли бы обеспечить благополучие страны. Но восставший народ, добавляет Троцкий, имел на этот счет прямо противоположное мнение.
ПРИКАЗ № 1. Между тем на вечернем заседании Петросовета 1 марта произошло объединение Совета рабочих депутатов и образованного из представителей Петроградского гарнизона Совета солдатских депутатов (при этом подавляющее большинство депутатов объединённого Совета представляли солдаты) и расширение Исполкома Совета за счёт доизбрания 10 представителей от солдат и матросов. По воспоминаниям меньшевиков Д. О. Заславского и В. А. Канторовича, в то время как исполком Петросовета был занят вопросом о власти в связи с предстоящими переговорами с Временным комитетом Государственной думы о создании Временного правительства, в соседнем помещении шло бурное собрание солдатской секции, председательствовал на котором Н. Д. Соколов – близкий к социал-демократам (но беспартийный) адвокат. На обсуждение заседания был поставлен вопрос о действиях Временного комитета Государственной думы по отношению к гарнизону Петрограда, вызвавших тревогу у депутатов Совета, поскольку рассматривались ими как попытка возвращения «старых порядков». В частности, имелся в виду подписанный Родзянко приказ по войскам Петроградского гарнизона, подготовленный председателем объединённой военной комиссии подполковником Б. А. Энгельгардтом. Приказ, подписанный в ночь на 28 февраля, гласил: 1) Всем отдельным нижним чинам и воинским частям немедленно возвратиться в свои казармы; 2) всем офицерским чинам возвратиться к своим частям и принять все меры к водворению порядка; 3) командирам частей прибыть в Государственную думу для получения распоряжений...
На обсуждение, в ходе которого слово предоставлялось только представителям гарнизона, были вынесены следующие вопросы: 1) Отношение солдат к возвращающимся офицерам; 2) Вопрос о выдаче оружия (разоружении солдат); 3) Вопрос о Военной комиссии и пределах её компетенции.
Соколов руководил комиссией по редактированию предлагавшихся мер и составлению приказа — однако, как писали Заславский и Канторович, «… руководства в сущности никакого не было. Воззванию придали внешний вид приказа. Его сочиняли несколько человек по указаниям собрания, где выходили на трибуну никому не известные солдаты, вносили предложения, одно другого радикальнее, и уходили при шумных аплодисментах. Ошибкою было бы искать индивидуального автора этого произведения, получившего историческую известность под именем „приказа № 1“. Его составила солдатская безличная масса».
Таким образом, пишет Троцкий, в горячей атмосфере тех часов, в хаосе заседания, похожего на митинг, под прямую диктовку солдат, которым не успели помешать отсутствовавшие вожди, возник знаменитый "приказ №1" – «единственный достойный документ Февральской революции». Его смелые параграфы постановляли: создать во всех воинских частях выборные комитеты; выбрать солдатских представителей в Совет; во всех политических выступлениях подчиняться Совету и своим комитетам; оружие держать под контролем ротных и батальонных комитетов и "ни в коем случае не выдавать офицерам"; в строю – строжайшая воинская дисциплина, вне строя – полнота гражданских прав; отдание чести вне службы и титулование офицеров отменялись; воспрещалось грубое обращение с солдатами, в частности обращение к ним на "ты" и пр.
ФОРМИРОВАНИЕ МИНИСТЕРСТВА. Согласившись взять власть, Комитет не сразу решился сформировать министерство. "В ожидании, когда наступит момент образования правительства", – как выражается Милюков, Комитет ограничился назначением комиссаров из членов Думы в высшие правительственные учреждения: это еще оставляло возможность отступления.
1 марта Временный комитет приступил к формированию министерства, выдвинув в его состав тех самых людей, которых Дума начиная с 1915 года неоднократно рекомендовала царю, как пользующихся доверием страны, — это были крупные аграрии и промышленники, оппозиционные депутаты Думы, вожди прогрессивного блока. Факт таков, что произведенный рабочими и солдатами переворот на составе революционного правительства, за одним исключением, не отразился вовсе. Исключением был Керенский. Временный комитет Думы решил попытаться оторвать радикального депутата от Совета и достиг этого без труда, предложив ему портфель министра юстиции.
Суханов, весьма расположенный к Керенскому в тот период, подметил у него, правда по позднейшим воспоминаниям, «уверенность в какой-то своей миссии... и величайшее раздражение против всех, кто об этой миссии еще не догадывался». В конце концов друзья, в том числе и Суханов, советовали Керенскому взять портфель: так будет все-таки надежнее, через своего человека можно будет знать, что делается у этих хитрых либералов. Следуя отчасти этим советам, но еще более осознанию своей «миссии», Керенский дал 2 марта согласие на пост министра юстиции. "Своим назначением, – рассказывает октябрист Шидловский, – он был очень доволен, и я отлично помню, как в помещении Временного комитета он, лежа в кресле, горячо говорил о том, на какой недосягаемый пьедестал он поставит в России юстицию".
Но других желающих войти в буржуазное правительство среди социалистов не нашлось. Меньшевик Чхеидзе, которому либералы, руководствуясь слишком несложным расчетом и международной традицией, хотели навязать в трудную минуту министерство труда, категорически отказался и остался председателем Совета депутатов.
Состав правительства определился 2 марта. Осью Временного правительства, хотя формально и не главой, стал Милюков, бесспорный лидер кадетской партии. "Милюков был вообще несоизмерим с прочими своими товарищами по кабинету, – писал кадет Набоков после того, как уже порвал с Милюковым, – как умственная сила, как человек огромных, почти неисчерпаемых знаний и широкого ума". Суханов, вменявший Милюкову в личную вину крушение русского либерализма, писал вместе с тем: "Милюков был тогда центральной фигурой, душой и мозгом всех буржуазных политических кругов... Без него не было бы никакой буржуазной политики в первый период революции".
Бывший московский профессор истории, автор значительных научных трудов, затем основатель кадетской партии, слившейся из союза либеральных помещиков и союза левых интеллигентов, Милюков был совершенно свободен от той несносной, отчасти барской, отчасти интеллигентской черты политического дилетантизма, которая была свойственна большинству русских либеральных политиков. Милюков относился к своей профессии очень серьезно, и это одно его выделяло. Несмотря на подогретый им в империалистических целях неославизм, Милюков всегда оставался буржуазным западником. Целью своей партии он ставил торжество в России европейской цивилизации.
Однако, в отличие от Керенского, который умел нравиться и всегда имел большое число поклонников, Милюков по каким-то причинам совершенно лишен был личного обаяния. "Наряду с симпатиями к Керенскому, – читаем мы в воспоминаниях эсера Соколова о Февральской революции, – с самого начала существовала большая, ничем не прикрытая и по-своему странная антипатия к Милюкову. Мне не было понятно, да непонятно и теперь, почему этот почтенный общественный деятель был так непопулярен?" Личная непопулярность не позволила Милюкову стать во главе правительства: он взял иностранные дела, которые составляли его специальность и в Думе.
Военным министром революции оказался крупный московский промышленник Гучков - председатель центрального военно-промышленного комитета, активно сплачивавший в годы войны промышленников под знаменем патриотической оппозиции.
Министром земледелия назначен был кадет Шингарев, провинциальный врач, ставший затем депутатом Думы. Ближайшие единомышленники по партии считали его честной посредственностью или, как выразился Набоков, "русским провинциальным интеллигентом, рассчитанным не на государственный, а на губернский или уездный масштаб". Хотя старая кадетская программа говорила о "принудительном отчуждении помещичьих земель, по справедливой оценке,", но никто из собственников не брал этой программы всерьез, особенно теперь, в годы военной инфляции, и Шингарев видел главную свою задачу в том, чтобы затормозить разрешение аграрной проблемы, обнадеживая, по словам Троцкого, крестьян миражем Учредительного собрания, которого кадеты не хотели созывать.
Портфель финансов получил молодой человек по фамилии Терещенко – владелец сахарных заводов, имений, лесов и прочих несметных богатств, оцениваемых в 80 миллионов рублей золотом, председатель военно-промышленного комитета в Киеве.
Пост председателя Временного правительства, оттеснив Родзянко, который известен был своими тесными связями с монархией, получил один из видных лидеров кадетской партии и известный деятель земского движения князь Львов. Во время войны он возглавлял Земгор (Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов) и приобрел благодаря этому большое влияние. Царские министры жаловались, что князь Львов снабжает армию, кормит, лечит и даже устраивает парикмахерские для солдат. "Надо с этим покончить или отдать ему в руки всю власть", – говорил еще в 1915 году министр Кривошеий.
Местом пребывания Временного правительства стал Мариинский дворец. Расположенные здесь прежде органы имперской власти, перестали существовать. Набоков, в тот период - управляющий делами Временного правительства, вспоминал: "Мариинский дворец подвергся радикальному "опрощению". В его роскошные залы хлынули толпы лохматых, небрежно одетых людей в пиджаках и косоворотках самого пролетарского вида. Великолепные лакеи, сменив ливреи на серые тужурки, потеряли всю свою представительность. Торжественное священнодействие заменилось крикливой суетой".
Официальная декларация правительства от 3 марта обещала созыв Учредительного собрания в наикратчайший срок, который, однако, преднамеренно не был определен. (Только 25 марта, почти через месяц после переворота правительство постановило образовать для выработки избирательного закона Особое совещание). О государственной форме не было речи: правительство надеялось сохранить монархию. Но действительная суть декларации состояла в обязательстве довести войну до победного конца и "неуклонно исполнять заключенные с союзниками соглашения".
В среде рабочих и солдат состав правительства, по свидетельству Троцкого, породил сразу враждебные чувства или, в лучшем случае, глухое недоумение. Имена Милюкова или Гучкова не могли вызвать ни одного приветственного возгласа не только на фабрике, но и в казарме. На этот счет сохранились немалочисленные свидетельства.
Но, как бы то ни было, орган центральной власти был сформирован. В губерниях места губернаторов заняли по распоряжению князя Львова председатели губернских земских управ, которые немногим отличались от своих предшественников. Во главе уездов стали председатели уездных управ. Под свежим наименованием комиссаров. Не только судьи, но и прокуроры дореволюционной поры остались на местах.
СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ НА МЕСТАХ. Уже в начале марта советы возникают во всех важнейших городах и промышленных центрах. Отсюда они в течение ближайших недель распространяются по всей стране. Деревню они начинают захватывать лишь в апреле — мае. От имени крестьянства первоначально говорит главным образом армия.
ОТРЕЧЕНИЕ МИХАИЛА. Одним из требований Милюкова во время переговоров с членами Исполнительного комитета было сохранение монархии. Представители последнего искренно недоумевали, почему такой просвещенный и дальновидный человек, как Милюков, упрямится из-за монархии и даже готов отказаться от власти, если ему, в придачу к ней, не дадут Романова. Монархизм Милюкова не был, однако, пишет Троцкий, ни доктринерским, ни романтическим. Он рассчитывал постепенно и шаг за шагом сделать монархию осью группировки генералитета, подновленной бюрократии, князей церкви, собственников, всех недовольных революцией и, начав с "символа", создавать постепенно реальную монархическую узду на массы, по мере того как последние будут уставать от революции. Но теперь от этого замысла пришлось отказаться.
3 марта, едва прибыв из Пскова с актом отречения Николая в пользу Михаила, Гучков, по требованию рабочих, отправился с вокзала в железнодорожные мастерские, изложил, что произошло, и, огласив акт отречения, закончил: "Да здравствует император Михаил!" Результат получился неожиданный. Оратор был, по рассказу Родзянко, немедленно рабочими арестован, будто бы даже с угрозами расстрела. "С большим трудом удалось освободить его при помощи дежурной роты ближайшего полка".
Поняв, что монархия не имеет в народе никакой поддержки, члены Временного комитета один за другим отодвигались от Михаила – не окончательно, а "до Учредительного собрания". Только Милюков и Гучков стояли за монархию до конца и по-прежнему ставили в зависимость от этого свое участие в кабинете. Пререкания и уговаривания шли без конца. Так как Милюков упорно не сдавался, на утреннем совещании 3 марта после новых страстных споров было наконец найдено решение: "обе стороны мотивируют перед великим князем свои мнения и, не входя в дальнейшие прения, предоставят решение самому великому князю". По окончании речей "за" и "против", которых было немало, Михаил "довольно твердо" заявил, что отказывается от предложенной ему высокой, но рискованной должности. Тогда Керенский восторженно привскочил со стула со словами: "Ваше Высочество, Вы – благородный человек!"
ПРИЧИНЫ ДВОЕВЛАСТИЯ. Своеобразие ситуации заключалось в том, что, встав формально во главе страны, Временное правительство не обладало реальной властью. И никто не понимал этого лучше самих министров. Так 9 марта генерал Алексеев, возглавлявший ставку, телеграфировал военному министру: "Германское ярмо близко, если только мы будем потакать Совету". Гучков отвечал ему: правительство, увы, не располагает реальной властью, в руках Совета войска, железные дороги, почта, телеграф. "Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом".
С первых дней революции в России установилось двоевластие. В этом, по сути, не было ничего необычного. В революциях XVII и XVIII столетий двоевластие представляет собою каждый раз естественный этап борьбы, навязанный ее участникам временным соотношением сил, причем каждая из сторон стремится заменить двоевластие собственным единовластием. Парадокс русской революции заключался в том, что это двоевластие сознательно и преднамеренно было создано официальной демократией. Двоевластие складывается на первый взгляд не в результате борьбы классов за власть, а в результате добровольной "уступки" власти одним классом другому. Поскольку русская "демократия" стремилась к выходу из двоевластия, она его видела в своем собственном отстранении от власти. «Вопрос стоял так, - пишет Троцкий, - либо буржуазия действительно овладеет старым государственным аппаратом, подновив его для своих целей, причем советы должны будут сойти на нет; либо советы лягут в основу нового государства, ликвидировав не только старый аппарат, но и господство тех классов, которым он служил. Меньшевики и эсеры держали курс на первое решение. Большевики – на второе».
Анализируя причины двоевластия, Троцкий отмечает, что то, что создалось 27 февраля в Таврическом дворце под названием Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов, имело, по существу, мало общего с этим именем. Совет рабочих депутатов 1905 года, родоначальник системы, вырос из всеобщей стачки. Он непосредственно представлял массы в борьбе. Вожаки стачки становились депутатами Совета. Отбор личного состава происходил под огнем. Руководящий орган был выбран Советом для дальнейшего руководства борьбой. Именно Исполнительный комитет 1905 года поставил в порядок дня вооруженное восстание. Февральская революция, благодаря восстанию полков, победила прежде, чем рабочие создали советы. Исполнительный комитет возник самочинно, до Совета, помимо заводов и полков, после победы революции. Действительные вожаки рабочих еще не покидали улицы, разоружали одних, вооружали других, закрепляли победу. Наиболее дальнозоркие из них были сразу встревожены вестями о возникновении в Таврическом дворце какого-то Совета рабочих депутатов. Но им пришлось принять его как данность. Комитет, утвержденный первым хаотическим собранием Совета, оказывал затем решающее влияние как на состав Совета, так и на его политику. Это влияние было тем более консервативным, что естественного отбора революционных представителей, который обеспечивается накаленной атмосферой борьбы, больше не было. Восстание осталось уже за спиною, все опьянялись победой, располагались устраиваться по-новому, размякли души, отчасти и головы. Понадобились месяцы новых конфликтов и борьбы в новых условиях, с вытекавшей отсюда перетасовкой личного состава, чтобы советы из органов, увенчавших задним числом победу, стали подлинными органами борьбы и подготовки нового восстания.
Однако не только условия возникновения Исполнительного комитета и Совета определили их умеренный характер: налицо были более глубокие и длительные причины, действовавшие в том же направлении. Солдат в Петрограде было свыше полутораста тысяч. Рабочих и работниц всех категорий – по крайней мере в четыре раза больше. Тем не менее на двух рабочих делегатов в Совете приходилось пять солдатских. Нормы представительства имели крайне растяжимый характер, солдатам всячески шли навстречу. В то время как рабочие выбирали одного представителя на тысячу, мелкие воинские части посылали от себя нередко двух. Серое солдатское сукно, пишет Троцкий, стало основным советским фоном. Чтобы лучше понять дальнейшее развитие событий, продолжает он, надо остановиться на характеристике тех двух партий, которые с начала революции заключили тесный блок, господствовали в советах, в демократических муниципалитетах, на съездах революционной демократии
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПАРТИИ И ИХ ВОЖДИ. В первые недели после переворота ни одна из левых партий не имела в столице своего настоящего штаба. Общепризнанные вожди социалистических партий находились в эмиграции. Вожди второго ряда передвигались к центру с Дальнего Востока. Это создавало у временных руководителей осторожное и выжидательное настроение, толкавшее их ближе друг к другу. Ни одна из руководящих групп не доводила в эти недели своих мыслей до конца. Борьба партий в Совете носила крайне мирный характер: дело шло как бы об оттенках внутри одной и той же "революционной демократии".
Первый месяц революции, пишет Троцкий, был для большевизма временем растерянности и шатаний. Вожди большевиков, оказавшиеся на момент революции в столице, действовали не как представители пролетарской партии, которая готовится открыть самостоятельную борьбу за власть, а как левое крыло демократии, которое, провозглашая свои принципы, собирается в течение неопределенно долгого времени играть роль лояльной оппозиции. Суханов утверждает, что на заседании Исполнительного комитета 1 марта в центре обсуждения стояли лишь условия передачи власти: против самого факта образования буржуазного правительства не было поднято ни одного голоса, несмотря на то что в Исполнительном комитете числилось из 39 членов 11 большевиков и примыкающих к ним, причем 3 члена центра, Залуцкий, Шляпников и Молотов, присутствовали на заседании.
При этом готовность молча или с оговоркой склониться перед правительством буржуазии отнюдь не встречала безраздельного сочувствия в партии. Большевики-рабочие сразу натолкнулись на Временное правительство как на враждебное укрепление, неожиданно выросшее на их пути. Выборгский комитет проводил тысячные митинги рабочих и солдат, почти единогласно принимавшие резолюцию о необходимости взятия власти Советом. Однако опасение перейти за пределы демократической революции диктовало временному руководству большевиков политику выжидания.
Положение еще более осложнилось к середине марта, после прибытия из ссылки Каменева и Сталина, которые круто повернули руль официальной партийной политики вправо. Не лишенный теоретической подготовки и политического чутья, пишет Троцкий, с большим опытом фракционной борьбы в России и запасом политических наблюдений на Западе, Каменев лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтобы на практике давать им как можно более мирное истолкование. Сталин представлял совершенно иной тип большевика и по своему психическому складу, и по характеру своей партийной работы: крепкого, теоретически и политически примитивного организатора.
Так, публицист без решимости и организатор без кругозора, продолжает Троцкий, довели в марте свой большевизм до самой грани меньшевизма. Сталин оказался при этом еще менее Каменева способен развернуть самостоятельную позицию в Исполнительном комитете, куда он вступил как представитель партии. Не осталось в протоколах или в печати ни одного предложения, заявления, протеста, в которых Сталин выражал бы большевистскую точку зрения в противовес пресмыкательству "демократии" перед либерализмом. Суханов говорит в своих "Записках": "У большевиков в это время кроме Каменева появился в Исполнительном комитете Сталин... За время своей скромной деятельности в Исполнительном комитете (он) производил – не на одного меня – впечатление серого пятна, иногда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать".
Член заграничной редакции центрального органа Каменев, член Центрального Комитета Сталин и депутат Думы Муранов, также вернувшийся из Сибири, отстранили старую, слишком "левую" редакцию "Правды" и, опираясь на свои проблематические права, взяли с 15 марта газету в свои руки. В программной статье новой редакции заявлялось, что большевики будут решительно поддерживать Временное правительство, "поскольку оно борется с реакцией или контрреволюцией". По вопросу о войне новые руководители высказывались не менее категорически: пока германская армия повинуется своему императору, русский солдат должен "стойко стоять на своем посту, на пулю отвечать пулей и на снаряд – снарядом". "Не бессодержательное "Долой войну" – наш лозунг. Наш лозунг – давление на Временное правительство с целью заставить его... выступить с попыткой склонить все воюющие страны к немедленному открытию переговоров... А до тех пор каждый остается на своем боевом посту!"
День выхода первого номера преобразованной "Правды" – 15 марта, – рассказывает Шляпников, – был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец, от дельцов Комитета Государственной думы до самого сердца революционной демократии – Исполнительного комитета, – был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исполнительном комитете нас встретили ядовитыми улыбками... Когда этот номер "Правды" был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам и язвительное удовольствие у наших противников... Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что "Правда" была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями "Правды", то потребовали исключения их из партии".
Социалисты-революционеры не считали себя марксистами, хотя по частям поддаваясь ему. Будущая революция представлялась эсерам не буржуазной и не социалистической, но "демократической". Они намечали себе, таким образом, путь между буржуазией и пролетариатом, а следовательно, и роль третейского судьи над ними. После Февраля могло казаться, что эсеры очень близко подошли к такому положению. Еще со времени первой революции они имели корни в крестьянстве. В первые месяцы 1917 года вся деревенская интеллигенция усвоила себе традиционную народническую формулу: "земля и воля". В отличие от меньшевиков, всегда остававшихся чисто городской партией, социалисты-революционеры, казалось, нашли чрезвычайно мощную опору в деревне. Мало того, они господствовали и в городах: в советах через солдатские секции и в первых демократических муниципалитетах, где они собирали абсолютное большинство голосов. Могущество партии казалось беспредельным. На самом деле оно являлось политической аберрацией.
Партия эсеров, пишет Троцкий, выступала как торжественное наименование всего того, что было незрелого, бесформенного и путаного в Февральской революции. Всякий, кто от дореволюционного прошлого не унаследовал достаточных оснований голосовать за кадетов или за большевиков, голосовал за эсеров. Но кадеты стояли в замкнутом лагере собственников. Большевики еще были малочисленны, непонятны, даже страшны. Голосование за эсеров означало голосование за революцию в общем и целом и ровно ни к чему не обязывало. В городах оно означало стремление солдат сблизиться с партией, которая стоит за крестьян, стремление отсталой части рабочих держаться ближе к солдатам, стремление мелкого городского люда не отрываться от солдат и крестьян. В этот период членский билет эсера являлся временным свидетельством на право входа в учреждения революции.
Штаб эсеров, по мнению Троцкого, не был ни значительным, ни ярким. Так называемые народные социалисты, составлявшие крайний правый фланг, возглавлялись старым эмигрантом Чайковским. Рядом стояла Брешко-Брешковская, которую однопартийцы называли бабушкой русской революции. Первое место среди эсеров сразу после своего вступления, далеко впереди остальных, но не в партии, а над партией, занял Керенский, человек без какого бы то ни было партийного прошлого. Впрочем, формальное вступление в партию эсеров не нарушило презрительного отношения Керенского к партиям вообще: он считал себя непосредственным избранником нации. Будущий министр земледелия, а затем и председатель Учредительного собрания Чернов (со значительными, но не связанными единством познаниями, скорее начетчик, по характеристике Троцкого, чем образованный человек) был несомненно наиболее репрезентативной фигурой в партии и не случайно считался вдохновителем, теоретиком и вождем.
В отличие от эсеров меньшевики, начиная с первой революции, выводили необходимость союза с либералами из буржуазного характера революции и ставили этот союз выше сотрудничества с крестьянством как с ненадежным союзником. Большевики, наоборот, всю перспективу революции строили на союзе пролетариата с крестьянством против либеральной буржуазии. Так как эсеры считали себя прежде всего крестьянской партией, то следовало как будто ждать в революции союза большевиков с народниками в противовес союзу меньшевиков с либеральной буржуазией. На самом деле мы видим в Февральской революции противоположную группировку. Меньшевики и социалисты-революционеры выступают в теснейшем союзе, который дополняется их блоком с либеральной буржуазией. Большевики на официальном поле политики совершенно изолированы.
Партия меньшевиков имела во главе разных своих течений ряд выдающихся фигур, но ни одного революционного вождя. Крайнее правое крыло, возглавлявшееся старыми учителями русской социал-демократии: Плехановым, Засулич, Дейчем, – стояло на патриотической позиции еще при самодержавии. Более широкие круги старых меньшевиков, в их числе такие фигуры, как Мартов, Дан, Церетели, отклоняли от себя ответственность за войну. Февральская революция примирила большинство меньшевиков с войной, в которой они отныне открыли оборону революции. С наибольшей решимостью встал на этот путь Церетели, тянувший за собой Дана и других. Мартов оставался в оппозиции к их политике, противодействуя в то же время сближению левых меньшевиков с большевиками.
Наиболее выдающейся фигурой, выдвинутой меньшевиками, являлся бывший депутат второй Думы Церетели, который немедленно по прибытии из ссылки возглавил не только меньшевиков, но и все тогдашнее советское большинство. Церетели открыто провозгласил, что без крепкой буржуазной власти революции грозит неминуемая гибель. Демократия должна ограничиваться давлением на либеральную буржуазию, остерегаясь неосторожным шагом толкнуть ее в лагерь реакции, наоборот, поддерживая ее, поскольку она будет укреплять завоевания революции. В конце концов этот режим должен был завершиться буржуазной республикой с социалистами в качестве парламентской оппозиции. Другой видный грузин-меньшевик Чхеидзе всецело подчинялся Церетели, хотя моментами и пугался его доктринерской прямолинейности. Влиятельнейшей фигурой среди меньшевиков был Дан, старый работник партии, считавшийся всегда второй фигурой после Мартова.
Оценивая ситуацию в целом, Троцкий утверждает, что блок эсеров с правительством помещика Львова знаменовал разрыв их с аграрной революцией, как блок меньшевиков с промышленниками и банкирами, типа Гучкова, Терещенко и Коновалова, был равносилен их разрыву с движением пролетариата. Союз меньшевиков и эсеров означал при этих условиях не сотрудничество пролетариата и крестьянства, а коалицию партий, порвавших с пролетариатом и крестьянством ради блока с имущими классами.
ВОССТАНИЕ НА БАЛТИЙСКОМ ФЛОТЕ. Между тем накал революционной борьбы после победы не пошел на убыль. Весть об отречении Михаила стала сигналом к восстанию 3–4 марта против командования в Гельсингфорсе и Свеаборге. Много офицеров было арестовано. Наиболее ненавистных спустили под лед (всего около 100 человек). Среди прочих был убит и командующий Балтийским флотом адмирал Непенин.
ВОПРОС О 8-ЧАСОВОМ РАБОЧЕМ ДНЕ. Экономические трудности, обостренные 32 месяцами войны, стучались в двери и окна нового режима. Расстройство транспорта, недостаток разных видов сырья, изношенность значительной части оборудования, грозная инфляция, расстройство товарооборота — все это требовало смелых и неотложных мер. Рабочие требовали восьмичасового рабочего дня. На заводах Петрограда шло волнение. Немалое число предприятий бастовало. Правительство преднамеренно оставалось в стороне от этого вопроса. В буржуазных газетах открылась неистовая кампания против рабочих, которых обвиняли в классовом эгоизме и отсутствии патриотизма. Чтобы сломить их, решено было восстановить против них солдат. Сокращение рабочего дня означает ведь ослабление фронта. Разве можно думать только о себе во время войны? Разве в окопах считают число часов?
Рабочие поняли опасность и умело парировали ее. Для этого им достаточно было рассказать правду, назвать цифры военных барышей, показать солдатам заводы и цеха с грохотом машин, адским пламенем печей – свой постоянный фронт, на котором они несли неисчислимые жертвы. Социалистические газеты печатали многочисленные резолюции воинских частей об их неразрушимой солидарности с рабочими.
10 марта, когда меньшевистская газета писала, что 8-часовой рабочий день не стоит в порядке дня, общество заводчиков и фабрикантов, которое накануне уже оказалось вынуждено войти в официальные сношения с Советом, заявило о своем согласии на введение 8-часового рабочего дня и организацию фабрично-заводских комитетов. После столь яркого урока рабочие стали ближе присматриваться к советским руководителям. Авторитет меньшевиков понес серьезный урон. Большевики окрепли на заводах, отчасти и в казармах.
СОВЕТЫ В АРМИИ. ВОПРОС О ВОЙНЕ. Для солдат вопрос о войне разрешался в то время формулой: "Фронт держать, в наступление не идти". Выжидательное держание фронта означало перемирие. Солдатская теория и практика оборонительной войны была формой молчаливого, а в дальнейшем и открытого соглашения с немцами: "Не трогайте нас, и мы вас не тронем". Больше этого армия уже не могла дать войне.
Столичным политикам это казалось каким-то недоразумением, которое можно устранить, если на солдат как следует нажать. Агитация за войну выросла в чрезвычайной степени. Буржуазная пресса в миллионах экземпляров изображала задачи революции в свете войны до победы. Влияние большевиков, очень слабое в момент переворота, еще более уменьшилось, когда тысячи рабочих, сосланных на фронт за забастовки, покинули ряды армии.
Официальная демократия, пишет Троцкий, смертельно боялась тех командиров, которых терпела и поддерживала. Она не могла не противопоставить им свой контроль, стремясь одновременно и опереть его на солдат, сделать его по возможности независимым от них. В заседании 6 марта Исполнительный комитет признал желательным ввести своих комиссаров при всех воинских частях и военных учреждениях. Таким образом, создавалась тройная связь: части делегировали своих представителей в Совет; Исполнительный комитет посылал своих комиссаров в части; наконец, во главе каждой части становился выборный комитет, представлявший собой как бы низовую ячейку Совета. Комитеты развернулись в могущественную централизованную систему, восходившую к Петроградскому исполнительному комитету и организационно закреплявшую за ним власть над армией. Этой властью Исполнительный комитет пользовался, однако главным образом для того чтобы через комиссаров и комитеты снова впрячь армию в войну.
Главная функция эсеров и меньшевиков, пишет Троцкий, состояла в том, чтобы революционную энергию масс переключить на провода патриотизма. Они стремились, с одной стороны, возродить боеспособность армии — это было трудно; они пытались, с другой стороны, побудить правительства Антанты отказаться от грабежей — это было смехотворно. В обоих направлениях они шли от иллюзий к разочарованиям и от ошибок к унижениям.
14 марта Исполнительный комитет внес в Совет написанный Сухановым проект манифеста "К народам всего мира". Манифест, конечно, выражал пожелание мира, притом демократического, без аннексий и контрибуций.
18 марта состоялось в ставке совещание высших чинов по поводу состояния армии. Заключения центральных управлений были единодушны. "Укомплектование людьми в ближайшие месяцы подавать на фронт в потребном числе нельзя, ибо во всех запасных частях происходят брожения. Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2–-3 месяца (генералы не понимали, что болезнь будет только еще прогрессировать). Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство. Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно". Вывод: "Приводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции недопустимо". 1 апреля во главе вооруженных сил был поставлен генерал Алексеев.
Дезертирство, сократившееся после переворота под влиянием надежд, снова возросло под влиянием разочарования. За одну неделю, с 1 по 7 апреля, дезертировало, по сообщению генерала Алексеева, около 8 тысяч солдат с Северного и Западного фронтов. "С большим удивлением, – писал он Гучкову, – читаю отчеты безответственных людей о "прекрасном" настроении армии. Зачем? Немцев не обманем, а для себя — это роковое самообольщение".
I СОВЕЩАНИЕ СОВЕТОВ. Через месяц после низвержения самодержавия созвано было Первое совещание советов (проходило в Петрограде с 29 марта по 3 апреля), неполное и одностороннего состава. Хотя из 185 представленных организаций местные советы составляли две трети, но это были преимущественно солдатские советы; вместе с представителями фронтовых организаций военные делегаты, главным образом офицеры, находились в подавляющем большинстве. Раздавались речи о войне до полной победы и окрики по адресу большевиков, несмотря на их более чем умеренное поведение. Совещание пополнило шестнадцатью консервативными провинциалами Петроградский исполнительный комитет, узаконив его общегосударственный характер.
4. Украинская Центральная Рада
3 марта 1917 г. на Украине представителями различных партий и общественных организаций была образована Украинская Центральная Рада, которая провозгласила автономию Украины и взяла на себя функции ее высшего законодательного органа.
5. Возвращение из эмиграции Ленина. «Апрельские тезисы»
ПРОЕЗД ЧЕРЕЗ ГЕРМАНИЮ. Взрыв революции, которого долго и напряженно ждали, тем не менее застиг революционеров врасплох. Многие из них оказались отрезанными от России фронтами воюющих государств. Ленина известие о Февральской революции застало в Швейцарии. Тотчас начались энергичные поиски безопасных путей проезда в Россию. Англия категорически отказала эмигрантам-интернационалистам, списки которых она тщательно вела, в пропуске в Россию. Ленин, по словам Троцкого, неистовствовал в цюрихской клетке, изыскивая пути выхода. Среди сотни планов, сменявших один другой, был и план проехать по паспорту глухонемого скандинава. В то же время Ленин не упускает ни одного случая подать свой голос из Швейцарии. Уже 6 марта он телеграфирует через Стокгольм в Петроград: "Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями". Только упоминание о выборах в думу вместо Совета имело в этой первой директиве эпизодический характер и вскоре отпало; остальные пункты, выраженные с телеграфной категоричностью, намечали уже полностью общее направление политики. Одновременно Ленин начинает слать в "Правду" свои "Письма издалека", которые, опираясь на осколки иностранной информации, заключают в себе законченный анализ революционной обстановки. Известия заграничных газет позволяют ему вскоре заключить, что Временное правительство, при прямой помощи не только Керенского, но и Чхеидзе, не без успеха обманывает рабочих, выдавая империалистическую войну за оборонительную. 17 марта он пишет через посредство друзей в Стокгольме письмо, исполненное тревоги: "Наша партия опозорила себя бы навсегда, политически убила бы себя, если бы пошла на такой обман... Я предпочту даже немедленный раскол с кем бы то ни было из нашей партии, чем уступлю социал-патриотизму..."
В то же время все конкретнее выступала идея проезда через Германию. План этот испугал большинство эмигрантов, и не только патриотов. Мартов и другие меньшевики не решились примкнуть к дерзкой инициативе Ленина и продолжали тщетно стучаться в двери Антанты. Нарекания на проезд через Германию шли впоследствии даже со стороны многих большевиков ввиду затруднений, какие "пломбированный вагон" создал в области агитации. Ленин не закрывал на эти будущие затруднения глаз с самого начала. Крупская писала незадолго до отъезда из Цюриха: "Конечно, вой в России патриоты поднимут, но к этому приходится быть готовым". Вопрос стоял так: либо оставаться в Швейцарии, либо ехать через Германию. Иных путей не открывалось вообще. Мог ли Ленин колебаться хотя бы одну лишнюю минуту? По его просьбе немецкие социалисты вошли в контакт с правительственными кругами, указывая им на выгоды, которые могла бы иметь Германская империя от пребывания Ленина в революционном Петрограде. Действительно, большевистская революция, начнись она в России, давала Германии шанс выиграть войну, которую она уже почти проиграла. В дело включились не только генеральный штаб и министерство иностранных дел Германии, в курсе его был сам император Вильгельм II. (В письме рейхсканцлеру он ставил главное условие: «Я бы не стал возражать против просьбы эмигрантов из России… если бы в качестве ответной услуги они выступили за немедленное заключение мира»).
В основу своеобразного международного договора между редакцией эмигрантской газеты и империей Гогенцоллерна легли чрезвычайно тщательно разработанные условия проезда через Германию. Ленин потребовал для транзита полной экстерриториальности: никакого контроля личного состава проезжающих, их паспортов и багажа, ни один человек не имеет права входить по пути в вагон (отсюда легенда о "пломбированном" вагоне). Со своей стороны эмигрантская группа обязывалась настаивать на освобождении из России соответственного числа гражданских пленных - немцев и австро-венгерцев. На этих условиях и с этими предосторожностями выехало в конце марта из Швейцарии 30 русских эмигрантов, даже среди грузов войны – груз необычайной взрывчатой силы.
ВСТРЕЧА И ПЕРВЫЕ РЕЧИ. Ленин прибыл в Петроград в ночь на 3 апреля. Только с этого момента, отмечает Троцкий, большевистская партия начинает говорить полным голосом, и, что еще важнее, своим собственным.
Петроградский комитет при содействии военной организации мобилизовал несколько тысяч рабочих и солдат для торжественной встречи Ленина. Дружественный броневой дивизион отрядил на этот предмет все наличные броневики. Комитет решил идти к вокзалу вместе с броневиками.
Описание официальной встречи, которая происходила в так называемой царской комнате Финляндского вокзала, составляет очень живую страницу в многотомных записках Суханова. "В царскую комнату вошел или, пожалуй, вбежал Ленин, в круглой шляпе, с иззябшим лицом и - роскошным букетом в руках. Добежав до середины комнаты, он остановился перед Чхеидзе, как будто натолкнувшись на совершенно неожиданное препятствие. И тут Чхеидзе, не покидая своего прежнего угрюмого вида, произнес следующую "приветственную" речь, хорошо выдерживая не только дух, не только редакцию, но и тон нравоучения: "Товарищ Ленин, от имени петербургского Совета и всей революции мы приветствуем вас в России... Но мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защита нашей революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне... Мы надеемся, что вы вместе с нами будете преследовать эти цели". Чхеидзе замолчал. Я растерялся от неожиданности... Но Ленин, видимо, хорошо знал, как отнестись ко всему этому. Он стоял с таким видом, как бы все происходящее ни в малейшей степени его не касалось…»
Солдаты потребовали, чтобы Ленин поместился на одном из броневиков, и ему ничего не оставалось, как выполнить требование. Наступившая ночь придала шествию особую внушительность. Военный оркестр несколько раз умолкал по пути, чтобы дать Ленину возможность обращаться с речью к встречающим. "Триумф вышел блестящим, – говорит Суханов, – и даже довольно символическим".
Во дворце Кшесинской, большевистском штабе не успели отзвучать слова последнего приветствия, как гость обрушился на встречающих водопадом страстной мысли, которая слишком часто, пишет Троцкий, звучала как бичевание. Основное впечатление речи, даже среди самых близких, было впечатление испуга. Все привычные формулы, успевшие приобрести за месяц незыблемую, казалось, прочность от бесчисленных повторений, взрывались одна за другой на глазах аудитории. Суханов пишет: "Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчетов, носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников". «Аграрную реформу в законодательном порядке, – жалуется далее Суханов, – он отшвырнул так же, как и всю прочую политику Совета. Он провозгласил организованный захват земли крестьянами, не ожидая... какой бы то ни было государственной власти". Так же резко выступил Ленин против буржуазной демократии: "Не надо нам парламентарной республики, не надо нам буржуазной демократии, не надо нам никакого правительства, кроме советов рабочих, солдатских и батрацких депутатов!"
Ленин резко отгораживался от советского большинства, отбрасывая его во враждебный лагерь. Одного этого в те времена было достаточно, чтобы у слушателя закружилась голова! "Он решительным образом напал на тактику, которую проводили руководящие партийные группы и отдельные товарищи до его приезда, – дополняет Суханова Раскольников. – Здесь были представлены наиболее ответственные работники партии. Но и для них речь Ильича явилась настоящим откровением. Она положила Рубикон между тактикой вчерашнего и сегодняшнего дня".
«АПРЕЛЬСКИЕ ТЕЗИСЫ». РЕАКЦИЯ НА НИХ В ПАРТИИ. На другой день Ленин выступил в Таврическом дворце перед большевистскими делегатами - участниками Всероссийского совещания Советов и предъявил краткое письменное изложение своих взглядов, которое стало одним из важнейших документов революции под именем "Тезисов 4 апреля". Тезисы выражали простые мысли в простых, всем доступных словах. Республика, которая вышла из февральского восстания, не есть наша республика, и война, которую она ведет, не есть наша война. Задача большевиков состоит в том, чтобы свергнуть империалистическое правительство. Но оно держится поддержкой эсеров и меньшевиков, которые держатся доверчивостью народных масс. "Настоящее правительство – Совет рабочих депутатов... В Совете наша партия – в меньшинстве... Ничего не поделаешь! Нам остается лишь разъяснять, терпеливо, настойчиво, систематически, ошибочность их тактики. Пока мы в меньшинстве – мы ведем работу критики, дабы избавить массы от обмана. Мы не хотим, чтобы массы нам верили на слово. Мы не шарлатаны. Мы хотим, чтобы массы опытом избавились от своих ошибок". Не бояться оставаться в меньшинстве! Не на всегда, а на время. Час большевизма пробьет. "Наша линия окажется правильной... К нам придет всякий угнетенный, потому что его приведет к нам война. Иного выхода ему нет". Успех такой политики, вытекающей из всей обстановки, обеспечен, и он приведет нас к диктатуре пролетариата, а следовательно, выведет за пределы буржуазного режима. Мы полностью рвем с капиталом, публикуем его тайные договоры и призываем рабочих всего мира к разрыву с буржуазией и к ликвидации войны. Мы начинаем международную революцию. Только успех ее закрепит наш успех и обеспечит переход к социалистическому режиму.
Тезисы Ленина были опубликованы от его собственного, и только от его имени. Центральные учреждения партии встретили их с враждебностью, которая смягчалась только недоумением. Никто – ни организация, ни группа, ни лицо – не присоединил к ним своей подписи. Даже Зиновьев, который вместе с Лениным прибыл из-за границы, где мысль его в течение десяти лет формировалась под непосредственным и повседневным влиянием Ленина, молча отошел в сторону. И этот отход, пишет Троцкий, не был неожиданным для учителя, который слишком хорошо знал своего ближайшего ученика.
Ленин считал, что в качестве единственной практической задачи стоит именно вопрос о подготовке диктатуры пролетариата. "Своеобразие текущего момента в России, – говорил он в тезисах, – состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства". Совещание вслед за "Правдой" ограничивало задачи революции демократическими преобразованиями, осуществляемыми через Учредительное собрание. В противовес этому Ленин заявил: "Жизнь и революция отводят Учредительное собрание на задний план. Диктатура пролетариата есть, но не знают, что с ней делать". Не называя ни Каменева, ни Сталина, Ленин вынужден, однако, назвать газету: «"Правда" требует от правительства, чтобы оно отказалось от аннексий. Требовать от правительства капиталистов, чтобы оно отказалось от аннексий, – чепуха, вопиющая издевка...» «Я слышу, что в России идет объединительная тенденция, – говорил Ленин, – объединение с оборонцами — это предательство социализма…» В противовес Сталину, считающему возможным объединиться с меньшевиками, Ленин считает недопустимым носить дальше общее с ними имя социал-демократии. «Лично от себя, – говорит он, – предлагаю переменить название партии, назваться Коммунистической партией». "Лично от себя" — это значит, поясняет Троцкий, что никто, ни один из участников совещания не соглашался на этот символический жест окончательного разрыва со Вторым Интернационалом.
Через час Ленин вынужден был повторить свою речь на заранее назначенном общем собрании большевиков и меньшевиков (до приезда Ленина здесь намечалось вести переговоры об объединении). Большинству слушателей идеи Ленина, по словам Троцкого, «показалась чем-то средним между издевательством и бредом». Более снисходительные пожимали плечами. Этот человек явно с луны свалился: едва сойдя, после десятилетнего отсутствия, со ступеней Финляндского вокзала, проповедует захват власти пролетариатом. Менее добродушные из патриотов упоминали о пломбированном вагоне. Станкевич свидетельствует, что выступление Ленина очень обрадовало его противников: "Человек, говорящий такие глупости, не опасен. Хорошо, что он приехал, теперь он весь на виду... теперь он сам себя опровергает". "На объединительном совещании, – рассказывает Суханов, – Ленин явился живым воплощением раскола... Помню Богданова (видный меньшевик), сидевшего в двух шагах от ораторской трибуны. Ведь это бред, прерывал он Ленина, это бред сумасшедшего!.. Стыдно аплодировать этой галиматье, кричал он, обращаясь к аудитории, бледный от гнева и презрения, вы позорите себя! Марксисты!" "Его программа тогда встречена была не столько с негодованием, – вспоминал позже эсер Зензинов, – сколько с насмешками, настолько нелепой и выдуманной казалась она всем".
Вечером того дня в беседе двух социалистов с Милюковым, в преддверии контактной комиссии, разговор перешел на Ленина. Скобелев оценивал его как "совершенно отпетого человека, стоящего вне движения". Суханов присоединился к скобелевской оценке и присовокупил, что Ленин "до такой степени ни для кого не приемлем, что сейчас он совершенно не опасен для моего собеседника Милюкова".
Апрельские тезисы Ленина не только вызвали изумленное негодование врагов и противников. Они оттолкнули ряд старых большевиков в лагерь меньшевизма или в промежуточную группу, которая ютилась вокруг газеты Горького. Серьезного политического значения эта утечка не имела. Неизмеримо важнее то впечатление, которое произвела позиция Ленина на весь руководящий слой партии. "Когда появились тезисы Ленина, – вспоминал позже Цихон, - в нашей партии почувствовались некоторые колебания, многие из товарищей указывали, что Ленин имеет синдикалистический уклон, что он оторвался от России, не учитывает данного момента и т. д.". Залежский вполне подтверждает полную изолированность Ленина после столь горячей и внушительной встречи. "В тот день (4 апреля) товарищ Ленин не нашел открытых сторонников даже в наших рядах".
Еще важнее, однако, показание "Правды". 8 апреля, через четыре дня после оглашения тезисов, когда можно было уже достаточно полно объясниться и понять друг друга, редакция "Правды" писала: "Что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитывает на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую". Центральный орган партии заявлял, таким образом, открыто, перед лицом рабочего класса и его врагов, о расхождении с общепризнанным вождем партии по краеугольному вопросу революции.
"Надо сказать прямо, – писал уже после Октябрьской революции Молотов, – у партии не было ясности и решимости, каких требовал революционный момент... Агитация, и вся революционная партийная работа в целом не имели прочной основы, ибо мысль не дошла еще до смелых выводов относительно необходимости непосредственной борьбы за социализм и социалистическую революцию… Со времени прибытия Ленина в Россию в апреле 1917 года наша партия почувствовала прочную почву под ногами... До этого момента партия лишь слабо и неуверенно нащупывала свою дорогу".
ПРИЧИНА РАЗНОГЛАСИЙ. Объясняя, почему «Апрельские тезисы» далеко не сразу были приняты партией, Троцкий обращается к истории вопроса, ставшего причиной разногласий. С 1905 года большевистская партия вела борьбу против самодержавия под лозунгом "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства". Лозунг, как и его теоретическое обоснование, исходил от Ленина. В противовес меньшевикам, теоретик которых, Плеханов, непримиримо боролся против "ошибочной мысли о возможности совершить буржуазную революцию без буржуазии", Ленин считал, что русская буржуазия уже неспособна руководить своей собственной революцией. Довести демократическую революцию против монархии и помещиков до конца могли только пролетариат и крестьянство в тесном союзе. Победа этого союза должна была, по Ленину, установить демократическую диктатуру, которая не только не отождествлялась с диктатурой пролетариата, но, наоборот, противопоставлялась ей, ибо задачею ставилось не установление социалистического общества, даже не создание переходных форм к нему, а лишь беспощадная чистка авгиевых конюшен средневековья. Цель революционной борьбы вполне точно определялась тремя боевыми лозунгами – демократическая республика, конфискация помещичьих земель, 8-часовой рабочий день, – которые в просторечии назывались тремя китами большевизма, по аналогии с теми китами, на которых, по старому народному поверью, держится земля. Гегемония пролетариата в демократической революции резко отличалась от диктатуры пролетариата и полемически противопоставлялась ей. На этих идеях большевистская партия воспитывалась с весны 1905 года.
Исходя из указанной теоретической предпосылки все руководящие большевики без изъятия считали, что демократическая диктатура еще впереди. После того как Временное правительство буржуазии "исчерпает себя", установится демократическая диктатура рабочих и крестьян как преддверие буржуазно-парламентарного строя. Однако Ленин видел теперь ситуацию иначе. Потрясения войны, считал он, резко приближали возможные сроки социалистической революции на Западе. Оставаясь все еще демократической, русская революция должна была дать толчок социалистическому перевороту в Европе, который затем должен был вовлечь в свой водоворот и отсталую Россию. Такова была общая концепция Ленина, когда он покидал Цюрих. Его письмо к швейцарским рабочим гласит: "Россия – крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны, при громадном сохранившемся земельном фонде дворян-помещиков, на основе опыта 1905 года, может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней". В этом смысле Ленин впервые писал теперь, что русский пролетариат начнет социалистическую революцию. Таково было, резюмирует Троцкий, соединительное звено между старой позицией большевизма, которая ограничивала революцию демократическими целями, и новой позицией, которую Ленин впервые представил партии в своих тезисах 4 апреля. "Старые большевики", считает Троцкий, были обречены на поражение, ибо защищали как раз тот элемент партийной традиции, который не выдержал исторической проверки.
Февральский переворот сразу превратил руководящий слой партии, во главе с Каменевым, Рыковым, Сталиным, в демократических оборонцев, притом развивавшихся вправо, в сторону сближения с меньшевиками. "Надо открыто признать, – писал Ангарский, один из этого слоя, – что огромное число старых большевиков до апрельской конференции партии по вопросу о характере революции 1917 г. придерживалось старых большевистских взглядов 1905 г. и что отказ от этих взглядов, их изживание совершались не так легко". "Слишком смелыми казались выводы Ленина даже для самых его восторженных последователей", – пишет Подвойский. Выступления Ленина, по мнению Петроградского комитета и Военной организации, "поставили... партию большевиков одинокой и тем, разумеется, ухудшили положение пролетариата и партии до крайности".
Сталин в конце марта выступал за военную оборону, за условную поддержку Временного правительства, за пацифистский манифест Суханова, за слияние с партией Церетели. "Эту ошибочную позицию, – признавал ретроспективно сам Сталин в 1924 году, – я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина. Нужна была новая ориентировка. Эту новую ориентировку дал партии Ленин в своих знаменитых апрельских тезисах".
В провинции сопротивление тезисам Ленина держалось значительно дольше, в ряде губерний – почти до октября. По рассказу киевского рабочего Сивцова, "идеи, выставленные в тезисах (Ленина), не сразу были восприняты всей киевской большевистской организацией. Ряд товарищей, в том числе и Г. Пятаков, были с тезисами не согласны".
На поверхностный взгляд, пишет Троцкий, могло казаться, что исконные противники поменялись оружием. Меньшевики и эсеры представляли теперь большинство рабочих и солдат, как бы осуществляя на деле политический союз пролетариата и крестьянства, всегда проповедовавшийся большевиками против меньшевиков. Ленин же требовал, чтобы пролетарский авангард оторвался от этого союза. На самом деле каждая из сторон оставалась верна себе. Меньшевики, как и всегда, видели свою миссию в поддержке либеральной буржуазии. Союз их с эсерами был только средством для расширения и укрепления этой поддержки. Наоборот, разрыв пролетарского авангарда с мелкобуржуазным блоком означал подготовку союза рабочих и крестьян под руководством большевистской партии, т. е. диктатуры пролетариата.
Против "старых" большевиков Ленин нашел опору в другом слое партии, уже закаленном, но более свежем и более связанном с массами. В февральском перевороте рабочие-большевики сыграли решающую роль. Они считали само собою разумеющимся, что власть должен взять тот класс, который одержал победу. Эти самые рабочие бурно протестовали против курса Каменева – Сталина, а Выборгский район грозил даже исключением "вождей" из партии. То же наблюдалось и в провинции. Почти везде были левые большевики, которых обвиняли в максимализме, даже в анархизме. У рабочих-революционеров не хватало лишь теоретических ресурсов, чтобы отстоять свои позиции. Но они готовы были откликнуться на первый ясный призыв. На этот слой рабочих, окончательно вставших на ноги во время подъема 1912–-1914 годов, и ориентировался Ленин.
Когда ленинские формулы были даны, они по-новому осветили перед большевиками опыт истекшего месяца и опыт каждого нового дня. В широкой партийной массе пошла быстрая дифференциация, влево и влево, к тезисам Ленина. "Район за районом, – говорит Залежский, – присоединялись к ним, и к собравшейся 24 апреля Всероссийской партийной конференции, петербургская организация в целом высказалась за тезисы". Таким образом, борьба за перевооружение большевистских кадров, начавшаяся вечером 3 апреля, к концу месяца была уже, в сущности, закончена.
6. Апрельский кризис Временного правительства и Апрельская конференция большевиков
НОТА МИЛЮКОВА. 23 марта войну Германии и ее союзникам объявили Соединенные Штаты. В день вступления Америки в войну воспрянувший духом министр иностранных дел Временного правительства Милюков развил журналистам свою программу: захват Константинополя, захват Армении, раздел Австрии и Турции, захват Северной Персии, а сверх этого право наций на самоопределение. Интервью встревожило меньшевиков и эсеров. Керенский поспешил заявить через бюро печати: программа Милюкова составляет его личное мнение.
Но в еще большей степени планы правительства встревожили население столицы. Жить становится все труднее. Цены угрожающе росли, рабочие требовали минимума заработной платы, предприниматели сопротивлялись, число конфликтов на заводах непрерывно нарастало. Ухудшалось продовольственное положение, сокращался хлебный паек, введены были карточки и на крупу. Росло недовольство и в гарнизоне. Штаб округа, подготовляя обуздание солдат, выводил из Петрограда наиболее революционные части. На общегарнизонном собрании 17 апреля солдатами, догадывавшимися о враждебных замыслах, был поднят вопрос о прекращении выводов частей: это требование, прозвучавшее тогда в первый раз, в дальнейшем стало подниматься во все более решительной форме при каждом новом кризисе революции. Очевидно было, что корень всех бед – война, которой не видно конца. Когда же революция принесет мир? Чего смотрят Керенский и Церетели?
Поскольку политика правительства в этом важном вопросе оставалась неясной и уклончивой, ждали официального ее истолкования. 18 апреля (1 мая) Временное правительство направило по телеграфу правительствам Великобритании и Франции ноту о целях войны, подписанную Милюковым, в которой опровергались слухи о том, что Россия намеревается заключить сепаратный мир. Нота заверяла союзников в том, что все заявления Временного правительства, «разумеется, не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлёк за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого».…2
В экстренном заседании ночью 19-го Исполком обсуждал ноту, отправленную накануне союзным правительствам. "После первого прочтения, – рассказывает Станкевич, – всеми единодушно и без споров было признано, что это совсем не то, чего ожидал Комитет". Чернов выразился еще жестче: «Нота Милюкова буквально потрясла большинство Совета. Оно расценило это как намеренный удар в спину, провокацию и вызов». По мнению Церетели: «Если бы Милюков задался целью вызвать разрыв между Советами и правительством, лучшего средства для этого, чем его нота, он найти не мог».
ДЕМОНСТРАЦИИ ПРОТЕСТА 20–21 АПРЕЛЯ. Наутро нота появилась во всех газетах. "Речь" комментировала ее в духе зрело обдуманной провокации. Социалистическая печать высказывалась крайне возбужденно. Меньшевистская "Рабочая газета" писала, что Временное правительство опубликовало "акт, являющийся издевательством над стремлениями демократии", и требовала от Совета решительных мер. Реакция последовала незамедлительно. На улицы вышли массы с оружием в руках. Меж штыков солдат мелькали лозунги плакатов: "Долой Милюкова!" На других плакатах красовался также и Гучков.
Историки, пишет Троцкий, называют это движение "стихийным" в том условном смысле, что ни одна партия не брала на себя инициативу выступления. Непосредственный призыв на улицу исходил от некоего Линде, который и вписал этим свое имя в историю революции. "Ученый, математик, философ", Линде стоял вне партий, всей душой был на стороне революции и горячо хотел, чтобы она выполняла то, что обещает. Нота Милюкова и комментарии "Речи" возмутили его. "Не посоветовавшись ни с кем... – рассказывает его биограф, – он сразу приступил к действиям... направился в Финляндский полк, созвал комитет и предложил немедленно пойти всем полком к Мариинскому дворцу... Предложение Линде было принято, и в 3 часа дня по улицам Петрограда уже направлялась внушительная демонстрация финляндцев с вызывающими плакатами". Вслед за Финляндским полком выступили солдаты 180-го запасного, Московского, Павловского, Кексгольмского, матросы 2-го Балтийского флотского экипажа, всего до 25–-30 тысяч человек, все с оружием. В рабочих кварталах пошло волнение, прекращали работу и заводами выходили на улицу вслед за полками.
Внезапная острота апрельской демонстрации объясняется непосредственностью массовой реакции на обман сверху. Но она не была однородной. Отдельные горячие элементы из среды революционеров тем более переоценивали объем и политическую зрелость движения, чем ярче и внезапнее оно прорвалось наружу. Большевики в частях и на заводах развернули энергичную работу. Требование "убрать Милюкова", которое было своего рода программой-минимум движения, они дополняли плакатами против Временного правительства в целом. Однако большинство демонстрантов не ставило перед собой этой цели. Они хотели, по словам Троцкого, лишь погрозить в окно кулаком, что бы высокие господа перестали точить зубы на Константинополь и занялись бы как следует вопросом о мире. Этим солдаты рассчитывали помочь Керенскому и Церетели против Милюкова.
Противоположная сторона оказалась перед непростым выбором. На заседание правительства прибыл генерал Корнилов. Он сообщил о происходящих вооруженных демонстрациях и заявил, что в качестве командующего войсками Петроградского военного округа располагает достаточными силами, чтобы подавить возмущение вооруженной рукой: остановка только за приказом. Случайно присутствовавший на заседании правительства Колчак рассказывал впоследствии, на процессе, который предшествовал его расстрелу, что князь Львов и Керенский выступали против попытки военной расправы над демонстрантами.
Лидерам меньшевиков и эсеров удалось без труда увести солдат-демонстрантов с площади перед Мариинским дворцом и даже направить их обратно по казармам. Возбуждение, поднятое в городе, однако, не входило в берега. Собирались толпы, шли митинги, на перекрестках спорили, в трамваях делились на сторонников и противников Милюкова. На Невском и в прилегающих улицах буржуазные ораторы вели агитацию против Ленина, присланного из Германии, чтобы свергнуть великого патриота Милюкова. На окраинах, в рабочих кварталах, большевики стремились негодование против ноты и ее автора распространить на правительство в целом.
Министр-председатель Львов сделал на следующий день такое заявление: "До сих пор Временное правительство встречало неизменную поддержку со стороны руководящего органа Совета. Последние две недели... правительство взято под подозрение. При таких условиях... лучше всего Временному правительству уйти". В Мариинском дворце состоялась встреча Исполнительного комитета с Временным правительством. Церетели требовал от правительства новой ноты. Милюков, однако, наотрез отказался как вернуться к наукам, так и писать новую ноту. Лидеры Совета не заставили себя долго просить и согласились на "разъяснение" старой ноты.
День 21 апреля принес новую волну движения, более могучую, чем вчерашняя. Народ на демонстрацию призывал Петроградский комитет большевиков. Несмотря на контрагитацию меньшевиков и эсеров, огромные массы рабочих двинулись в центр с Выборгской стороны, а затем и из других районов. Исполнительный комитет послал навстречу демонстрации авторитетных успокоителей во главе с Чхеидзе. Но рабочие твердо хотели сказать свое слово, и у них было что сказать. Известный либеральный журналист описывал в "Речи" манифестацию рабочих на Невском: "Впереди около сотни вооруженных; за ними стройные ряды невооруженных мужчин и женщин – тысячи человек. Живые цепи по обе стороны. Пение. Поразили меня их лица. У этих тысяч одно лицо, исступленное, монашеское лицо первых веков христианства, непримиримое, безжалостно готовое на убийства, инквизицию и смерть".
В то время как соглашатели уговаривали и тушили, кадеты вызывали и разжигали. Несмотря на то что Корнилов не получил вчера санкции на применение оружия, он не только не покидал своего плана, но, наоборот, именно 21 с утра принимал меры к тому, чтобы противопоставить демонстрантам конницу и артиллерию. В твердом расчете на лихость генерала кадеты особым листком вызвали своих сторонников на улицы, явно стремясь довести дело до решающего конфликта. "Все, кто стоит за Россию и ее свободу, должны сплотиться вокруг Временного правительства и поддержать его", – так гласило воззвание кадетского Центрального комитета, приглашавшее всех добрых граждан на улицы для борьбы против сторонников немедленного мира.
Значительная демонстрация, возглавлявшаяся членами кадетского Центрального комитета, двигалась к Мариинскому дворцу. Всюду видны были свежие, только что из мастерской, плакаты: "Полное доверие Временному правительству", "Да здравствует Милюков!" Министры выглядели именинниками: у них оказался свой "народ", тем более заметный, что эмиссары Совета выбивались из сил, распуская революционные митинги, направляя рабочие и солдатские демонстрации из центра на окраины и удерживая казармы и заводы от выступлений. Под флагом защиты правительства происходила первая открытая и широкая мобилизация контрреволюционных сил. В центре города появились грузовики с вооруженными офицерами, юнкерами, студентами. Выступали георгиевские кавалеры. "Золотая молодежь" организовала на Невском судилище, тут же на месте устанавливавшее ленинцев и "немецких шпионов". Были уже стычки и жертвы.
Столкновения становились все ожесточеннее, началась перестрелка, ставшая после полудня почти непрерывной. Никто не знал точно, кто и зачем стреляет. Но были уже жертвы этой беспорядочной, отчасти злоумышленной, отчасти панической стрельбы. Температура накалялась. Однако, план Милюкова–Корнилова сорвался. Еще до первых известий о кровавых столкновениях на Невском Исполком разослал во все воинские части Питера и окрестностей телеграфное распоряжение: не отправлять без предписания Совета ни одной части на улицы столицы. Теперь, когда намерения Корнилова вышли наружу. Исполком, вопреки всем своим торжественным декларациям, наложил обе руки на руль, не только потребовав от командующего немедленно отозвать войска, но и поручив Скобелеву и Филипповскому вернуть именем Совета вышедшие войска обратно. "Без зова Исполнительного комитета в эти тревожные дни не выходите на улицу с оружием в руках. Только Исполнительному комитету принадлежит право располагать вами". Отныне всякий приказ о выводе войск, помимо обычных нарядов, должен быть отдан на официальном документе Совета и скреплен подписью не менее чем двух уполномоченных на то лиц.
С точки зрения соотношения сил поучительнее всего, однако, тот факт, что не только воинские части, но и офицерские училища, еще до получения приказа Чхеидзе, отказались выступить без санкции Совета. Таким образом Исполнительному комитету удалось удержать массы на пороге двоевластия. Со своей стороны, благодарное правительство разъяснило, что под "гарантиями" и "санкциями" надлежит понимать международные трибуналы, ограничение вооружений и тому подобные вещи. Исполком поспешил ухватиться за эти терминологические уступки и 34 голосами против 19 признал вопрос исчерпанным.
Забыв или желая заставить забыть других, что Исполком оказался вынужден открыто и против "законных" властей наложить руку на армию, "Известия" Совета жаловались 22 апреля: "Советы не стремились к захвату власти в свои руки. Между тем на многих знаменах сторонников Совета были надписи, требовавшие свержения правительства и перехода всей власти к Совету..." Нет, власти эсеры и меньшевики не хотели. Большевистская резолюция о переходе власти к советам собрала в Петроградском Совете ничтожное число голосов. В Москве резолюция недоверия Временному правительству, внесенная большевиками 22 апреля, собрала из многих сотен 74 голоса.
АПРЕЛЬСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. VII конференции большевиков проходила в Петрограде с 24 по 29 апреля, когда апрельский кризис еще далеко не был разрешен. По словам Троцкого, она подвела итоги марту, месяцу оппортунистических шатаний, и апрелю, месяцу острого кризиса. Партия к этому времени сильно выросла и количественно, и политически. 149 делегатов представляли 79 тысяч членов партии, из которых 15 тысяч в Петрограде.
Политическая физиономия конференции определилась уже при выборе пятичленного президиума: в него не были включены ни Каменев, ни Сталин. Последний предпочитал отмалчиваться и пережидать. С основным докладом по текущему моменту должен был выступать Ленин. Дзержинский от имени "многих", которые "не согласны принципиально с тезисами докладчика", потребовал выслушать содоклад от "товарищей, которые вместе с нами пережили революцию практически". Это был явственный намек на эмигрантский характер ленинских тезисов. Каменев, действительно, выступал на конференции с содокладом в защиту буржуазно-демократической диктатуры. Рыков, Томский, Калинин пытались удержаться в той или другой степени на своих мартовских позициях. Калинин продолжал стоять за объединение с меньшевиками, в интересах борьбы с либерализмом.
Возражения "старых большевиков" развертывались по нескольким линиям. Главный спор шел вокруг вопроса, закончилась ли буржуазно-демократическая революция. Так как аграрный переворот еще не совершился, то противники Ленина с полным правом утверждали, что демократическая революция не доведена до конца, а значит, заключали они, нет и места для диктатуры пролетариата, даже если бы социальные условия России вообще допускали ее в более или менее близком времени. Именно так ставила вопрос редакция "Правды" в приведенной уже выше цитате. На апрельской конференции Каменев повторял: "Неправ Ленин, когда говорит, что буржуазно-демократическая революция закончилась... Классический остаток феодализма – помещичье землевладение – еще не ликвидирован... Государство не преобразовано в демократическое общество... Рано говорить, что буржуазная демократия исчерпала все свои возможности".
"Демократическая диктатура, – возражал Ленину Томский, — вот наше основание... Мы должны организовать власть пролетариата и крестьянства и должны ее отделить от коммуны, так как там власть только пролетариата". "Перед нами стоят громадные революционные задачи, – вторил им Рыков. – Но осуществление этих задач еще не выводит нас из рамок буржуазного строя".
Тем не менее, оппозиция явно угасала. По спорным вопросам она не собирала более семи голосов. Крутой характер поворота, произведенного в политике партии, был очевиден для всех. Шмидт, рабочий-большевик, будущий нарком труда, говорил на апрельской конференции: "Ленин дал иное направление характеру работы". Ленин видел, конечно, не хуже своих оппонентов, что демократическая революция не закончилась, вернее, что, едва начавшись, она уже стала откатываться назад. Но именно отсюда и вытекало, что довести ее до конца возможно лишь при господстве нового класса, а прийти к этому нельзя иначе как вырвав массы из-под влияния меньшевиков и эсеров, т. е. из-под косвенного влияния либеральной буржуазии. Связь этих партий с рабочими и особенно солдатами питалась идеей обороны – "обороны страны" или "обороны революции". Ленин требовал поэтому непримиримой политики по отношению ко всем оттенкам социал-патриотизма. "Старый большевизм должен быть оставлен, – повторял он. – Необходимо разделение линии мелкой буржуазии и наемного пролетариата".
На возражение "старых большевиков", обвинявших его в недооценке крестьянства, Ленин заявил: "Непозволительно пролетарской партии возлагать теперь надежды на общность интересов с крестьянством. Мы боремся за то, чтобы крестьянство перешло на нашу сторону, но оно стоит, до известной степени сознательно, на стороне капиталистов".
Аграрная программа большевиков, тем не менее, была радикальной. "Мы высказываемся, – говорил Ленин 28 апреля, – за немедленный переход земли к крестьянам с максимальной организованностью. Мы абсолютно против анархических захватов". Почему мы не согласны ждать до Учредительного собрания? "Для нас важен революционный почин, – а закон должен быть его результатом. Если вы будете ждать, пока закон напишется, а сами не разовьете революционной энергии, то у вас не будет ни закона, ни земли".
Что касается пролетариата, то поворот его в сторону большевиков принял в течение апреля ярко выраженный характер. Рабочие приходили в комитеты партии и спрашивали, как им переписаться из меньшевистской партии в большевистскую. На заводах стали настойчиво допрашивать своих депутатов насчет внешней политики, войны, двоевластия, продовольствия, и в результате таких экзаменов эсеровские или меньшевистские депутаты все чаще заменялись большевистскими. Резкий поворот начался с районных советов как более близких к заводам. В советах Выборгской стороны, Васильевского острова, Нарвского района большевики как-то сразу и неожиданно оказались к концу апреля в большинстве.
По заводам, помимо Петроградского комитета, открылась энергичная и успешная кампания за переизбрание представителей в общегородской Совет рабочих депутатов. Суханов считает, что к началу мая за большевиками шла треть петроградского пролетариата. Во всяком случае – не меньше, и притом – наиболее активная треть. Мартовская бесформенность исчезала, политические линии оформлялись
Возражения другого порядка исходили из отсталости России. Власть рабочего класса неизбежно означает переход к социализму. Но экономика и культура России не созрели для этого. Мы должны довести до конца демократическую революцию. Только социалистическая революция на Западе может оправдать у нас диктатуру пролетариата. Таковы были возражения Рыкова. Но общество, пишет Троцкий, вовсе не устроено так рационально, что сроки для диктатуры пролетариата наступают как раз в тот момент, когда экономические и культурные условия созрели для социализма. Если бы человечество развивалось так планомерно, не было бы надобности в диктатуре, как и в революциях вообще. Все дело в том, что живое историческое общество дисгармонично насквозь, и тем более, чем запоздалое его развитие. Выражением этой дисгармонии и является тот факт, что в такой отсталой стране, как Россия, буржуазия успела загнить до полной победы буржуазного режима и что заменить ее, в качестве руководителя нации, некому, кроме пролетариата. Экономическая отсталость России не избавляет рабочий класс от обязанности выполнить выпавшую на него задачу, а лишь обставляет это выполнение чрезвычайными трудностями. Рыкову, повторявшему, что социализм должен прийти из стран с более развитой промышленностью, Ленин давал простой, но достаточный ответ: "Нельзя сказать, кто начнет и кто кончит".
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ КОАЛИЦИЯ. После того как лидеры Исполкома ликвидировали вспышку гражданской войны, воображая, что все возвращается на старые позиции, правительственный кризис только открылся. Либералы не хотели больше править без прямого участия социалистов в правительстве. Социалисты, вынужденные логикой двоевластия пойти навстречу этому условию, потребовали, со своей стороны, демонстративной ликвидации дарданелльской программы, что неотвратимо привело к ликвидации Милюкова.
Меньшевики и эсеры согласились войти в правительство не сразу, но после долгих колебаний. Милюков рассказывает, что, когда со стороны правительства поставлен был вопрос о коалиции, Церетели заявил: "Какая вам польза от того, что мы войдем в ваш состав? Ведь мы... в случае вашей неуступчивости, вынуждены будем с шумом выйти из министерства". Но Керенский запугивал Исполнительный комитет: "Правительство сейчас находится в невозможно тяжелом положении; слухи об уходе не представляют собой никакой политической игры". Одновременно шло давление со стороны буржуазных кругов. Московская городская дума вынесла резолюцию в пользу коалиции. 26 апреля, когда почва была достаточно подготовлена, Временное правительство заявило в особом воззвании о необходимости привлечения к государственной работе "тех активных творческих сил страны, которые не участвовали в ней". Вопрос был поставлен ребром.
1 мая Исполнительный комитет, пройдя все существующие в природе стадии колебаний, большинством в 41 голос против 18 при 3 воздержавшихся постановил наконец принять участие в коалиционном правительстве. Против этого голосовали только большевики и группка меньшевиков-интернационалистов.
Правительство между тем лишилось своих прежних лидеров. Гучков устранился еще 30 апреля, отказавшись подписать "Декларацию прав солдата". "Партия предала своего вождя", –- пишет правый кадет Изгоев. Выбор у нее был, впрочем, невелик. Тот же Изгоев говорит вполне основательно: "В конце апреля кадетская партия была разбита наголову. Морально она получила удар, от которого уже никогда не могла оправиться". 2 мая покинуть ряды правительства был вынужден Милюков, не пожелавший идти на компромисс с Исполкомом Совета.
Состав коалиционного правительства и его программа были утверждены Петроградским Советом 5 мая. Социалисты взяли себе шесть портфелей из пятнадцати, так как хотели быть в меньшинстве. Князь Львов сохранил пост премьера. Керенский стал военным и морским министром. Чернов – министром земледелия. Милюкова на посту министра иностранных дел заменил Терещенко. Во главе юстиции стал адвокат Переверзев. Церетели ограничился портфелем почты и телеграфа, чтобы сохранить свое время для Исполнительного комитета. Скобелев стал министром труда. Министром торговли и промышленности был назначен крупнейший московский предприниматель Коновалов. Он привел с собой несколько фигур московской биржи, которым вручены были важнейшие государственные посты. Коновалов уже через две недели, впрочем, вышел в отставку, протестуя таким путем против "анархии" в хозяйстве
Декларация правительства состояла, как полагается коалиции, из общих мест. Единственный серьезный, по крайней мере по намерениям, пункт гласил о подготовке армии "к оборонительным и наступательным действиям для предотвращения возможного поражения России и ее союзниц". Идя на коалицию, меньшевики и эсеры рассчитывали на мирное и постепенное упразднение советской системы. Им казалось, что сила советов перельется отныне в официальное правительство. Керенский категорически заверял британского посла Бьюкенена, что "советы умрут естественной смертью". Место Центрального исполнительного комитета должно было со временем занять Учредительное собрание. Коалиционное правительство собиралось таким образом стать мостом к режиму буржуазной парламентской республики. Однако с созывом этого последнего коалиционное правительство не торопилось. Особое совещание по созыву Учредительного собрания начало работать лишь в конце мая, через три месяца после переворота. О сроке созыва по возможности ничего не говорилось.
7. Успехи большевистской агитации
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭМИГРАЦИИ ТРОЦКОГО. «МЕЖРАЙОНЦЫ». 4 мая в Петроград из эмиграции приехал Троцкий. На пограничной (на тот момент) с Финляндией станции Белоостров его встретила делегация от социал-демократической фракции «объединённых интернационалистов» и ЦК большевиков. Прямо с Финляндского вокзала Троцкий отправился на заседание Петросовета, где в память о том, что он уже был председателем Петросовета в 1905 году, ему (по предложению Каменева) предоставили место с совещательным голосом. Лев Давидович «получил свой членский билет и стакан чаю с чёрным хлебом». Вскоре он стал неформальным лидером небольшого, но достаточно влиятельно объединения «межрайонцев» («Межрайонной организации объединённых социал-демократов»). Оно сложилась в ноябре 1913 года из троцкистов, меньшивиков-партийцев, «впередовце» и большевиков-примиренцев. Не примкнув ни к меньшевикам, ни к большевикам, «межрайонцы» ставили своей задачей создание «единой РСДРП» путём примирения и объединения различных политических течений и фракционных группировок. В годы Первой мировой войны они занимали центристские позиции: с одной стороны, были противниками «социал-шовинизма», но с другой стороны, продолжали выступать за «организационное единство» социал-демократов, отказываясь от полного разрыва с меньшевиками. С самого начала «межрайонцы» заняли по отношению к Временному правительству критическую позицию. Образовав свою фракцию в Петроградском совете, «межрайонцы» при голосованиях иногда оказывались радикальнее доапрельских большевиков. Общая численность этого объединения не превышала 4 тыс. членов партии, но здесь было немало замечательных ораторов (Иоффе, Урицкий, Володарский, Луначарский и др.). 10 мая межрайонцы провели свою конференцию, на которой присутствовали в качестве гостей Ленин, Зиновьев, Каменев (от большевиков) и Мартов (от меньшевиков). Позиции Ленина и Троцкого, как при анализе текущего момента, так и при оценке перспектив и ближайших целей революции во многом совпадали. Поэтому с полдачи Ленина ЦК большевиков одобрило предложение об объединении. Однако «межрайонцы» приняли тогда уклончивую резолюцию: одни (в том числе Луначарский) вообще не хотели объединяться с большевиками, другие предпочитали сначала объединиться с мартовцами — которые, в свою очередь, не горели желанием слиться с большевиками. Однако эта резолюция не помешала «межрайонцам» рука об руку с большевиками бороться против соглашателей в Петроградском совете и ЦИКе.
I ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ. Проходил в Петрограде с 4 по 28 мая. Представительство его имело, по словам Троцкого, верхушечный и часто случайный характер. Эсеры господствовали на этом съезде безраздельно, притом в лице своего крайнего правого крыла. Тем не менее перед лицом помещичьего землевладения у этого съезда сложилась общая радикальная позиция: "переход всех земель в общее народное достояние, для уравнительного трудового пользования, без всякого выкупа". Однако никаких шагов для реализации этой резолюции не последовало. Временное правительство князя Львова не соглашалось налагать руку на помещичьи земли. После месяца заседаний крестьянский съезд выбрал, в качестве постоянного учреждения, Исполнительный комитет в составе «двух сотен кряжистых сельских мелких буржуа и народников профессорского или торгашеского типа», прикрыв эту компанию сверху декоративными фигурами Брешковской, Чайковского, Веры Фигнер и Керенского. Председателем выбран был эсер Авксентьев. Отныне наиболее важные вопросы рассматривались на объединенных заседаниях двух исполнительных комитетов: рабоче-солдатского и крестьянского. Это сочетание означало чрезвычайное укрепление правого крыла, непосредственно смыкавшегося с кадетами.
РАЗНОГЛАСИЯ В ПАРТИИ ЭСЕРОВ. На III съезде ПСР (партии социалистов-революционеров), который проходил в Москве с 25 мая по 4 июня, эсеры торжественно осудили всякие самочинные захваты земли. Крестьяне должны были ждать Учредительного собрания. Но эта резолюция оказалась бессильной не только приостановить, но и ослабить аграрное движение. Дело чрезвычайно осложнялось еще тем, что в самой эсеровской партии было немалое количество элементов, действительно готовых идти с мужиками против помещиков до конца, причем эти левые эсеры, не решавшиеся еще открыто порвать с партией, помогали мужикам обходить законы или по-своему истолковывать их. В Казанской губернии, где крестьянское движение приняло особенно бурный размах, левые эсеры самоопределились раньше, чем в других местах. Во главе их стоял Калегаев
БОЛЬШЕВИСТСКАЯ АГИТАЦИЯ. С первого дня приезда в Петроград Ленин внушал партии, что ставить перед собой задачу низвержения Временного правительства большевики смогут только после завоевания большинства в советах. В апрельские дни Ленин решительно выступил против тех большевиков, которые выдвинули лозунг "Долой Временное правительство" как задачу дня.
В создавшихся условиях очень важно было наладить выпуск агитационной литературы. В апреле городская конференция партии призвала рабочих Петрограда собрать в три дня недостававшие 75 тысяч рублей на покупку типографии. Эта сумма, пишет Троцкий, была покрыта с избытком, и партия приобрела, наконец, собственную типографию.
Влияние большевиков, первоначально минимальное, в мае начинает быстро расти. Вооруженные ленинской программой, они развернули бешеную агитацию. Возможности для этого у них были как никогда велики. Их противники, отмечая этот процесс, с большим или меньшим основанием объясняли его тайной германской помощью. Якобы, немцы не только позволили Ленину вернуться в Россию, но и в дальнейшем оказывали его партии через разные каналы существенную финансовую поддержку. (Подсчитано, что уже в июле 1917 г. партия выпускала 41 газету с ежедневным тиражом 320 тыс. экземпляров, одна только «Правда» издавалась тиражом в 90 тыс. экземпляров; это не считая огромного количества листовок и прокламаций; в собственности ЦК в Петрограде находилась типография, за которую было уплачено 260 тыс. рублей.) И будто бы только благодаря этому всего за семь месяцев большевики сумели «раскачать» общество, подрезать жилы власти, разложить армию и дискредитировать в глазах населения все демократические партии. Но подобные толкования упрощали ситуацию. Существовало немало объективных обстоятельств, которые позволяли большевикам постоянно наращивать свое влияние в массах.
ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС. Продовольственное положение городов становилось все более тяжким. Аграрное движение успело создать свои очаги в 43 губерниях. Поток хлеба в армию и города угрожающе сокращался. В наиболее плодородных районах страны имелись еще, правда, десятки и сотни миллионов пудов избыточного хлеба. Но закупочные операции по твердым ценам давали крайне недостаточные результаты; да и заготовленный хлеб трудно было доставить в центры из-за расстройства транспорта. С осени 1916 года на фронт доставлялось в среднем около половины положенных продовольственных грузов. На долю Петрограда, Москвы и других промышленных центров приходилось не более 10% того, что было необходимо. Запасов почти не было. Жизненный уровень городских масс колебался между недоеданием и голодом.
ПОЛОЖЕНИЕ В ПРОМЫШЛЕННОСТИ. РОСТ ВЛИЯНИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. Механизм рынка, сломленный войной, не был заменен государственным регулированием. Грозные симптомы экономического развала обнаруживались на каждом шагу. Упадок производительности заводов вызывался помимо расстройства транспорта изношенностью оборудования, недостатком сырья и вспомогательных материалов, текучестью людского состава, неправильным финансированием, наконец, всеобщей неуверенностью.
В течение марта и апреля было закрыто 129 мелких предприятий с 9 тысячами рабочих; в течение мая – 108 предприятий с таким же числом рабочих; в июне закрывается уже 125 предприятий с 38 тысячами рабочих; в июле 206 предприятий выбрасывают на улицы 48 тысяч рабочих. Локаут развертывался в геометрической прогрессии. Но это было только начало. Текстильная Москва тронулась за Петроградом, провинция – за Москвой. Предприниматели ссылались на отсутствие топлива, сырья, вспомогательных материалов, кредитов. Заводские комитеты вмешивались в дело и во многих случаях с совершенной неоспоримостью устанавливали злонамеренное расстройство производства с целью нажима на рабочих. Это влекло за собой быструю радикализацию пролетариата (особенно столичного), который все больше поворачивался в сторону большевиков. Рост стачек и вообще классовой борьбы почти автоматически повышал их влияние.
Фабрично-заводские комитеты, ведшие борьбу за жизнь своих заводов с саботажем администрации и владельцев, перешли на сторону большевиков гораздо раньше, чем Совет. На конференции фабрично-заводских комитетов Петрограда и его окрестностей, в начале июня, 335 голосов из 421 высказалось за большевистскую резолюцию. Этот факт прошел совершенно незамеченным большой печатью. Между тем он означал, что в основных вопросах экономической жизни петроградский пролетариат, еще не успев порвать с эсерами и меньшевиками, фактически перешел на сторону большевиков.
Путиловский завод, со своими 40 тысячами рабочих, казался в первые месяцы революции крепостью эсеров. Но гарнизон ее, пишет Троцкий, не долго защищался от большевиков. Во главе наступающих чаще всего можно было видеть Володарского. В прошлом портной, еврей, проведший ряд лет в Америке и хорошо овладевший английским языком, Володарский был прекрасным массовым оратором, логичным, находчивым и дерзким. Американские интонации придавали своеобразную выразительность его звонкому голосу, отчетливо звучащему на многотысячных собраниях. "С момента его появления в Нарвском районе, – вспоминал рабочий Миничев, – на Путиловском заводе почва под ногами господ эсеров начала колебаться, и в течение каких-нибудь двух месяцев путиловские рабочие пошли за большевиками".
Все частичные перевыборы в советы приносили победу большевикам. К 1 июня в Московском Совете было уже 206 большевиков против 172 меньшевиков и 110 эсеров. Те же сдвиги происходили и в провинции, только медленнее. Число членов партии непрерывно росло. В конце апреля петроградская организация насчитывала около 15 тысяч членов, к концу июня – свыше 32 тысяч.
Рабочая секция Петроградского Совета имела в это время уже большевистское большинство. Но на объединенных заседаниях обеих секций большевиков подавляли солдатские делегаты. "Правда" все настойчивее требовала общих перевыборов: "500 тысяч петроградских рабочих имеют в Совете раза в четыре меньше делегатов, чем 150 тысяч петроградского гарнизона".
Первоначальное решение Исполнительного комитета о вооружении 10% рабочих не выполнялось. Но рабочим все же удавалось частично вооружаться, причем в ряды милиции попадали наиболее активные элементы. Руководство рабочей милицией сосредоточивалось в руках завкомов, а руководство завкомами переходило все больше в руки большевиков.
ПРОТИВОРЕЧИЯ ПРОЦЕССА БОЛЬШЕВИЗАЦИИ. Оценивая в целом ситуацию мая – июня, Троцкий отмечает неравномерность революционного процесса и революционного размежевания. Советы отставали от заводских комитетов. Заводские комитеты отставали от масс. Солдаты отставали от рабочих. Еще в большей мере провинция отставала от столицы. Отставала от революционной динамики и партия, т. е. та организация, которая меньше всего имеет право отставать, особенно во время революции. В таких рабочих центрах, как Екатеринбург, Пермь, Тула, Нижний Новгород, Сормово, Коломна, Юзовка, большевики отделились от меньшевиков только в конце мая. В Одессе, Николаеве, Елизаветграде, Полтаве и в других пунктах Украины большевики еще в середине июня не имели самостоятельных организаций. В Баку, Златоусте, Бежецке, Костроме большевики окончательно отделились от меньшевиков только к концу июня. Такова неизбежная динамика революционного процесса, замечает Троцкий, порождающая тысячи противоречий, чтобы затем, как бы случайно, мимоходом, играя, преодолеть их и тут же породить новые.
В армейских частях рост влияния большевиков был медленнее. Хотя и здесь имелись исключения. Так уже 17 мая представители 8 латышских полков почти единогласно присоединились к большевистскому лозунгу "Вся власть советам".
В то время как большевики неудержимо овладевали заводами, фабриками и полками, выборы в демократические думы давали огромный и как бы растущий перевес соглашателям. Таково было одно из наиболее острых и загадочных противоречий революции. Правда, дума Выборгского района, чисто пролетарского, гордилась своим большевистским большинством. Но это было исключение. На городских выборах в Москве, в июне, эсеры собрали больше 60% голосов. Эта цифра поразила их самих: они не могли не чувствовать, что влияние их быстро идет к уклону.
8. Первый Всероссийский съезд Советов и демонстрация 18 июня
ОТКРЫТИЕ СЪЕЗДА. ВОПРОС О КОАЛИЦИИ. Июнь начался Всероссийским съездом советов, который имел своей задачей создать политическое прикрытие для наступления на фронте. Съезд открылся 3 июня в Петрограде в здании кадетского корпуса. Всего на съезде было 820 делегатов с решающим голосом и 268 с совещательным. Они представляли 305 местных советов, 53 районных и областных, организации фронта, тыловые учреждения армии и некоторые крестьянские организации. Правом на решающий голос пользовались советы, объединяющие не меньше 25 тысяч человек. Советы, объединяющие от 10 до 25 тысяч, пользовались совещательным голосом. На основании этих норм, которые вряд ли, впрочем, строго соблюдались, можно предположить, что за съездом стояло свыше 20 миллионов человек. Из 777 делегатов, давших сведения о своей партийной принадлежности, эсеров было 285, меньшевиков – 248, большевиков – 105; далее следовали менее значительные группы. Левое крыло, т. е. большевики вместе с примыкающими к ним интернационалистами, составляло менее 1/5 делегатов.
Однако, несмотря на столь прочное правительственное большинство, съезд, по воспоминаниям Троцкого, проходил в атмосфере тревоги и неуверенности. Патриотизм отсырел и давал лишь ленивые вспышки. Было ясно, что массы недовольны и что большевики в стране, особенно в столице, неизмеримо сильнее, чем на съезде. Прежде всего рассматривался вопрос о вхождении левых во Временное правительство. "В этот критический момент, – заявил Церетели, – ни одна общественная сила не должна сбрасываться с весов до тех пор, пока ее можно использовать для народного дела". Таково было обоснование коалиции с буржуазией. Коалиция была одобрена большинством в 543 голоса против 126 при 52 воздержавшихся. Вслед затем съезд отказался провести декрет о 8-часовом рабочем дне. Церетели объяснял это решение «трудностью согласования интересов различных слоев населения». На съезде был избран Центральный исполнительный комитет (ЦИК) в количестве 320 человек. Абсолютное большинство в нем имели меньшевики и эсеры.
С открытием съезда связан эпизод, получивший позже широкую известность. Выступая 4 июня, Церетели в своей речи сказал мимоходом: "В России в настоящий момент нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть". В это время с места раздался возглас: "Есть!" «Ленин, - замечает Троцкий, — не любил прерывать ораторов и не любил, когда прерывали его. Только серьезные соображения могли побудить его отказаться на этот раз от своей обычной сдержанности». В речи на том же заседании Ленин разъяснил свой возглас: "Гражданин министр почт и телеграфов (Церетели) ... говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю – есть; ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком (аплодисменты и смех). Вы можете смеяться сколько угодно, но если гражданин-министр поставит нас перед этим вопросом... то он получит надлежащий ответ".
ДЕМОНСТРАЦИЯ 18 ИЮНЯ. Мысль о том, пишет Троцкий, чтобы свести петроградских рабочих и солдат на очную ставку со съездом, навязывалась всей обстановкой. Особенно бурлил гарнизон, опасавшийся, что в связи с наступлением его раздергают по частям и расшвыряют по фронтам. К этому присоединилось острое недовольство "Декларацией прав солдата" (обнародованная 11 мая приказом военного министра Керенского), которая делала большой шаг назад по сравнению с "приказом № 1" и с фактически установившимся режимом в армии. Инициатива демонстрации исходила от Военной организации большевиков.
Споры о том, проводить или не проводить демонстрацию, носили острый характер. Володарский не был уверен, выйдут ли на улицу рабочие. Были опасения и насчет характера, какой примет демонстрация. Представители Военной организации утверждали, что солдаты, опасаясь нападения и расправы, без оружия не выступят. "Во что выльется эта демонстрация?" – спрашивал осторожный Томский и требовал дополнительного обсуждения. Сталин считал, что "брожение среди солдат – факт; среди рабочих такого определенного настроения нет", но находил все же, что необходимо дать правительству отпор. Калинин, всегда более склонный уклониться от боя, чем принять его, высказался решительно против демонстрации, ссылаясь на отсутствие яркого повода, особенно у рабочих: "Демонстрация будет только надуманная". 8 июня на совещании с представителями районов после ряда предварительных голосований 131 рука поднялась в конце концов за демонстрацию, против 6 при 22 воздержавшихся. Демонстрация была назначена на 10 июня.
К решению организовать демонстрацию присоединился Центральный совет фабрично-заводских комитетов. "Под давлением Троцкого против возражавшего Луначарского, – пишет Югов, – комитет межрайонцев решил присоединиться к демонстрации". Манифестация должна была поднять знамя власти советов. Боевой лозунг гласил: "Долой десять министров-капиталистов". Это было наиболее простое выражение требования разрыва коалиции с буржуазией. Шествие должно было направляться к кадетскому корпусу, где помещался съезд. Этим подчеркивалось, что дело идет не о низвержении правительства, а о давлении на советских вождей.
Подготовительная работа велась до последнего момента втайне, чтобы не дать эсерам и меньшевикам возможности начать контрагитацию. Но в конце концов слухи о готовящемся шествии дошли до вождей Совета. Бюро Исполнительного комитета немедленно предъявило большевикам требование: отменить демонстрацию. Центральный Комитет большевиков отказался выполнить требование, но решил еще резче подчеркнуть мирный характер мероприятия. В рабочих кварталах 9 июня была расклеена прокламация большевиков: "Мы – свободные граждане, мы имеем право протестовать, и мы должны воспользоваться этим своим правом, пока не поздно. Право мирной демонстрации остается за нами".
Съезд вынес постановление, запрещающее на три дня всякие демонстрации. Несколько сот делегатов были сгруппированы десятками и направлены в рабочие кварталы и в казармы для предотвращения демонстрации. Исполнительный комитет крестьянских депутатов присоединился к этой экспедиции, выделив для нее со своей стороны 70 человек. Петроградские массы, во всяком случае, не оставили у делегатов никаких сомнений насчет того, кто может отныне назначить демонстрацию и отменить ее. Рабочие Путиловского завода согласились расклеить воззвание съезда против демонстрации лишь после того, как убедились из "Правды", что оно не противоречит постановлению большевиков. Первый пулеметный полк, игравший в гарнизоне первую скрипку, как и Путиловский завод – в рабочей среде, вынес, после докладов Чхеидзе и Авксентьева, председателей двух исполнительных комитетов, следующую резолюцию: "В согласии с ЦК большевиков и Военной организацией, полк откладывает свое выступление..." Массы подчинились решению большевиков. Но подчинение происходило отнюдь не без протестов и даже возмущения. На некоторых предприятиях выносились резолюции порицания Центральному Комитету.
На том же заседании съезда, которое судило большевиков в их отсутствие, представитель меньшевиков неожиданно предложил назначить на ближайшее воскресенье, 18 июня, в Петрограде и в важнейших городах манифестацию рабочих и солдат, чтобы показать врагам единство и силу демократии. Предложение было принято, хотя и не без недоумения.
Ночная очная ставка с рабочими и солдатами вообще произвела некоторую встряску на советской верхушке: так, вразрез с тем, что предполагалось в начале съезда, спешно издано было, от имени правительства, постановление об упразднении Государственной думы и о созыве Учредительного собрания на 30 сентября. (В это же приблизительно время, в середине июня, правительство назначило выборы в Учредительное собрание на 17 сентября). Лозунги демонстрации выбраны были с таким расчетом, чтобы не вызывать раздражения масс: "Всеобщий мир", "Скорейший созыв Учредительного собрания", "Демократическая республика".
Советские делегаты, вторично объезжавшие рабочие кварталы и казармы, делали накануне демонстрации вполне обнадеживающие доклады в Исполнительном комитете. Церетели, которому эти сообщения вернули равновесие и склонность к самодовольным поучениям, обратился к большевикам: "Вот теперь перед нами открытый и честный смотр революционных сил... Теперь мы все увидим, за кем идет большинство: за вами или за нами". Большевики приняли вызов еще прежде, чем он был так неосторожно формулирован. "Мы пойдем на демонстрацию 18 числа, – писала "Правда", – для того, чтобы бороться за те цели, которые мы хотели демонстрировать 10 числа".
В шествии участвовало около 400 тысяч человек, т. е. значительно меньше, чем на похоронах после победы револоции: на этой советской демонстрации отсутствовала не только буржуазия, с которой советы состояли в коалиции, но и радикальная интеллигенция, занимавшая такое видное место в прежних парадах демократии. Шли почти только заводы и казармы.
Делегаты съезда, собравшиеся на Марсовом поле, читали и считали плакаты. Первые большевистские лозунги были встречены полушутливо. Ведь Церетели накануне так уверенно бросал свой вызов. Но те же лозунги повторялись снова и снова: "Долой 10 министров-капиталистов", "Долой наступление", "Вся власть советам". Улыбка иронии застывала на лицах и затем медленно сползала с них. Большевистские знамена плыли без конца. Делегаты бросили неблагодарные подсчеты. Победа большевиков была слишком очевидна.
Плакаты в честь Временного правительства вынесли лишь три небольшие группы: кружок Плеханова, казачья часть и кучка еврейской интеллигенции, примыкавшей к Бунду. "Во время этой демонстрации, – писал Плеханов, – я стоял на Марсовом поле, рядом с Чхеидзе. По его лицу я видел, что он нисколько не обманывал себя насчет того, какое значение имело поразительное обилие плакатов, требовавших низвержения капиталистических министров. Значение это, как нарочно подчеркнуто было поистине начальническими приказаниями, с которыми обращались к нему некоторые представители ленинцев, проходивших мимо нас настоящими именинниками". "Судя по плакатам и лозунгам манифестантов, – писала газета Горького, – воскресная демонстрация обнаружила полное торжество большевизма в среде петербургского пролетариата".
Демонстрация 18 июня произвела огромное впечатление на самих ее участников. Массы увидели, что большевизм стал силой, и колеблющиеся потянулись к нему. В Москве, Киеве, Харькове, Екатеринославе и во многих других провинциальных городах демонстрации обнаружили огромный рост влияния большевиков. Везде выдвигались одни и те же лозунги, и они били в самое сердце февральского режима.
Чтобы компенсировать впечатление от демонстрации 19 июня на Невском прошли патриотические манифестации под руководством кадетов и с портретами Керенского. Но они далеко не имели размаха предшествующего дня.
9. Летнее поражение на фронте
Исполняя данное союзником обещание, Временное правительство стало готовить армию к активизации боевых действий, фактически прекратившихся после революции. Уже 11 мая Керенский выехал на фронт, открывая агитационную кампанию в пользу наступления. 22 мая уволен был осторожный генерал Алексеев и заменен, в качестве верховного главнокомандующего, более гибким и предприимчивым генералом Брусиловым. Однако на фронте эта политика не имела поддержки. В течение всего мая донесения командного состава, снизу доверху, варьировали одну и ту же мысль: "Отношение к наступлению в общем отрицательное, особенно в пехоте". Иногда прибавляли: "Несколько лучше в кавалерии и довольно бодрое в артиллерии". 4 июня, менее чем за две недели до начала наступления, начальник штаба ставки доносил: "Северный фронт еще находится в состоянии брожения, братание продолжается, отношение к наступлению в пехоте отрицательное... На Западном фронте положение неопределенное. На Юго-Западном отмечается некоторое улучшение настроения... На Румынском особого улучшения не наблюдается, пехота наступать не желает".
Наступление, обещанное ставкой союзникам на раннюю весну, откладывалось с недели на неделю. Но теперь Антанта решительно не соглашалась на дальнейшие отсрочки. 16 июня в приказе по армии и флоту Керенский, со ссылкою на верховного главнокомандующего, "обвеянного победами вождя", доказывал необходимость "немедленного и решительного удара" и заканчивал словами: "Приказываю вам – вперед!" Главный удар предполагалось, согласно давно выработанному плану, нанести силами Юго-Западного фронта в направлении на Львов; на Северный и Западный фронты ложились задачи вспомогательного характера. Наступление должно было начаться одновременно на всех фронтах.
Никакого воодушевления в войсках этот приказ, впрочем, не вызвал. Командный состав почти сплошь считал, что наступление, безнадежное в военном отношении, вызывается исключительно политическим расчетом. Деникин после объезда своего фронта доложил Брусилову: "Ни в какой успех наступления не верю". Действительно, вскоре выяснилось, что одновременное выступление невозможно. Решили поднимать фронты один за другим, начиная со второстепенных. Но и это оказалось неосуществимым. "Тогда верховное командование, – говорит Деникин, – решило отказаться от всякой стратегической планомерности и вынуждено было предоставить фронтам начинать операцию по мере готовности". Наступление началось: 16 июня – на Юго-Западном фронте; 7 июля – на Западном; 8-го – на Северном; 9 июля – на Румынском. Выступление последних трех фронтов, в сущности, фиктивное, совпало уже с началом крушения основного, т. е. Юго-Западного фронта.
Неприятель сперва оказался крайне слаб и отходил, не принимая боя, которого, впрочем, наступающие и не могли бы дать. Но неприятель не рассыпался, а перегруппировывался и сосредоточивался. Продвинувшись на два-три десятка километров вглубь, русские солдаты открывали картину, достаточно знакомую им по опыту предшествующих лет: неприятель ждал их на новых, укрепленных позициях. Тут-то и обнаруживалось, что если солдаты еще соглашались дать толчок в пользу мира, то они вовсе не хотели войны. Втянутые в нее сочетанием насилия, морального давления и, главное, обманом, они с тем большим возмущением повернули назад. "После невиданной со стороны русских, по своей мощности и силе, артиллерийской подготовки, – говорит русский историк мировой войны генерал Зайончковский, – войска заняли почти без потерь неприятельскую позицию и не захотели идти дальше. Началось сплошное дезертирство и уход с позиций целых частей".
6 июля австрийцы перешли в контрнаступление и прорвали русский фронт на протяжении 12 верст в ширину и 10 в глубину. К концу июля он откатился на линию Броды – Збараж – река Збруч. Русские потеряли около 130 тыс. убитыми, ранеными и пленными. 9 июля комитеты и комиссары 11-й армии телеграфировали правительству: "Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие... В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу – на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом".
10. Июльский кризис
ОТСТАВКА МИНИСТРОВ-КАДЕТОВ. НАЧАЛО КРИЗИСА. Провал июньского наступления чрезвычайно ускорило политическую эволюцию армии. Популярность большевиков, единственной партии, заранее поднявшей голос против наступления, стала чрезвычайно быстро расти. Котлом кипел не только Кронштадт, пишет Троцкий, но и весь Балтийский флот, базировавшийся в Гельсингфорсе. Большим влиянием среди моряков пользовался Антонов-Овсеенко, еще в качестве юного офицера участвовавший в севастопольском восстании 1905 года, меньшевик в годы реакции, эмигрант-интернационалист в годы войны, примкнувший после возвращения из эмиграции к большевикам. Политически шаткий, но лично мужественный, импульсивный и беспорядочный, но способный к инициативе и импровизации, Антонов-Овсеенко занял в дальнейших событиях революции далеко не последнее место.
Солдаты также были охвачены революционным брожением. Собрания в казармах принимали все более грозовой характер. Во главе петроградского гарнизона стояли пулеметчики, которые и открыли шлюзы июльскому потоку.
Город чувствовал себя накануне какого-то взрыва. И выступление действительно разразилось. Толчок ему дали сверху, из правящих сфер. 2 июля четыре министра-кадета, взорвав коалицию, вышли из состава правительства. В качестве повода они выбрали неприемлемый для их великодержавных претензий компромисс, который их соглашательские коллеги заключили с Украиной. (Они протестовали против опубликованной декларации Временного правительства, в которой говорилось о признании им Генерального секретариата как высшего распорядительного органа Украины, а также о том, что правительство благосклонно отнесётся к разработке Украинской радой проекта национально-политического статута Украины). Выбор момента подсказан был провалом наступления, пока еще не признанным официально, но уже не составлявшим сомнения для посвященных. Либералы сочли своевременным оставить своих левых союзников лицом к лицу с поражением и с большевиками.
Слух об отставке кадетов немедленно распространился по столице и политически обобщил все текущие конфликты. Солдаты и рабочие считали, что от разрешения вопроса о том, кто будет дальше править страной, буржуазия или их собственные советы, зависят все другие вопросы: и о заработной плате, и о цене на хлеб, и о том, придется ли погибать на фронте неведомо за что.
ПОДГОТОВКА ВЫСТУПЛЕНИЯ. 3 июля с утра несколько тысяч пулеметчиков, сорвав собрание ротных и полкового комитетов своего полка, выбрали собственного председателя и потребовали немедленного обсуждения вопроса о вооруженном выступлении. Митинг сразу принял бурное течение. Вопрос о фронте пересекся с кризисом власти. Председатель собрания, большевик Головин, пробовал тормозить, предлагая сговориться предварительно с другими частями и Военной организацией. Но каждый намек на оттяжку выводил солдат из себя.
Военная организация большевиков, которую известили о том, что на митинге у пулеметчиков царит температура кипения, посылала к ним своих агитаторов одного за другим. Прибыл вскоре и сам Невский, почитаемый солдатами руководитель Военной организации. Его как будто послушались. Но настроения тянувшегося без конца митинга менялись, как и его состав. "Для нас было величайшей неожиданностью, – рассказывает Подвойский, другой руководитель Военной организации, – когда в 7 часов вечера прискакал верховой известить, что... пулеметчики вновь постановили выступить". Вместо старого полкового комитета они избрали Временный революционный комитет, по два человека от роты, под председательством прапорщика Семашко. Специально выделенные делегаты уже объезжали полки и заводы с призывом о поддержке.
Следственные материалы такими словами характеризовали позже действия прапорщика Семашко, одного из главных руководителей полка: "...требовал с заводов автомобили, вооружал их пулеметами, рассылал их к Таврическому дворцу и другим местам, указывая маршруты, лично вывел полк из казармы в город, ездил в запасный батальон Московского полка с целью склонить его к выступлению, что и достиг, обещал солдатам Пулеметного полка поддержку полков Военной организации, поддерживал постоянную связь с этой организацией, пребывающей в доме Кшесинской, и лидером большевиков, Лениным, высылал караулы для охраны Военной организации". Ссылка на Ленина, замечает Троцкий, здесь сделана для полноты картины: Ленина ни в этот день, ни в предшествующие не было в Петрограде: с 29 июня он, по нездоровью, находился на даче в Финляндии.
Не имевшим оружия солдатам выдавали винтовки, некоторым – бомбы, на каждый грузовик, доставлявшийся с заводов, ставили по три пулемета с прислугой. Полк должен был выступить на улицу в боевом порядке.
Рабочий завода "Рено" рассказывает: "После обеда к нам прибежало несколько пулеметчиков с просьбой дать им грузовые автомобили. Несмотря на протест нашего коллектива (большевиков), пришлось автомобили дать... Срочно нагрузили они на грузовики "максимы" (пулеметы) и покатили на Невский. Тут уж наших рабочих больше удержать не удалось... Все, в чем работали, прямо в передниках, от станков, вышли на двор". Протесты заводских большевиков, признает Троцкий, не всегда имели настойчивый характер. Наиболее долгая борьба шла за Путиловский завод. Около 2 часов дня прошел по цехам слух, что прибыла делегация от пулеметной команды и созывает митинг. Тысяч десять рабочих собралось у конторы. Под крики одобрения пулеметчики рассказали, что им дан приказ отправиться 4 июля на фронт, но они решили "ехать не на германский фронт, против германского пролетариата, а против своих министров-капиталистов". Настроение поднялось. "Двинем, двинем", – закричали рабочие. Секретарь завкома, большевик, возражал, предлагая запросить партию. Тем временем группа рабочих и солдат принесла весть, что Выборгская сторона уже двинулась к Таврическому дворцу. Дальше сдерживать стало невозможно. Решено было идти. Путиловский рабочий Ефимов забежал в районный комитет партии, чтобы справиться: "Что будем делать?" Ему ответили: "Выступать не будем, но оставить рабочих на произвол судьбы не можем, поэтому идем с ними вместе". В этот момент появился член районного комитета Чудин с вестью, что во всех районах рабочие выступают, придется партийным "поддерживать порядок". Так большевики, пишет Троцкий, захватывались движением и втягивались в него, подыскивая оправдание своим действиям, шедшим вразрез с официальным решением партии.
КОЛЕБАНИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. Руководство большевиков находилось в особняке Кшесинской, где проходила их общегородская конференция. В 3 часа пополудни 3 июля в особняк прибыли два делегата от пулеметчиков с сообщением, что их полк решил выступать. Никто не ожидал, и никто не хотел этого. Томский заявил: "Выступившие полки поступили не по-товарищески, не пригласив на обсуждение вопроса о выступлении комитет нашей партии. Центральный Комитет предлагает конференции: во-первых, выпустить воззвание, чтобы удержать массы, во-вторых, выработать обращение к Исполнительному комитету – взять власть в свои руки. Говорить сейчас о выступлении без желания новой революции нельзя". Томский, старый рабочий-большевик, запечатлевший свою верность партии годами каторги, известный впоследствии руководитель профессиональных союзов, был по характеру вообще более склонен удерживать от выступлений, чем призывать к ним. Но на этот раз, пишет Троцкий, он только развивал мысль Ленина: "говорить сейчас о выступлении без желания новой революции нельзя".
Подавляющее большинство конференции было солидарно с Томским: надо во что бы то ни стало оттянуть развязку! Наступление на фронте держало в напряжении всю страну. Неудача его была предрешена, как и готовность правительства свалить ответственность за поражение на большевиков. Разумнее было не вмешиваться в ход событий, дабы соглашатели сами окончательно себя скомпрометировали. Володарский ответил пулеметчикам от имени конференции в том смысле, что полк должен подчиниться решению партии. Пулеметчики с протестом ушли. В 4 часа Центральный Комитет подтвердил решение конференции. Члены его разошлись по районам и заводам, чтобы удержать массы от выступления. Соответственное воззвание было послано в "Правду" для напечатания на первой странице на следующее утро. Сталину поручили довести о решении партии до сведения объединенного заседания исполнительных комитетов.
Между тем события развивались (если верить воспоминаниям Троцкого и других вождей партии) совсем не так, как хотелось бы большевикам. Около 8 часов вечера Пулеметный полк и за ним Московский подошли ко дворцу Кшесинской. Популярные большевики Невский, Лашевич, Подвойский пытались с балкона повернуть полки домой. Им отвечали снизу: долой! Таких криков большевистский балкон от солдат еще не слышал, и это было тревожным признаком. За спиною полков показались заводы: "Вся власть советам!" "Долой 10 министров-капиталистов!" Это были знамена 18 июня. Но теперь они были окружены штыками.
В этой ситуации члены петроградского комитета вместе с делегатами конференции и представителями полков и заводов постановили: перерешить вопрос, прекратить бесплодные одергивания, направить развернувшееся движение на то, чтобы правительственный кризис разрешился в интересах народа; с этой целью призвать солдат и рабочих идти мирно к Таврическому дворцу, избрать делегатов и через них предъявить свои требования Исполнительному комитету. Наличные члены Центрального Комитета санкционировали изменение тактики. Новое решение, возвещенное с балкона, было встречено приветственными кликами и марсельезой. Движение таким образом оказалось легализовано партией: пулеметчики могли вздохнуть с облегчением. Часть полка тут же вступила в Петропавловскую крепость, чтобы воздействовать на ее гарнизон и, в случае надобности, оградить от удара дворец Кшесинской, который был отделен от крепости узким Кронверкским проливом.
ВООРУЖЕННАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ 3 ИЮЛЯ. Промышленная жизнь столицы, пишет Троцкий, к семи часам вечера совершенно прекратилась. Завод за заводом поднимался, выстраивался, снаряжались отряды Красной гвардии. Сампсониевский проспект, главная артерия Выборгской стороны, был забит народом. Вправо и влево от него – сплошные колонны рабочих. Посредине проспекта проходил Пулеметный полк, позвоночный столб шествия. Во главе каждой роты – грузовые автомобили с "максимами". За Пулеметным полком шли рабочие; в арьергарде, прикрывая манифестацию, части Московского полка. Над каждым отрядом развивалось знамя: "Вся власть советам". К 9 часам уже семь полков двигались к Таврическому дворцу. По пути присоединялись колонны заводов и новые воинские части. Движение Пулеметного полка обнаружило огромную заразительную силу.
"Известия" рисовали такую схему событий 3 июля: "В 5 часов дня выступили вооруженными 1-й Пулеметный, часть Московского, часть гренадерского и часть Павловского полков. К ним присоединились толпы рабочих... К 8 часам вечера ко дворцу Кшесинской стали стекаться отдельные части полков в полном боевом вооружении, с красными знаменами и плакатами, требующими перехода власти к советам. С балкона раздаются речи... В 10 с половиной часов на площади у здания Таврического дворца идет митинг... Части выбрали депутацию во Всероссийский центральный исполнительный комитет, которая предъявила от них следующие требования: долой 10 буржуазных министров, вся власть Совету, прекратить наступление, конфискация типографий буржуазных газет, земля – государственная собственность, контроль над производством".
Головные отряды демонстрации вступили на Невский. Около полуночи вспоминал рабочий с завода "Вулкан", когда по Невскому проходил гренадерский полк, подле Публичной библиотеки откуда-то была открыта стрельба, продолжавшаяся несколько минут. Вспыхнула паника. Рабочие стали рассыпаться по боковым улицам.
ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ИСПОЛКОМА. Правительство и Исполком Совета решили не поддаваться давлению, а дать отпор «контрреволюционной вылазке» большевиков. За подписями Чхеидзе и других членов бюро Исполкома пошли в разные военные учреждения требования доставить к Таврическому дворцу броневые машины, 3-дюймовые орудия, снаряды. В то же время чуть не все полки получили приказание выслать вооруженные отряды для защиты дворца. Но на этом не остановились. Бюро поспешило в тот же день протелеграфировать на фронт, в ближайшую к столице 5-ю армию, предписание "выслать в Петроград дивизию кавалерии, бригаду пехоты и броневики". Меньшевик Войтинский, на которого возложена была забота о безопасности Исполнительного комитета, позже вспоминал: "В первый день демонстрации в нашем распоряжении было только 100 человек – больше сил у нас не было. Мы разослали комиссаров по всем полкам с просьбой дать нам солдат для несения караула... Но каждый полк озирался на другой, – как тот поступит. Нужно было во что бы то ни стало прекратить это безобразие, и мы вызвали с фронта войска".
Весть о том, что к Таврическому дворцу подошли вооруженные рабочие и пулеметчики, вызвала в зале, где шло заседание, величайшее возбуждение. На трибуну поднялся Каменев. "Мы не призывали к выступлению, – заявил он от имени большевиков, – но народные массы сами вышли на улицу... А раз массы вышли – наше место среди них... Наша задача теперь в том, чтобы придать движению организованный характер". Каменев закончил предложением выбрать комиссию в составе 25 человек для руководства движением. Троцкий поддержал это предложение. Но Чхеидзе не доверял большевистской комиссии и настаивал на передаче вопроса в Исполнительный комитет. Прения приняли бурный характер. Окончательно убедившись, что они вместе составляют не больше трети собрания, меньшевики и эсеры покинули зал.
В отсутствие оппозиции 276 голосами была принята резолюция, призывающая Центральный исполнительный комитет взять в свои руки власть. Тут же были произведены выборы пятнадцати членов комиссии: десять мест оставили для меньшинства; но они так и остались незанятыми. Факт избрания большевистской комиссии означал для друзей и врагов, что рабочая секция Петроградского Совета стала отныне базой большевизма. И это при том, что в апреле влияние большевиков распространялось примерно на треть петроградских рабочих; в Совете они занимали в те дни совсем ничтожный сектор. Теперь, в начале июля, большевики дали рабочей секции около 2/3 делегатов: их влияние в массах стало решающим.
Незадолго до полуночи снова открылось объединенное заседание исполнительных комитетов. В конце концов собрание еще раз подтвердило всеми голосами против 11, что вооруженное выступление является ударом в спину революционной армии и прочее. Заседание закрылось в 5 часов утра 4 июля.
БОЛЬШЕВИКИ СТАНОВЯТСЯ ВО ГЛАВЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ. Массы демонстрантов постепенно рассасывались по своим районам. Вооруженные автомобили разъезжали всю ночь, связывая между собою полки, заводы, районные центры.
Ночное заседание большевиков и межрайонцев, происходившее в Таврическом дворце, параллельно с заседанием исполнительных комитетов, тоже подводило итоги истекшему дню и пыталось предрешить, что несет завтрашний. Поздней ночью, на исходе третьего часа, к Таврическому дворцу подтянулся Путиловский завод, 30-тысячная масса, многие с женами и детьми. Их присутствие не могло не оказать своего влияния. Над совещанием большевистских лидеров и организаторов, пишет Троцкий, спорящих о завтрашнем дне, нависала тяжелая тень Путиловского завода, залегшего во дворе. Завтра путиловцы на работу не выйдут: да и какая возможна работа после ночного бдения? Зиновьева вызывали тем временем к телефону; из Кронштадта звонил Раскольников, чтобы сообщить: завтра с раннего утра гарнизон крепости двинется в Петроград, никто и ничто его не удержит. В результате было принято единодушное решение призвать завтра от имени партии массы на продолжение демонстрации.
Непосредственное руководство движением окончательно перешло с этого момента в руки Петроградского комитета партии, главной агитаторской силой которого был Володарский. Мобилизация гарнизона легла на Военную организацию. Во главе ее еще с марта поставлены были два старых большевика, которым организация во многом обязана была своим дальнейшим развитием: Подвойский (яркая и своеобразная фигура в рядах большевизма, с чертами русского революционера старого типа, из семинаристов, человек большой, хотя и недисциплинированной энергии, с творческой фантазией, которая, правда, легко переходила в прожектерство) и Невский (в прошлом приват-доцент, более прозаического склада, чем Подвойский, но не менее его преданный партии, совсем не организатор, который привлекал к себе солдат простотой, общительностью и внимательной мягкостью). Вокруг этих руководителей собралась группа ближайших помощников, солдат и молодых офицеров, из которых некоторым предстояло в дальнейшем сыграть немалую роль. В ночь на 4 июля Военная организация сразу выдвинулась на передний план. При Подвойском, который без труда завладел функциями командования, был создан импровизированный штаб. Во все части гарнизона рассылались краткие призывы и предписания. Чтобы охранять демонстрантов от нападений, у мостов, ведущих из окраин к центру, и на узловых пунктах важнейших артерий приказано было разместить броневые машины. Пулеметчики уже с ночи выставили собственный караул у Петропавловской крепости. По телефону и через нарочных были оповещены о завтрашней демонстрации гарнизоны Ораниенбаума, Петергофа, Красного Села и других ближайших к столице пунктов. Общее политическое руководство осталось в руках Центрального Комитета.
СОБЫТИЯ 4 ИЮЛЯ. Демонстранты собирались только к 11 часам утра. Воинские части выступили еще позже. Командующему войсками округа удалось выбросить против демонстрантов лишь мелкие отряды казаков и юнкеров. В течение дня они вызывали бессмысленные перестрелки и кровавые столкновения. Наибольший размах демонстрации придало появление на петроградской арене кронштадтских моряков. В двенадцатом часу дня на буксирах и пассажирских пароходах в устье Невы вошли около 10 тысяч вооруженных матросов, солдат и рабочих. Высадившись по обе стороны реки, они соединялись в процессию, с винтовками на ремнях, с оркестром музыки. За отрядами матросов и солдат выступали колонны рабочих Петроградского и Васильеостровского районов, вперемежку с дружинами Красной гвардии. По бокам ехали броневые автомобили. Над головами развивались бесчисленные знамена и плакаты.
«Маленький, худощавый, черный как смоль Свердлов, - рассказывает Троцкий, - один из коренных организаторов партии, введенный на апрельской конференции в Центральный Комитет стоял на балконе дворца Кшесинской и деловито, как всегда, отдавал сверху распоряжения своим могучим басом: "Голову шествия продвинуть вперед, стать плотнее, подтянуть задние ряды". Демонстрантов приветствовал с балкона Луначарский, всегда готовый заразиться настроениями окружающих, импонирующий своим видом и голосом, декламаторски красноречивый, не очень надежный, но часто незаменимый. Ему бурно аплодировали снизу. Но демонстрантам больше всего хотелось послушать самого Ленина – его в это утро вызвали из его временного финляндского убежища, – и матросы так настойчиво добивались своего, что, несмотря на нездоровье, Ленин не смог уклониться. Необузданной, чисто кронштадтской волной восторга встретили снизу появление вождя на балконе. Нетерпеливо и, как всегда, полусмущенно пережидая приветствия, Ленин начал прежде, чем голоса смолкли. Его речь, которую потом в течение недель на все лады трепала враждебная печать, состояла из нескольких простых фраз: привет демонстрантам; выражение уверенности в том, что лозунг "Вся власть советам" в конце концов победит; призыв к выдержке и стойкости. С новыми кликами манифестация развернулась под звуки оркестра».
На углу Невского и Литейного арьергард демонстрации был неожиданно обстрелян, несколько человек пострадало. Более жестокий обстрел последовал на углу Литейного и Пантелеймоновской улицы. Руководитель кронштадтцев Раскольников вспоминал, как остро ударила по демонстрантам "неизвестность: где враг? откуда, с какой стороны стреляют?". Матросы схватились за винтовки, началась беспорядочная стрельба во все стороны, несколько человек было убито и ранено. Лишь с большим трудом удалось восстановить подобие порядка. Шествие снова двинулось вперед под звуки музыки, но от праздничной приподнятости уже не осталось и следа.
Подобных кровавых стычек в тот день в разных частях города было немало. "...Когда демонстрирующие солдаты, – вспоминал позже Подвойский, – стали проходить Невским и прилегающими к нему кварталами, населенными по преимуществу буржуазией, стали появляться зловещие признаки столкновения: странные, неизвестно откуда и кем производимые выстрелы... Колоннами сначала овладело смущение, затем наименее твердые и выдержанные стали открывать беспорядочную стрельбу". В официальных "Известиях" меньшевик Канторович описывал обстрел одной из рабочих колонн следующими словами: "На Садовой улице шла 60-тысячная толпа рабочих многих заводов. Во время того как они проходили мимо церкви, раздался звон с колокольни, и, как бы по сигналу, с крыши домов началась стрельба, оружейная и пулеметная. Когда толпа рабочих бросилась на другую сторону улицы, то с крыш противоположной стороны также раздались выстрелы". На чердаках и крышах, где в феврале помещались с пулеметами "фараоны" Протопопова, действовали теперь члены офицерских организаций. Путем обстрела демонстрантов они не без успеха стремились сеять панику и вызывать столкновения воинских частей между собою. При обысках домов, из которых стреляли, находили пулеметные гнезда, а иногда и самих пулеметчиков.
Около 8 часов вечера, когда демонстрация была в полном разгаре, две казачьи сотни с легкими орудиями направились для охраны Таврического дворца. У Литейного моста казаки сблизились с компактными массами демонстрантов и напали на них. "Казаки действовали пачками патронов, – отмечал в своих записках рабочий Метелев, – рабочие и солдаты, рассыпавшись в прикрытиях или просто лежа под огнем на панелях, отвечали тем же". Огонь солдат заставляет казаков отступить. Пробившись на набережную Невы, они из орудий дали три залпа (выстрелы из пушек отмечены также "Известиями"), но, настигаемые ружейным огнем, отступили в сторону Таврического дворца. Встречная колонна рабочих оказала казакам решительный отпор. Бросая орудия, лошадей, винтовки, казаки рассеивались или прятались в подъездах буржуазных домов. Столкновение на Литейном (настоящее маленькое сражение!) было самым крупным военным эпизодом июльских дней. Было убито 7 казаков, ранено и контужено 19. Среди демонстрантов было убито 6, ранено около 20. Здесь и там валялись трупы лошадей. Это сражение создало в развитии демонстрации резкий перелом. Группы солдат из расстроенных полков стали действовать вразброд. "Присосавшиеся к ним темные элементы и провокаторы подбивали их на анархические действия", – пишет Подвойский. В поисках виновников стрельбы из домов группы матросов и солдат производили повальные обыски. Под предлогом обысков кое-где вспыхивали грабежи.
Демонстранты вновь осадили Таврический дворец и стали добиваться ответа на свои требования. К моменту прихода кронштадтцев какая-то группа вызвала к ним Чернова. Почувствовав настроение толпы, словоохотливый министр произнес на этот раз небольшую речь, скользнув по кризису власти и отозвавшись презрительно об ушедших из правительства кадетах: "скатертью дорога!" Его прерывали возгласами: "А почему же вы раньше этого не говорили?"
Столкновения, жертвы, безрезультатность борьбы и неосязаемость ее практической цели — все это исчерпало движение. Центральный Комитет большевиков постановил: призвать рабочих и солдат прекратить демонстрацию. Этот призыв, немедленно доведенный до сведения Исполнительного комитета, почти не встречал уже сопротивления в низах. Массы схлынули на окраины и не собирались завтра возобновлять борьбу. Они почувствовали, что с вопросом о власти советов дело обстоит гораздо сложнее, чем им казалось.
ЗИНОВЬЕВ. В агитации под стенами Таврического дворца, пишет Троцкий, как и вообще в агитационном вихре того периода, большое место занимал Зиновьев, оратор исключительной силы. Его высокий теноровый голос в первый момент удивлял, а затем подкупал своеобразной музыкальностью. Зиновьев был прирожденный агитатор. Он умел заражаться настроением массы, волноваться ее волнениями и находить для ее чувств и мыслей, может быть, несколько расплывчатое, но захватывающее выражение. Противники называли Зиновьева наибольшим демагогом среди большевиков. Этим они обычно отдавали дань наиболее сильной его черте, т. е. способности проникать в душу демоса и играть на ее струнах. Нельзя, однако, отрицать того, что, будучи только агитатором, не теоретиком, не революционным стратегом, Зиновьев, когда его не сдерживала внешняя дисциплина, легко соскальзывал на путь демагогии, уже не в обывательском, а в научном смысле этого слова, т. е. проявлял склонность жертвовать длительными интересами во имя успехов момента. Агитаторская чуткость Зиновьева делала его чрезвычайно ценным советником, поскольку дело касалось конъюнктурных политических оценок, но не глубже этого. На собраниях партии он умел убеждать, завоевывать, завораживать, когда являлся с готовой политической идеей, проверенной на массовых митингах и как бы насыщенной надеждами и ненавистью рабочих и солдат. Зиновьев способен был, с другой стороны, во враждебном собрании, даже в тогдашнем Исполнительном комитете, придавать самым крайним и взрывчатым мыслям обволакивающую, вкрадчивую форму, забираясь в головы тех, которые относились к нему с заранее готовым недоверием. Чтобы достигать таких неоценимых результатов, ему мало было одного лишь сознания своей правоты; ему необходима была успокоительная уверенность в том, что политическая ответственность снята с него надежной и крепкой рукою. Такую уверенность давал ему Ленин. Вооруженный готовой стратегической формулой, вскрывающей самую суть вопроса, Зиновьев находчиво и чутко наполнял ее свежими, только что перехваченными на улице, на заводе или в казарме возгласами, протестами, требованиями. В такие моменты это был идеальный передаточный механизм между Лениным и массой, отчасти между массой и Лениным. За своим учителем Зиновьев следовал всегда, за вычетом совсем немногих случаев; но час разногласий наступал как раз тогда, когда решалась судьба партии, класса, страны. Агитатору революции не хватало революционного характера. Поскольку дело шло о завоевании голов и душ, Зиновьев оставался неутомимым бойцом. Но он сразу терял боевую уверенность, когда становился лицом к лицу с необходимостью действия. Тут он отшатывался от массы, как и от Ленина, реагировал только на голоса нерешительности, подхватывал сомнения, видел одни препятствия, и его вкрадчивый, почти женственный голос, теряя убедительность, выдавал внутреннюю слабость. Под стенами Таврического дворца в июльские дни Зиновьев был чрезвычайно деятелен, находчив и силен. Он поднимал до самых высоких нот возбуждение масс – не для того, чтобы звать к решающим действиям, а, наоборот, чтобы удерживать от них. Это отвечало моменту и политике партии. Зиновьев был полностью в своей стихии.
ПЕРЕЛОМ В СОБЫТИЯХ УТРОМ 5 ИЮЛЯ. Осада с Таврического дворца была окончательно снята, прилегающие улицы стояли пусты. Но бдение исполнительных комитетов, пишет Троцкий, продолжалось, с перерывами, тягучими речами, без смысла и цели. Только позже обнаружилось, что эсеры и меньшевики чего-то дожидались. В соседних помещениях все еще томились делегаты заводов и полков. "Уже перевалило далеко за полночь, – рассказывает Метелев, – а мы все ждем "решения"... Мучась от усталости и голода, мы бродили по Александровскому залу... В четыре часа утра на пятое июля нашим ожиданиям был положен конец... В раскрытые двери главного подъезда дворца с шумом врывались вооруженные офицеры и солдаты". Все здание огласилось медными звуками марсельезы. Топот ног и гром инструментов в этот предутренний час вызвали в зале заседаний чрезвычайное волнение. Депутаты повскакивали с мест. Новая опасность? Но тут на трибуну поднялся Дан... "Товарищи, – провозгласил он. – Успокойтесь! Никакой опасности нет! Это пришли полки, верные революции". На трибуну поднялся поручик Кучин, видный меньшевик, в походной форме. Председательствующий Дан принял его в свои объятия при победных звуках оркестра.
Только теперь, продолжает Троцкий, наблюдая бьющую ключом радость большинства, левое крыло начало понимать по-настоящему, насколько изолирован оказался верховный орган официальной демократии, когда подлинная демократия вышла на улицу. Эти люди в течение 36 часов по очереди исчезали за кулисы, чтобы из телефонной будки сноситься со штабом, с Керенским на фронте, требовать войск, звать, убеждать, умолять, снова и снова посылать агитаторов и снова ждать. Опасность прошла, но инерция страха осталась. И топот "верных" в пятом часу утра прозвучал в их ушах, как симфония освобождения. С трибуны раздались, наконец, откровенные речи о счастливо подавленном вооруженном мятеже и о необходимости расправиться на этот раз с большевиками до конца.
ОБВИНЕНИЯ ПРОТИВ ЛЕНИНА. ПОРАЖЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ. Отряд, вступивший в Таврический дворец, не прибыл с фронта, как показалось многим сгоряча: он был выделен из состава петроградского гарнизона, преимущественно из трех гвардейских батальонов: Преображенского, Семеновского и Измайловского. 3 июля они объявили себя нейтральными. Тщетно пытались взять их авторитетом правительства и Исполнительного комитета: солдаты угрюмо сидели по казармам, выжидая. Только во вторую половину 4 июля власти открыли, наконец, сильнодействующее средство: преображенцам показали документы, доказывающие, как дважды два, что Ленин – немецкий шпион. Что раскрыты данные о связи Ленина с германским генеральным штабом; завтра газеты опубликуют разоблачительные документы. Это подействовало. Весть пошла по полкам. Офицеры, члены полковых комитетов, агитаторы Исполнительного комитета заработали вовсю. Настроение нейтральных батальонов переломилось. К рассвету удалось собрать их и провести по безлюдным улицам к опустевшему Таврическому дворцу. Марсельезу исполнял оркестр Измайловского полка, того самого, на который возложена была 3 декабря 1905 года задача арестовать первый Петроградский Совет рабочих депутатов, заседавший под председательством Троцкого.
Вопрос о том, справедливы или нет обвинения против Ленина и какую роль сыграла Германия в революционных событиях в России, остается актуальным по сей день. В изложении Троцкого вся система построенных обвинений противоположной стороны рисуется как грубый подлог. Сенсационный документ, пишет он, имел своим первоисточником показания некоего Ермоленко. Облик этого героя исчерпывается официальными данными: в период от японской войны до 1913 года – агент контрразведки; в 1913 году – уволен, по неустановленной причине, со службы в чине зауряд-прапорщика; в 1914 году призван в действующую армию; доблестно попал в плен. Начальник штаба ставки генерал Деникин придал или притворился, что придает показаниям Ермоленко большое значение, и при надлежащем письме препроводил их 16 мая 1917 г. военному министру. Керенский, надо полагать, обменялся мнениями с Церетели или Чхеидзе, но не придал его огласке. Доклад Ермоленко – Деникина в течение полутора месяцев оставался под спудом. Контрразведка отпустила Ермоленко за ненадобностью.
О возможных преступных связях большевиков с правительством враждебного государства не были осведомлены даже те лица, которые обязаны были это знать по своему служебному положению. "Такими сведениями, – писал бывший начальник петроградской охраны, маститый генерал Глобачев, – чтобы Ленин работал в России во вред ей и на германские деньги, охранное отделение, по крайней мере за время моего служения, не располагало". Другой охранник, Якубов, начальник контрразведывательного отделения Петроградского военного округа, показывал: "Мне ничего не известно о связи Ленина и его единомышленников с германским генеральным штабом, а равно я ничего не знаю о тех средствах, на которые работал Ленин".
События июльских дней, во весь рост показавшие грозную опасность большевизма, заставили, однако, вспомнить о разоблачениях Ермоленко. Некий 3. Бурштейн, по официальному званию купец, раскрыл Временному правительству глаза на "немецкую шпионскую организацию в Стокгольме, возглавляемую Парвусом", известным немецким социал-демократом русского происхождения. По показаниям Бурштейна, Ленин находился с этой организацией в связи через польских революционеров, Ганецкого и Козловского. На этот раз Керенский не поколебался признать показания Бурштейна "чрезвычайно серьезными". Он решил, что пришло время выдвинуть против Ленина и руководства большевиков официальные обвинения.
Испуганные неожиданным и слишком крутым оборотом дела, вожди Исполкомов попытались выгадать время. Чхеидзе и Церетели предложили по телефону редакциям газет воздержаться от печатания сенсационных разоблачений как "непроверенных". Редакции не посмели нарушить "просьбу", шедшую из Таврического дворца, – все, кроме одной: маленькая желтая газета одного из сыновей Суворина, могущественного издателя "Нового времени", преподнесла на другое утро своим читателям документ о получении Лениным директив и денег от немецкого правительства. Запрет был прорван, и через день вся пресса была полна этой сенсации.
Каким, однако, образом, материалы предварительного расследования попали в печать, притом как раз в такой момент, когда сорвавшееся наступление Керенского на фронте начинало превращаться в катастрофу, а июльская демонстрация в Петрограде обнаружила неудержимый рост большевиков? Один из инициаторов предприятия, прокурор Бессарабов, откровенно рассказал позже в печати, что, когда выяснилось полное отсутствие у Временного правительства в Петрограде надежной вооруженной силы, в штабе округа решено было попытаться создать в полках психологический перелом при помощи сильнодействующего средства. "Представителям Преображенского полка, ближайшего к штабу, была сообщена сущность документов; присутствующие убедились, какое потрясающее впечатление произвело это сообщение. С этого момента стало ясно, каким могучим орудием располагает правительство". (В 1918 году, добавляет Троцкий, бюро печати американского правительства торжественно опубликовало собрание документов о связи большевиков с немцами; этой грубой подделке многие образованные и проницательные люди верили до тех пор, пока не обнаружилось, что оригиналы документов, исходящих якобы из разных стран, написаны на одной и той же машинке.)
По мере распространения слухов о немецких деньгах и приближающихся с фронта войсках в гарнизоне обнаруживалось все больше частей, вспоминавших о своей верности демократии и Керенскому. Они посылали делегатов в Таврический дворец или в штаб округа. Начали наконец действительно прибывать эшелоны с фронта.
Действия проправительственных войск на этот раз были жесткими: арестовывались представители рабочих, захватывалось оружие, отрезался один район города от другого. Около 6 часов утра у помещения редакции "Правды" остановился автомобиль, нагруженный юнкерами и солдатами с пулеметом, который тут же был поставлен на окно. После ухода непрошеных гостей редакция представляла картину разрушения: ящики столов сломаны, пол завален изорванными рукописями, телефоны оборваны. Караульные и служащие редакции и конторы были избиты и арестованы. Еще большему разгрому подверглась типография, на которую рабочие в течение последних трех месяцев собирали средства: ротационные машины разрушены, испорчены монотипы, разбиты клавиатурные машины.
Когда Каменев попытался напомнить членам президиума Исполнительного комитета о заключенном несколько часов тому назад соглашении, ему ответили: "Теперь соотношение сил изменилось". Делегация кронштадтцев, во главе с Раскольниковым, несколько раз вызывалась в Военную комиссию Исполкома, где требования, повышавшиеся с часу на час, разрешились ультиматумом: немедленно согласиться на разоружение кронштадтцев. "Уйдя с заседания Военной комиссии, – вспоминал Раскольников, – мы возобновили наше совещание с Троцким и Каменевым. Лев Давыдович (Троцкий) посоветовал немедленно и тайком отправить кронштадтцев домой. Было принято решение разослать товарищей по казармам и предупредить кронштадтцев о готовящемся насильственном разоружении". Большинство кронштадтцев уехали своевременно; остались только небольшие отряды в доме Кшесинской и в Петропавловской крепости.
Тогда же, 4 июля, Центральный комитет Балтийского флота – так называемый Центробалт – созвал экстренное заседание судовых комитетов, на котором председатель Дыбенко огласил два только что полученных командующим флотом секретных приказа, за подписью помощника морского министра Дударова: первый обязывал адмирала Вердеревского выслать к Петрограду четыре миноносца, дабы силой не допустить высадки мятежников со стороны Кронштадта; второй требовал от командующего флотом, чтобы он ни под каким видом не допустил выхода из Гельсингфорса судов в Кронштадт, не останавливаясь перед потоплением непокорных кораблей подводными лодками. Руководство Центробалта совместно с членами судовых комитетов вынесли решение: эскадренный миноносец "Орфей", намечавшийся для потопления кронштадтцев, срочно послать в Петроград, во-первых, для получения сведений о том, что там происходит, во-вторых, "для ареста помощника морского министра Дударова". Вечером делегация в составе 67 моряков от Центробалта и судовых команд была допущена на объединенное заседание исполнительных комитетов. Особым постановлением объединенное заседание двух Исполкомов советов торжественно солидаризировалось с Дударовым. Вся делегация была на 5 июля арестована. Вслед за этим арестован был прибывший вдогонку председатель Центробалта, морской унтер-офицер Дыбенко, а потом и адмирал Вердеревский, вызванный в столицу для объяснений.
Разгром демонстрации фатально вел к разгрому штаб-квартиры большевиков. С ведома и согласия министров-социалистов князь Львов еще 4-го отдал генералу Половцеву письменное распоряжение "арестовать большевиков, занимающих дом Кшесинской, очистить его и занять войсками". Теперь, после разгрома редакции и типографии, вопрос о судьбе центральной квартиры большевиков встал очень остро. Надо было привести особняк в оборонительное состояние. Здесь продолжали работать бок о бок Центральный Комитет, Петроградский комитет и Военная организация. Последняя назначила комендантом здания Раскольникова. "В доме Кшесинской, – рассказывает Раскольников, – непрестанно толклась масса народу. Одни приходили по делам в тот или иной секретариат, другие – в книжный склад, третьи – в редакцию "Солдатской правды", четвертые – на какое-нибудь заседание. Собрания происходили очень часто, иногда беспрерывно – либо в просторном широком зале внизу, либо в комнате с длинным столом наверху, очевидно, бывшей столовой балерины". В 3 часа ночи 6 июля к дому Кшесинской и Петропавловской крепости, отделенным друг от друга полосой воды, были двинуты: запасный батальон Петроградского полка, пулеметная команда, рота семеновцев, рота преображенцев, учебная команда Волынского полка, 2 орудия и броневой отряд из 8 машин. В 7 часов утра помощник командующего округом эсер Кузьмин потребовал очистить особняк. Не желая сдавать оружие, кронштадтцы, которых оставалось во дворце не более 120 человек, начали совершать перебежку в Петропавловскую крепость. Когда правительственные войска заняли особняк, там уже никого, кроме нескольких служащих, не было.
По поручению Центрального Комитета Сталин предложил вождям советов принять совместно меры к бескровной ликвидации выступления кронштадтцев. Вдвоем с меньшевиком Богдановым они без особенного труда убедили матросов принять вчерашний ультиматум. Когда правительственные броневики приблизились к крепости, из ворот ее вышла депутация с заявлением, что гарнизон подчиняется Исполнительному комитету. Сданное матросами и солдатами оружие увозилось на грузовиках. Безоружные матросы отправлялись на баржи для возвращения в Кронштадт. Сдачу крепости можно считать заключительным эпизодом июльского движения. По подсчетам следственной комиссии, убитых было 29 человек, раненых 114, приблизительно поровну с обеих сторон.
Наутро 6-го июля рабочие возвратились к работе. На улицах дефилировали только войска, вызванные с фронта. Агенты контрразведки проверяли паспорта и арестовывали всех подозрительных. В течение дня прибывали, эшелон за эшелоном, кавалерийская дивизия, Донской казачий полк, уланская дивизия, Изборский полк. Малороссийский, драгунский полк и другие. "Прибывшие в большом количестве казачьи части, - пишет газета Горького, – настроены очень агрессивно".
Подлинными героями буржуазного Петрограда стали в эти дни казаки. "Были случаи, – рассказывает казачий офицер Греков, – когда при входе кого-либо в казачьей форме в присутственное место, в ресторан, где было много публики, все вставали и приветствовали вошедшего рукоплесканиями".
Оценивая июльские дни сейчас же по их завершению, Ленин писал: "Противоправительственная демонстрация – таково было бы формально наиболее точное описание событий. Но в том-то и дело, что это не обычная демонстрация, это нечто значительно большее, чем демонстрация, и меньшее, чем революция". Наткнувшись на вооруженный отпор, поясняет Троцкий, со стороны того самого органа, которому они хотели передать власть, рабочие и солдаты потеряли сознание цели. Из могущественного массового движения оказался выдернут его политический стержень. Июльский поход свелся к демонстрации, частично произведенной средствами вооруженного восстания. С таким же правом можно сказать, что это было полувосстание во имя цели, не допускавшей иных методов, кроме демонстрации.
Ленин писал далее: "Действительной ошибкой нашей партии в дни 3–4 июля, обнаруженной теперь событиями, было только то... что партия считала еще возможным мирное развитие политических преобразований путем перемены политики советами, тогда как на самом деле меньшевики и эсеры настолько уже запутали и связали себя соглашательством с буржуазией, а буржуазия настолько стала контрреволюционна, что ни о каком мирном развитии не могло уже быть и речи".
БОЛЬШЕВИКИ ПОСЛЕ ИЮЛЬСКОГО ПОРАЖЕНИЯ. 6-го вечером прибыл с фронта Керенский и потребовал решительных мер против большевиков. Около 2 часов ночи правительство постановило привлечь к ответственности всех руководителей "вооруженного восстания" и расформировать полки, участвовавшие в мятеже. Воинский отряд, посланный на квартиру Ленина для обыска и ареста, должен был ограничиться обыском, так как хозяина уже не оказалось дома. Ленин оставался еще в Петрограде, но скрывался на рабочей квартире.
После разрушения редакции "Правды" и типографии большевиков было разгромлено помещение союза металлистов. Следующие удары были направлены на районные советы. Член Петроградского комитета большевиков Лацис, впоследствии известный деятель "Чека", записывал в своем дневнике: "9 июля. В городе разгромлены все наши типографии. Никто не осмеливается печатать наши газеты и листовки. Прибегаем к оборудованию подпольной типографии. Выборгский район стал убежищем для всех. Сюда переехали и Петроградский комитет, и преследуемые члены Центрального Комитета. В сторожке завода Рено происходит совещание Комитета с Лениным. Стоит вопрос о всеобщей забастовке. У нас в комитете голоса разделились. Я стоял за призыв к забастовке. Ленин, выяснив положение, предложил от этого отказаться... 12 июля. Контрреволюция побеждает. Советы безвластны. Расходившиеся юнкера стали громить уже и меньшевиков. Среди части партии неуверенность. Приостановился прилив членов... Но бегства из наших рядов еще нет".
В то время как агитаторы враждебного лагеря рассказывали на все лады, что Ленин не то на миноносце, не то на подводной лодке бежал в Германию, большинство Исполнительного комитета поторопилось осудить Ленина за уклонение от следствия. Резолюция Исполкома от 13 июля не только признавала поведение Ленина и Зиновьева "совершенно недопустимым", но и требовала от большевистской фракции "немедленного, категорического и ясного осуждения" своих вождей. Фракция единодушно отклонила требование Исполнительного комитета.
15-го Ленин и Зиновьев объясняли в кронштадтской большевистской газете, которую власти не посмели закрыть, почему они не считают возможным отдать себя в руки властей: «Из письма бывшего министра юстиции Переверзева, напечатанного в воскресенье в газете "Новое время", стало совершенно ясно, что "дело" о шпионстве Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции. Переверзев вполне открыто признает, что он пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость (дословное выражение) солдат против нашей партии. Это признает вчерашний министр юстиции!.. Никаких гарантий правосудия в России в данный момент нет. Отдать себя в руки властей – значило бы отдать себя в руки Милюковых, Алексинских, Переверзевых, в руки разъяренных контрреволюционеров, для которых все обвинения против нас являются простым эпизодом в гражданской войне».
Загнанный в подполье, Ленин оказался вынужден в течение 111 дней, с 6 июля до 25 октября, ограничить свои встречи даже с членами Центрального Комитета. Вместе с Зиновьевым он провел несколько недель в окрестностях Петрограда, близ Сестрорецка, в лесу; ночевать и укрываться от дождя им приходилось в стоге сена. Потом под видом кочегара Ленин переехал на паровозе через финляндскую границу и скрывался на квартире гельсингфорсского полицмейстера, бывшего петроградского рабочего; затем переселился ближе к русской границе, в Выборг. С конца сентября он тайно жил в Петрограде, чтобы в день восстания, после почти четырехмесячного отсутствия, появиться на открытой арене.
В первые месяцы своего подполья Ленин пишет книгу "Государство и революция", главные материалы для которой были им подобраны еще в эмиграции, в годы войны. С той же тщательностью, пишет Троцкий, с какою он обдумывал практические задачи дня, он разрабатывает теперь теоретические проблемы государства. Завоевав власть, надо не перевоспитывать старый аппарат, а разбить вдребезги. Чем заменить его? Советами. Из руководителей революционных масс, из органов восстания они станут органами нового государственного порядка.
Большевикам потребовалось несколько недель чтобы преодолеть последствия июльского поражения. Удар был сильный, но партия устояла. После июльских дней "на питерских заводах было сильное эсеровское влияние", пишет рабочий Сиско. Изоляция большевиков автоматически повышала вес и самочувствие соглашателей. 16 июля делегат с Васильевского острова докладывал на большевистской городской конференции, что настроение в районе "в общем" бодрое, за исключением нескольких заводов. "На Балтийском заводе эсеры и меньшевики забивают нас". Здесь дело зашло очень далеко: заводской комитет постановил, чтобы большевики шли провожать убитых казаков, что те и выполнили. Официальная убыль членов партии, правда, незначительна: во всем районе из 4000 членов открыто выбыло не более 100. Но гораздо большее число в первые дни молча отошло в сторонку.
За подписью следователя по особо важным делам Александрова и прокурора судебной палаты Карийского опубликовано было 21 июля постановление о привлечении к суду, по обвинению в государственной измене, Ленина, Зиновьева, Коллонтай и ряда других лиц, в том числе немецкого социал-демократа Гельфанда-Парвуса. Те же статьи уголовного уложения, 51, 100 и 108, были распространены затем на Троцкого и Луначарского, арестованных воинскими отрядами 23 июля. Согласно тексту постановления, лидеры большевиков, "являясь русскими гражданами, по предварительному между собою и другими лицами уговору, в целях способствования находящимся с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии. Для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий, а также в тех же целях в период 3–5 июля 1917 года организовали в Петрограде вооруженное восстание".
Петроградский Совет со своей стороны не предпринимал никаких шагов по преследованию большевиков, выжидая заключения следственной комиссии, которая, однако, так и не приступила к работе. В Москве, где борьба между большевиками и другими социалистическими партиями имела смягченный характер, соединенное заседание обоих советов, рабочего и солдатского, постановило 10 июля "выпустить и расклеить воззвание, в котором указать, что обвинение фракции большевиков в шпионстве является клеветой и происками контрреволюции".
Однако, пишет Троцкий, обвинение большевиков в службе Германии не могло не произвести впечатления даже на петроградских рабочих, по крайней мере на значительную часть их. Кто колебался, тот отшатнулся. Кто готов был примкнуть, тот заколебался. Ольга Равич, одна из старых и активных деятельниц партии, член Петроградского комитета, говорила впоследствии в своем докладе: "Июльские дни принесли организации такой разгром, что о какой бы то ни было деятельности в течение первых трех недель не могло быть и речи", Равич имеет здесь в виду главным образом открытую деятельность партии. Долго нельзя было наладить выпуск партийной газеты: не находилось типографии, которая соглашалась бы обслуживать большевиков. Не всегда при этом сопротивление исходило от владельцев: в одной типографии рабочие пригрозили прекратить работу в случае печатанья большевистской газеты, и собственник отказался от уже заключенной сделки. В течение некоторого времени Петроград обслуживался кронштадтской газетой.
Особенно сокрушительно июльский кризис ударил по петроградскому гарнизону. Волна враждебности к большевикам взметнулась здесь очень высоко. "После поражения, – рассказывает бывший солдат Митревич, – не являюсь в свою роту, а то там можно быть убитым, пока пройдет шквал". В Кронштадте партия недосчитывала 250 членов. Настроение гарнизона большевистской крепости сильно упало.
Не многим иначе шли дела и в Москве. "Травля буржуазной печати, – вспоминал Пятницкий, – подействовала панически даже на некоторых членов Московского комитета". Организация после июльских дней численно ослабела. "Появление документов, опубликованных Алексинским, – пишет московский артиллерист Давыдовский, – вызвало страшную сумятицу в бригаде. Наша батарея, самая большевистская, и то зашаталась под напором этой гнусной лжи... Казалось, что мы потеряли всякое доверие".
На фронте, где все отношения обнаженнее, июльская реакция приняла особенно жесткий характер. Ставка использовала события прежде всего для создания особых частей "долга перед свободной родиной". При полках организовались свои ударные команды. "Реакция не медлила, – рассказывал об отсталом Румынском фронте эсер Дегтярев, примкнувший впоследствии к большевикам. – Много солдат было арестовано, как дезертиры. Офицеры подняли головы и стали пренебрегать войсковыми комитетами; кое-где офицеры пытались вернуться к отданию чести".
И все же, пишет Троцкий, реакция в среде рабочих и солдат, нервная и бурная, не была ни глубокой, ни прочной. Упадок в рядах партии и отлив от нее рабочих и солдат длились недолго, в течение нескольких недель. Возрождение наступило столь скоро и, главное, столь бурно, что наполовину стерло самое воспоминание о днях угнетения и упадка. Передовые заводы в Петрограде стали оправляться уже в течение ближайших дней после разгрома. Открытая агитационная работа большевиков в Петрограде возобновилась, по свидетельству Ольги Равич, в 20-х числах июля. Начала оправляться Военная организация, особенно жестоко пострадавшая от разгрома.
УГЛУБЛЕНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО КРИЗИСА. СМЕНА ГЛАВЫ КАБИНЕТА. Июльские события изменили соотношение сил в Петрограде. Роль и влияние правительства как будто повысились. До этого, особенно в первые два месяца революции, власть фактически сосредоточивалась в руках Совета. В следующие два месяца, пишет Троцкий, часть влияния на массы перешла к большевикам, частицу власти министры-социалисты перенесли в своих портфелях в коалиционное правительство. С началом подготовки наступления автоматически укрепилось значение командного состава, органов финансового капитала и кадетской партии. Взяв верх в противостоянии с большевиками, министры обрели на короткий срок реальные рычаги влияния. "В начале июля, – писал впоследствии либерал Набоков, – был один короткий момент, когда словно поднялся опять авторитет власти; это было после подавления первого большевистского выступления. Но этим моментом Временное правительство не сумело воспользоваться, и тогдашние благоприятные условия были пропущены. Они более не повторились".
Действительно, разгон демонстрации не положил конец правительственному кризису, но лишь углубил его. 7 июля правительство приняло решение о целом ряде репрессивных мер. Но в том же заседании министры-социалисты предложили приступить к осуществлению программы июньского съезда советов. Это привело к дальнейшему распаду правительства. Крупный землевладелец князь Львов обвинил социалистов в том, что их аграрная политика "подрывает народное правосознание". Помещиков беспокоило не то, что они могут лишиться наследственных владений, а то, что эсеры и меньшевики "стремятся поставить Учредительное собрание перед фактом уже разрешенного вопроса". Заявив свой протест, Львов ушел с постов главы кабинета и министра внутренних дел. В тот же день ушел в отставку министр юстиции Переверзев.
Правительство постановило пост министра-председателя возложить на Керенского с сохранением за ним военного и морского портфелей. Церетели, новому министру внутренних дел, пришлось давать в Исполнительном комитете ответ по поводу арестов большевиков. Протестующий запрос исходил от Мартова, и Церетели бесцеремонно ответил своему старшему товарищу по партии, что предпочитает иметь дело с Лениным, а не с Мартовым: с первым он знает, как надо обращаться, а второй связывает ему руки... – "Я беру на себя ответственность за эти аресты", – с вызовом бросил министр в насторожившемся зале.
8 июля главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Корнилов отдал приказ открывать по отступающим солдатам огонь из пулеметов и артиллерии. Поддержанный комиссаром фронта Савинковым, бывшим главою террористической организации социалистов-революционеров, Корнилов потребовал введения смертной казни на фронте, угрожая в противном случае самовольно сложить с себя командование.
Для наведения порядка Керенский потребовал себе чрезвычайных полномочий. На заседании 9 июля Дан заявил: "Россия стоит перед военной диктатурой. Мы обязаны вырвать штык из рук военной диктатуры. А это мы можем сделать только признанием Временного правительства Комитетом общественного спасения. Мы должны дать ему неограниченные полномочия, чтобы оно могло в корне подорвать анархию слева и контрреволюцию справа..." 252 голосами при 47 воздержавшихся объединенное собрание постановило: "1. Страна и революция в опасности. 2. Временное правительство объявляется правительством спасения революции. 3. За ним признаются неограниченные полномочия". В результате последовавших перестановок ключевые посты в правительстве получили вожди Исполнительного комитета: Керенский, Церетели, Чернов, Скобелев. Все министры вручили свои портфели Керенскому, превратив его тем самым в средоточие национального суверенитета.
МЕРЫ ПО НАВЕДЕНИЮ ПОРЯДКА. Прежде всего Керенский постарался лишить влияния те части, которые сыграли ключевую роль в событиях 3–4 июля. На Дворцовой площади были разоружены пулеметчики. Несколько запасных полков были расформированы, а солдаты небольшими партиями отправлены на пополнение фронта. Параллельно разоружались рабочие, хотя и с меньшим успехом.
Кронштадтскому Исполнительному комитету правительство предъявило требование немедленно выдать в распоряжение следственных властей Раскольникова, Рошаля и прапорщика Ремнева под угрозой блокады острова. В Гельсингфорсе наряду с большевиками арестованы были впервые и левые эсеры.
12 июля правительство восстановило смертную казнь "на время войны для военнослужащих за некоторые тягчайшие преступления".
13 июля исполнительные комитеты приняли на объединенном заседании внесенную Даном резолюцию: "Все лица, которым предъявляются обвинения судебной властью, отстраняются от участия в Исполнительных комитетах впредь до судебного приговора". Большевики ставились этим фактически вне закона. Керенский закрыл всю большевистскую прессу. В провинции шли аресты земельных комитетов.
ПРЕОДОЛЕНИЕ КРИЗИСА. НОВЫЙ СОСТАВ ПРАВИТЕЛЬСТВА. Отставка министров послужила лишь вступлением к переговорам с кадетами и промышленниками. Кадеты поставили свои условия: ответственность членов правительства "исключительно перед своей совестью"; полное единение с союзниками; восстановление дисциплины в армии; никаких социальных реформ до Учредительного собрания. Керенский ответил на ультиматум кадетской партии в том смысле, что предъявленные ею требования "не могут служить препятствием для вхождения во Временное правительство". Замаскированной капитуляции либералам было, однако, уже недостаточно. Им нужно было поставить соглашателей на колени. Центральный комитет кадетской партии заявил, что изданная после расторжения коалиции правительственная декларация 8 июля – набор демократических общих мест – для него неприемлема, и прервал переговоры.
Исполнительный комитет снова подтвердил свою резолюцию о наделении правительства спасения "всеми полномочиями": это означало согласие на независимость правительства от советов. В тот же день Церетели в качестве министра внутренних дел разослал циркуляр о принятии "скорых и решительных мер к прекращению всех самоуправных действий в области земельных отношений". Министр продовольствия Пешехонов требовал со своей стороны прекращения "насильственных и преступных выступлений против землевладельцев". В связи с этим министр земледелия Чернов, на которого кадеты перенесли обвинение в связи с немцами, увидел себя вынужденным "в целях реабилитации" подать в отставку. В торжественной ноте к союзникам по случаю трехлетия мировой войны правительство не только повторило ритуальную клятву верности, но и докладывало о счастливом подавлении мятежа, вызванного неприятельскими агентами.
12 июля в угоду кадетам был издан декрет, ограничивающий заключение земельных сделок.
16 июля Керенский созвал в ставке совещание старших военачальников с участием Терещенко и Савинкова. Корнилов отсутствовал: откат на его фронте шел полным ходом и приостановился лишь через несколько дней, когда немцы сами задержались у старой государственной границы. В результате совещания 19 июля произошла смена верховного командования. Податливый и гибкий Брусилов был теперь смещен, и на его место назначен генерал Корнилов. Смену мотивировали неодинаково: кадетам обещали, что Корнилов установит железную дисциплину; соглашателей заверяли, что Корнилов – Друг комитетов и комиссаров; сам Савинков ручается за его республиканские чувства. В ответ на высокое назначение генерал отправил правительству новый ультиматум: он, Корнилов, принимает свое назначение не иначе как при условиях "ответственности перед собственной совестью и народом; невмешательства в назначения высшего командного состава; восстановления смертной казни в тылу". Ультиматум вызвал восторг всех врагов революции, и прежде всего кадрового офицерства. Керенский хотел немедленно уволить Корнилова, но не встретил поддержки в своем правительстве. В конце концов Корнилов согласился в устном объяснении признать, что ответственность перед народом он понимает как ответственность перед Временным правительством. В остальном ультиматум с небольшими оговорками был принят.
За кулисами переговоры, несмотря на формальный разрыв, шли полным ходом. Для ускорения развязки Керенский подал в отставку и уехал за город. Обе стороны, кадеты и социалисты, без труда навязали обезглавленному министерству решение самоупраздниться, поручив Керенскому создать правительство заново по единоличному своему усмотрению. Фракции меньшевиков и эсеров заседали всю ночь на 24 июля. В конце концов исполнительные комитеты большинством 147 голосов против 46 при 42 воздержавшихся одобрили передачу власти Керенскому без условий и без ограничений.
В ночь, когда созидалось новое министерство, в Петрограде были арестованы Троцкий и Луначарский, а на фронте – прапорщик Крыленко. Появившееся в свет после трехнедельного кризиса правительство состояло из фигур второго и третьего плана. В состав него вошли 5 эсеров, 2 меньшевика, 4 кадета, 2 радикальных демократа и 2 беспартийных. Численный перевес в этом правительстве был у социалистов, но, по существу, оно реализовывало кадетскую программу. Ключевые фигуры нового правительства были следующие. Керенский (эсер) - министр-председатель, военный и морской министр. Заместителем председателя оказался инженер Некрасов, левый кадет. Беспартийный и безличный писатель Прокопович стал министром промышленности и торговли. Бывший прокурор, затем радикальный адвокат Зарудный, сын "либерального" министра Александра II, призван был к руководству юстицией. Председатель крестьянского Исполнительного комитета Авксентьев получил портфель министра внутренних дел. Беспартийный Терещенко вновь занял пост министра иностранных дел. Министром труда остался меньшевик Скобелев, министром продовольствия – народный социалист Пешехонов. На пост министра земледелия неожиданно вернулся Чернов. Керенский был в правительстве не представителем советов, как прежде Церетели или Чернов, а живой связью между буржуазией и демократией. Церетели – Чернов представляли одну из сторон коалиции. Керенский, по словам Троцкого, являлся персональным воплощением самой коалиции.
Вскоре Временное правительство перебралось из Мариинского дворца в свободную часть Зимнего дворца. (Зимний дворец к этому времени уже два года был госпиталем, рассчитанным на тысячу коек; практически все помещения дворца, кроме Георгиевского (тронного) зала, были переоборудованы под палаты, операционные и перевязочные – стены и колонны были укрыты марлей и фанерой, паркетные полы — линолеумом, дорогие предметы интерьера вынесены). Правительство заняло те комнаты, в которых прежде размещались личные покои царской семьи: библиотеку Николая II, малахитовую гостиную и малую столовую. (Тот угол Зимнего, что выходит на Дворцовый мост).
11. Между июльским и августовским кризисами
VI СЪЕЗД РСДРП(Б). ОБЪЕДИНЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ С «МЕЖРАЙОНЦАМИ». С 26 июля (8 августа) по 3 (18) августа 1917 г. в Петрограде полулегально, укрываясь попеременно в двух рабочих районах, прошел VI съезд большевистской партии. 175 делегатов, в том числе 157 с решающим голосом, представляли 112 организаций, объединявших 176 750 членов. В Петрограде насчитывалось 41 000 членов: 36 000 – в большевистской организации, 4000 – у межрайонцев, около 1000 – в Военной организации. В Центральной промышленной области, с Москвой, как центром, партия имела 42 тысячи членов, на Урале – 25 тысяч, в Донецком бассейне – около 15 тысяч. На Кавказе крупные большевистские организации существовали в Баку, Грозном и Тифлисе: первые две были почти чисто рабочими, в Тифлисе преобладали солдаты.
Ленин, насколько ему позволяла его вынужденная изолированность, внимательно следил за подготовкой партийного съезда и намечал его основные решения: дело шло о плане дальнейшего наступления. Съезд заранее назвали объединительным, так как на нем предстояло включение в партию некоторых автономных революционных групп, прежде всего петроградской межрайонной организации, к которой принадлежали Троцкий, Иоффе, Урицкий, Рязанов, Луначарский, Покровский, Мануильский, Карахан, Юренев и некоторые другие революционеры. 2 июля, как раз накануне демонстрации, происходила конференция межрайонцев, представлявшая около 4000 рабочих. Троцкий опубликовал в "Правде" заявление: "Никаких принципиальных или тактических разногласий между межрайонной и большевистской организацией, по моему мнению, не существует в настоящее время. Стало быть, нет таких мотивов, которые оправдывали бы раздельное существование этих организаций".
Открывая первое заседание, Свердлов, практический организатор съезда, заметил: «По вопросу о докладчиках Организационное бюро сделало всё, что могло, но съезду придется отказаться от тех докладчиков, к голосу которых мы привыкли прислушиваться. В самое последнее время т. Троцкий, докладчик по текущему моменту, был изъят (арестован), как и другие». Тем не менее, находившиеся в «Крестах» Троцкий и Луначарский вместе с отсутствовавшими Лениным, Каменевым, Зиновьевым и Коллонтай, были избраны почётными председателями съезда. "На этом съезде, – вспоминал позже Пятницкий – не присутствовали ни Ленин, ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев... Хотя вопрос о программе партии был снят с порядка дня, все же съезд прошел без вождей партии деловито и хорошо". В основу работ были положены тезисы Ленина. Докладчиками выступали Бухарин и Сталин.
К концу июля положение большевиков на петроградских заводах было уже восстановлено. "На заводах мы пользуемся колоссальным, неограниченным влиянием, – докладывал 27 июля съезду Володарский. – Партийная работа выполняется главным образом самими рабочими... Организация выросла снизу, и поэтому мы имеем полное основание думать, что она не распадется". Отставая от Петрограда, Москва шла тем же путем. В начале августа при выборах на московских заводах вместо меньшевиков и эсеров проходят уже большевики.
Съезд констатировал, что после июльских событий мирный переход власти к Советам невозможен и взял курс на вооруженное восстание. Однако конкретно этот важный вопрос не обсуждался. Поставив в порядок дня разъяснение массам необходимость готовиться к вооруженному восстанию, съезд решил в то же время снять центральный лозунг предшествующего периода: переход власти к советам. Одно было связано с другим. Смену лозунгов своими статьями, письмами и личными беседами подготовил Ленин.
Сосредоточение власти в советах, при режиме советской демократии, открывало бы большевикам полную возможность стать большинством в советах, а следовательно, и создать правительство на основах своей программы. Вооруженного восстания для этой цели не нужно было. Смена партий у власти могла бы совершиться мирным путем. Все усилия партии с апреля по июль направлялись на то, чтобы обеспечить мирное развитие революции через советы. Но июльские дни радикально изменили положение. Из советов власть перешла в руки военных клик, сомкнувшихся с кадетами и посольствами и лишь до поры до времени терпевших Керенского в качестве демократической ширмы. Если бы Исполнительный комитет вздумал теперь вынести постановление о переходе в его руки власти, результат получился бы совсем не тот, что три дня тому назад: в Таврический дворец вступил бы, вероятно, казачий полк вместе с юнкерскими школами и попытался бы попросту арестовать "узурпаторов". О мирном переходе власти в руки пролетариата при таких условиях не могло быть больше и речи. Для большевистской партии это значило: надо готовиться к вооруженному восстанию. Под каким лозунгом?
Лозунг "власть советам" предполагал отныне вооруженное восстание против правительства и стоящих за его спиной военных клик. Но поднимать восстание во имя власти советов, которые этой власти не хотят, было бы явной бессмыслицей. "Лозунг перехода власти к советам, – писал Ленин под первые раскаты травли и клеветы, – звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка. Этот лозунг, объективно, был бы обманом народа, внушением ему иллюзии, будто советам и теперь достаточно пожелать взять власть или постановить это для получения власти, – будто в Совете находятся еще партии, не запятнавшие себя пособничеством палачам, – будто можно бывшее сделать небывшим".
Отказаться от требования перехода власти к советам? В первый момент эта мысль поразила партию, вернее сказать, ее агитаторские кадры, которые за предшествующие три месяца до такой степени сжились с популярным лозунгом, что почти отождествляли с ним все содержание революции. В партийных кругах открылась дискуссия. Многие видные работники партии, как Мануильский, Юренев и другие, доказывали, что снятие лозунга "власть советам" порождает опасность изоляции пролетариата от крестьянства. Съезд принял ленинскую точку зрения.
Как же должны были выстраиваться теперь отношения с соглашательскими советами и правительством? Ленин писал: "Глубочайшей ошибкой было бы думать, что революционный пролетариат способен, так сказать, из "мести" эсерам и меньшевикам за их поддержку разгрома большевиков, расстрелов на фронте и разоружение рабочих отказаться "поддерживать" их против контрреволюции". Поддержка должна была сохраняться, но только техническая, не политическая. Против политической поддержки Ленин решительно предостерегал в одном из своих писем в ЦК: "Поддерживать правительство Керенского мы даже теперь не должны. Это беспринципность. Спросят: неужели не биться против Корнилова? Конечно, да. Но это не одно и то же, тут есть грань; ее переходят иные большевики, впадая в "соглашательство", давая увлечь себя потоку событий". "Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, – продолжал Ленин, – но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница... С фразами... о поддержке Временного правительства и пр. и пр. надо бороться беспощадно, именно как с фразами".
По поводу выборов Центрального Комитета протокол съезда сообщает: "Оглашаются имена четырех членов ЦК, получивших наибольшее число голосов: Ленин - 133 голоса из 134, Зиновьев – 132, Каменев – 131, Троцкий – 131; кроме них в состав ЦК были выбраны: Ногин, Коллонтай, Сталин, Свердлов, Рыков, Бухарин, Артем, Иоффе, Урицкий, Милютин, Ломов".
СМОЛЬНЫЙ – НОВЫЙ ШТАБ РЕВОЛЮЦИИ. Упадок значения Центрального исполнительного комитета, пишет Троцкий, нашел себе яркое внешнее выражение: правительство предложило советам очистить Таврический дворец, как требующий ремонта для нужд Учредительного собрания. Советам отведено было во второй половине июля здание Смольного института, где воспитывались до тех пор дочери благородного дворянства. 4 (17) августа 1917 г. советские органы перебрались в здание Смольного института (воспитанницы были переведены в другие учебные заведения). В Смольный переехали из Таврического дворца ВЦИК и Петроградский совет, в одной из комнат разместилась большевистская фракция ВЦИК.
II ВСЕРОССИЙСКИЙ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННЫЙ СЪЕЗД. Проходил в Москве с 3 по 5 августа. На съезд собралось около 300 представителей важнейших биржевых и предпринимательских организаций. Программную речь произнес текстильный король Рябушинский. Он, в частности, заявил: «Нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов...» Эти слова потом множество раз цитировались и по-разному истолковывались современниками. Большевики увидели в них угрозу капиталистов, готовых задушить революцию «костлявой рукой голода». На самом деле смысл был противоположный. Рябушинский подчеркивал, что именно большевики ведут страну к катастрофе, голоду, но увидят они пагубность своего курса лишь тогда, когда вплотную столкнутся с результатами своей политики.
ВОПРОС ОБ УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ. ВЫДВИЖЕНИЕ КОРНИЛОВА. Промышленники, губернские комиссары, казачий съезд в Новочеркасске, патриотическая печать, генералы, либералы – все считали, что производить выборы в Учредительное собрание в сентябре совершенно невозможно; лучше всего было бы отложить их до конца войны. На это правительство, однако, пойти не могло. Но компромисс был найден: созыв Учредительного собрания был отсрочен до 28 ноября. Не без брюзжания, пишет Троцкий, кадеты приняли отсрочку: они твердо рассчитывали, что за остающиеся три месяца должны будут произойти решающие события, которые самый вопрос об Учредительном собрании перенесут в иную плоскость. Надежды эти все более открыто связывались с именем Корнилова.
Реклама вокруг фигуры нового "верховного" стала отныне в центре буржуазной политики. Шли все более упорные слухи о заговоре, в центре которого стоит комитет союза офицеров при ставке. Исполнительный комитет выдвигал новую кандидатуру в главнокомандующие в лице генерала Черемисова. О предстоящей отставке Корнилова заговорили открыто. Сторонники сильной власти всполошились. 6 августа совет союза двенадцати казачьих войск: донского, кубанского, терского и пр. – постановил, не без участия Савинкова, "громко и твердо" довести до сведения правительства и народа, что снимает с себя ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу в случае смены "вождя-героя" генерала Корнилова.
СВЯЩЕННЫЙ СОБОР ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ открылся в Успенском соборе Московского Кремля 15 (28) августа 1917 г. Заседания его продлились более года и совпали со многими важными событиями революционной эпохи.
ПОДГОТОВКА ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕЩАНИЯ. МОСКОВСКАЯ СТАЧКА 12 АВГУСТА. В конце июля правительство постановило созвать на 12–15 августа в Москве Государственное совещание от всех классов и общественных учреждений страны. Состав совещания определялся самим правительством. В полном противоречии с результатами всех без исключения демократических выборов, происходивших в стране, правительство приняло меры к тому, чтобы заранее обеспечить на совещании одинаковую численность представителей имущих классов и народа. Впрочем, никаких серьезных полномочий оно не имело. "Совещание... получало, – по словам Милюкова, – самое большее – лишь совещательный голос".
Официально целью совещания объявлялось "единение государственной власти со всеми организованными силами страны". Печать говорила о необходимости сплотить, примирить, ободрить, поднять дух. К участию в Государственном совещании привлечены были, по официальному списку, "представители политических, общественных, демократических, национальных, торгово-промышленных и кооперативных организаций, руководители органов демократии, высшие представители армии, научных учреждений, университетов, члены Государственной думы четырех составов". Намечалось около 1500 участников, собралось около 2500, причем расширение происходило целиком в интересах правого крыла.
Особым постановлением Исполнительного комитета партийные фракции лишались права выступать без согласия его президиума. Большевики решили огласить от имени партии декларацию и покинуть совещание. Зорко подстерегавший каждое их движение президиум потребовал отказаться от этого замысла. Тогда большевики без колебаний вернули входные билеты. Они готовили иной, более внушительный ответ.
К этому времени, пишет Троцкий, на первое место выдвинулись профессиональные союзы, стоявшие уже в большинстве под большевистским руководством. Настроение на заводах было настолько враждебным Государственному совещанию, что идея всеобщей стачки, выдвинутая снизу, была принята почти без сопротивления на собрании представителей всех ячеек московской организации большевиков. Профессиональные союзы подхватили инициативу. Московский Совет большинством 364 голосов против 304 высказался против стачки. Собрание правлений 41 профессионального союза постановило призвать рабочих к однодневной забастовке протеста. Районные советы оказались в большинстве на стороне партии и профессиональных союзов. Заводы тут же выдвинули требование перевыборов Московского Совета, который не только отстал от масс, но и попал в острое противоречие с ними.
Член Московского комитета большевиков Пятницкий писал впоследствии: "Забастовка... прошла великолепно. Не было света, трамвая, не работали фабрики, заводы, железнодорожные мастерские и депо, даже официанты в ресторанах бастовали". Милюков внес в эту картину яркий штрих: «Съехавшиеся на совещание делегаты... не могли ехать на трамвае и завтракать в ресторане». Это позволяло им, по признанию либерального историка, тем лучше оценить силу не допущенных на совещание большевиков. "Известия" Московского Совета исчерпывающе определили значение манифестации 12 августа: "Вопреки постановлению советов... массы пошли за большевиками". 400 000 рабочих бастовало в Москве и ее окрестностях по призыву партии, которая в течение пяти недель не выходила из-под ударов и вожди которой все еще скрывались в подполье или сидели в тюрьмах. "В Москве, на патриархальность и смирение которой уповали многие, рабочие районы неожиданно оскалили зубы" – так определил значение этого дня Суханов.
ОТКРЫТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕЩАНИЯ. ЧЕСТВОВАНИЕ КОРНИЛОВА. Приехавшего в Москву Корнилова, пишет Троцкий, встречали многочисленные делегации, в том числе от церковного собора. На перрон из подошедшего поезда выскочили текинцы в ярко-красных халатах, с обнаженными кривыми шашками и выстроились в две шеренги. Восторженные дамы осыпали цветами героя, обходившего караул и депутации. Кадет Родичев закончил приветственную речь возгласом: "Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!" Купчиха-миллионерша Морозова опустилась на колени. Офицеры на руках вынесли Корнилова к народу. С автомобилей щедро разбрасывали биографию генерала с его портретом. Стены были заклеены афишами, призывавшими народ на помощь герою. Как власть имущий, Корнилов принимал в своем вагоне политиков, промышленников, финансистов. Представители банков сделали ему доклад о финансовом положении страны.
Подготовка военного переворота в это время шла уже полным ходом. За несколько дней до совещания Корнилов приказал, под видом помощи Риге, подготовить для движения на Петроград 4 конных дивизии. Оренбургский казачий полк был направлен ставкой в Москву "для поддержания порядка", но по приказанию Керенского оказался задержан в пути. Крупные события уже явно нависали в воздухе. Но в дни совещания переворот, видимо, никем не намечался. По словам Милюкова – а его показание совпадает с дальнейшим развитием событий, – сам Корнилов наметил уже до совещания число для своих действий: 27 августа.
Несмотря на тщательно подобранный состав участников Государственное совещание вместо единения продемонстрировало раскол общества. "Блестящий зрительный зал, – пишет Суханов, – довольно резко разделялся на две половины: направо располагалась буржуазия, а налево – демократия. Направо, в партере и в ложах, видно было немало генеральских мундиров, а налево – прапорщиков и нижних чинов. Против сцены, в бывшей царской ложе, разместились высшие дипломатические представители союзных и дружественных держав... Наша группа, крайняя левая, занимала небольшой уголок партера". Крайней левой, за отсутствием большевиков, оказались единомышленники Мартова.
Открыло совещание выступление Керенского. Не называя прямо большевиков, он начал, однако, с устрашения по их адресу: новые попытки посягнуть на власть "будут прекращены железом и кровью". Это заявление приветствовали бурными аплодисментами оба крыла совещания.
День 14 августа ознаменовался выступлением Корнилова. Когда генерал появился в ложе, правая часть совещания стоя устроила ему бурную встречу. Левая половина демонстративно продолжала сидеть. Крики "встать!" дополнялись из офицерской ложи грубыми ругательствами. При появлении правительства левая устроила Керенскому долгую овацию, в которой, как свидетельствует Милюков, "на этот раз так же демонстративно не участвовала правая, оставшаяся сидеть".
Керенский настойчиво, но тщетно уговаривал Корнилова ограничиться в своем выступлении одним лишь очерком военного положения. Милюков пишет в качестве очевидца: "Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Зал дрожит от аплодисментов. Все стоят на ногах, за исключением... солдат". Состояние армии и положение на фронте Корнилов не стеснялся рисовать в самых мрачных красках, с явным расчетом испугать. Центральным местом речи был военный прогноз: "...враг уже стучится в ворота Риги, и, если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта". Вывод, который напрашивался после выступления генерала, был достаточно прозрачен: если я получу возможность выполнить мою программу, то Петроград, может быть, будет еще спасен; но торопитесь! Московская газета большевиков писала: "Что это – предупреждение или угроза? Тарнопольское поражение сделало Корнилова главнокомандующим. Сдача Риги может сделать его диктатором".
От 12 казачьих войск оглашал декларацию генерал Каледин, имя которого упорно называлось в тот период среди наиболее крепких имен военной партии. "Не желавший, не умевший угождать толпе" Каледин, по словам одного из его панегиристов, "разошелся на этой почве с генералом Брусиловым и, как не соответствующий духу времени, отставлен от командования армией". Вернувшись в начале мая на Дон, казачий генерал был вскоре выбран атаманом войска донского. Каледин до конца развернул военную программу генералитета: комитеты упразднить, власть начальников восстановить, тыл и фронт уравнять, права солдат пересмотреть, т. е. свести на нет.
ПОРАЖЕНИЯ НА ФРОНТЕ И СКЛАДЫВАНИЕ ВОЕННОГО ЗАГОВОРА. КЕРЕНСКИЙ И КОРНИЛОВ. Московское совещание ухудшило положение правительства, обнаружив, по словам Милюкова, что "страна делится на два лагеря, между которыми не может быть примирения и соглашения по существу". В сгущавшуюся политическую атмосферу врезались события на фронте. 19 августа немцы прорвали линию русских войск у Икскюля, 21-го заняли Ригу. Исполнение предсказания Корнилова явилось, как это было условлено заранее, сигналом к политическому наступлению буржуазии. Печать удесятерила кампанию против "неработающих рабочих" и "невоюющих солдат". Революция оказывалась за все в ответе: она сдала Ригу, она готовится сдать Петроград. Травля армии, столь же бешеная, как и полтора-два месяца тому назад, не имела на этот раз, по словам Троцкого, и тени оправдания. В июне солдаты действительно отказывались наступать: они не хотели ворошить фронт, выбивать немцев из пассивности, возобновлять бои. Но под Ригой инициатива наступления принадлежала врагу, и солдаты настраивались по-иному. Комиссар Войтинский доносил: "Порученные им задачи наши войска в районе прорыва выполняют беспрекословно и честно, но они не в состоянии долго выдержать натиск врага и медленно, шаг за шагом отступают, неся огромные потери. Считаю необходимым отметить высокую доблесть латышских стрелков, остатки которых, несмотря на полное изнеможение, были снова двинуты в бой..." Другой представитель той же армии докладывал через несколько дней на заседании Бюро Исполнительного комитета: "В глубине прорыва находилась только латышская бригада, состоящая почти сплошь из большевиков... Получив приказ идти вперед (бригада) с красными знаменами и оркестрами музыки пошла и сражалась чрезвычайно мужественно".
Милюков в своей "Истории" рассказывает: "В Москве же Корнилов указал в своей речи тот момент, дальше которого он не хотел отлагать решительные шаги для "спасения страны от гибели и армии от развала". Этим моментом было предсказанное им падение Риги. Этот факт, по его мнению, должен был вызвать... прилив патриотического возбуждения... Как Корнилов лично мне говорил при свидании в Москве 13 августа, он этого случая пропускать не хотел, и момент открытого конфликта с правительством Керенского представлялся в его уме совершенно определившимся, вплоть до заранее намеченной даты 27 августа".
Как полагает Троцкий, Керенский сам был в это время участником заговора против безвыходного режима Февральской революции. Когда настало время откровений, Керенский признавался, что из казачьих кругов, из среды офицерства и буржуазных политиков ему не раз предлагали личную диктатуру. "Но это попадало на бесплодную почву..."
"Первые разговоры на тему о диктатуре в виде легкого зондирования почвы" начались, по словам Деникина, в начале июня, т. е. во время подготовки наступления на фронте. В этих разговорах участвовал нередко и Керенский, причем в таких случаях само собою разумелось, прежде всего для самого Керенского, что именно он будет стоять в центре диктатуры.
Непринужденное участие Керенского в генеральских беседах, пишет Троцкий, как бы легализовало идею военной диктатуры, которой, из осторожности по отношению к еще незадушенной революции, придавали чаще всего имя директории. Керенский полагал при этом, что сможет придать генеральскому заговору надлежащее направление, обрушив его не только на большевиков, но, в известных пределах, и на головы своих союзников и надоедливых опекунов из среды эсеров и меньшевиков. Вдохновителем и руководителем Керенского в эти критические дни становится Савинков. "22 августа, – пишет Керенский, – Савинков поехал в Ставку, между прочим (!) для того, чтобы, по моему поручению, потребовать от генерала Корнилова откомандирования в распоряжение Правительства кавалерийского корпуса". Сам Савинков следующим образом определял это поручение: "Испросить у генерала Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты Временного правительства от каких бы то ни было посягательств, в частности от посягательств большевиков, выступление которых... по данным иностранной контрразведки, готовилось снова в связи с германским десантом и восстанием в Финляндии..." Фантастические данные контрразведки должны были попросту прикрыть тот факт, что само правительство, по выражению Милюкова, шло на "риск вызвать на улицу большевиков".
По протокольным записям ставки, продолжает Троцкий, может быть слегка стилизованным, но в общем вполне отвечающим характеру обстановки и действующих лиц, Савинков заявил Корнилову: "Ваши требования, Лавр Георгиевич, будут удовлетворены в ближайшие дни. Но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьезные осложнения... Опубликование ваших требований... будет толчком для выступления большевиков... Неизвестно, как к новому закону отнесутся советы. Последние также могут оказаться против правительства... Поэтому прошу вас отдать распоряжение, чтобы третий конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение Временного правительства. В случае, если кроме большевиков выступят и члены советов, нам придется действовать против них". Посланец Керенского прибавил, что действия должны быть самые решительные и беспощадные, на что Корнилов ответил, что он "иных действий и не понимает". Далее организаторы готовящегося мятежа обговаривали, когда надо объявить петроградское военное губернаторство на военном положении и когда опубликовать новый закон, договорились, чтобы генерал Корнилов точно протелеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда корпус подойдет к Петрограду.
Таким образом, констатирует Троцкий, дальнейшие события, документы, показания участников и, наконец, признания самого Керенского согласно свидетельствуют о том, что министр-председатель без ведома части собственного правительства, за спиною советов, которые доставили ему власть, тайно от партии, к которой он себя причислял, вступил в соглашение с генеральской верхушкой армии для радикального изменения государственного режима при помощи вооруженной силы.
Савинков, выступавший от имени Керенского, передал Корнилову особые пожелания главы правительства. Так было отмечено, что генерал не должен включать в состав экспедиционного корпуса так называемую "дикую" дивизию, состоявшую из кавказских горцев, и он не должен был ставить во главе корпуса генерала Крымова (как видно, отличавшегося особой личной преданностью Корнилову).
Общий курс Временного правительства в течение неполных двух недель, отделяющих московское совещание от восстания Корнилова, был бы, в сущности, сам по себе достаточен для доказательства того, что Керенский готовился не к борьбе с правыми, а к единому фронту с ними против народа. Игнорируя протесты Исполнительного комитета против его контрреволюционной политики, правительство делает 26 августа смелый шаг навстречу помещикам своим неожиданным постановлением о повышении вдвое цен на хлеб. Ненавистный характер этой меры, введенной к тому же по гласному требованию Родзянко, приближал ее к сознательной провокации по отношению к голодающим массам.
12. Корниловский мятеж
ПОДГОТОВКА МЯТЕЖА. Как в среде петроградского пролетариата и гарнизона образовался к началу июля нетерпеливый фланг, недовольный слишком осторожной политикой большевиков, так в среде имущих классов накопилось к началу августа нетерпеливое отношение к выжидательной политике кадетского руководства. Как из порыва петроградских масс выросло полувосстание в июле, так из нетерпения собственников выросло корниловское восстание в августе. И как большевики увидели себя вынужденными стать на почву вооруженной демонстрации, чтобы обеспечить, если возможно, ее успех и во всяком случае оградить ее от разгрома, так кадеты оказались вынуждены с теми же самыми целями стать на почву корниловского восстания.
Еще в начале августа Корнилов, под видом резерва для обороны Риги, распорядился перевезти "дикую" дивизию и 3-й конный корпус с Юго-Западного фронта в район железнодорожного треугольника: Невель – Новосокольники – Великие Луки, представляющий удобную базу для наступления на Петроград. Тогда же главковерх приказал одну казачью дивизию сосредоточить в районе между Выборгом и Белоостровом: кулаку, занесенному над самой головой столицы – от Белоострова до Петрограда только 30 километров! – придана была видимость резерва для возможных операций в Финляндии. Таким образом, еще до московского совещания выдвинуты были для удара по Петрограду четыре конных дивизии, которые считались наиболее пригодными против большевиков. Стратегический план был прост. Три дивизии, направлявшиеся с юга, предполагалось по железным дорогам перевезти до Царского Села, Гатчины и Красного Села, чтобы оттуда "по получении сведений о беспорядках, начавшихся в Петрограде, и не позднее утра 1 сентября" двинуть походным порядком для занятия южной части столицы по левому берегу Невы. Дивизия, расположенная в Финляндии, должна была одновременно занять северную часть столицы.
При посредстве союза офицеров Корнилов вступил в связь с петроградскими патриотическими обществами, которые располагали, по их собственным словам, двумя тысячами человек, отлично вооруженных, но нуждавшихся в опытных офицерах для руководства. Корнилов обещал дать командиров с фронта под видом отпускных. Для наблюдения за настроением петроградских рабочих и солдат и за деятельностью революционеров была образована тайная контрразведка, во главе которой стал полковник "дикой" дивизии Гейман. В мобилизации контрреволюционных сил деятельное участие принимала союзная дипломатия. Сэр Бьюкенен держал в руках многие нити заговора. Военные представители союзников при ставке заверяли в своих лучших чувствах. "В особенности, – свидетельствует Деникин, – в трогательной форме делал это британский представитель".
Около 20-го две конные дивизии были продвинуты дальше по направлению к Петрограду. В день падения Риги вызваны были в ставку по 4 офицера от полков армии, всего около 4000, "для изучения английских бомбометов". Более надежным сразу разъяснили, что дело идет о том, чтобы раз навсегда раздавить "большевистский Петроград". В этот же день из ставки приказано было срочно передать в конные дивизии по нескольку ящиков ручных гранат: они как нельзя лучше могли пригодиться для уличных боев. "Было условлено, – пишет начальник штаба Лукомский, – что все должно было быть подготовлено к 26 августа".
Руководство операцией Корнилов твердо решил возложить на Крымова, который в своих кругах пользовался репутацией смелого и решительного генерала. "Я убежден, – говорил о нем Корнилов, – что он не задумается в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов". При приближении к Петрограду корниловских войск внутренняя организация "должна в Петрограде выступить, занять Смольный институт и постараться арестовать большевистских главарей".
КОЛЕБАНИЯ КЕРЕНСКОГО. Керенский поначалу склонен был считать, что ставка приводит в исполнение его план. "Были моменты, – пишет Станкевич, – когда все действующие лица верили в то, что они действуют не только в одном направлении, но одинаково рисуют себе и самый метод действия". В дело вмешалась случайность, которая, как все исторические случайности, открыла клапан необходимости. К Керенскому прибыл Львов, октябрист, член первого Временного правительства. Он явился с предложением своего посредничества для преобразования кабинета на национальных началах, причем благожелательно пугал Керенского громами и молниями недовольной ставки. Обеспокоенный министр-председатель решил воспользоваться Львовым, чтобы проверить ставку, а заодно, по-видимому, и своего сообщника Савинкова. Керенский заявил о своем сочувствии курсу на диктатуру, что не было лицемерием, и поощрил Львова на дальнейшее посредничество, в чем была военная хитрость.
Когда Львов прибыл в ставку, уже отягощенный полномочиями Керенского, генералы усмотрели в его миссии доказательство того, что правительство созрело для капитуляции. Вчера только Керенский, через Савинкова, обязался провести программу Корнилова под защитой казачьего корпуса; сегодня Керенский уже предлагал ставке перестраивать совместно власть. Корнилов объяснил Львову, что так как предстоящее восстание большевиков имеет целью "низвержение власти Временного правительства, заключение мира с Германией и выдачу ей большевиками Балтийского флота", то не остается иного выхода, как "немедленная передача власти Временным-правительством в руки верховного главнокомандующего". Корнилов прибавил к этому: "...безразлично, кто бы таковым ни был". Но он вовсе не собирался уступать кому-либо свое место. В интересах ограждения "безопасности" Керенского и Савинкова от большевиков Корнилов настойчиво просил их прибыть в ставку под его личную защиту.
Вернувшись в Москву, Львов как "друг" пламенно уговаривал Керенского согласиться на предложение Корнилова "для спасения жизни членов Временного правительства, и главным образом его собственной". Керенский не мог не понять наконец, что политическая игра с диктатурой принимает серьезный оборот и может закончиться совсем неблагополучно. Решив действовать, он прежде всего вызвал Корнилова к аппарату, чтобы проверить: правильно ли Львов передал поручение? Вопросы Керенский ставил не только от своего имени, но и от имени Львова, хотя последний отсутствовал при разговоре. О своем приезде вместе с Савинковым в ставку на следующий день Керенский говорил как о решенном деле.
Корнилов, несомненно, не мог бы предъявлять через Львова свои требования, если бы не состоял ранее в заговоре с Керенским. Но это не меняет того, что одним заговором, общим, Корнилов прикрывал другой, свой собственный. В то время как Керенский и Савинков собирались тряхнуть большевиками, отчасти – советами, Корнилов намеревался тряхнуть также и Временным правительством. Именно этого Керенский не хотел. "Я видел генерала Корнилова после этого разговора", – свидетельствует князь Трубецкой, дипломат, представлявший при ставке министерство иностранных дел. – Вздох облегчения вырвался из его груди, и на мой вопрос: "Значит, правительство идет вам навстречу во всем?" – он ответил: "Да". Корнилов ошибался. Как раз с этого момента правительство в лице Керенского переставало идти ему навстречу. Значит, у ставки свои планы? Значит, речь идет не вообще о диктатуре, а о диктатуре Корнилова? А ему, Керенскому, как бы в насмешку, предлагают пост министра юстиции? (Корнилов, действительно, имел неосторожность намекнуть на это Львову).
НАЧАЛО МЯТЕЖА. В утро долгожданного дня (27-го), который (по убеждению врагов правительства) должен был принести спасение страны, верховный главнокомандующий получил от министра-председателя телеграфное приказание: сдать должность начальнику штаба и самому немедленно ехать в Петроград. Дело сразу получало совершенно непредвиденный оборот. Генерал понял, по его словам, что "тут ведется двойная игра". С большим правом, пишет Троцкий, он мог бы сказать, что его собственная двойная игра раскрыта. Корнилов решил не уступать. Увещания Савинкова по прямому проводу не помогли. "Вынужденный выступить открыто, – с таким манифестом обратился главковерх к народу, – я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба: одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри".
Корнилова Керенский сместил единолично. Временного правительства в это время уже не существовало: вечером 26-го министры-кадеты подали в отставку, которая, по счастливому стечению обстоятельств, отвечала желаниям всех сторон. Еще за несколько дней до разрыва ставки с правительством генерал Лукомский передал Львову через Аладьина: "Недурно бы предупредить кадетов, чтобы к 27 августа они вышли все из Временного правительства, чтобы поставить этим правительство в затруднительное положение и самим избегнуть неприятностей". Кадеты не преминули принять к сведению эту рекомендацию. С другой стороны, сам Керенский заявил правительству, что считает возможным бороться с мятежом Корнилова "лишь при условии предоставления ему единолично всей полноты власти". Остальные министры как бы только и ждали столь счастливого повода для подачи в очередную отставку. "Министры из партии к. д., – пишет Милюков, – заявили, что они в данный момент уходят в отставку, не предрешая вопроса о своем будущем участии во Временном правительстве".
На полученной в ставке телеграмме Керенского "Все эшелоны, следующие на Петроград и в его район, задерживать и направлять в пункты прежних последних стоянок" Корнилов надписал: "Приказания этого не исполнять, двигать войска к Петрограду". В свою очередь приказ Керенского по войскам Петрограда гласил: "Генерал Корнилов, заявлявший о своем патриотизме и верности народу... взял полки с фронта и.… отправил против Петрограда".
Когда разрыв между сторонами определился, весьма двусмысленной стала роль Савенкова, игравшего до этого роль эмиссара между Керенским и Корниловым. "В первую же ночь восстания Ставки, – пишет Керенский, – в советских, солдатских и рабочих кругах Петербурга стала упорно распространяться молва о прикосновенности Савинкова к движению генерала Корнилова". Но сам глава правительства полагал иначе. "Поздно ночью на 26 августа, – продолжает Керенский, – ко мне в кабинет вошел очень взволнованный управляющий военным министерством. "Господин министр, – обратился ко мне, вытягиваясь во фронт, Савинков, – прошу вас немедленно арестовать меня как соучастника генерала Корнилова. Если же вы доверяете мне, то прошу предоставить мне возможность делом доказать народу, что я ничего общего с восставшими не имею..." В ответ на это заявление Керенский назначил Савинкова временным генерал-губернатором Петрограда, предоставив ему весьма широкие полномочия.
К утру 28-го разрыв между правительством и ставкой стал совершившимся фактом пред лицом всей страны. Начальник штаба Лукомский, которому Керенский накануне приказал взять на себя временно командование, ответил: "Не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию". За вычетом кавказского главнокомандующего, не без запоздания, заявившего о своей верности Временному правительству, остальные главнокомандующие в разных тонах поддержали требования Корнилова. Вдохновляемый кадетами Главный комитет союза офицеров разослал во все штабы армии и флота телеграмму: "Временное правительство, уже неоднократно доказавшее нам свою государственную немощь, ныне обесчестило свое имя провокацией и не может дольше оставаться во главе России..." Почетным председателем союза офицеров состоял тот же Лукомский!
Об оптимистических расчетах руководителей и вдохновителей заговора дает неплохое представление шифрованная телеграмма князя Трубецкого министру иностранных дел. "Трезво оценивая положение, – пишет он, – приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым. На его стороне станут в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить... моральное сочувствие всех несоциалистических слоев населения, а в низах... равнодушие, которое подчинится всякому удару хлыста. Нет сомнения, что громадное количество мартовских социалистов не замедлит перейти на сторону" Корнилова в случае его победы.
Все эти голоса с разных сторон доходили до Зимнего дворца и потрясающе действовали на его обитателей. Успех Корнилова казался неотвратимым. С неизбежными смягчениями это признает сам Керенский. "День 28 августа был как раз временем наибольших колебаний, – пишет он, – наибольших сомнений в силе противников Корнилова, наибольшей нервности в среде самой демократии". Отставные министры, советники, друзья один за другим покидали Зимний дворец. Это был, по словам самого Керенского, "массовый исход из места, заведомо обреченного на погибель". "Мысль о посредничестве... в этой обстановке рождалась сама собой", – пишет Милюков, который предпочитал действовать в качестве третьего. Вечером 28-го он явился в Зимний дворец, чтобы "посоветовать Керенскому отказаться от строго формальной точки зрения нарушенного закона". Со своей стороны Керенский признает, что явившийся с предложением посредничества Милюков "избрал очень удобную минуту, чтобы доказывать мне, что реальная сила на стороне Корнилова". Беседа закончилась настолько благополучно, что по окончании ее Милюков указал своим политическим друзьям на генерала Алексеева как на такого заместителя Керенского, против которого Корнилов возражать не будет. План Милюкова казался совсем-совсем близким к осуществлению. Но тут, пишет Троцкий, как и полагается в момент наивысшего напряжения, раздался драматический стук в дверь: в соседней комнате ждала депутация от Комитета по борьбе с контрреволюцией.
ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. Новый советский орган был создан на объединенном заседании обоих исполнительных комитетов, рабоче-солдатского и крестьянского, вечером 27-го и состоял из специально делегированных представительств от трех советских партий, от обоих исполнительных комитетов, центра профессиональных союзов и Петроградского Совета. Сразу забытыми оказались речи о том, что все принципиальные вопросы должны быть отложены до Учредительного собрания. Меньшевики заявили, что будут добиваться от правительства немедленного провозглашения демократической республики, роспуска Государственной думы и проведения в жизнь аграрных реформ – такова причина того, что имя республики впервые появилось в заявлении правительства по поводу измены верховного главнокомандующего. По вопросу о власти исполнительные комитеты признали необходимым оставить пока правительство в прежнем его виде, заменив ушедших кадетов демократическими элементами. После ночных переговоров выяснилось, однако, что Керенский решительно отбивается от демократического контроля над правительством. Чувствуя, как почва сползает под ним справа и слева, он изо всех сил держался за форму "директории".
В 7 1/2 часа утра Церетели возвратился с сообщением, что Керенский на уступки не идет, требует "безоговорочной поддержки", но соглашается направить "все силы государства" на борьбу с контрреволюцией.
КОЛЕБАНИЯ МЯТЕЖНИКОВ. 28 августа, когда Зимний дворец трепала лихорадка страха, командир "дикой" дивизии князь Багратион докладывал по телеграфу Корнилову, что "туземцы исполнят долг перед родиной и по приказу своего верховного героя... прольют последнюю кровь". Но уже через несколько часов движение дивизии приостановилось, а 31 августа особая депутация, во главе с тем же Багратионом, заверяла Керенского, что дивизия вполне подчиняется Временному правительству. Все это произошло, пишет Троцкий, не только без боя, но без единого выстрела. Дело не дошло не только до последней, но и до первой капли крови. Заговор разложился, рассыпался, испарился.
Несмотря на то, что Корнилов за несколько недель вперед назначил день переворота, ничто не было предусмотрено и как следует рассчитано. Именуя себя в воззваниях "сыном крестьянина", Корнилов строил план переворота целиком на казачестве и горцах. В войсках, брошенных на Петроград, не было ни одной пехотной части. Чисто военная подготовка восстания была произведена неумело, неряшливо, легкомысленно. "Дикая" дивизия, которая должна была нанести революции первый удар, насчитывала всего 1350 бойцов, причем для них не хватало 600 винтовок, 1000 пик и 500 шашек.
Командировкой инструкторов с фронта в Петроград ставка тоже занялась лишь в самую последнюю минуту. Принимавшие поручение офицеры широко снабжались деньгами и отдельными вагонами. Через два дня железнодорожное сообщение между ставкой и столицей оказалось прервано, и большинство командированных вообще не попало к месту предполагаемых подвигов.
В столице была, однако, своя организация корниловцев, насчитывавшая до двух тысяч членов. Заговорщики были разбиты группами по специальным заданиям: захват броневых автомобилей, аресты и убийства наиболее видных членов Совета, арест Временного правительства, овладение важнейшими учреждениями. Однако петроградские заговорщики решительно ничем себя не проявили, не подали голоса, не пошевелили пальцем, как если бы их вовсе не было на свете. Винберг объясняет эту загадку довольно просто. Оказывается, что заведовавший контрразведкой полковник Гейман самое решительное время провел в загородном ресторане, а полковник Сидорин, объединявший по непосредственному поручению Корнилова деятельность всех патриотических обществ столицы, и полковник Дюсиметьер, руководивший военным отделом, "исчезли бесследно, и нигде их нельзя было найти". Предназначенные на организацию денежные суммы были, по словам Винберга, крупными участниками присвоены и прокучены. Полковник Сидорин, по утверждению Деникина, "скрылся в Финляндию, захватив с собою последние остатки денег организации, что-то около полутораста тысяч рублей". На вопрос французского журналиста Клода Анэ, почему в решающую минуту Корнилов сам не пошел на Петроград, глава заговора ответил: "Я был болен, у меня был сильный приступ малярии, и мне не хватало моей обычной энергии".
Но причина поражения заключалась, конечно, не только в этом. Корнилов нес народу войну, защиту генеральских привилегий и помещичьей собственности. Больше ничего он им не мог дать, и ничего другого они от него не ждали. В этой заранее очевидной для самих заговорщиков невозможности опереться на крестьянскую пехоту, не говоря уже о рабочих, и выражалась социальная отверженность корниловской клики.
Формально ликвидация заговора находилась в руках правительства. Исполнительный комитет содействовал. В действительности же борьба шла по совсем иным каналам. В то время, когда Керенский, сгибаясь, измерял одиноко паркеты Зимнего дворца. Комитет обороны, называвшийся также Военно-революционным комитетом, разворачивал широкую работу. С утра были разосланы телеграфные инструкции железнодорожным и почтово-телеграфным служащим и солдатам. "Все передвижения войск, – как докладывал Дан в тот же день, – совершаются по распоряжению Временного правительства и контрассигнуются Комитетом народной обороны". Одновременно шло уничтожение корниловских гнезд в самом Петрограде: были произведены обыски и аресты в военных училищах и офицерских организациях.
Районные советы теснее сплотились между собою и постановили: объявить межрайонное совещание беспрерывным; включить своих представителей в состав штаба, сформированного Исполнительным комитетом; создать рабочую милицию; установить над правительственными комиссарами контроль районных советов; организовать летучие отряды для задержания контрреволюционных агитаторов.
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ МЯТЕЖНИКАМ. БОЛЬШЕВИКИ ВОССТАНАВЛИВАЮТ СВОЕ ВЛИЯНИЕ. Керенский и Корнилов означали два варианта одной и той же опасности; но эти варианты, затяжной и острый, оказались в конце августа враждебно противопоставлены друг другу. Надо было прежде всего отбить острую опасность, чтобы затем справиться с затяжной. Большевики не только вошли в Комитет обороны, хотя осуждены были в нем на положение маленького меньшинства, но и заявили, что в борьбе с Корниловым готовы заключить "военно-технический союз" даже и с директорией.
Большевики энергично включились в борьбу с мятежниками. Уже на объединенном заседании исполнительных комитетов 27 августа Сокольников сообщил, что большевистской партией приняты все доступные ей меры для осведомления народа об опасности и для подготовки к обороне; свою боевую работу большевики изъявили готовность согласовать с органами Исполнительного комитета. В ночном заседании Военной организации большевиков, с участием делегатов многочисленных воинских частей, решено было требовать ареста всех заговорщиков, вооружить рабочих, привлечь для них инструкторов из солдат, обеспечить оборону столицы снизу и в то же время готовиться к созданию революционной власти из рабочих и солдат. Военная организация проводила митинги во всем гарнизоне. Солдаты призывались стоять под ружьем, чтобы выступить по первой тревоге. "Несмотря на то, что они были в меньшинстве, – пишет Суханов, – совершенно ясно: в Военно-революционном комитете гегемония принадлежала большевикам". Он объясняет и причины этого: "Если Комитет хотел действовать серьезно, он должен был действовать революционно", а для революционных действий "только большевики имели реальные средства". Напряженность борьбы, продолжает Троцкий, всюду и везде выдвигала наиболее активные и смелые элементы. Этот автоматический отбор неизбежно поднимал большевиков, укреплял их влияние, сосредоточивал в их руках инициативу, передавал им фактическое руководство даже и в тех организациях, где они находились в меньшинстве.
Под непосредственным давлением большевиков и руководимых ими организаций Комитет обороны признал желательным вооружение отдельных групп рабочих для охраны рабочих кварталов, фабрик, заводов. Этой санкции массам только и нужно было. В районах, по словам рабочей печати, сразу образовались "целые хвосты чающих стать в ряды Красной гвардии". Открылось обучение ружейным приемам и стрельбе. В качестве инструкторов привлекались опытные солдаты. Уже 29-го дружины возникли почти во всех районах. Красная гвардия заявила о своей готовности немедленно выставить отряд в 40 000 винтовок. Безоружные рабочие формировали дружины для рытья окопов, сооружения блиндажей, установки проволочных заграждений. Новый генерал-губернатор Пальчинский, сменивший Савинкова, – Керенскому не удалось удержать своего сообщника дольше трех дней – не мог не признать в особом объявлении, что, когда возникла нужда в саперных работах по обороне столицы, "тысячи рабочих... своим личным безвозмездным трудом выполнили в течение нескольких часов громадную работу, которая без их помощи потребовала бы нескольких дней".
Недавно созданному Викжелю (Всероссийскому исполнительному комитету железнодорожников) пришлось сразу принять боевое крещение. Железнодорожники разбирали и загромождали пути, чтобы задержать корниловские войска: опыт войны пригодился. Они же приняли меры к тому, чтобы изолировать очаг заговора, Могилев, прекратив движение как в ставку, так и из ставки. Почтово-телеграфные служащие стали перехватывать и направлять в Комитет телеграммы и приказы из ставки или копии их.
Исполнительный комитет послал телефонограммы в Кронштадт и Выборг о присылке в Петроград значительных частей войск. С утра 29-го войска стали прибывать. Это были главным образом большевистские части: чтобы призыв Исполнительного комитета возымел силу, понадобилось подтверждение Центрального Комитета большевиков. Несколько раньше, с середины дня 28-го, по приказанию Керенского, которое очень походило на униженную просьбу, охрану Зимнего дворца взяли на себя матросы с крейсера "Аврора", часть команды которого все еще продолжала сидеть в "Крестах" за участие в июльской демонстрации.
Но если матросы согласились отложить на известный срок генеральный расчет с февральским режимом, то они не хотели ни одного лишнего дня терпеть над своей головой офицеров-корниловцев. Начальство, которое было навязано им правительством после июльских дней, почти везде и всюду оказалось на стороне заговорщиков. Кронштадтский Совет немедленно устранил правительственного коменданта и поставил собственного. Однако дело далеко не везде ограничивалось одним смещением: в нескольких местах дошло до кровавой расправы. 29-го августа утром была передана от Центрофлота коменданту Выборга, генералу Орановскому, для сообщения гарнизону, телеграмма о мятеже ставки. Комендант телеграмму задержал на целый день и на запросы о происходящих событиях ответил, что никакого извещения им не получено. При произведенном матросами обыске телеграмма была найдена. Пойманный с поличным генерал заявил себя сторонником Корнилова. Матросы расстреляли коменданта и вместе с ним двух других офицеров, объявивших себя его единомышленниками. У офицеров Балтийского флота матросы отбирали подписку в верности революции, и когда четыре офицера линейного корабля "Петропавловск" отказались дать подписку, заявив себя корниловцами, их, по постановлению команды, тут же расстреляли.
Железнодорожники станции Луга, куда прибыл Крымов, упорно отказывались двигать воинские поезда, ссылаясь на отсутствие паровозов. Казачьи эшелоны оказались сейчас же окружены вооруженными солдатами из состава двадцатитысячного лужского гарнизона. Военного столкновения не было, но было нечто более опасное: соприкосновение, общение, взаимопроникновение. Лужский Совет успел отпечатать правительственное объявление об увольнении Корнилова, и этот документ широко распространялся теперь по эшелонам.
НЕУДАЧА КРЫМОВА. По получении приказа Корнилова двигаться вперед Крымов под штыками потребовал, чтобы паровозы были готовы через полчаса. Угроза как будто подействовала: паровозы, хотя и с новыми проволочками, были поданы; но двигаться все-таки нельзя было, ибо путь впереди был испорчен и загроможден на добрые сутки. Спасаясь от разлагающей пропаганды, Крымов отвел 28-го вечером свои войска на несколько верст от Луги. Но агитаторы сейчас же проникли и в деревни. Навстречу "дикой" дивизии послана была мусульманская делегация, в состав которой были включены немедленно обнаружившиеся туземные авторитеты, начиная с внука знаменитого Шамиля, геройски защищавшего Кавказ от царизма. Арестовать делегацию горцы своим офицерам не позволили: это противоречит вековым обычаям гостеприимства. Переговоры открылись и сразу стали началом конца. Корниловские командиры, в объяснение всего похода, ссылались на начавшиеся в Петербурге бунты немецких агентов. Делегаты же, прибывавшие непосредственно из столицы, не только опровергали факт бунта, но и с документами в руках доказывали, что Крымов – мятежник и ведет войска против правительства. Что могли на это возразить офицеры Крымова?
На следующее утро к Крымову прибыл от Корнилова полковник с приказанием: сосредоточить корпус, быстро двинуться на Петроград и "неожиданно" занять его. Крымов ответил, что части корпуса разбросаны по разным железным дорогам и где-то по частям высаживаются; что в его распоряжении пока только 8 казачьих сотен; что железные дороги повреждены, загромождены, забаррикадированы, и двигаться дальше можно лишь походным порядком; наконец, что не может быть и речи о неожиданном занятии Петрограда теперь, когда рабочие и солдаты поставлены под ружье в столице и окрестностях. В тот же день Крымову телеграфировал Керенский: "В Петрограде полное спокойствие. Никаких выступлений не ожидается. Надобности в вашем корпусе никакой". Не видя выхода, Крымов сделал нелепую попытку двинуться на Петроград со своими восемью сотнями. Встретив в нескольких верстах от Луги сторожевое охранение, генерал вернулся обратно, даже не пытаясь давать бой.
Железнодорожники тем временем делали свое дело. Таинственным образом эшелоны двигались не по путям назначения. Полки попадали не в свои дивизии, артиллерия загонялась в тупики, штабы теряли связь со своими частями. На всех крупных станциях были свои советы, железнодорожные и военные комитеты. Телеграфисты держали их в курсе всех событий, всех передвижений, всех изменений. Те же телеграфисты задерживали приказы Корнилова. Сведения, неблагоприятные для корниловцев, немедленно размножались, передавались, расклеивались, переходили из уст в уста.
У революционных войск была твердая надежда, что дело обойдется без драки. Это подтвердилось: казаки охотно шли навстречу. Команда связи корпуса, захватив паровоз, отправила делегатов по всей линии. Каждому эшелону разъяснялось создавшееся положение. Шли непрерывные митинги, на которых рос вопль: нас обманули! "Не только начальники дивизий, – вспоминал позже генерал Краснов, – но даже командиры полков не знали точно, где находятся их эскадроны и сотни... Отсутствие пищи и фуража, естественно, озлобляло людей еще больше.
Но в Зимнем дворце все еще побаивались противника. Керенский сделал попытку вступить в переговоры с командным составом мятежников. Он отправил к Крымову делегатов и "во имя спасения России" просил его приехать в Петроград, гарантируя ему честным словом безопасность. Теснимый со всех сторон и совершенно потерявший голову генерал поспешил, разумеется, принять приглашение. Посрамленный и униженный, прибыл он в Зимний дворец. Керенский, пишет Троцкий, не упустил случая разыграть с ним патетическую сцену, в которой дешевые эффекты были обеспечены заранее. Вернувшись от премьера в военное министерство, Крымов покончил с собой выстрелом из револьвера.
ПОРАЖЕНИЕ МЯТЕЖНИКОВ. Верховным главнокомандующим Керенский назначил самого себя. Начальником штаба ставки он избрал Алексеева. Бывший начальник штаба верховного главнокомандующего Николая Романова оказался на той же должности при Керенском. Восстановление дружбы с генералами новый верховный считал теперь особенно необходимым.
В ставке уже ничего не осталось от того оптимизма, который царил в ней два дня тому назад. Заговорщики искали путей отступления. Отправленная Керенскому телеграмма гласила, что Корнилов, "учитывая стратегическую обстановку", склонен мирно сдать командование, если будет объявлено, что "создается сильное правительство". Керенский сейчас же сделал шаг навстречу противнику, объявив по радио, что оперативные приказания генерала Корнилова обязательны для всех.
Генерал Алексеев, новый начальник штаба, отправился на занятие ставки. Полковник Барановский, доверенное лицо Керенского, жаловался по прямому проводу: "Советы бушуют, разрядить атмосферу можно только проявлением власти и арестом Корнилова и других". Это совершенно не отвечало намерениям Алексеева. "С глубоким сожалением вижу, – возражал генерал, – что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы советов". Алексееву пришлось все же подчиниться необходимости и выполнить ритуал ареста главных заговорщиков. Корнилов без сопротивления сел под домашний арест через четверо суток после того, как заявлял народу: "Предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного". Прибывшая в Могилев Чрезвычайная следственная комиссия арестовала, со своей стороны, товарища министра путей сообщения, нескольких офицеров генерального штаба, несостоявшегося дипломата Аладьина, а также весь наличный состав главного комитета союза офицеров. "После первых же допросов, произведенных членами следственной комиссии, – рассказывает Лукомский, – выяснилось, что все они относятся к нам в высшей степени благожелательно".
Фронтовые организации слали протесты. "Генералы и их сообщники содержатся не как преступники перед государством и народом... Мятежники имеют полную свободу сношений с внешним миром". Возмущенные солдаты не раз порывались судить генералов собственным судом, и арестованных спасала от расправы лишь расположенная в Быхове, месте их заключения, контрреволюционная польская дивизия.
Комедия следствия тянулась до большевистского переворота, после чего Корнилов и его сообщники были не только выпущены на свободу, но и снабжены ставкой Керенского всеми необходимыми документами. Эти беглые генералы и положили начало гражданской войне.
13. Сентябрьский кризис
ПОСЛЕДСТВИЯ МЯТЕЖА. ПЕРЕЛОМ В НАСТРОЕНИИ МАСС. Восстание Корнилова, пишет Троцкий, дало могущественный толчок радикализации масс. Коллективная мысль заработала под высоким напряжением. Недостатка в материале для выводов не было. Если генералы-заговорщики, по запоздалому обвинению меньшевиков и эсеров, были повинны не только в сдаче Риги, но и в июльском прорыве, за что же травили большевиков и расстреливали солдат? Если военные провокаторы пытались вызвать на улицы рабочих и солдат 27 августа, не сыграли ли они своей роли и в кровавых столкновениях 4 июля? Каково, далее, место Керенского во всей этой истории? Против кого он вызывал третий конный корпус? Почему он назначил Савинкова генерал-губернатором?
Смысл травли большевиков стал окончательно ясен: она входила необходимым элементом в подготовку государственного переворота. Значит, Ленин скрывается только потому, что его подло оклеветали? Значит, другие содержатся в тюрьме в угоду кадетам, генералам, банкирам, дипломатам Антанты? Значит, большевики не гонятся за местечками, и их ненавидят наверху именно за то, что они не хотят примкнуть к акционерному товариществу, которое называется коалицией! Вот что поняли труженики, простые люди, угнетенные. И из этих настроений, продолжает Троцкий, вместе с чувством вины перед большевиками, выросли несокрушимая преданность партии и доверие к ее вождям. "После выступления Корнилова, – рассказывает Чиненов, солдат московского гарнизона, – уже все части приобрели большевистскую окраску... Все были поражены, как сбылись слова (большевиков)... что генерал Корнилов скоро будет у стен Петрограда".
Изменение настроения масс показали выборы в районные думы Москвы, которые поразили страну резкой сменой симпатий. Если в июне эсеры собрали около 58% голосов, то в сентябре большевики объединили вокруг себя около 52%. Гарнизон на 90% голосовал за большевиков. Меньшевики растаяли совершенно. Эсеры собрали в два раза меньше голосов, чем кадеты. Кадеты – в два раза меньше, чем большевики. И это не был случайным результатом! Сентябрьские голоса большевиков были завоеваны в жесточайшей борьбе со всеми другими партиями. Это были крепкие голоса. На них можно было положиться. "Да, большевики работали усердно и неустанно, – пишет Суханов, сам принадлежавший к разбитой партии меньшевиков. – Они были в массах, у станков, повседневно, постоянно... Они стали своими, потому что всегда были тут, – руководя и в мелочах, и в важном всей жизнью завода и казармы... Масса жила и дышала вместе с большевиками. Она была в руках партии Ленина и Троцкого".
Восстание, вышедшее из ставки, не могло не потрясти каждый солдатский фибр. Внешняя дисциплина, на восстановление которой потрачено было столько усилий и жертв, снова поползла по всем швам. Военный комиссар Западного фронта Жданов докладывал: "Настроение в общем нервное, подозрительное к офицерам, выжидательное; неисполнение приказов объяснялось тем, что им отдают корниловские приказы, которые исполнять не надо". В том же духе пишет Станкевич: "Солдатская масса... почувствовала себя со всех сторон окруженной изменой... Тот, кто разубеждал ее в этом, казался ей тоже предателем". Большевики "подняли головы и почувствовали себя полными хозяевами в армии... Низшие комитеты стали превращаться в большевистские ячейки. Всякие выборы в армии давали изумительный прирост большевистских голосов. При этом нельзя не отметить, что лучшая, наиболее подтянутая армия не только на Северном фронте, но, быть может, на всем русском фронте, 5-я, первая дала большевистский армейский комитет".
Еще ярче, отчетливее, красочнее большевизировался флот. "Матросские собрания, – рассказывает Станкевич, – состояли на девять десятых из одних большевиков". Новому комиссару при ставке довелось защищать в Ревеле перед моряками Временное правительство. С первых же слов он почувствовал всю тщету своих попыток. При одном слове "правительство" зал враждебно смыкался: "волны негодования, ненависти и недоверия сразу захватывали всю толпу. Это было ярко, сильно, страстно, непреодолимо и сливалось в единодушный вопль: "Долой!"
РАСКОЛЫ СРЕДИ ЭСЕРОВ И МЕНЬШЕВИКОВ. Утрата прежнего влияния привела к расколам в рядах эсеров и меньшевиков. На III съезде партии эсеров (май — июнь 1917 г.) внутри партии образовалась так называемая «левая оппозиция», заявившая о своих политических разногласиях с ЦК партии. Левые эсеры потребовали: 1) осудить войну как империалистическую и немедленно выйти из неё; 2) прекратить сотрудничество партии эсеров с Временным правительством; 3) немедленно решить земельный вопрос в соответствии с программой партии, передав землю крестьянам.
Раскол усилился после поражения Корниловского мятежа, когда резко возросло влияние большевиков. Линяя и слабея, эсеровская партия быстро раскалывалась, причем члены ее отбрасывались во враждующие лагери. В полках, в деревнях оставались те эсеры, которые, заодно с большевиками и обычно под их руководством, оборонялись от ударов, наносимых правительственными эсерами.
Чтобы открыть себе возможность выступления перед массовой аудиторией, ораторам-эсерам приходилось настойчиво рекомендоваться "левыми", интернационалистами, не имеющими ничего общего с кликой "мартовских эсеров". После июльских дней левые эсеры перешли в открытую оппозицию, не порывая еще формально с партией, но перенимая аргументы и лозунги большевиков.
Дифференциация глубоко захватила также и меньшевиков. Их петроградская организация шла за Мартовым и находилась в резкой оппозиции к Центральному комитету. Основное ядро, руководимое Церетели, не имея крестьянских резервов, как эсеры, таяло еще быстрее последних. К середине сентября василеостровская организация меньшевиков чуть не полностью вступила в большевистскую партию. Это ускорило брожение в других районах и в провинции. Вожди разных течений меньшевизма на совместных заседаниях яростно обвиняли друг друга в крушении партии. Газета Горького, примыкавшая к левому флангу меньшевиков, сообщала в конце сентября, что петроградская организация партии, еще недавно насчитывавшая около 10 тысяч членов, "перестала фактически существовать... Последняя общегородская конференция не могла собраться из-за отсутствия кворума".
БОЛЬШЕВИКИ ОВЛАДЕВАЮТ СОВЕТАМИ. Изменения в относительной силе советских партий, правда, не сразу, с неизбежными отставаниями и искусственными промедлениями, находили свое выражение в составе советов и в их общественной функции.
Пробуждались далекие окраины, отсталые уезды, глухие углы и строили советы, которые на первых порах проявляли революционную свежесть. Общее число советов быстро росло. К концу августа канцелярия Исполнительного комитета насчитывала до 600 советов, за которыми числилось 23 миллиона избирателей.
Политическое возрождение советов, совпадавшее с их большевизацией, начиналось снизу. Перевыборы, проходившие в конце июля и первой половине августа во многих пунктах страны, приводили, по общему правилу, к усилению большевистских фракций в советах. В разгромленном и ославленном на всю Россию Кронштадте новый Совет насчитывал 100 большевиков, 75 левых эсеров, 12 меньшевиков-интернационалистов, 7 анархистов, свыше 90 беспартийных. На областном съезде советов Урала, открывшемся 18 августа, большевиков оказалось 86, эсеров – 40, меньшевиков – 23.
Последние дни августа снова произвели резкую передвижку в соотношении сил, на этот раз справа налево. Призванные к борьбе массы, пишет Троцкий, без усилия восстановили то положение, какое советы имели до июльского кризиса. Под ударом опасности внутренняя перегруппировка произошла очень быстро, повсеместно и с небольшими, сравнительно, трениями. В провинции, как и в Петрограде, на первый план выдвинулись большевики.
Везде создавались особые комитеты обороны, революционные комитеты, штабы. Они опирались на советы, отчитывались перед ними, но представляли собою новый подбор элементов и новые методы действия в соответствии с революционным характером задачи.
В ночь на 1 сентября, под председательством все того же Чхеидзе, Петроградский совет проголосовал за власть рабочих и крестьян. Рядовые члены соглашательских фракций почти сплошь поддержали резолюцию большевиков. Это было начало конца. Оглушенный президиум заявил о сложении полномочий.
2 сентября на объединенном заседании русских советских органов в Финляндии принята была, 700 голосами против 13 при 36 воздержавшихся, резолюция за власть советов, 5-го Московский совет пошел по пути Петроградского: 355 голосами против 254 он не только выразил недоверие Временному правительству как орудию контрреволюции, но и осудил коалиционную политику Исполнительного комитета. Возглавляемый Хинчуком президиум заявил, что выходит в отставку. Открывшийся 5 сентября в Красноярске съезд советов Средней Сибири весь прошел под знаменем большевизма, 8-го резолюция большевиков была принята в Киевском совете рабочих депутатов большинством 130 голосов против 66.
Ленин сейчас же схватил существо новой обстановки, чтобы сделать из него необходимые выводы. 3 сентября он опубликовал статью "О компромиссах". В ней он констатировал, что роль советов снова изменилась: в начале июля они были органами борьбы с пролетариатом, в конце августа они стали органами борьбы с буржуазией. Советы опять получили в свое распоряжение войска. Лозунг "власть советам" получил новый смысл: вся власть большевистским советам. В этом своем виде, пишет Троцкий, лозунг окончательно переставал быть лозунгом мирного развития. Партия встала на путь вооруженного восстания, через советы и во имя советов.
Господство большевистской партии в Петроградском совете драматически закрепилось в историческом заседании 9 сентября. Было ли голосование 1 сентября простым эпизодом, порожденным случайным составом собрания, или же оно знаменует полную перемену политики Совета? – так был поставлен вопрос. Решено голосовать путем выхода в двери. Выходить предложили тем, кто принимает отставку президиума: меньшинству легче выходить, чем большинству. Наконец был подсчитан и возвещен результат: за президиум и коалицию – 414 голосов, против – 519, воздержалось – 67.
Не успев оправиться от удара, вспоминает Троцкий, низложенные вожди с вытянутыми лицами сошли с эстрады. Церетели не смог при этом воздержаться от грозного пророчества. "Мы сходим с этой трибуны, – крикнул он, полуобернувшись на ходу, – в сознании, что мы полгода держали высоко и достойно знамя революции. Теперь это знамя перешло в ваши руки. Мы можем только выразить пожелание, чтобы вы так же продержали его хотя бы половину этого срока!"
ОБРАЗОВАНИЕ ДИРЕКТОРИИ. Ночью 26 августа развалилась вторая правительственная коалиция. Из Временного правительства вышли кадеты, чтобы облегчить работу Корнилова. Потом вышли социалисты, чтобы облегчить работу Керенского. Открылся новый кризис власти. Прежде всего стал вопрос о самом Керенском: глава правительства оказался соучастником заговора. Возмущение против него было так велико, что при упоминании его имени, пишет Троцкий, соглашательские вожди то и дело прибегали к большевистскому словарю. 30 августа Керенскому пришлось уволить Савинкова, которого через несколько дней исключили даже из всеобъемлющей партии эсеров.
Постановлением Временного правительства 1 сентября 1917 года «управление делами государства до сформирования кабинета» было возложено на чрезвычайный орган – Директорию. Кроме самого Керенского (министра-председателя) пятичленная директория включала министра иностранных дел Терещенко, который уже стал несменяемым, благодаря связи с дипломатией Антанты; московского командующего округом и военного министра Верховского, поспешно произведенного для этой цели из полковников в генералы; адмирала Вердеревского (морского министра), поспешно освобожденного для этой цели из тюрьмы; министра почт и телеграфов меньшевика Никитина.
Как мало собирался Керенский менять курс своей политики, показывает тот факт, что уже 31-го августа он начал переговоры о возвращении в правительство кадетов. Впрочем, разрыв меньшевиков и эсеров с кадетами, в сущности, с самого начала имел чисто показной характер.
Победив Корнилова чужими руками, Керенский, казалось, заботился только о том, чтобы провести в жизнь его программу. Корнилов хотел соединить власть верховного главнокомандующего с властью главы правительства. Керенский это осуществил. Корнилов намеревался единоличную диктатуру прикрыть пятичленной директорией. Керенский это выполнил. Чернова, отставки которого требовала буржуазия, Керенский выставил из Зимнего дворца. Генерала Алексеева, героя кадетской партии и ее кандидата на пост министра-президента, он назначил начальником штаба ставки, т. е. фактическим главою армии. В приказе по армии и флоту Керенский требовал прекращения политической борьбы в войсках, т. е. восстановления исходного положения. Из своего подполья Ленин так характеризовал сложившееся положение: "Керенский – корниловец, рассорившийся с Корниловым случайно, и продолжающий быть в интимнейшем союзе с другими корниловцами".
Всемогущему главе директории приходилось на каждом шагу убеждаться, что обстановка изменилась, что сопротивление возросло и что приходится кое-что менять, по крайней мере на словах. 7 сентября военный министр выступил перед Исполнительным комитетом. Пусть не беспокоятся: генерал Алексеев уйдет и вместе с ним уйдут все, кто так или иначе примыкал к корниловскому восстанию. Алексеев был через несколько дней действительно смещен, и его место занял генерал Духонин: преимущество этого генерала состояло в том, что его не знали.
Хотя Керенский изо всех сил стремился показать твердую руку, реальных возможностей для этого у него уже не было. Так 18 сентября он отдал неожиданный приказ о роспуске Центрального комитета военного флота. Матросы ответили: "Приказ о роспуске Центрофлота, как незаконный, считать недействительным и требовать его немедленной отмены". В дело вмешался Исполнительный комитет и доставил Керенскому формальный повод, чтобы через три дня отменить свое постановление.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ТРОЦКОГО. Директория поспешила освободить из тюрьмы бывшего военного министра Гучкова, считавшегося одним из вдохновителей заговора. На кадетских вдохновителей юстиция вообще не поднимала руки. Держать дальше большевиков под замком становилось, при этих условиях, все труднее. Правительство нашло выход: не снимая обвинения, выпускать большевиков под залог. Петроградский совет профессиональных союзов взял на себя "честь внести залог за достойного вождя революционного пролетариата": 4 сентября Троцкий был освобожден под скромный, в сущности, фиктивный, залог в 3000 рублей.
ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ. Созыв Демократического совещания был решен в дни корниловского восстания. Оно должно было еще раз показать силу демократии, внушить уважение к ней противникам справа и слева. Решение о созыве Демократического совещания было принято на объединённом заседании ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов 3 сентября. Непосредственным толчком послужил крах правительственной коалиции. В телеграмме, приглашавшей представителей партий и общественных организаций принять участие в совещании, подписанной председателями ЦИКов Чхеидзе и Авксентьевым, говорилось о «созыве в Петрограде съезда всей организованной Демократии России для создания сильной революционной власти, способной объединить всю революционную Россию для отпора внешним врагам и для подавления всяких покушений на завоеванную свободу». Открытие совещания было назначено на 12 сентября.
Цель совещания один из его инициаторов член ЦИК Совета РСД Дан объяснял следующим образом: «Идея Демократического Совещания, созванного после и в противоположность Общегосударственному Совещанию в Москве, связывалась в умах инициаторов его с сознанием необходимости образования однородного демократического правительства взамен правительства коалиционного, правительства с участием представителей буржуазии, явно начавшего разваливаться после пресловутого июньского наступления на фронте и получившего смертельную рану в дни Корниловского восстания. Я не берусь утверждать, что все руководящие члены Центрального Исполнительного Комитета так именно смотрели на задачи Демократического Совещания, но могу категорически утверждать, что так именно смотрели на них наиболее видные члены ЦИК и такова именно была моя собственная точка зрения... Мысль, руководившая нами при созыве Демократического Совещания, состояла в том, чтобы попытаться создать демократическую власть, опирающуюся не только на те элементы революционной демократии в тесном смысле этого слова, которые сосредоточились в Советах, но и на те, которые имели прочную базу в кооперативах и органах местного самоуправления (городских думах и земствах)... Нас поощряли к тому успехи в деле сближения с этою «несоветской» демократией, достигнутые ещё на Государственном Совещании в Москве: как известно, после долгих споров и пререканий и кооператоры, и демократические представители земств и городов подписали политическую и экономическую платформу, составленную делегацией ЦИК и оглашённую Чхеидзе от имени всей демократии…».
Впрочем, не все понимали цель Совещания так, как Дан. Церетели утверждал, что «однородное демократическое правительство» не будет жизнеспособным. Он же сформулировал другую задачу этого форума: создать представительный орган, которому до Учредительного собрания было бы подотчётно Временное правительство.
Совещание открылось 14 сентября, ровно через месяц после Государственного, в зрительной зале Александрийского театра. Число допущенных представителей доходило до 1775. Около 1200 присутствовало при открытии. Большевики были в меньшинстве. Но, несмотря на все ухищрения избирательной системы, они представляли очень внушительную группу, которая по некоторым вопросам собирала вокруг себя свыше трети всего состава.
Если отвлечься от оттенков, пишет Троцкий, то в совещании легко установить три группировки: обширный, но крайне неустойчивый центр, который не смеет брать власть, соглашается на коалицию, но не хочет кадетов; слабое правое крыло, которое стоит за Керенского и коалицию с буржуазией без всяких ограничений; вдвое более сильное левое крыло, которое стоит за власть советов или за социалистическое правительство. На собрании советских делегатов Демократического совещания сам Троцкий выступал за передачу власти советам. Мартов – за однородное социалистическое министерство. Первая формула собрала 86 голосов, вторая – 97.
За коалицию с кадетами проголосовало на совещании 766 депутатов, против – 688 при 38 воздержавшихся.
Вопрос об ответственности правительства перед постоянным органом Демократического совещания принимался тем же расширенным президиумом единогласно. За дополнение этого органа представителями буржуазии поднялось 56 рук против – 48, при 10 воздержавшихся. Конец дебатам положил Керенский, заявивший, что в однородном правительстве он участвовать отказывается. После этого, иронически замечает Троцкий, задача сводилась к тому, чтобы отправить злополучное совещание по домам, заменив его таким учреждением, в котором сторонники безусловной коалиции были бы в большинстве. Чтобы достигнуть необходимого результата, нужно было лишь знание правил арифметики. От имени президиума Церетели внёс на совещание резолюцию в том духе, что представительный орган призван "содействовать созданию власти" и что правительство должно "санкционировать этот орган": мечты об обуздании Керенского, таким образом, были сданы в архив. Пополненный в надлежащей пропорции представителями буржуазии будущий Совет республики, или предпарламент, должен был санкционировать коалиционное правительство с кадетами. "Демократическое совещание, – вспоминал Станкевич, – поразило даже самих инициаторов чрезвычайным разбродом мысли".
ПРЕДПАРЛАМЕНТ. ОТНОШЕНИЕ К НЕМУ БОЛЬШЕВИКОВ. Прежде чем разъехаться 22 сентября, совещание выделило из себя постоянный орган путем делегирования в него каждой из групп 15% своего состава, всего – около 350 делегатов. Учреждения имущих классов должны были получить, сверх того, 120 мест. Правительство от себя прибавило 20 мест казакам. Все вместе должно было составить Совет республики, или предпарламент, которому предстояло представлять нацию до созыва Учредительного собрания.
20 сентября Центральный Комитет большевиков созвал партийное совещание в составе большевистских делегатов Демократического совещания, членов самого ЦК и Петроградского комитета. В качестве докладчика от ЦК Троцкий выдвинул лозунг бойкота по отношению к предпарламенту. Предложение встретило решительное сопротивление одних (Каменев, Рыков, Рязанов) и сочувствие других (Свердлов, Иоффе, Сталин). Центральный Комитет, разделившийся по спорному вопросу пополам, увидел себя вынужденным, вразрез с уставом и традицией партии, передать вопрос на разрешение совещания. Два докладчика, Троцкий и Рыков, выступали как представители противоположных точек зрения. Могло казаться, и большинству казалось, что горячие прения имеют чисто тактический характер. На самом деле, пишет Троцкий, спор возрождал апрельские разногласия и подготовлял октябрьские. Вопрос шел о том, приспособляет ли партия свои задачи к развитию буржуазной республики или же действительно ставит себе целью завоевание власти. Большинством 77 голосов против 50 партийное совещание отвергло лозунг бойкота. 22 сентября Рязанов получил возможность заявить Демократическому совещанию от имени партии, что большевики посылают своих представителей в предпарламент для того, чтобы "в этой новой крепости соглашательства обличать всякие попытки новой коалиции с буржуазией". Это звучало радикально. Но, по существу, замечает Троцкий, это значило политику революционного действия подменить политикой оппозиционного обличения. Решение фракции совещания в пользу участия в предпарламенте было подтверждено многими местными комитетами, если не большинством. Так было, например, в Киеве. "По вопросу о... вхождении в Предпарламент, – говорит в своих воспоминаниях Е. Бош, – большинство комитета высказалось за участие и избрало своего представителя Пятакова".
Ленин смог вмешаться в спор только задним числом. 23 сентября он писал: "Надо бойкотировать Предпарламент. Надо уйти в советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уйти в профессиональные союзы, уйти вообще к массам. Надо их звать на борьбу. Надо им дать правильный и ясный лозунг: разогнать бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом... Меньшевики и эсеры не приняли, даже после корниловщины, нашего компромисса... Беспощадная борьба с ними. Беспощадное изгнание их из всех революционных организаций... Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий! Бойкотизм побежден во фракции большевиков, съехавшихся на Демократическое совещание. Да здравствует бойкот!" Чем глубже вопрос проникал в партию, тем решительнее изменялось соотношение сил в пользу бойкота.
Керенский милостиво согласился на существование предпарламента, при условии "признания, что организация власти и пополнение состава правительства принадлежат только Временному правительству".
ВОПРОС ОБ УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ. Одним из главных требований Февральской революции был созыв Учредительного собрания, которое должно было определить демократическое будущее России. Однако ход событий развивался таким образом, что это демократическое будущее оказалось под большим вопросом. Наиболее дальновидные деятели революции осознали это еще летом. Уже московское Государственное совещание наглядно обнаружило, по словам Милюкова, что "страна делится на два лагеря, между которыми не может быть примирения и соглашения по существу". "Либо Корнилов, либо Ленин" – так определял альтернативу Милюков. Ленин, со своей стороны, писал: "Либо власть советов, либо корниловщина. Середины нет".
Ни кадеты, ни большевики не снимали, однако, лозунг Учредительного собрания. Кадетам он нужен был как высшая апелляционная инстанция против немедленных социальных реформ, против советов, против революции. Но и большевики, не видевшие выхода на путях формальной демократии, не отказывались еще от идеи Учредительного собрания. Они и не могли это сделать, пишет Троцкий, не порывая с революционным реализмом. Создаст ли дальнейший ход событий условия для полной победы пролетариата, этого нельзя было предвидеть с абсолютной уверенностью. Но вне диктатуры советов и до этой диктатуры Учредительное собрание должно было явиться высшим достижением революции. Точно так же, как большевики защищали соглашательские советы и демократические муниципалитеты от Корнилова, они готовы были защищать Учредительное собрание от покушений буржуазии.
ПРЕОДОЛЕНИЕ КРИЗИСА. ТРЕТЬЯ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ КОАЛИЦИЯ. В тот самый день, когда совещание вынесло решение против коалиции с кадетами. Центральный комитет кадетской партии предложил Коновалову и Кишкину принять предложение Керенского о вступлении в министерство. Тридцатидневный кризис завершился 25 сентября созданием нового правительства в составе 6 буржуазных министров и 10 социалистических. Главную роль, после Керенского, призван был играть в нем богатейший московский промышленник Коновалов, который в начале революции финансировал газету Горького, состоял затем членом первого коалиционного правительства, вышел с протестом в отставку после первого съезда советов, вступил в кадетскую партию, когда она созрела для корниловщины, и теперь вернулся в правительство в качестве заместителя председателя и министра торговли и промышленности. Рядом с Коноваловым заняли министерские посты Третьяков, председатель московского биржевого комитета, и Смирнов, председатель московского военно-промышленного комитета. Киевский сахарозаводчик Терещенко оставался министром иностранных дел. Остальные министры, в том числе и социалисты, были без особых примет.
БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ СТОЛИЧНЫХ СОВЕТОВ. 17 сентября 1917 г. председателем Президиума Моссовета становится большевик Ногин. В день сформирования нового правительства 25 сентября закончено было формирование и нового Исполнительного комитета Петроградского Совета в составе 13 большевиков, 6 эсеров и 3 меньшевиков. Правительственную коалицию Совет встретил резолюцией, внесенной его новым председателем Троцким. "Новое правительство... войдет в историю революции как правительство гражданской войны... Весть о новой власти встретит со стороны всей революционной демократии один ответ: в отставку!.. Опираясь на этот единодушный голос подлинной демократии, всероссийский съезд советов создаст истинно революционную власть".
Вскоре после этих событий прежние руководители ЦИКа Церетели и Чхеидзе оставили революционный Петроград и уехали в Грузию.
14. Ситуация в стране к исходу сентября — началу октября
ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС. Август и сентябрь, пишет Троцкий, стали месяцами быстрого ухудшения продовольственного положения. Уже в корниловские дни хлебный паек был сокращен в Москве и Петрограде до полуфунта в день. В Московском уезде стали выдавать не свыше двух фунтов в неделю. Поволжье, юг, фронт и ближайший тыл – все части страны переживали острый продовольственный кризис. В текстильном районе под Москвой некоторые фабрики уже начали голодать в буквальном смысле слова. Газеты ежедневно регистрировали новые и новые очаги столкновений и бунтов. Протестовали рабочие, солдаты, мелкий городской люд. Солдатские жены требовали повышения пособий, квартир, дров на зиму.
Невниманием к массам, пишет Троцкий, легкомысленным безразличием к их нуждам, вызывающим фразерством в ответ на протесты и крики отчаяния правительство поднимало против себя всех. Казалось, оно умышленно искало конфликтов. Рабочие и служащие железных дорог почти с февральского переворота требовали повышения заработной платы. Комиссии сменяли друг друга, никто не давал ответа, у железнодорожников выматывали душу. Соглашатели успокаивали, Викжел сдерживал. Но 24 сентября взрыв разразился. Только тут правительство спохватилось, железнодорожникам сделаны были кое-какие уступки, и стачка, уже успевшая охватить большую часть сети, прекратилась 27 сентября.
НАСТРОЕНИЕ ПЕТРОГРАДСКОГО ГАРНИЗОНА. Несмотря на начавшийся в конце июля перелом, в обновленном петроградском гарнизоне в течение августа все еще господствовали эсеры и меньшевики. Некоторые воинские части продолжали питать острое недоверие к большевикам.
Положение непрерывно изменялось в течение сентября. После мятежа генералов эсеры и меньшевики постепенно теряли опору в гарнизоне. Недоверие к большевикам сменялось сочувствием, в худшем случае – выжидательным нейтралитетом. Но сочувствие не было активным. Гарнизон оставался политически крайне рыхлым и по-мужицки подозрительным. А так как в составе гарнизона сохранялось почти совершенно нерастворимое меньшинство, враждебное большевикам (5–6 тысяч юнкеров, три казачьих полка, батальон самокатчиков, броневой дивизион), то исход столкновения представлялся и в сентябре сомнительным.
СЛАБОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА. Никто не верил серьезно в успех нового правительства. Изолированность Керенского была непоправима. Его измену Корнилову имущие классы забыть не могли. "Кто готов был драться против большевиков, – пишет казачий офицер Каклюгин, – тот не хотел этого делать во имя и в защиту власти Временного правительства". Цепляясь за власть, сам Керенский боялся сделать из нее какое-либо употребление. Возрастающая мощь сопротивления парализовала вконец его волю. Он уклонялся от каких бы то ни было решений и избегал Зимнего дворца, где положение обязывало его к действиям.
Коновалов, ближайший сотрудник Керенского и его заместитель, приходил, по словам Набокова, в отчаяние от непостоянства Керенского и полной невозможности положиться на его слова. Но настроения остальных членов кабинета немногим отличались от настроений его главы. Министры тревожно приглядывались, прислушивались, выжидали, отделывались отписками и занимались пустяками.
Продовольственное положение в течение октября быстро ухудшалось. Главнокомандующий Северным фронтом доносил, что голод является "главной причиной морального разложения армии".
По инициативе военного министра Верховского постановлено было уволить старшие возрасты в запас. После тщетных попыток поднять боеспособность армии путем сокращения ее численности, Верховский внезапно пришел к выводу, что спасти страну может только мир. Без ведома и предупреждения правительства он выступил 20-го октября в комиссии предпарламента с заявлением о необходимости немедленно заключить мир независимо от согласия или несогласия союзников.
ЗАХВАТ КРЕСТЬЯНАМИ ПОМЕЩИЧЬИХ И ОТРУБНЫХ ЗЕМЕЛЬ. Число имений, охваченных аграрными столкновениями, поднялось в сентябре, по сравнению с августом, на 30%; в октябре, по сравнению с сентябрем, – на 43%. Запрещение купли-продажи земли и леса уступает место прямому захвату. Массовые порубки и массовые потравы принимают характер намеренного уничтожения помещичьего добра. Случаев открытого разгрома имений зарегистрировано в сентябре 279. "Крестьяне захватывали все помещичье имущество, – рассказывает орловский крестьянин Савченко, – выгоняли помещиков из имений, выламывали в домах помещиков окна, двери, полы, потолки...
Кое-где под влиянием местных условий свирепый характер принимала борьба внутри крестьянства. Особенно жестоко страдали при этом отрубники. "Почти все хутора, – рассказывает нижегородский крестьянин Кузьмичев, – были сожжены, имущество их было частью уничтожено, а частью захвачено крестьянами". Но в большей части страны внутренние отношения деревни далеко еще не достигали такой остроты. Кулаки вели себя дипломатично, тормозили и противодействовали, но старались не слишком противопоставлять себя "миру". В этот осенний период деревня боролась с кулаками, не отбрасывая их от себя, а, наоборот, заставляя их примыкать к общему движению и прикрывать его от ударов справа.
БОРЬБА ЗА КРЕСТЬЯНСТВО. ЭСЕРЫ И БОЛЬШЕВИКИ. Если глядеть сверху, крестьянство сплошь возглавлялось эсерами, выбирало их, шло за ними, почти сливалось с ними. На майском съезде крестьянских советов Чернов получил при выборах в Исполнительный комитет 810 голосов, Керенский – 804, тогда как Ленин собрал всего-навсего 20 голосов.
В программе эсеров, пишет Троцкий, всегда было много утопического: они собирались строить социализм на основе мелкого товарного хозяйства. Но основа программы была демократически-революционная: отобрание земли у помещиков. Став перед необходимостью выполнять программу, партия запуталась в коалиции. Против конфискации земли непримиримо восставали не только помещики, но и кадетские банкиры: под земельную собственность банки выдали не меньше 4 миллиардов рублей. Собираясь в Учредительном собрании поторговаться с помещиками насчет цены, но кончить полюбовно, эсеры усердно не подпускали мужика к земле. Они срывались, таким образом, не на утопическом характере своего социализма, а на своей демократической несостоятельности. Проверка их утопизма могла бы потребовать годов. Их измена аграрному демократизму стала ясна в течение месяцев: при правительстве эсеров крестьяне должны были становиться на путь восстания, чтобы выполнить программу эсеров.
В июле, когда правительство ударило по деревне репрессиями, настроения в деревне стали быстро меняться. Укрываясь за эсеров от ударов эсеровского правительства, крестьяне все больше теряли доверие и к правительству, и к партии. Так, разбухание эсеровских организаций в деревне стало смертельным для этой универсальной партии, которая снизу восставала, а сверху усмиряла. В Москве на собрании Военной организации 30-го июля делегат с фронта, сам эсер, говорил: хотя крестьяне все еще считают себя эсерами, но между ними и партией образовалась трещина. Солдаты подтверждали: под влиянием эсеровской агитации, крестьяне все еще враждебны к большевикам, но вопросы о земле и власти разрешают на деле по-большевистски. Работавший на Волге большевик Поволжский свидетельствует, что наиболее почтенные эсеры, участники движения 1905 года, все более чувствовали себя оттертыми: "мужички звали их "стариками", относились с внешним уважением, а голосовали по-своему".
Голосовать и действовать "по-своему" учили деревню рабочие. Однако в смысле непосредственного воздействия на деревню еще большее значение имели солдаты. Большую работу выполнили те сотни тысяч и миллионы солдат, которые самовольно покидали фронт и тыловые гарнизоны, унося в ушах крепкие лозунги митинговых речей. Молчуны на фронте, пишет Троцкий, становились у себя в деревне говорунами. Недостатка в жадных слушателях не было. "Среди крестьянства, окружавшего Москву, – рассказывает один из московских большевиков, Муралов, – происходил громадный сдвиг влево... Московские села и деревни кишели дезертирами с фронта. Туда же проникал и столичный пролетарий, не порвавший еще связи с деревней". Дремавшую калужскую деревню, по рассказу крестьянина Наумченкова, "разбудили солдаты, прибывавшие с фронта по разным причинам в период июня–июля". Нижегородский комиссар доносил, что "все правонарушения и беззакония имеют связь с появлением в пределах губернии дезертиров, отпускных солдат или делегатов от полковых комитетов". В Могилевской губернии, по словам крестьянина Бобкова, "солдаты, которые вернулись с фронта домой, были первыми вожаками в комитетах и руководили изгнанием помещиков".
Между тем правительство вынуждалось все чаще принимать "решительные меры". В первые четыре месяца Верменичев насчитывает 17 случаев посылки военной силы против крестьян; в июле и августе – 39 случаев, в сентябре и октябре – 105 случаев. Усмирять крестьян вооруженной силой значило заливать пожар маслом. Солдаты в большинстве случаев переходили на сторону крестьян. "К сентябрю месяцу, – вспоминает тверской крестьянин Воробьев, – на собраниях все чаще и смелее в защиту большевиков начинают выступать уже не фронтовики, а сами крестьяне-бедняки…"
Аграрная революция нуждалась в собственных органах на местах. Как они выглядели? В деревне существовали организации нескольких типов: государственные, как исполнительные комитеты волостей, земельные и продовольственные комитеты; общественные, как советы; чисто политические, как партии; наконец органы самоуправления в лице волостного земства. Крестьянские советы успели развернуться только в губернском, отчасти в уездном масштабе; волостных советов было мало. Волостные земства туго прививались. Наоборот, земельные и исполнительные комитеты, по замыслу, государственные органы, становились, как это ни странно на первый взгляд, органами крестьянской революции.
Главный земельный комитет, состоявший из чиновников, помещиков, профессоров, ученых-агрономов, эсеровских политиков, с примесью сомнительных крестьян являлся, по существу, центральным тормозом аграрной революции. Губернские комитеты не переставали быть проводниками правительственной политики. Комитеты в уездах качались между крестьянами и начальством. Зато волостные комитеты, выбиравшиеся крестьянами и работавшие тут же, на глазах села, становились орудием аграрного движения. То обстоятельство, что члены комитетов обычно причисляли себя к эсерам, пишет Троцкий, не меняло дела: они равнялись по мужицкой избе, а не по дворянской усадьбе. "Комитеты всегда были, по словам псковского крестьянина Денисова, на стороне крестьянского движения против помещиков, так как в них же и была избрана самая революционная часть крестьянства и солдаты-фронтовики".
Чтобы помешать деревне замкнуться в круг "чисто крестьянских интересов", правительство торопило с созданием демократических земств. Выборы приходилось нередко навязывать. "У местного крестьянства, - доносил нижегородский комиссар, – укрепилось сознание, что все гражданские законы утратили свою силу и что все правоотношения теперь должны регулироваться крестьянскими организациями". Распоряжаясь на местах милицией, волостные комитеты издавали местные законы, устанавливали арендные цены, регулировали заработную плату, ставили в имениях своих управляющих, забирали в свои руки землю, покосы, леса, инвентарь, отбирали у помещиков оружие, производили обыски и аресты.
Только к осени крестьянство начинает связывать свою земельную программу с лозунгом власти советов. Но и здесь еще оно не знает, кто и как эти советы направит.
НАЦИОНАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ. Многочисленность бесправных наций и острота бесправия, пишет Троцкий, сообщали национальной проблеме в царской России огромную взрывчатую силу. Неизбежность развития центробежных национальных движений в России Ленин учел заблаговременно и в течение ряда лет упорно боролся, в частности против Розы Люксембург, за знаменитый параграф 9 старой партийной программы, формулировавший право наций на самоопределение, т. е. на полное государственное отделение. Этим большевистская партия вовсе не брала на себя проповедь сепаратизма. Она обязывалась лишь непримиримо сопротивляться всем и всяким видам национального гнета, в том числе и насильственному удержанию той или другой национальности в границах общего государства. Только таким путем русский пролетариат мог постепенно завоевать доверие угнетенных народностей.
Политика большевизма в национальной области имела и другую сторону, как бы противоречащую первой, а на самом деле дополняющую ее. В рамках партии и вообще рабочих организаций большевизм проводил строжайший централизм, непримиримо борясь против всякой заразы национализма, способной противопоставить рабочих друг другу или разъединить их.
Февральская революция не привела к разрешению многочисленных национальных проблем. Падение монархии, пишет Троцкий, впервые полностью обнаружило, что не только реакционные помещики, но и вся либеральная буржуазия, а за нею вся мелкобуржуазная демократия, вместе с патриотической верхушкой рабочего класса, являются непримиримыми противниками действительного национального равноправия, т. е. упразднения привилегий господствующей нации: вся их программа сводилась к смягчению, культурной полировке и демократическому прикрытию великорусского господства.
Демократическое государство оставалось тем же государством великорусского чиновника, который никому не собирался уступать свое место. Отсылки к будущему Учредительному собранию только раздражали: ведь в собрании будут господствовать те же партии, которые создали Временное правительство и продолжают отстаивать традиции русификаторства, обнаруживая с ревнивой жадностью ту черту, дальше которой правящие классы не хотят идти.
Благодаря остроте аграрного вопроса, имевшего в ФИНЛЯНДИИ характер вопроса о торпарях, т. е. мелких кабальных арендаторах, промышленные рабочие, составлявшие всего 14% населения, вели за собою деревню. Финляндский Сейм оказался единственным в мире парламентом, где социал-демократы получили большинство. Однако социалистические министры Петрограда: Керенский, Чернов, Скобелев, Церетели – решили насильственно ликвидировать социалистическое правительство Гельсингфорса. Начальник штаба ставки монархист Лукомский предупреждал гражданские власти и население Финляндии, что в случае каких-либо выступлений против русской армии "их города, и в первую очередь Гельсингфорс, будут разгромлены". Становиться на путь восстания финляндская социал-демократия, в которой преобладали соглашательские тенденции, не была готова. Новые выборы, происходившие под угрозой нового роспуска, обеспечили буржуазным партиям.
Но это не привело к смягчению национального вопроса. Финляндская буржуазия полуоткрыто готовила свои военные кадры. Одновременно создавались тайные ячейки Красной гвардии. Рабочие находили поддержку в русских войсках. Вместе с тем в буржуазных кругах, вчера еще склонных к соглашению с Петроградом, усиливалось движение за полное отделение от России. Временное правительство увидело себя вынужденным пойти на уступки, не дожидаясь Учредительного собрания: 23 октября принято было "в принципе" положение о независимости Финляндии, за изъятием военных и внешних дел.
Если Временное правительство мирилось еще с известной самостоятельностью Финляндии, связанной лишь слабыми экономическими узами с Россией, то оно никак не могло согласиться на "автономию" украинского хлеба, донецкого угля и криворожской руды.
Национальное движение на УКРАИНЕ и в БЕЛОРУССИИ имело свои особенности. На Украине и в Белоруссии, отмечает Троцкий, помещик, капиталист, адвокат, журналист – великоросс, поляк, еврей, иностранец; деревенское же население – сплошь украинцы и белорусы. "Люди, живущие в городах Украины, – писала в мае делегация киевской Рады Временному правительству, – видят пред собою обрусевшие улицы этих городов... совершенно забывают о том, что эти города – только маленькие островки в море всего украинского народа". Национальная разнородность города и деревни болезненно давала о себе знать и через советы как преимущественно городские организации. Под руководством соглашательских партий советы сплошь да рядом игнорировали национальные интересы коренного населения. В этом была одна из причин слабости советов на Украине. Под фальшивым знаменем интернационализма советы вели нередко борьбу против оборонительного украинского национализма, прикрывая угнетательское русификаторство городов.
Грузинская социал-демократия не только вела за собой нищенствующее крестьянство ГРУЗИИ, но и претендовала, не без известного успеха, на руководство движением "революционной демократии" всей России. В первые месяцы революции верхи грузинской интеллигенции относились к Грузии не как к национальному отечеству, а как к Жиронде, благословенной южной провинции, призванной поставлять вождей для всей страны.
Большевистская партия, признает Троцкий, далеко не сразу после переворота заняла ту позицию в национальном вопросе, которая обеспечила ей в конце концов победу. Это относится не только к окраинам со слабыми и неопытными партийными организациями, но и к петроградскому центру. За годы войны партия так ослабела, теоретический и политический уровень кадров так снизился, что официальное руководство заняло и в национальном вопросе, до приезда Ленина, крайне пуганую и половинчатую позицию.
15. Подготовка вооруженного восстания
ЛЕНИН СТАВИТ В ПОВЕСТКУ ДНЯ ВОПРОС О ВООРУЖЕННОМ ВОССТАНИИ. БОРЬБА ЗА СОЗЫВ II СЪЕЗДА СОВЕТОВ. Троцкий пишет, что, как только большевики получили в свои руки оба столичных совета, Ленин сказал: "Наше время пришло". Надо брать власть. В апреле и июле он сдерживал; в августе теоретически подготовлял новый этап; начиная с середины сентября он торопил и подгонял изо всех сил. По его убеждению, опасность теперь была не в забегании вперед, а в отставании. "Преждевременного в этом отношении быть теперь не может".
Поскольку Ленин не мог лично руководить движением, он общался с членами ЦК посредством писем и статей. И если проанализировать общий тон его писем, то можно увидеть: Ленин не доверяет ЦК без Ленина. Вынужденный высказываться в большинстве случаев после уже вынесенного в Петрограде решения, Ленин неизменно критикует политику ЦК слева. Позже Троцкий признавал, что Ленин был не так уж не прав в своем недоверии.
14 сентября Ленин пишет письмо в ЦК «Марксизм и восстание», в котором вопрос о вооруженном восстании был поставлен в повестку дня. Ленин торопил своих соратников: "Мы должны на совещании немедленно сплотить фракцию большевиков, не гоняясь за численностью... Мы должны составить краткую декларацию большевиков... Мы должны всю нашу фракцию двинуть на заводы и в казармы. Мы в то же время, не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку (театр, где заседало Демократическое совещание), занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к "дикой дивизии" такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города. Мы должны мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы и т. д.".
Троцкий вспоминает, что это резкое письмо застигло врасплох даже верхи собственной партии. Сплотить на основе его письма большевистскую фракцию на совещании, хотя бы и "не гоняясь за численностью", было явно невозможно. Настроение фракции оказалось таково, что она 70 голосами против 50 отвергла бойкот предпарламента, т. е. первый шаг в сторону восстания. В самом ЦК план Ленина совершенно не нашел поддержки. Четыре года спустя, на вечере воспоминаний, Бухарин со свойственными ему преувеличениями и прибаутками в основе верно рассказал об этом эпизоде. "Письмо (Ленина) было написано чрезвычайно сильно и грозило нам всякими карами (?). Мы все ахнули. Никто еще так резко вопроса не ставил... Все недоумевали первое время. Потом, посоветовавшись, решили. Может быть, это был единственный случай в истории нашей партии, когда ЦК единогласно постановил сжечь письмо Ленина... Мы хотя и верили в то, что безусловно в Питере и Москве нам удастся взять власть в свои руки, но полагали, что в провинции мы еще не сможем удержаться, что, взявши власть и разогнавши Демократическое совещание, мы не сможем закрепить себя во всей остальной России".
Вызванное соображениями конспирации сожжение нескольких копий опасного письма было постановлено на самом деле не единогласно, а 6 голосами против 4 при 6 воздержавшихся. Один экземпляр для истории был, к счастью, сохранен. Но верно в рассказе Бухарина то, что все члены ЦК, хотя и по разным мотивам, отклонили предложение: одни противились восстанию вообще, другие считали, что момент совещания наименее пригоден из всех; третьи просто колебались и выжидали.
В действительности события пошли не по тому пути, который намечал своими гневными письмами Ленин, а согласно воле Троцкого, имевшего в тот момент реальные рычаги влияния. Соглашаясь в главном с Лениным, Троцкий полагал, что большевики не могут просто совершить переворот. Они должны передать власть легитимному органу, имеющему авторитет в глазах народа. Наилучшим вариантом был бы съезд советов. На подготовку и созыв нового съезда он и направил свои усилия.
На I съезде советов, в июне, постановлено было собирать съезды каждые три месяца. ЦИК, однако, не только не созвал второго съезда в срок, но обнаруживал намерение вообще не созывать его, чтоб не оказаться лицом к лицу с враждебным большинством. Демократическое совещание главной своей целью имело оттеснить советы, заменив их органами "демократии". Но это оказалось не так просто.
21 сентября, к концу Демократического совещания, Петроградский Совет поднял голос за скорейший созыв съезда советов. В этом смысле вынесена была, по докладам Троцкого и московского гостя Бухарина, резолюция, формально исходившая из необходимости готовиться к "новой волне контрреволюции".
Съехавшиеся на совещание делегаты советов поставили на следующий день вопрос о съезде перед ЦИКом. Большевики требовали созвать съезд в двухнедельный срок и предлагали, вернее, угрожали создать для этой цели особый орган, опирающийся на Петроградский и Московский советы. На самом деле они предпочитали, чтобы съезд был созван старым ЦИКом: это заранее устраняло споры о правомочности съезда. Полузамаскированная угроза большевиков подействовала: не рискуя пока еще рвать с советской легальностью, вожди ЦИКа заявили, что никому не передоверят выполнения своей обязанности. Съезд был назначен на 20 октября, менее чем через месяц.
Стоило, однако, разъехаться провинциальным делегатам, как у вождей ЦИКа сразу раскрылись глаза на то, что съезд несвоевременен, оторвет местных работников от избирательной кампании и повредит Учредительному собранию. Действительное опасение состояло в том, что съезд явится могущественным претендентом на власть; но об этом дипломатически умалчивалось. 26 сентября Дан спешил уже внести в Бюро ЦИК, не позаботившись о необходимой подготовке, предложение об отсрочке съезда. Троцкий ответил на предложение Дана в том смысле, что съезд все равно будет созван если не конституционным, то революционным путем. Столь покорное в общем Бюро отказалось на этот раз следовать по пути советского coup d'etat. Но маленькое поражение отнюдь не заставило заговорщиков сложить оружие, наоборот, как бы подзадорило их. Дан нашел влиятельную опору в Военной секции ЦИКа, которая решила "запросить" фронтовые организации, созывать ли съезд. Крестьянский Исполнительный комитет признал со своей стороны созыв съезда "опасным и нежелательным".
Агитация против съезда не застала большевиков врасплох. Уже 24 сентября ЦК партии, не полагаясь на решение ЦИКа, постановил поднять снизу, через местные советы и фронтовые организации, кампанию за съезд. В официальную комиссию ЦИКа по созыву, вернее, по саботажу съезда от большевиков делегирован был Свердлов. Под его руководством мобилизованы были местные организации партии, а через них и советы. Многие местные советы, начиная с районов Москвы, предложили изъять дело созыва съезда из рук нелояльного ЦИКа. Навстречу резолюциям армейских комитетов против съезда потекли требования съезда со стороны батальонов, полков, корпусов, местных гарнизонов.
Идея связать захват власти со съездом советов не обсуждалась с Лениным, и не была им принята. С самого начала он подверг ее резкой критике. 29 сентября Ленин пишет статью "Кризис назрел", заканчивая его чем-то вроде объявления войны ЦК. "Надо... признать правду, что у нас в ЦК и в верхах партии есть течение или мнение за ожидание съезда Советов против немедленного взятия власти, против немедленного восстания". Это течение надо побороть во что бы то ни стало. "Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд". Упускать время в ожидании съезда советов есть "полный идиотизм или полная измена". До съезда, назначенного на 20-е, остается свыше двадцати дней: "Недели и даже дни решают теперь все". Оттягивать развязку – значит трусливо отречься от восстания, ибо во время съезда захват власти станет невозможен: "соберут казаков ко дню глупеньким образом "назначенного" восстания".
Но Ленин не ограничился на этот раз свирепой критикой и, в виде протеста, подал в отставку из ЦК. Мотивы: ЦК не отозвался с начала совещания на его настояния относительно захвата власти; редакция партийного органа (Сталин) печатает его статьи с намеренными промедлениями, вычеркивая из них указания на такие "вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в предпарламенте" и пр. Эту политику Ленин не считал возможным покрывать перед партией: "Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии".
По документам не видно, какое дальнейшее формальное движение получило это дело. Из ЦК Ленин, во всяком случае, не вышел. Заявлением об отставке, которое у него никак не могло быть плодом минутного раздражения, Ленин явно оставлял для себя возможность освободиться, в случае надобности, от внутренней дисциплины Центрального Комитета: он мог не сомневаться, что, как и в апреле, непосредственное обращение к низам обеспечит за ним победу. Но путь открытого мятежа против ЦК предполагал подготовку экстренного съезда, следовательно, требовал времени; а времени как раз и не хватало. Держа про запас свое заявление об отставке, но не выходя полностью из границ партийной легальности, Ленин продолжал уже с большей свободой развивать наступление по внутренним операционным линиям. Свои письма ЦК он не только направлял Петроградскому и Московскому комитетам, но и принимал меры, чтобы копии попадали к наиболее надежным работникам районов. В начале октября, уже минуя ЦК, Ленин пишет непосредственно Петроградскому и Московскому комитетам: "Большевики не вправе ждать съезда Советов, они должны взять власть тотчас... Медлить – преступление. Ждать съезда Советов – ребяческая игра в формальность, позорная игра в формальность, предательство революции".
"Недавно, – вспоминал районный работник Наумов, – получили мы от Ильича для передачи в Цека письмо... Письмо мы прочли и так и ахнули. Оказывается, Ленин давно уже ставит перед Цека вопрос о восстании. Мы подняли шум, начали нажимать". Этого именно и нужно было. По несомненному внушению Ленина, московское Областное бюро вынесло в конце сентября жесткую резолюцию против ЦК, обвиняя его в нерешительности, колебаниях, внесении замешательства в ряды партии и требуя "взять ясную и определенную линию на восстание". От имени московского бюро Ломов докладывал 3 октября это решение в ЦК. Протокол отмечает: "Прений по докладу решено не вести". ЦК продолжал еще уклоняться от ответа на вопрос, что делать? Но нажим Ленина через Москву не остался без результата: через два дня ЦК решил покинуть предпарламент.
УХОД БОЛЬШЕВИКОВ ИЗ ПРЕДПАРЛАМЕНТА. "Демократическое" большинство предпарламента состояло из 308 человек: 120 эсеров, в том числе около 20 левых, 60 меньшевиков разного оттенка, 66 большевиков; дальше шли кооператоры, делегаты крестьянского Исполкома и пр. Имущим классам предоставлено было 156 мест, из которых почти половину заняли кадеты. Вместе с кооператорами, казаками и достаточно консервативными членами крестьянского Исполкома правое крыло по ряду вопросов было близко к большинству.
5-го октября на заседании большевистской фракции всеми голосами против одного было принято решение демонстративно уйти из Мариинского дворца и не участвовать в работе предпарламента. Против выступил один лишь Каменев.
Открывая 7 октября Совет республики, Керенский не упустил случая напомнить, что, хотя правительство обладает "всей полнотой власти", тем не менее оно готово выслушать "все настоящие ценные указания"
После открытия заседания Троцкому, на основании перенятого по наследству от Государственной думы регламента, предоставлено было десять минут для внеочередного заявления от имени большевистской фракции. Объявив об уходе большевиков, Троцкий закончил свою речь следующим заявлением: "Мы, фракция большевиков, заявляем: с этим правительством народной измены и с этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего... Покидая Временный совет, мы взываем к бдительности и мужеству рабочих, солдат и крестьян всей России. Петроград в опасности! Революция в опасности! Народ в опасности!.. Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!"
"Они говорили и действовали, – писал позже Милюков по поводу ухода большевиков из предпарламента, – как люди, чувствующие за собой силу, знающие, что завтрашний день принадлежит им". Что этот шаг означал вступление на путь восстания, было ясно врагам и противникам. "Троцкий, уведя свою армию из Предпарламента, – пишет Суханов, – определенно взял курс на насильственный переворот". Доклад в Петроградском Совете о выходе из предпарламента был закончен кличем: "Да здравствует прямая и открытая борьба за революционную власть в стране!" Это было 9 октября.
АГИТАЦИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. Покинув предпарлпмент, большевики постарались усилить агитацию в массах, хотя здесь их ждали свои трудности. Число руководящих агитаторов, сетует Троцкий, сильно убавилось к октябрю. Не хватало прежде всего Ленина как агитатора и еще более как непосредственного повседневного вдохновителя. Не хватало первоклассного агитатора Зиновьева. он решительно повернулся против октябрьского восстания и тем самым на весь критический период сошел с поля действия. Каменев, незаменимый пропагандист, опытный политический инструктор партии, осуждал курс на восстание, не верил в победу, видел впереди катастрофу и угрюмо уходил в тень. Свердлов, по природе больше организатор, чем агитатор, часто выступал на массовых собраниях, и его ровный, могучий и неутомимый бас распространял спокойную уверенность. Сталин не был ни агитатором, ни оратором. Яркую агитацию вели Володарский, Лашевич, Коллонтай, Чудновский.
Но особенно выдвинулся в этот период Троцкий. Суханов рассказывает о председателе Петроградского Совета: "Отрываясь от работы в революционном штабе, (он) летал с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петербургский рабочий и солдат. Его влияние – и в массах, и в штабе – было подавляющим. Он был центральной фигурой этих дней и главным героем этой замечательной страницы истории.
ЗАСЕДАНИЕ ЦК РСДРП(Б) 10 ОКТЯБРЯ. ЛЕНИНСКАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ И РЕАКЦИЯ НА НЕЕ В ПАРТИИ. 10 октября на квартире Суханова, правда без его ведома, произошло заседание Центрального Комитета большевиков, где вопрос о восстании был поставлен ребром. От исхода этого заседания Ленин ставил в зависимость свою дальнейшую политику: через ЦК или против него.
"О, новые шутки веселой музы истории! – пишет Суханов. – Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире, все на той же Карповке (32, кв. 31). Но все это было без моего ведома". Жена меньшевика – Суханова – была большевичкой. "На этот раз к моей ночевке вне дома были приняты особые меры: по крайней мере, жена моя точно осведомилась о моих намерениях и дала мне дружеский бескорыстный совет – не утруждать себя после трудов дальним путешествием. Во всяком случае, высокое собрание было совершенно гарантировано от моего нашествия". Оно оказалось, замечает Троцкий, что гораздо важнее, ограждено и от нашествия полиции Керенского.
Из 21 члена ЦК присутствовало 12. Ленин прибыл в парике и очках, без бороды. Заседание длилось около 10 часов подряд, до глубокой ночи. В промежутке пили чай с хлебом и колбасой для подкрепления сил. А силы нужны были: вопрос шел о захвате власти в бывшей империи царей. Как всегда, заседание началось с организационного доклада Свердлова. На этот раз его сообщения были посвящены фронту и, по-видимому, заранее согласованы с Лениным, чтобы дать ему опору для необходимых выводов. На фронте настроение за большевиков, пойдут против Керенского. Таково было вступление: оно не во всех своих частях достаточно определенно, но имело вполне обнадеживающий характер.
Ленин сразу перешел в наступление: "с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании". Ссылаются на охлаждение и разочарование масс. Не мудрено: "массы утомились от слов и резолюций". Надо брать обстановку в целом. События в городах совершаются теперь на фоне гигантского движения крестьян. Чтобы притушить аграрное восстание, правительству нужны были бы колоссальные силы. "Политическая обстановка, таким образом, готова. Надо говорить о технической стороне. В этом все дело. Между тем мы, вслед за оборонцами, склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха". Докладчик, вспоминал позже Троцкий, явно сдерживал себя: у него слишком много накопилось на душе.
"Начало решительных действий" Ленин ставил как задачу ближайших дней. Нельзя ждать. Нельзя откладывать. На фронте – мы слышали от Свердлова – готовят переворот. Состоится ли съезд советов? неизвестно. Власть надо брать немедленно, не дожидаясь никаких съездов. "Непередаваемым и невоспроизводимым, – писал через несколько лет Троцкий, – остался общий дух этих напряженных и страстных импровизаций, проникнутых стремлением передать возражающим, колеблющимся, сомневающимся свою мысль, свою волю, свою уверенность, свое мужество".
Ленин ожидал большого сопротивления. Но его опасения скоро рассеялись. Заседание почти целиком свелось к страстной полемике с Зиновьевым и Каменевым: наступление вел Ленин, остальные втягивались один за другим. За восстание голосовало десять против двух. Это была серьезная победа!
Спешно, огрызком карандаша на графленном квадратиками листке из детской тетради написанная Лениным резолюция была очень нескладна по архитектуре, но зато давала прочную опору для курса на восстание. "ЦК признает, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского и Ко. сдать Питер немцам), ... – все это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец, явное подготовление второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.), – все это ставит на очередь дня вооруженное восстание. Признавая, таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)".
Замечателен, отмечает Троцкий, как для оценки момента, так и для характеристики автора самый порядок перечисления условий восстания: на первом месте – назревание мировой революции; восстание в России рассматривается лишь как звено общей цепи. Это неизменная исходная позиция Ленина, его большая посылка: иначе он не мог. Задача восстания ставится непосредственно как задача партии: трудный вопрос о согласовании подготовки переворота с советами пока совсем не затронут. Всероссийский съезд советов не упомянут ни словом.
Впрочем, пишет далее Троцкий, победа на заседании ЦК не привела к радикальному перевороту в настроениях партии. Как и в апреле, большинство старых большевиков с неодобрением (непониманием) относились к намерению Ленина немедленно брать власть. Открытые противники переворота, Зиновьев и Каменев, не были изолированы даже в составе ЦК: на их точке зрения стояли полностью Рыков и Ногин, отсутствовавшие в заседании 10-го.
Члены Военной организации, как видно из ряда воспоминаний, с чрезвычайной предубежденностью относились в октябре к идее восстания. 16 октября Крыленко докладывал: "Большая часть Бюро (Военной организации) полагает, что не нужно заострять вопрос практически, но меньшинство думает, что можно взять на себя инициативу". 18-го другой видный участник Военной организации, Лашевич, говорил: "Не надо ли брать власть сейчас? Я думаю, что нельзя форсировать событий... Нет гарантии, что нам удастся удержать власть... Стратегический план, предложенный Лениным, хромает на все четыре ноги".
Против восстания был Томский. Володарский поддерживал Зиновьева и Каменева. Далеко не все противники переворота выступали открыто. На заседании Петроградского комитета 15-го Калинин говорил: "Резолюция ЦК – это одна из лучших резолюций, которую когда-либо ЦК выносил... Мы практически подошли к вооруженному восстанию. Но когда это будет возможно – может быть, через год, – неизвестно". Такого рода "согласие" с ЦК, иронически замечает Троцкий, как нельзя более характерное для Калинина, было свойственно, однако, не только ему.
Меньше всего единодушия наблюдалось на верхах в Москве. Областное бюро поддерживало Ленина. В Московском комитете колебания были очень значительны, преобладали настроения в пользу оттяжки. Губернский комитет занимал позицию неопределенную, причем в областном бюро считали, по словам Яковлевой, что в решительную минуту губернский комитет колебнется в сторону противников восстания.
В каждой организации партии, в каждом губернском ее комитете были люди тех же настроений, что Зиновьев и Каменев; во многих комитетах они составляли большинство. Даже в пролетарском Иваново-Вознесенске, где большевики господствовали безраздельно, разногласия на руководящих верхах приняли чрезвычайную остроту.
В публичных спорах противники восстания повторяли те же доводы, что и Зиновьев с Каменевым. "В частных же спорах, – пишет Киселев, – полемика принимала более острые и откровенные формы, и там договаривались до того, что "Ленин безумец, толкает рабочий класс на верную гибель, из этого вооруженного восстания ничего не выйдет, нас разобьют, разгромят партию и рабочий класс, а это отодвинет революцию на долгие годы и т. п.". Таково, в частности, было настроение Фрунзе, лично очень мужественного, но не отличавшегося широким горизонтом.
И тем не менее, резолюция 10 октября приобрела огромное значение. Она сразу обеспечила действительным сторонникам восстания крепкую почву партийного права. Во всех организациях партии, во всех ячейках стали выдвигаться на первое место наиболее решительные элементы. Партийные организации, начиная с Петрограда, подтянулись, подсчитали силы и средства, укрепили связи и придали кампании за переворот более концентрированный характер.
Но резолюция не положила конец разногласиям в ЦК. Наоборот, она их только оформила и вывела наружу. Зиновьев и Каменев, которые недавно чувствовали себя в известной части руководящих кругов окруженными атмосферой сочувствия, заметили с испугом, как быстро происходит сдвиг влево. Они решили не упускать больше времени и распространили на следующий же день обширное обращение к членам партии. "Перед историей, перед международным пролетариатом, перед русской революцией и российским рабочим классом, – писали они, – мы не имеем права ставить теперь на карту вооруженного восстания все будущее".
Их перспектива состояла в том, чтобы в качестве сильной оппозиционной партии войти в Учредительное собрание, которое "только на Советы сможет опереться в своей революционной работе". Отсюда формула: "Учредительное собрание и Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем". Учредительное собрание, где большевики предполагались в меньшинстве, и советы, где большевики в большинстве, т. е. орган буржуазии и орган пролетариата, должны быть "скомбинированы" в мирную систему двоевластия.
"Глубокой исторической неправдой, – заканчивали Зиновьев и Каменев, – будет такая постановка вопроса о переходе власти в руки пролетарской партии: или сейчас, или никогда. Нет. Партия пролетариата будет расти, ее программа будет выясняться все более широким массам". Надежда на дальнейший непрерывный рост большевизма, независимо от реального хода классовых столкновений, непримиримо сталкивалась с ленинским лейтмотивом того времени: "Успех русской и всемирной революции зависит от двух-трех дней борьбы".
Едва ли нужно пояснять, резюмирует Троцкий, что правота в этом драматическом диалоге была целиком на стороне Ленина. Революционную ситуацию невозможно по произволу консервировать. Если бы большевики не взяли власть в октябре — ноябре, они, по всей вероятности, не взяли бы ее совсем. Вместо твердого руководства массы нашли бы у большевиков все то же, уже опостылевшее им расхождение между словом и делом и отхлынули бы от обманувшей их ожидания партии в течение двух-трех месяцев, как перед тем отхлынули от эсеров и меньшевиков. Одна часть трудящихся впала бы в индифферентизм, другая сжигала бы свои силы в конвульсивных движениях, в анархических вспышках, в партизанских схватках, в терроре мести и отчаяния. Полученную таким образом передышку буржуазия использовала бы для заключения сепаратного мира с Гогенцоллерном и разгрома революционных организаций. Россия снова включилась бы в цикл капиталистических государств. Пролетарский переворот отодвинулся бы в неопределенную даль. Острое понимание этой перспективы и внушало Ленину его тревожный клич.
СЪЕЗД СОВЕТОВ СЕВЕРНОЙ ОБЛАСТИ. ПОДГОТОВКА КО II СЪЕЗДУ СОВЕТОВ. Между тем продолжалась борьба за созыв второго съезда советов. Не ограничиваясь агитационной кампанией, большевики создали для себя важную организационную базу, созвав 11 октября съезд советов Северной области в составе 150 делегатов от 23 пунктов. ЦИК объявил Северный съезд частным совещанием. Горсть меньшевистских делегатов не принимала участия в работах съезда, оставаясь лишь "с информационными целями". Как будто это могло хоть на йоту умалить значение съезда, на котором были представлены советы Петрограда и периферии, Москвы, Кронштадта, Гельсингфорса и Ревеля, т. е. обеих столиц, морских крепостей, Балтийского флота и окружающих Петроград гарнизонов. Открытый Антоновым съезд, которому намеренно придавалась военная окраска, прошел под председательством прапорщика Крыленко, лучшего агитатора партии на фронте. Предложенная Троцким резолюция гласила: "Наступил час, когда только решительным и единодушным выступлением всех советов может быть... решен вопрос о центральной власти".
Радиостанции военных кораблей распространили 13-го по всей стране призыв Северного съезда готовиться ко Всероссийскому съезду Советов. Отельные делегаты, по поручению избранного съездом Бюро, отправились по армейским организациям и местным советам с докладами, другими словами, готовить провинцию к восстанию. ЦИК увидел рядом с собою мощный аппарат, опиравшийся на Петроград и Москву, разговаривавший со страной через радиостанции дредноутов и готовый в любой момент заменить верховный советский орган в деле созыва съезда.
Борьба за и против съезда дала на местах последний толчок большевизации советов. В ряде губерний, например Смоленской, большевики, одни или вместе с левыми эсерами, получили впервые большинство только во время кампании за съезд или при выборах делегатов. 15-го Киевский Совет 159 голосами против 28 при 3 воздержавшихся признал будущий съезд советов "суверенным органом власти". 16-го съезд советов Северо-Западной области в Минске, т.е. в центре Западного фронта, признал созыв съезда неотложным, 18-го Петроградский Совет произвел выборы на предстоящий съезд: за большевистский список (Троцкий, Каменев, Володарский, Юренев и Лашевич) было подано 443 голоса, за эсеров - 162; все это были левые эсеры, тяготеющие к большевикам; за меньшевиков 44 голоса. Заседавший под председательством Крестинского съезд уральских советов, где на 110 делегатов приходилось 80 большевиков, потребовал от имени 223 900 организованных рабочих и солдат созвать съезд советов в назначенный срок. В тот же день, 19-го Всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов высказалась за немедленный переход власти в руки советов, 20-го Иваново-Вознесенск объявил все советы губернии стоящими "на положении открытой и беспощадной борьбы с Временным правительством". 22-го большевистская пресса опубликовала новый список 56 организаций, требовавших перехода власти к советам это все сплошь подлинные массы, в значительной мере – вооруженные.
Мощная перекличка отрядов будущего переворота не помешала Дану докладывать в Бюро ЦИКа, что из 917 существующих советских организаций только 50 ответили согласием прислать делегатов, да и то "без всякого воодушевления".
Когда выяснилось с очевидностью, что избежать съезда не удастся, меньшевики и эсеры совершили резкий поворот, призвав все местные организации выбирать делегатов на съезд, чтобы не дать большевикам большинства. Но, спохватившись слишком поздно, ЦИК увидел себя вынужденным за три дня до назначенного срока отложить съезд до 25 октября.
Вопрос о съезде советов оставался центральным политическим вопросом в течение пяти недель, отделявших Демократическое совещание от Октябрьского восстания. Апелляция к съезду советов проходила через все большевистские документы этого периода почти без исключения. Ни для кого не было секретом, что борьба за съезд была, по сути, борьбою за власть. По мысли большевиков, съезд должен был дать ответы на все волнующие страну вопросы, в том числе и на вопрос об Учредительном собрании.
Ни одна из партий не снимала еще лозунга Учредительного собрания, в том числе и большевики. Но фактически буржуазия апеллировала от Учредительного собрания к Корнилову, а большевики – к съезду советов.
КОМИТЕТ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ОБОРОНЫ. Пытаясь разогреть патриотизм масс угрозой потери Петрограда, меньшевики внесли 9 октября в Совет предложение создать Комитет революционной обороны, который имел бы своей задачей участвовать в защите столицы, при активном содействии рабочих.
К величайшему удивлению соглашателей, пишет Троцкий, большевики приняли идею "Комитета обороны": именно он должен будет сосредоточить в своих руках все данные, относящиеся к защите столицы. Это был важный шаг. Вырывая опасное орудие из рук противника, Совет оставлял за собой возможность, в зависимости от обстоятельств, повернуть решение о выводе частей в ту или другую сторону, но во всяком случае против правительства и соглашателей.
В Военной организации партии разрабатывался даже соответствующий проект. Трудность, с которой не умели до сих пор справиться, пишет Троцкий, состояла в сочетании органа восстания с выборным и открыто действующим Советом, в состав которого входили к тому же представители враждебных партий. Патриотическая инициатива меньшевиков пришла как нельзя более кстати, чтобы облегчить создание революционного штаба, переименованного вскоре в ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ и ставшего главным рычагом переворота.
В целях маскировки во главе комиссии по выработке положения о Комитете поставлен был не большевик, а эсер, молодой и скромный интендантский чиновник Лазимир, один из тех левых эсеров, которые уже до восстания полностью шли с большевиками. Первоначальный проект Лазимира был отредактирован Троцким в двух направлениях: практические задачи по овладению гарнизоном были уточнены, общая революционная цель еще более затушевана. Одобренный Исполнительным комитетом при протестах двух меньшевиков, проект включал в состав Военно-революционного комитета президиумы Совета и солдатской секции, представителей флота, Областного комитета Финляндии, железнодорожного союза, заводских комитетов, профессиональных союзов, партийных военных организаций Красной гвардии и пр. Не менее важно было другое новообразование: при Военно-революционном комитете создавалось постоянное ГАРНИЗОННОЕ СОВЕЩАНИЕ. Солдатская секция представляла гарнизон политически: депутаты выбирались под партийными знаменами. Гарнизонное же совещание должно было состоять из полковых комитетов, которые, руководя повседневной жизнью своих частей, являлись "цеховым", практическим, наиболее непосредственным их представительством.
В написанной незадолго до этих дней статье "Кризис назрел" Ленин укоризненно спрашивал: "Что сделала партия для изучения расположения войск и прочее?.." Несмотря на самоотверженную работу Военной организации, упрек Ленина был справедлив. Чисто штабное изучение военных сил и средств давалось партии с трудом: не хватало навыков, не находилось подхода. Положение сразу изменилось с момента, когда на сцену выступило Гарнизонное совещание: отныне перед глазами руководителей проходила изо дня в день живая панорама гарнизона не только столицы, но и ближайшего к ней военного кольца.
12-го Исполнительный комитет рассматривал положение, выработанное комиссией Лазимира. Несмотря на закрытый характер заседания, прения имели в значительной мере иносказательный характер. "Тут говорилось одно, а разумелось другое", – не без основания пишет Суханов. Положение намечало при Комитете отделы обороны, снабжения, связи, информации и пр.: это был штаб или контрштаб. Целью совещания провозглашалось поднятие боеспособности гарнизона. В этом не было неправды. Но боеспособность могла иметь разное применение. Меньшевики с бессильным возмущением убеждались, что выдвинутая ими в патриотических целях мысль превращается в прикрытие подготовляемого восстания. Маскировка меньше всего была непроницаемой: все понимали, о чем идет речь; но в то же время она оставалась непреодолимой.
Доложенный Лазимиром проект положения был принят большинством в 283 голоса против одного при 23 воздержавшихся. Голосование означало, что солдатская секция открыто и официально передает управление гарнизоном из рук правительственного штаба в руки Военно-революционного комитета.
КРАСНАЯ ГВАРДИЯ. В этот же день, 12 октября, Исполнительный комитет Петроградского Совета опубликовал извещение о созданном при нем особом отделе Красной гвардии. Взяв в свои руки вооружение рабочих. Совет должен был проложить себе дорогу к оружию. Это произошло не сразу. Через четыре года после событий Троцкий рассказывал на вечере воспоминания, посвященном Октябрьской революции: "Когда прибыла делегация от рабочих и сказала, что нам нужно оружие, я говорю: "Но ведь арсенал не в наших руках". Они отвечают: "Мы были на Сестрорецком оружейном заводе". – "Ну и что же?" – "Там сказали: если Совет прикажет, мы дадим". Я дал ордер на 5000 винтовок, и они получили их в тот же день. Это был первый опыт".
Насколько сильна и многочисленна была красная гвардия? Троцкий пишет, что 16-го (незадолго до восстания) Урицкий, член большевистского ЦК, оценивал рабочее войско Петрограда в 40 000 штыков. И добавляет: «Цифра скорее преувеличена». 22-го происходила общегородская конференция Красной гвардии: сотня делегатов представляла около 20 000 бойцов.
ЗАСЕДАНИЕ ЦК РСДРП(Б) 16 ОКТЯБРЯ. Никакого практического плана восстания, даже приблизительного, в заседании 10-го намечено не было. Но без занесения в резолюцию было условлено, что восстание должно предшествовать съезду советов и начаться по возможности не позже 15 октября. Не все шли на этот срок охотно, замечает Троцкий. Он явно был слишком короток для взятого в Петрограде разбега. Но настаивать на отсрочке значило бы поддержать правых и спутать карты. К тому же отсрочить никогда не поздно!
Ленин, которому в его изолированности все внутренние препятствия и трения должны были неизбежно представляться в преувеличенном виде, настоял на созыве нового собрания ЦК с представителями важнейших отраслей партийной работы в столице. На этом совещании, 16-го, на окраине города, в Лесном, Зиновьев и Каменев вновь выдвинули доводы за отмену старого срока и против назначения нового. Споры возобновились с удвоенной силой. Милютин полагал, что "мы не готовы для нанесения первого удара... Встает другая перспектива: вооруженное столкновение... Оно нарастает, возможность его приближается. И к этому столкновению мы должны быть готовы. Но эта перспектива отлична от восстания". Шотман, старый петроградский рабочий, проделавший всю историю партии, утверждал, что на городской конференции, и в ПК, и в Военке настроение гораздо менее боевое, чем в ЦК. "Мы не можем выступить, но должны готовиться". Ленин атаковал Милютина и Шотмана за их пессимистическую оценку соотношения сил: "дело не идет о борьбе с войском, но о борьбе одной части войска с другой... Факты доказывают, что мы имеем перевес над неприятелем. Почему ЦК не может начать?"
Троцкий, в руках которого находились тогда реальные рычаги влияния, отсутствовал на втором совещании: в эти самые часы он проводил в Совете положение о Военно-революционном комитете. Но ту точку зрения, которая окончательно сложилась в Смольном за истекшие дни, защищал Крыленко, только что проведший рука об руку с Троцким и Антоновым-Овсеенко Северный областной съезд советов. Крыленко не сомневался, что "вода достаточно вскипела"; брать назад резолюцию о восстании "было бы величайшей ошибкой". Он расходится, однако, с Лениным "в вопросе о том, кто и как будет начинать". Определенно назначить день восстания сейчас еще нецелесообразно. (Из этого полупризнания видно, что Крыленко излагал и защищал политику, заложенную в основу Военно-революционного комитета и Гарнизонного совещания, т. е. политику Троцкого). Ленин не откликнулся на слова Крыленко. Его внимание было направлено на прямых противников восстания. Всякие оговорки, условные формулы, недостаточно категоричные ответы он склонен был истолковывать как косвенную поддержку Зиновьеву и Каменеву, которые выступали против него с решимостью людей, сжегших свои корабли. "Недельные результаты, – доказывал Каменев, – говорят за то, что данных за восстание теперь нет. Аппарата восстания у нас нет; у наших врагов этот аппарат гораздо сильнее и, наверное, за эту неделю еще возрос... Здесь борются две тактики: тактика заговора и тактика веры в движущие силы русской революции". Ленин возражал: "Если считать, что восстание назрело, то говорить о заговорах не приходится. Если политически восстание неизбежно, то нужно относиться к восстанию, как к искусству". Именно по этой линии шел в партии основной, действительно принципиальный спор
Новая резолюция Ленина, призывающая "все организации и всех рабочих и солдат ко всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания", была принята 20 голосами против двух, Зиновьева и Каменева, при 3 воздержавшихся. Резолюция Зиновьева: "Выступления впредь до совещания с большевистской частью съезда Советов недопустимы", была отвергнута 15 голосами против 6 при 3 воздержавшихся. Вот где произошла, отмечает Троцкий, действительная проверка взглядов: часть "сторонников" резолюции ЦК хотела на деле отложить решение до съезда советов и нового совещания с провинциальными, в большинстве своем более умеренными большевиками.
ПУБЛИЧНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ КАМЕНЕВА И ЗИНОВЬЕВА. На следующий день, 17 октября, Каменев, по соглашению с Зиновьевым, сдал в газету Горького заявление, направленное против вынесенного накануне решения. "Не только я и Зиновьев, но и ряд товарищей-практиков – так писал Каменев, – находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом... Ставить все... на карту выступления в ближайшие дни – значило бы совершить шаг отчаяния. А наша партия слишком сильна, перед ней слишком большая будущность, чтобы совершать подобные шаги..."
Письмо Каменева, отмечает Троцкий, было прямым объявлением войны ЦК, притом по такому вопросу, где никто не собирался шутить. Положение сразу приняло чрезвычайную остроту. Оно осложнилось несколькими другими личными эпизодами, имевшими общий политический источник. В заседании Петроградского Совета, 18-го, сам Троцкий, в ответ на поставленный противниками вопрос, заявил, что Совет восстания на ближайшие дни не назначал, но если бы оказался принужден назначить, то рабочие и солдаты выступили бы как один человек. Каменев, сосед Троцкого по президиуму, немедленно поднялся для краткого заявления: он подписывается под каждым словом Троцкого.
ГАРНИЗОННОЕ СОВЕЩАНИЕ 18 ОКТЯБРЯ. Борьба из-за гарнизона переплеталась с борьбой из-за съезда советов. До намеченного первоначального срока оставалось четыре-пять дней. "Выступление" ожидалось в связи со съездом. Предполагалось, что, как и в июльские дни, движение должно развернуться по типу вооруженной массовой демонстрации с уличными боями.
18 октября впервые было созвано Гарнизонное совещание. О готовности выступить по первому призыву Петроградского Совета заявили Егерский, Московский, Волынский, Павловский, Кексгольмский, Семеновский, Измайловский, 1-й Стрелковый и 3-й Запасный полки, 2-й Балтийский экипаж, электротехнический батальон, артиллерийский дивизион гвардии. Гарнизон уверенно шел к перевороту, воспринимая его не как восстание, а как осуществление бесспорного права советов распоряжаться судьбою страны.
"Последние дни, – говорил Троцкий в конце вечернего заседания Совета, – печать полна сообщений, слухов, статей относительно предстоящего выступления... Решения Петроградского Совета публикуются во всеобщее сведение. Совет – учреждение выборное и... не может иметь решений, которые не были бы известны рабочим и солдатам...».
В своей речи Троцкий связал воедино два вопроса: вывод гарнизона и предстоящий съезд советов. "У нас с правительством имеется конфликт, который может получить крайне острый характер... Мы не позволяем... обнажить Петроград от его революционного гарнизона". Этот конфликт подчинен, в свою очередь, другому надвигающемуся конфликту. "Буржуазии известно, что Петроградский Совет предложит съезду советов взять власть в свои руки. И вот, в предвиденье неизбежного боя буржуазные классы пытаются обезоружить Петроград". Политическая завязка переворота впервые дана была в этой речи с полной определенностью: большевики собираются брать власть, им нужен гарнизон, и они его не отдадут. "При первой попытке контрреволюции сорвать съезд, - заявил Троцкий, - мы ответим контрнаступлением, которое будет беспощадным и которое мы доведем до конца".
ЗАСЕДАНИЕ ЦК РСДРП(б) 20 ОКТЯБРЯ. Вопрос о выступлении Каменева в Совете Троцкий перенес на рассмотрение ближайшего заседания ЦК. В промежутке Каменев, желая развязать себе руки для агитации против восстания, подал в отставку из ЦК. Вопрос разбирался в его отсутствие. Троцкий настаивал на том, что "создавшееся положение совершенно невыносимо" и предлагал отставку Каменева принять. Свердлов, поддержавший предложение Троцкого, огласил письмо Ленина, клеймившее Зиновьева и Каменева за их выступление в газете Горького штрейкбрехерами и требовавшее их исключения из партии. "Увертка Каменева на заседании Петроградского Совета, – писал Ленин, – есть нечто прямо низкое; он, видите ли, вполне согласен с Троцким. Но неужели трудно понять, что Троцкий не мог, не имел права, не должен перед врагами говорить больше, чем он сказал. Неужели трудно понять, что... решение о необходимости вооруженного восстания, о том, что оно вполне назрело, о всесторонней подготовке и т. д. обязывает при публичных выступлениях не только вину, но и почин сваливать на противника... Увертка Каменева – просто жульничество".
Отправляя свой негодующий протест через Свердлова, Ленин не мог еще знать, что Зиновьев письмом в редакцию центрального органа заявил: его, Зиновьева, взгляды "очень далеки от тех, которые оспаривает Ленин", и он, Зиновьев, "присоединяется к вчерашнему заявлению Троцкого в Петроградском Совете". В таком же духе выступил в печати и третий противник восстания, Луначарский. В довершение злонамеренной путаницы письмо Зиновьева, напечатанное в Центральном органе как раз в день заседания ЦК, 20-го, оказалось сопровождено сочувственным примечанием от редакции: "Мы, в свою очередь, выражаем надежду, что сделанным заявлением Зиновьева (а также заявлением Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками". В редакцию входили тогда Сталин и Сокольников. Однако Сокольников заявил, что «не принимал участия в заявлении от редакции по поводу письма Зиновьева и считает это заявление ошибочным».
Сталин выступил против принятия отставки Каменева, доказывая, что "все наше положение противоречиво", т. е. взял на себя защиту той смуты, которую вносили в умы члены ЦК, выступавшие против восстания. Пятью голосами против трех отставка Каменева была принята. Шестью голосами, снова против Сталина, было вынесено решение, воспрещающее Каменеву и Зиновьеву вести борьбу против ЦК. Тогда Сталин заявил, что выходит из редакции. Но, чтобы не усугублять и без того нелегкое положение, ЦК отставку Сталина отклонил
ПЕРЕПОДЧИНЕНИЕ ПЕТРОГРАДСКОГО ГАРНИЗОНА. Военно-Революционный Комитет приступил к работе 20 октября после одобрения Исполкомом Совета решения о его создании. В состав комитета вошли только большевики и левые эсеры: это облегчило и упростило задачу. Из эсеров работал один Лазимир, который был даже поставлен во главе Бюро, чтобы ярче подчеркнуть советский, а не партийный характер учреждения. По существу же, Комитет, председателем которого был Троцкий, главными работниками Подвойский, Антонов-Овсеенко, Лашевич, Садовский, Мехоношин, опирался исключительно на большевиков. В полном составе, с участием представителей всех учреждений, перечисленных в положении. Комитет вряд ли собирался хоть раз. Текущая работа велась через Бюро под руководством председателя, с привлечением во всех важных случаях Свердлова. Это и был штаб восстания.
Бюллетень Комитета скромно регистрирует его первые шаги: в строевые части гарнизона, некоторые учреждения и склады "для наблюдения и руководства" назначены комиссары. Это значило, что, завоевав гарнизон политически, Совет подчинил его себе теперь организационно. В подборе комиссаров крупную роль играла Военная организация большевиков. В числе около тысячи членов, входивших в ее состав в Петрограде, было немало решительных и беззаветно преданных революции солдат и молодых офицеров. Вербовавшиеся из их среды комиссары находили в частях гарнизона почву достаточно подготовленной: их считали своими и подчинялись им с полной готовностью.
Рабочие и служащие арсенала при Петропавловской крепости подняли вопрос о необходимости контроля над выдачей оружия. Направленный туда комиссар успел приостановить дополнительное вооружение юнкеров, задержал 10 000 винтовок, предназначавшихся для Донской области, и более мелкие партии – для ряда подозрительных организаций и лиц. Контроль вскоре распространился и на другие склады, даже на частные магазины оружия. Достаточно было обратиться к комитету солдат, рабочих или служащих учреждения или магазина, чтобы сопротивление администрации тут же оказалось сломленным. Оружие отпускалось отныне только по ордерам комиссаров.
Военно-революционный комитет отправил трех комиссаров (Садовского, Мехоношина и Лазимира) в штаб округа. Было объявлено, что приказы командующего могут получать силу только после скрепления их подписью одного из этих лиц. Выслушав заявление Садовского, командующий петроградским гарнизоном Полковников ответил, что никаких комиссаров не признает и в опеке не нуждается. На намек делегации, что штаб рискует на этом пути встретить сопротивление со стороны частей, Полковников сухо возразил, что гарнизон в его руках и подчинение обеспечено. "Твердость его была искренняя, – пишет в своих воспоминаниях Мехоношин, – ничего напускного не чувствовалось". Экстренное совещание, на которое были вызваны Троцкий и Свердлов, приняло решение: признать разрыв со штабом свершившимся фактом и сделать его исходной позицией для дальнейшего наступления.
Военно-революционный комитет созвал на 11 часов экстренное совещание полковых комитетов, на котором постановлено было оформить разрыв со штабом. Тут же выработанное обращение к войскам Петрограда и его окрестностей говорило языком объявления войны. "Порвав с организованным гарнизоном столицы, штаб становится прямым орудием контрреволюционных сил". Военно-революционный комитет снимает с себя всякую ответственность за действия штаба и, становясь во главе гарнизона, берет на себя "охрану революционного порядка от контрреволюционных покушений".
Вслед за тем Военно-революционный комитет обратился к населению Петрограда с извещением о назначении комиссаров при воинских частях и в особо важных пунктах столицы и окрестностей. "Комиссары, как представители Совета, неприкосновенны. Противодействие комиссарам есть противодействие Совету рабочих и солдатских депутатов". Акт 23 октября, резюмирует Троцкий, означал низложение властей прежде, чем будет низложено само правительство. Военно-революционный комитет связывал враждебному режиму конечности, прежде чем нанести ему удар в голову.
Очень важно было установить контроль над Петропавловской крепостью. Еще 19-го обнаружилось, что большинство комитетов крепости настроено недоброжелательно или двусмысленно. Назначенный комиссаром поручик Благонравов наткнулся на сопротивление: правительственный комендант крепости отказывался признать большевистскую опеку и даже – ходили слухи – хвалился, что арестует молодого опекуна. Нужно было действовать, и притом немедленно. Антонов-Овсеенко предложил ввести в крепость надежный батальон Павловского полка и разоружить враждебные части. Но это была слишком острая операция, которой могло бы воспользоваться офицерство, чтобы вызвать кровопролитие и разбить единодушие гарнизона. "Для обсуждения этого вопроса был вызван Троцкий... – пишет Антонов в своих воспоминаниях. – Троцкий тогда сыграл решающую роль; он своим революционным чутьем уловил то, что нам посоветовал: предложил взять эту крепость изнутри. "Не может быть, чтобы там войска не сочувствовали нам", – сказал он, и оказалось, верно. Троцкий и Лашевич отправились на митинг в крепость". В Смольном с великим волнением ждали результатов предприятия, которое казалось рискованным. Троцкий вспоминал впоследствии: "23-го я поехал в крепость около двух часов дня. Во дворе шел митинг. Ораторы правого крыла были в высшей степени осторожны и уклончивы... Нас слушали, за нами шли". На третьем этаже Смольного вздохнули полной грудью, когда телефон принес радостную весть: гарнизон Петропавловки торжественно обязался подчиняться отныне только Военно-революционному комитету.
Благонравов мог теперь увереннее обосноваться в крепости, развернуть свой маленький штаб и установить связь с большевистским Советом соседнего района и с комитетами ближайших казарм.
Вечернее заседание Совета отличалось в тот день исключительным многолюдством и повышенным настроением. Занятие Петропавловки и окончательное овладение Кронверкским арсеналом, хранящим 100 000 винтовок, – это был серьезный залог успеха. От имени Военно-революционного комитета докладывал Антонов. Черта за чертой, он рисовал картину вытеснения правительственных органов агентами Военно-революционного комитета: их везде встречают как своих; им повинуются не за страх, а за совесть. "Со всех сторон поступают требования о назначении комиссаров". Отсталые части спешат равняться по передовым.
И все же 23-го речь шла не о восстании, а о "защите" предстоящего съезда советов, если понадобится – с оружием в руках. В этом именно духе была вынесена резолюция по докладу Антонова.
Исключительным своеобразием Октябрьского переворота, резюмирует Троцкий, нигде и никогда не наблюдавшимся в таком законченном виде, является тот факт, что, благодаря счастливому сочетанию обстоятельств, пролетарскому авангарду удалось перетянуть на свою сторону гарнизон столицы еще до начала открытого восстания; не только перетянуть, но и организованно закрепить свое завоевание через Гарнизонное совещание.
Но верно то, что гарнизон, в подавляющей массе своей глубоко враждебный правительству, не был, однако, боеспособен и на стороне большевиков. Причина лежала во враждебном разрыве между старой военной структурой частей и их новой политической структурой. Хребет боеспособной части составляет командный состав. Он был против большевиков. Политическим хребтом частей являлись большевики. Однако они не только не умели командовать, но в большинстве случаев плохо умели владеть оружием. Солдатская толща была не однородна. Активные, боевые элементы, как всегда, составляли меньшинство. Большинство солдат сочувствовало большевикам, голосовало за них, выбирало их, но и от них же ждало решения. Враждебные большевикам элементы в частях были слишком ничтожны, чтобы осмелиться на какую бы то ни было инициативу. Политическое состояние гарнизона было таким образом исключительно благоприятно для восстания. Но боевой его вес был не высок, это было ясно заранее.
Противники восстания в рядах самой большевистской партии находили достаточно оснований для пессимистических выводов. Зиновьев и Каменев предостерегали против недооценки сил противника. "Решает Петроград, а в Петрограде у врагов... значительные силы: 5 тысяч юнкеров, прекрасно вооруженных и умеющих драться, затем штаб, затем ударники, затем казаки, затем значительная часть гарнизона, затем очень значительная артиллерия, расположенная веером вокруг Питера. Затем противники с помощью ЦИКа почти наверняка попробуют привести войска с фронта..."
16. Октябрьская революция. Открытие II Всероссийского съезда Советов
ПОПЫТКА ПРАВИТЕЛЬСТВА ОСТАНОВИТЬ ВОССТАНИЕ. Разумеется, проницательные люди хорошо видели, что большевики ведут дело к государственному перевороту. Встревоженным министрам Керенский успокоительно заявлял, что он лично, очень даже рад предстоящему выступлению, так как оно даст ему возможность "окончательно разделаться с большевиками". "Я бы готов отслужить молебен, – отвечал глава правительства кадету Набокову, частому гостю Зимнего дворца, – чтобы такое выступление произошло". – "А уверены ли вы, что сможете с ними справиться?" – "У меня больше сил, чем нужно, – они будут раздавлены окончательно".
В течение 22-го и 23-го Керенский совещался то с вождями ЦИКа, то со своим штабом: не следует ли арестовать Военно-революционный комитет? Меньшевики и эсеры не советовали: они сами попробуют урегулировать вопрос о комиссарах. Полковников тоже считал, что спешить с арестом нечего: военных сил на случай надобности "более чем достаточно". Керенский прислушивался к Полковникову, но еще более к друзьям-соглашателям. Он твердо рассчитывал, что в случае опасности ЦИК, несмотря на домашние недоразумения, своевременно придет на помощь.
В ночь на 24 октября правительство постановило: возбудить против военно-революционного комитета судебное преследование; закрыть большевистские газеты, призывающие к восстанию; вызвать надежные воинские части из окрестностей и с фронта. Слух об этом сейчас же распространился по городу. В здании Главного штаба, рядом с Зимним, в ночь на 24-е несли караул солдаты Павловского полка, одной из наиболее надежных частей Военно-революционного комитета. При солдатах велись речи о вызове юнкеров, о разводке мостов, об арестах. Все, что навловцам удавалось услышать и запомнить, они сейчас же передавали в районы и в Смольный.
С раннего утра власти приступили к подготовке враждебных действий. Юнкерским училищам столицы приказано было привести себя в боевую готовность. Стоящему на Неве крейсеру "Аврора" с пробольшевистски настроенной командой – выйти в море на присоединение к действующему флоту. Вызваны были воинские части из окрестностей: батальон ударников из Царского Села, юнкера из Ораниенбаума, артиллерия из Павловска. Штабу Северного фронта было предложено немедленно направить в столицу надежные войска. В самом городе было приказано: усилить караулы Зимнего дворца; развести мосты через Неву; юнкерам проверять автомобили; выключить из телефонной сети аппараты Смольного. Министр юстиции Малянтович предписал немедленно арестовать тех из освобожденных под залог большевиков, которые снова успели проявить себя противоправительственной деятельностью: удар направлялся прежде всего против Троцкого. В 5 ч. 30 м. утра в типографию большевиков явился правительственный комиссар с отрядом юнкеров и, оцепив выходы, предъявил приказ штаба о немедленном закрытии центрального органа и газеты "Солдат".
ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ БОЛЬШЕВИКОВ. Робкие шаги правительства по наведению порядка не напугали большевиков. Скорее они были им на руку. Хотя восстание может победить лишь как наступление, замечает Троцкий, но оно развертывается тем успешнее, чем более похоже на оборону. Телефонограмма по всем районам и частям гарнизона тотчас оповестила о случившемся: "Враги народа ночью перешли в наступление... Военно-революционный комитет руководит отпором натиску заговорщиков". Заговорщики – это органы официальной власти!
Был отправлен приказ Литовскому полку немедленно выслать роту для охраны Смольного. Литовцы выступили без промедления. С крейсера "Аврора" обратились в Смольный с запросом: выходить ли в море или оставаться в невских водах? Правительственное предписание было тут же отменено Комитетом. Гарнизонам, охраняющим подступы к Петрограду, по радио "Авроры" был отправлен приказ задерживать «контрреволюционные эшелоны» и в случае недостаточности увещаний применять силу. Всем революционным организациям вменялось в обязанность "заседать непрерывно, сосредоточивая в своих руках все сведения о планах и действиях заговорщиков".
Первые признаки надвигающегося восстания были отмечены уже ночью на 24. Покидая в 3 часа ночи Смольный американский журналист Джон Рид обратил внимание на пулеметы у входных дверей и на сильные патрули, охранявшие ворота и прилегающие перекрестки: караулы были подкреплены ротой Литовского полка и ротой пулеметчиков с 24 пулеметами. В течение дня охрана непрерывно возрастала. "В районе Смольного, – пишет Шляпников, – наблюдались знакомые мне картины, напоминавшие первые дни Февральской революции около Таврического дворца": то же обилие солдат, рабочих и всякого рода оружия. Бесчисленные штабеля дров, сосредоточенные во дворе, могут как нельзя лучше послужить в качестве прикрытия от ружейного огня. Грузовые автомобили подвозят продовольственные и боевые запасы. "Весь Смольный, – вспоминал Раскольников, – был превращен в боевой лагерь. Снаружи у колоннады – пушки, стоящие на позициях. Возле них – пулеметы... Почти на каждой площадке все те же "максимы", похожие на игрушечные пушки. И по всем коридорам... быстрая громкая, веселая поступь солдат и рабочих, матросов и агитаторов".
В Смольном, откуда эсеро-меньшевистский Исполнительный комитет успел украдкой перебраться в помещение правительственного штаба, были сосредоточены все революционные организации, руководимые большевиками. Здесь же собрался в тот день на заседание Центральный Комитет партии для принятия последних решений перед ударом. Присутствовало 11 членов. Ленин еще не появлялся из своего убежища в Выборгском районе. Отсутствовал Зиновьев, который, по темпераментному выражению Дзержинского, "скрывался и в партийной работе участия не принимал". Наоборот, Каменев, единомышленник Зиновьева, был очень активен в штабе восстания. Не было Сталина: он вообще не появлялся в Смольном, проводя время в редакции центрального органа и поэтому не взял на себя никакой функции в организации восстания. Впрочем, он был не одинок!
Оценивая роль членов ЦК в перевороте 24–25 октября, Троцкий делает следующий любопытный обзор: «Ленин, признанный вождь, для всех авторитетный, но, как показывают факты, отнюдь не "диктатор" в партии, в течение четырех месяцев не принимал непосредственного участия в работах ЦК и по ряду тактических вопросов находился к нему в резкой оппозиции. Виднейшими руководителями в старом большевистском ядре, на очень большом расстоянии от Ленина, но и от тех, кто следовал за ними, считались Зиновьев и Каменев. Зиновьев скрывался, как и Ленин. Перед Октябрем Зиновьев и Каменев находились в решительной оппозиции к Ленину и большинству ЦК: это вывело их обоих из строя. Из старых большевиков быстро выдвигался Свердлов. Но он был тогда еще новичком в ЦК. Его талант организатора расцвел лишь позже, в годы строительства советского государства. Дзержинский, недавно примкнувший к партии, выделялся своим революционным темпераментом, но не претендовал на самостоятельный политический авторитет. Бухарин, Рыков и Ногин проживали в Москве. Бухарин считался даровитым, но ненадежным теоретиком. Рыков и Ногин были противниками восстания. Ломов, Бубнов и Милютин при решении больших вопросов вряд ли кем-либо принимались в расчет; к тому же Ломов работал в Москве, Милютин был в разъездах. Иоффе и Урицкий были своим эмигрантским прошлым тесно связаны с Троцким и действовали в согласии с ним. Молодой Смилга работал в Финляндии. Состав и внутреннее состояние ЦК достаточно объясняют, почему партийный штаб, до возвращения Ленина к непосредственному руководству, не играл и не мог играть, хотя бы в отдаленной степени, той роли, какая ему принадлежала впоследствии. Протоколы показывают, что важнейшие вопросы: о съезде советов, о гарнизоне, о Военно-революционном комитете – не обсуждались предварительно в ЦК, не исходили из его инициативы, а возникали в Смольном, из практики Совета, чаще всего при участии Свердлова…». Из сказанного вытекает, что единственными членами ЦК, непосредственно руководившими восстанием, были сам Троцкий и (с оговорками) Свердлов.
Заседание, как всегда, шло под председательством Свердлова. По партийной линии, отмечает Троцкий, все нити сходились в руках Свердлова, который как никто знал большевистские кадры. Он связывал Смольный с аппаратом партии, снабжал необходимыми работниками Военно-революционный комитет и вызывался туда для совещания во все критические моменты. Так как Комитет имел слишком широкий, отчасти текучий состав, то наиболее конспиративные мероприятия проводились через верхушку Военной организации большевиков или лично через Свердлова, который был неофициальным, но тем более действительным "генеральным секретарем" Октябрьского переворота. Приезжавшие на съезд советов делегаты-большевики попадали прежде всего в руки Свердлова и ни одного лишнего часа не оставались без дела. 24-го в Петрограде насчитывалось уже две-три сотни провинциалов, и большинство их так или иначе включилось в механику восстания. К 2 часам дня они собрались в Смольном на фракционное заседание, чтобы заслушать докладчика от ЦК партии.
Между тем выяснилось, что внутри Петропавловской крепости положение не может еще считаться прочно обеспеченным. Неопределенность вносил батальон самокатчиков. Вызванный для подавления июльского движения этот батальон в свое время усердно брал дворец Кшесинской и был затем в качестве особо надежной части водворен в Петропавловке. Во митинге, который был накануне и определил судьбу крепости, самокатчики, как выяснилось, не принимали участия: дисциплина еще сохранилась у них настолько, что офицерству удалось удержать солдат от выхода на крепостной двор. В расчете на самокатчиков комендант крепости действовал независимо и часто сносился по телефону со штабом Керенского. По приказанию из Смольного комиссар Военно-революционного комитета Благонравов посадил коменданта под домашний арест. Все части крепостного гарнизона приняли арест коменданта спокойно. Но самокатчики держались уклончиво. Благонравов решил устроить специальный митинг для самокатчиков и пригласил на него Троцкого. В четыре часа по пополудни весь батальон собрался в помещении соседнего цирка Модерн. «Дополнительная ораторская битва за крепость», как пишет сам Троцкий, закончилась новой победой большевиков: всеми голосами против 30 батальон одобрил резолюцию Троцкого. Отныне на крепость можно было опираться со спокойной уверенностью. Оружие из арсенала выдавалось без помех. В этот день получил винтовки 180-й пехотный полк, разоруженный за активное участие в июльском восстании. Результаты митинга в цирке Модерн обнаружились и с другой стороны: самокатчики, несшие с июля охрану Зимнего дворца, самовольно снялись с караула, заявив, что далее охранять правительство не согласны. Это был серьезный удар. Самокатчиков пришлось заменить юнкерами.
ПОСЛЕДНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ ПРЕДПАРЛАМЕНТА. ОТКАЗ В ПОДДЕРЖКЕ ПРАВИТЕЛЬСТВУ. Между тем вопрос о незаконных действиях большевиков обсуждался в предпарламенте. На дневное заседание прибыл Керенский. Троцкий, назвавший его выступление «лебединой песней», пишет: «Оратор цитировал статьи разыскиваемого государственного преступника Владимира Ульянова-Ленина. Цитаты были ярки и неоспоримо доказывали, что вышепоименованное лицо призывает к восстанию. Он, Керенский, уже приказал произвести необходимые аресты. " Да будет известно: сил у правительства более чем достаточно; с фронта непрерывно поступают требования решительных мер против большевиков. Те группы и партии, которые осмелились поднять руку на государство, "подлежат немедленной решительной и окончательной ликвидации". Речь закончилась требованием: сегодня же, в этом же заседании, дать ответ, может ли правительство "исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания".
Не дожидаясь голосования, Керенский вернулся в штаб, уверенный, по собственным словам, что не пройдет и часа, как он получит нужное ему решение. Вышло, однако, иначе. С двух до шести вечера в Мариинском дворце шли фракционные и междуфракционные совещания для выработки формулы перехода. Ни меньшевики, ни эсеры не решилась отождествлять себя с правительством. Дан говорил: "Мы, меньшевики, готовы до последней капли крови защищать Временное правительство; но пусть оно даст возможность демократии сплотиться вокруг него". К вечеру левые фракции, измотавшиеся в поисках выхода, объединились на заимствованной Даном у Мартова формуле, возлагавшей ответственность за восстание не только на большевиков, но и на правительство, требовавшей немедленной передачи земель в ведение земельных комитетов, выступления перед союзниками в пользу мирных переговоров и пр. Безоговорочную поддержку обещали правительству, кроме кооператоров, только кадеты и казаки. Милюков требовал: «необходимо тотчас же, без прений, вынести, по возможности значительным большинством, требуемый правительством решительный вотум осуждения восстания и поддержки правительства». Но эта резолюция не прошла. Кадеты остались в меньшинстве. Прошедшее голосование Временное правительство справедливо оценило как вотум недоверия. Поддержка предпарламента, замечает Троцкий, немного могла бы прибавить правительству, но Милюков прав: отказ в поддержке отнимал у правительства последние остатки авторитета.
ПРИСОЕДИНЕНИЕ К БОЛЬШЕВИКАМ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ. Пока в Мариинском дворце искали спасительную формулу, которая могла бы купировать нарастающий конфликт, в Смольном собрался Петроградский Совет для информации о событиях. Левоэсеровская фракция предпарламента прислала в Смольный делегацию и выразила готовность официально войти в состав Военно-революционного комитета. В повороте левых эсеров, отмечает Троцкий, Совет радостно приветствовал отражение более глубоких процессов: возрастающего размаха крестьянской войны и успешного хода петроградского восстания.
ЗАСЕДАНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. В 9 часов вечера 24-го правительство собралось в Малахитовом зале Зимнего дворца, чтобы разработать способы "решительной и окончательной ликвидации" большевиков. Посланный в Мариинский дворец для ускорения дела Станкевич с возмущением сообщил о только что вынесенной формуле полунедоверия. Даже борьбу с восстанием резолюция предпарламента предлагала возложить не на правительство, а на особый комитет общественного спасения.
Дан потребовал, чтобы правительство сейчас же, ночью, расклеило по городу афиши с заявлением о том, что оно предложило союзникам начать переговоры о мире. Керенский отвечал, что правительство в подобных советах не нуждается.
Вслед за тем в Зимний прибыла делегация Совета казачьих войск. Офицеры делали вид, будто от их воли зависит поведение трех расположенных в Петрограде казачьих полков, и ставили Керенскому условия, диаметрально противоположные условиям Дана: никаких уступок советам, расправа с большевиками должна быть на этот раз доведена до конца, не как в июле, когда казаки пострадали зря. Керенский, сам не желавший ничего иного, обещал все, чего от него хотели, и извинялся перед собеседниками в том, что до сих пор еще не арестовал, по соображениям осторожности, Троцкого, как председателя Совета депутатов. Делегаты покинули его с заверением, что казаки исполнят свой долг. Казачьим полкам тут же был отправлен из штаба приказ: "Во имя свободы, чести и славы родной земли выступить на помощь Центральному исполнительному комитету. Временному правительству и для спасения гибнущей России". Умоляющие приказы разосланы также по юнкерским училищам, в Петрограде и в окрестностях. Железным дорогам было предписано: "идущие в Петроград с фронта эшелоны войск направлять вне всякой очереди, прекратив, если надо, пассажирское движение".
После того как правительство, совершив все ему доступное, разошлось во втором часу ночи, с Керенским остался во дворце лишь его заместитель, либеральный московский купец Коновалов. Командующий округом Полковников явился к ним с предложением немедленно же организовать при помощи верных войск экспедицию для захвата Смольного. Керенский, не задумываясь, принял этот план. Но из слов командующего никак нельзя было понять, на какие же силы он рассчитывает опереться. Тут только Керенский, по собственному признанию, понял, что рапорты Полковникова за последние 10–12 дней о полной его готовности к борьбе с большевиками "были совершенно ни на чем не основаны".
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН ВОССТАНИЯ. Чисто военный план, пишет Троцкий, состоял первоначально в том, чтобы обеспечить соединение балтийских моряков с вооруженными выборгскими рабочими: матросы должны были прибыть по железной дороге и высадиться на Финляндском вокзале, расположенном в Выборгском районе. Уже с этого плацдарма восстание должно было путем дальнейшего присоединения отрядов Красной гвардии и частей гарнизона распространиться на другие районы и, завладев мостами, проникнуть в центр для нанесения окончательного удара. Этот замысел, естественно вытекавший из обстановки и формулированный, по-видимому, Антоновым-Овсеенко, исходил из предположения, что противник сможет еще оказать значительное сопротивление. Именно эта предпосылка, пишет Троцкий, скоро отпала: опираться на ограниченный плацдарм не было надобности; правительство оказывалось открытым для нападения везде, где восставшие находили нужным нанести ему удар. Стратегический план подвергся изменениям также и в отношении сроков, притом в двояком направлении: восстание началось раньше и закончилось позже, чем было назначено. Утренние покушения правительства вызвали, в порядке обороны, немедленный отпор Военно-революционного комитета. Обнаруженное при этом бессилие властей толкнуло Смольный уже в течение дня на наступательные действия, сохранявшие, правда, половинчатый, полузамаскированный, подготовительный характер. Главный удар по-прежнему готовился ночью: в этом смысле план оставался в силе. Он нарушился, однако, в процессе выполнения, но уже в противоположном направлении. Ночью предполагалось занять все командные высоты, и прежде всего Зимний дворец, где укрывалась центральная власть. Но расчет времени в восстании еще труднее, чем в регулярной войне. Руководители запоздали на много часов с сосредоточением сил, и операции против Зимнего, которых ночью не успели даже начать, составили особую главу переворота, закончившуюся лишь к ночи на 26-е, т. е. с запозданием на целые сутки.
ХОД ВОССТАНИЯ 24 ОКТЯБРЯ. После выступления Керенского в предпарламенте власти попытались расширить свое наступление. Нарядами юнкеров были заняты вокзалы. На углах больших улиц выставлены пикеты, которым приказано реквизировать не сданные штабу частные автомобили. К 3-м часам пополудни разведены мосты, кроме Дворцового, который оставался открытым для движения.
Штабы заинтересованных районов немедленно ответили на военный акт правительства, выслав к мостам вооруженные отряды. Смольному оставалось только развить эту инициативу. Борьба из-за мостов имела характер пробы сил для обеих сторон. Партии вооруженных рабочих и солдат напирали на юнкеров и казаков, то убеждая, то угрожая. Охрана в конце концов уступала, не отваживаясь на прямое столкновение. Некоторые мосты разводились и наводились несколько раз.
"Аврора" получила приказание непосредственно от Военно-революционного комитета: "Всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами восстановить движение по Николаевскому мосту". Командир крейсера попытался уклониться от выполнения приказа, но после символического ареста его и всех офицеров покорно повел корабль. По обеим набережным продвигались цепи моряков. Пока "Аврора" успела отдать якорь перед мостом, рассказывает Курков, юнкеров уже и след простыл. Матросы сами навели мост и поставили охранение. Только Дворцовый мост продолжал оставаться еще в течение нескольких часов в руках правительственных караулов.
Достаточно оказалось внушительного визита комиссара Кексгольмского полка на телефонную станцию, чтобы телефоны Смольного были вновь включены.
Старый революционер Пестковский был назначен комиссаром главного телеграфа. По словам Троцкого, в пространных пояснениях Пестковский не нуждался. Достаточно оказалось двух кексгольмцев с винтовками около коммутатора, чтобы достигнуть временного компромисса с враждебными чиновниками телеграфа, среди которых не было ни одного большевика. В 9 часов вечера другой комиссар Военно-революционного комитета, Старк, с небольшим отрядом матросов, под командой бывшего эмигранта, Саина, тоже моряка, занял правительственное телеграфное агентство.
При разработке планов восстания Смольный большие надежды возлагал на балтийских моряков как на боевой отряд, сочетающий пролетарскую решимость с крепкой военной выучкой. Прибытие матросов в Петроград приурочивалось заранее к съезду советов. Вызвать балтийцев раньше значило бы открыто встать на путь восстания.
Через Свердлова Военно-революционный комитет отправил ночью телеграмму в Гельсингфорс Смилге, председателю областного комитета советов: "Присылай устав". Это означало: присылай немедленно 1500 отборных балтийских матросов, вооруженных до зубов. Хотя балтийцы ожидались только на следующий день, откладывать боевые действия до их приезда не стали.
Тактическая разработка схемы овладения столицей была делом, главным образом, Военной организации большевиков. Город был разбит на боевые участки, подчиненные ближайшим штабам. В важнейших пунктах сосредоточены дружины Красной гвардии, связанные с соседними воинскими частями, где бодрствовали наготове дежурные роты. Цели каждой частной операции и силы для нее были намечены заранее.
ПРИБЫТИЕ ЛЕНИНА В СМОЛЬНЫЙ. Поздно вечером 24-го в Смольный неожиданно прибыл Ленин. Член Петроградского комитета Свешников рассказывает, как Ленин "вечером (24-го) куда-то ушел, оставив в комнате записку, что ушел тогда-то. Узнав об этом, мы в душе испугались за Ильича". В районе уже "поздно вечером" стало известно, что Ленин отправился в Военно-революционный комитет.
Неожиданный выход из подполья был связан с тревогой за судьбу восстания. Ленину казалось, что его соратники проявляют опасную медлительность и могут упустить победу. Об этом свидетельствует письмо к руководителям районов, написанного Лениным в часы, когда открытое восстание уже, в сущности, началось: "Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го... Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс... Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д. …Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом, – решать дело сегодня непременно вечером или ночью".
В этом письме, замечает Троцкий, есть элемент загадки: каким образом Ленин, укрывавшийся в Выборгском районе, не знал до самого вечера о решении столь исключительной важности? Из рассказа того же Свешникова, как и из других источников, видно, что связь с Лениным поддерживалась в этот день через Сталина. Остается предположить, что, не явившись на утреннее заседание ЦК, Сталин так и не узнал до вечера о вынесенном решении.
Непосредственным толчком к тревоге Ленина могли послужить сознательно и настойчиво распространявшиеся в этот день из Смольного слухи, что до решения съезда советов никаких решительных шагов предпринято не будет. Вечером этого дня на экстренном заседании Петроградского Совета Троцкий говорил в докладе о деятельности Военно-революционного комитета: "Вооруженный конфликт сегодня или завтра не входит в наши планы – у порога Всероссийского съезда советов. Мы считаем, что съезд проведет наш лозунг с большей силой и авторитетом. Но если правительство захочет использовать тот срок, который остается ему жить, – 24, 48 или 72 часа, – и выступит против нас, то мы ответим контрнаступлением, ударом на удар, сталью на железо". Таков был лейтмотив всего дня. Оборонительные заявления имели задачей в последний момент перед ударом усыпить и без того не очень активную бдительность противника. Именно этот маневр дал, по всей вероятности, Дану основание заверять Керенского в ночь на 25-е, что большевики вовсе и не собираются сейчас восставать. Но, с другой стороны, и Ленин, если одно из этих успокоительных заявлений Смольного успело дойти до него, мог, в своем состоянии напряженной недоверчивости, принять военную уловку за чистую монету.
Прибыв в Смольный, Ленин, очевидно, быстро понял, что Троцкий осуществляет переворот по собственному плану (т. е. с передачей власти съезду Советов, а не прямо ЦК большевистской партии). Как он к этому отнесся? По словам Троцкого, Ленин признал, что дело ведется правильно, только тогда, когда увидел все собственными глазами. "Помню, огромное впечатление произвело на Ленина, - пишет Троцкий, - сообщение о том, как я вызвал письменным приказом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей партийной и советской газеты... Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потираний рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: "Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть". Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора. Он до последнего часа опасался, что враг пойдет наперерез и застигнет нас врасплох. Только теперь... он успокоился и окончательно санкционировал тот путь, каким пошли события"». Троцкий рассказывает об этом в своих воспоминаниях 1924 года, т. е. уже после смерти Ленина.
ЗАХВАТ БОЛЬШЕВИКАМИ СТРАТЕГИЧЕСКИ ВАЖНЫХ ПУНКТОВ СТОЛИЦЫ В НОЧЬ НА 25 ОКТЯБРЯ. Главные операции начались с двух часов ночи. Небольшими военными партиями, обычно с ядром из вооруженных рабочих или матросов, под руководством комиссаров, были заняты одновременно или последовательно вокзалы, осветительная станция, военные и продовольственные склады, водопровод. Дворцовый мост, телефонная станция, государственный банк, крупные типографии, закреплены телеграф и почта. Везде была поставлена надежная охрана.
На первую роту, самую крепкую и революционную в саперном батальоне, было возложено овладение соседним Николаевским вокзалом. Уже через четверть часа вокзал без единого удара оказался занят сильными караулами: правительственная команда просто рассеялась во тьме.
Комиссар Уралов, рассказывает Троцкий, получил два мандата: один – на занятие типографии реакционной газеты "Русская воля", основанной Протопоповым незадолго до того, как он стал последним министром внутренних дел Николая II; другой – на получение партии солдат из гвардейского Семеновского полка, который в правительстве, по старой памяти, продолжали считать своим. Семеновцы нужны были для занятия типографии; типография – для выпуска большевистской газеты в большом формате и в большом тираже. Солдаты уже укладывались на ночь. Комиссар изложил кратко цель своей миссии: "Не успел я закончить, как со всех сторон раздались крики ура. Солдаты вскакивали со своих мест и тесным кольцом окружили меня". Перегруженный семеновцами грузовик подъехал к типографии. В зале ротационных машин быстро собиралась ночная смена рабочих. Комиссар изложил, зачем приехал. "И здесь, как в казарме, рабочие ответили криками ура и да здравствуют советы". Задание выполнено. Так же приблизительно происходили захваты и других учреждений. Применять насилие не приходилось, ибо не было сопротивления.
Командующий округом доносил ночью в ставку и в штаб Северного фронта по военным проводам: "Положение Петрограда ужасающе. Уличных выступлений и беспорядков нет. Но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты... Юнкера сдают караулы без сопротивления... Нет никаких гарантий, что не будет попытки к захвату Временного правительства".
По подсчетам Троцкого, непосредственных участников восстания было сравнительно немного: несколько тысяч красногвардейцев, две-три тысячи моряков, десятка два рот и команд пехоты, таковы те силы первой и второй очереди, при помощи которых восставшие захватили столицу.
БЕССИЛИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА. ОТЪЕЗД КЕРЕНСКОГО ИЗ ПЕТРОГРАДА. Правительство со все возрастающей тревогой наблюдало за происходящим. Комиссар градоначальства Роговский принес в Зимний ряд сообщений: несколько судов Балтийского флота в боевом порядке вошло в Неву; некоторые из них поднялись до Николаевского моста и заняли его; отряды восставших продвигаются к Дворцовому мосту. Роговский обратил особое внимание Керенского на то обстоятельство, что "большевики осуществляют весь свой план в полном порядке, не встречая нигде никакого сопротивления со стороны правительственных войск".
Керенский с Коноваловым бросились из дворца в штаб: "Времени более нельзя было терять ни минуты". Новый доклад Полковникова окончательно убедил Керенского в невозможности полагаться на командующего и его офицеров. Глава правительства решил собрать лично вокруг себя "всех верных долгу". Однако подкрепления ниоткуда не появлялись. Казаки заседали, представители их полков говорили, что выступить, вообще говоря, можно бы, почему не выступить, но для этого нужны пулеметы, броневики и, главное, пехота. Керенский требовал от ставки в Могилеве и от штаба Северного фронта в Пскове немедленной высылки верных полков. Из ставки Духонин заверял по прямому проводу, что приняты все меры к отправке войск на Петроград и что некоторые части должны бы уже начать прибывать. Но части не прибывали.
Когда Керенский с Коноваловым вернулись передохнуть во дворец, фельдъегерь принес экстренное сообщение: дворцовые телефоны выключены. Дворцовый мост, под окнами Керенского, занят пикетами матросов. Площадь перед Зимним по-прежнему оставалась безлюдна; "о казаках ни слуху ни духу". Керенский снова бросился в штаб. Но и там его ждали неутешительные вести. Юнкера получили от большевиков требование покинуть дворец и сильно волнуются. Броневые автомобили вышли из строя, обнаружив не вовремя "утерю" каких-то важных частей. Все еще нет сведений о высланных с фронта эшелонах.
Керенский спешно вызвал министров в штаб. У большинства не оказалось автомобилей. Прибыл только Кишкин, позже присоединился Малянтович. Вместе стали решать, что предпринять главе правительства? Вывод напрашивался сам собой: немедленно ехать навстречу эшелонам, чтобы продвинуть их через все препятствия.
Представители Великобритании и Соединенных Штатов, как писал позже Керенский, немедленно выразили пожелание, чтобы с уезжающим из столицы главой правительства "в дорогу пошел автомобиль под американским флагом". Сам Керенский считал это предложение лишним и даже стеснительным, но принял его как выражение солидарности союзников. Но из сопоставления двух показаний, пишет Троцкий, которые под разными градусами пересекают линию истины, картина становится достаточно ясной: не союзники, конечно, навязали автомобиль Керенскому, а сам он выпросил его; но так как дипломатам приходилось отдавать дань лицемерию невмешательства во внутренние дела, то условлено было, что автомобиль "захвачен" и что посольство "протестовало" против злоупотребления флагом. После того как это деликатное дело было улажено, Керенский занял место в собственном автомобиле; американский пошел сзади в резерве. "Нечего и говорить, – рассказывает далее Керенский, – что вся улица – и прохожие и солдаты – сейчас же узнала меня. Я отдавал честь, как всегда, немного небрежно и слегка улыбаясь". У выездов из города стояли везде заставы и патрули вооруженных рабочих. При виде бешено несущихся автомобилей красногвардейцы бросились к шоссе, но стрелять не решились.
ОБЪЕДИНЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ ДВУХ ЦИК 25 ОКТЯБРЯ. В 3 ч. 20 минут ночи начальник политического управления военного министерства, меньшевик Шер, передавал по прямому проводу на Кавказ: "Происходит заседание Центрального исполнительного комитета совместно с делегатами, приехавшими на съезд советов, в подавляющем большинстве большевиками. Троцкому устроили овацию. Он заявил, что надеется на бескровный исход восстания, так как сила в их руках». Объединенное заседание исполнительных комитетов, о котором говорит Шер, открылось в Смольном вскоре после полуночи. Делегаты съезда заполняли зал в качестве гостей. Коридоры и проходы, вспоминает Троцкий, были заняты усиленными караулами. Серые шинели, винтовки, пулеметы на окнах. Члены исполнительных комитетов утопали в многоголовой и враждебной массе провинциалов.
В полном молчании зала (которое Суханову казалось вялым, а Джону Риду – "почти угрожающим") слово взял Дан. "Никогда еще контрреволюция не была так сильна, как в данный момент", - заявил он. Безумцы ведут революцию к гибели, как и в 1905 году, "когда во главе петроградского Совета стоял тот же Троцкий". Но нет, Центральный исполнительный комитет не допустит до восстания: "только через его труп штыки враждующих сторон скрестятся между собою".
«Да, это восстание!» - признал в ответной речи Троцкий, отбрасывая последние условности. Да, массы с нами, и мы их ведем на штурм! "Если вы не дрогнете, – обратился он к делегатам съезда через голову ЦИКа, – то гражданской войны не будет, так как враги сразу капитулируют, и вы займете место, которое вам по праву принадлежит, – место хозяина русской земли". Оторопевшие члены ЦИКа не нашли в себе сил даже для протестов. До сих пор оборонительная фразеология Смольного поддерживала в них, несмотря на все факты, мерцающий огонек надежды. Теперь и он потух.
БОЛЬШЕВИКИ ОВЛАДЕВАЮТ СТОЛИЦЕЙ. Богатое инцидентами заседание закончилось к 4 часам утра. Большевистские ораторы появлялись на трибуне, чтобы сейчас же вернуться в Военно-революционный комитет, куда со всех концов города поступают донесения, сплошь благоприятные: заставы на улицах бодрствуют; учреждения занимаются одно за другим; противник не оказывает сопротивления.
Предполагалось, что центральная телефонная станция особенно серьезно укреплена. Но к семи часам утра и она была без боя занята командой Кексгольмского полка. Восставшие не только могли теперь не опасаться за собственную связь, но и получили возможность контролировать телефонные сношения противников. Аппараты Зимнего дворца и Главного штаба были немедленно выключены.
Почти одновременно отряд матросов гвардейского экипажа, около 40 человек, захватил помещение Государственного банка на Екатерининском канале. Банковский чиновник Ральцевич вспоминает, что "отряд матросов действовал стремительно", сразу поставив караулы у телефонов, чтобы отрезать возможную помощь извне. Захват здания произошел "без всякого сопротивления, несмотря на присутствие взвода Семеновского полка".
В ранние утренние часы заняты были Варшавский вокзал, типография "Биржевых ведомостей". Дворцовый мост, под самыми окнами у Керенского. Комиссар Комитета предъявил в "Крестах" караульным солдатам Волынского полка постановление об освобождении ряда заключенных по списку Совета. Тщетно тюремная администрация пыталась получить указания у министра юстиции: ему было не до того. Освобожденные большевики, в их числе молодой кронштадтский вождь Рошаль, сейчас же получили боевые назначения.
Из незанятого еще восставшими военного министерства генерал Левицкий сообщал утром по прямому проводу в ставку генералу Духонину: "Части петроградского гарнизона... перешли на сторону большевиков. Из Кронштадта прибыли матросы и легкий крейсер. Разведенные мосты вновь наведены ими. Весь город покрыт постами гарнизона, но выступлений никаких нет (!). Телефонная станция в руках гарнизона. Части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его, так как активно решили не выступать. В общем, впечатление, как будто бы Временное правительство находится в столице враждебного государства, закончившего мобилизацию, но не начавшего активных действий".
В Смольном шли непрерывные заседания. Агитаторы, организаторы, руководители заводов, полков, районов появлялись на час-два, иногда на несколько минут, чтобы разузнать новости, проверить себя и вернуться на свой пост. У комнаты № 18, где помещалась большевистская фракция Совета, шла неописуемая толчея. Усталые вконец посетители засыпали нередко в зале заседаний, прислонившись отяжелевшей головою к белой колонне, или в коридоре у стены, обняв свою винтовку, иногда просто растягивались вповалку на грязном мокром полу. Лашевич принимал военных комиссаров и давал им последние указания. В помещении Военно-революционного комитета, на третьем этаже, стекавшиеся со всех сторон донесения превращались в распоряжения: там билось сердце восстания.
Уже в 10 часов утра, 25-го. Смольный счел возможным пустить по столице и по стране победоносное извещение: "Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки Военно-революционного комитета". В известном смысле это заявление сильно забегало вперед. Правительство еще существовало, по крайней мере на территории Зимнего дворца. Существовала ставка. Провинция не высказалась. Съезд советов еще не открывался.
В обращении к военным организациям фронта и тыла Комитет призывал солдат бдительно следить за поведением командного состава, арестовывать не присоединяющихся к революции офицеров и не останавливаться перед применением силы в случае попыток бросить враждебные части на Петроград.
Члены предпарламента только сходились на заседание. Совет старейшин обсуждал, что делать. Депутаты жужжали по углам. Авксентьев утешал: Керенский выехал на фронт, скоро вернется и все поправит. Тут у подъезда остановился броневик. Солдаты Литовского и Кексгольмского полков и матросы гвардейского экипажа вступили в здание, построились вдоль лестницы, заняли первую залу. Начальник отряда предложил депутатам немедленно покинуть дворец. "Впечатление получилось ошеломляющее", – свидетельствовал Набоков. - Члены предпарламента решили разойтись, "временно прервав свою деятельность". Внизу, при выходе, командиры просматривали документы и выпускали всех. "Ожидали сортировки членов и кое-каких арестов, – свидетельствует Милюков, выпущенный в числе остальных, – но у революционного штаба были другие заботы".
ЗАСЕДАНИЕ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА. ВЫСТУПЛЕНИЕ ЛЕНИНА. В 2 ч. 35 минут дня докладом Троцкого открылось экстренное заседание Петроградского Совета. Троцкий от имени Военно-революционного комитета объявил, что Временное правительство больше не существует. Ленин, впервые появившийся здесь публично после своего выхода из подполья, кратко наметил программу революции: разбить старый государственный аппарат; создать новую систему управления через советы; принять меры к немедленному окончанию войны, опираясь на революционное движение в других странах; уничтожить помещичью собственность и тем завоевать доверие крестьян; учредить рабочий контроль над производством. "Третья русская революция должна в конечном итоге привести к победе социализма".
ПОДГОТОВКА К ШТУРМУ ЗИМНЕГО ДВОРЦА. Зимний дворец предполагалось, по предварительным расчетам, занять в ночь на 25-е, одновременно со всеми другими командными высотами столицы. Еще 23-го образована была для руководства захватом дворца особая тройка, с Подвойским и Антоновым в качестве основных фигур. Инженер Садовский, числившийся на военной службе, включен был третьим, но скоро отпал, занятый делами гарнизона. Его заместил Чудновский, прибывший в мае вместе с Троцким из концентрационного лагеря в Канаде. Ближайшее участие в операциях принимал Лашевич, старый большевик, дослужившийся до унтер-офицера.
По плану решено было окружить район Зимнего плотным овалом, большой осью которому служила бы набережная Невы. Со стороны реки окружение должно было замыкаться Петропавловской крепостью, "Авророй" и другими судами, вызванными из Кронштадта и действующего флота. Чтобы предупредить или парализовать попытки ударить казачьими и юнкерскими частями в тыл, решено было выставить внушительные заслоны из революционных отрядов.
План в целом, признавал задним числом Троцкий, был слишком громоздок и сложен для той задачи, которую он призван был разрешить. Намеченного на подготовку времени оказалось недостаточно. Мелкие неувязки и просчеты обнаруживались, как полагается, на каждом шагу. В одном месте неправильно указано направление, в другом – запоздал руководитель, перепутавший инструкции, в третьем – дожидались спасительного броневика. Вывести воинские части, сочетать их с красногвардейцами, занять боевые участки, обеспечить связь их друг с другом и со штабом – на все это потребовалось гораздо больше часов, чем предполагали руководители, спорившие над картой Петрограда. Когда Военно-революционный комитет объявил около 10 часов утра правительство низвергнутым, размер запоздания не был еще ясен даже непосредственным руководителям операции. Подвойский обещал падение дворца "не позже двенадцати часов". Но в полдень обнаружилось, что осада все еще не укомплектована, кронштадтцев еще нет, между тем оборона дворца окрепла. Упущение времени, как всегда почти, вызывало необходимость новых оттяжек. Под крепким нажимом из Комитета захват дворца был теперь назначен на три часа, на этот раз уж "окончательно". Исходя из нового срока, докладчик Военно-революционного комитета выразил на дневном заседании Совета надежду на то, что падение Зимнего есть дело ближайших минут. Но прошел новый час и не принес решения. Подвойский, сам горевший в огне, заверил по телефону, что к 6 часам дворец будет взят во что бы то ни стало. Прежней доверчивости, однако, уже не было. И действительно, часы пробили шесть, а развязка не наступала. Выведенные из себя понуканиями Смольного Подвойский и Антонов отказались дальше назначать какие бы то ни было сроки. Это породило серьезное беспокойство. Политически считалось необходимым, чтобы к моменту открытия съезда советов вся столица находилась в руках Военно-революционного комитета: это должно было упростить задачу по отношению к оппозиции на съезде, поставив ее перед совершившимся фактом. Между тем назначенный для открытия съезда час наступил, был передвинут и снова наступил: Зимний держался. Осада дворца, благодаря своему затяжному характеру, стала не меньше чем на двенадцать часов центральной задачей восстания.
На поле действия руководили Подвойский и Антонов, по-видимому, без ясного порядка соподчинения по отношению друг к другу. В помещении Главного штаба тоже имелась своя тройка над картой: командующий округом полковник Полковников, начальник штаба генерал Багратуни и приглашенный на совещание, в качестве высшего авторитета, генерал Алексеев. Несмотря на столь квалифицированный состав руководства, планы обороны были несравненно менее определенны, чем планы нападения. Настроение Полковникова известно из его ночной телеграммы в ставку: он считал дело проигранным. Алексеев, еще менее склонный к оптимизму, вскоре самоустранился.
Делегаты юнкерских школ вызваны были для связи в штаб, где пытались поднять их дух заверениями, что вскоре придут войска из Гатчины, Царского и с фронта. Этим туманным обещаниям, однако, не очень верили. По военным школам ползли гнетущие слухи: "в штабе паника, никто ничего не делает". Так оно и было. В то время как происходила вялая мобилизация школ для защиты Зимнего, министры съезжались на заседание. Площадь перед дворцом и прилегающие улицы оставались еще свободными от восставших.
Не раньше одиннадцатого часа правительство решило наконец поставить во главе обороны одного из своих членов. Генерал Маниковский еще на рассвете отказался от предложенной ему Керенским чести. Другой военный в составе правительства, адмирал Вердеревский, был настроен еще менее воинственно. Возглавить оборону пришлось штатскому лицу: министру призрения Кишкину. Заподозренный в измене Полковников был уволен. На его место назначен генерал Багратуни, ничем от него не отличавшийся. Броневики, на которых особенно рассчитывали в Зимнем и в штабе, разбились на две группы: большевистскую и пацифистскую; правительственных не оказалось вовсе. Из шести находившихся в Зимнем боевых машин только одна осталась на охране дворцового имущества; остальные ушли. По мере успехов восстания число большевистских броневиков росло, армия нейтралитета таяла.
Силы обороны изначально были невелики. Во дворе и в нижнем этаже разместились две школы прапорщиков из Ораниенбаума и Петергофа, далеко не полностью, и взвод Константиновского артиллерийского училища с 6 орудиями. Во второй половине дня прибыл батальон юнкеров Инженерной школы. Представившаяся на месте картина никак не могла поднять боевую готовность юнкеров, которой, по свидетельству Станкевича, не хватало уже и ранее. Во дворце обнаружился недостаток продовольствия. Грузовик с хлебом оказался перехвачен патрулями Комитета. Часть юнкеров несла караулы, остальные томились бездеятельностью, неизвестностью, голодом. Руководства не чувствовалось вовсе.
Вскоре среди юнкеров обнаружились "агитаторы". Им удалось вызвать брожение среди ораниенбаумцев и петергофцев. Комитеты школ устроили в Белом зале совещание и потребовали представителя правительства для объяснений. Прибыли все министры, во главе с Коноваловым. Препирательства длились целый час. Коновалова перебивали, и он замолчал. Министр земледелия Маслов выступал в качестве старого революционера. Кишкин объяснял юнкерам, что правительство решило держаться до последней возможности. Юнкера согласились остаться после того, как им было обещано активное руководство и правильное освещение событий. Начальник Инженерной школы, назначенный комендантом обороны, водил карандашом по плану дворца, записывая названия частей. Наличные силы были разбиты по боевым участкам. Большую часть юнкеров разместили в первом этаже с обстрелом Дворцовой площади через окна. Но открывать огонь первыми запретили. Батальон Инженерной школы вывели во двор для прикрытия артиллерии. Были выделены взводы на баррикадные работы, создана команда связи. Артиллерийскому взводу было поручено оборонять ворота на случай прорыва. Во дворе и перед воротами из дров возвели оборонительные укрепления. Установилось подобие порядка. Караулы почувствовали себя увереннее.
Как только обнаружился небольшой прирост активности на стороне юнкеров, которые огнем из-за баррикад очистили площадь, в лагере наступающих чрезвычайно переоценили силы и средства обороны. Несмотря на недовольство красногвардейцев и солдат, руководители решили отложить штурм до сосредоточения резервов; ждали, главным образом, прибытия моряков из Кронштадта. Возникшая таким образом оттяжка в несколько часов принесла осажденным небольшие подкрепления. После того как Керенский пообещал казачьей делегации пехоту, заседал Совет казачьих войск, заседали полковые комитеты, заседали общие собрания полков. Было решено: две сотни и пулеметная команда Уральского полка, доставленного в июле с фронта для разгрома большевиков, немедленно выступят к зданию Зимнего, остальные – не раньше действительного выполнения обещаний, т. е. после прибытия пехотных подкреплений. Казачья молодежь сопротивлялась; "старики" даже запирали молодых в конюшне, чтобы те не препятствовали им снарядиться в поход. Только в сумерки, когда их уже перестали ждать, появились во дворце бородатые уральцы. Их встретили, как спасителей. Через некоторое время неожиданно прибыло 40 георгиевских кавалеров, под командой одноногого штабс-ротмистра на протезе. Вскоре прибавилась еще ударная рота женского батальона. Вновь прибывшие получили свои боевые участки, сменили уставших.
Осаждающие, продолжает Троцкий, явно упускали время. Запаздывали кронштадтцы, правда не по своей вине: их слишком поздно вызвали. После напряженных ночных сборов они на рассвете стали грузиться на корабли. Минный заградитель "Амур" и посыльное судно "Ястреб" направились непосредственно к Петрограду. Старый броненосец "Заря свободы" по высадке десанта в Ораниенбауме, где предполагалось разоружение юнкеров, должен был встать у входа в Морской канал, чтобы в случае надобности взять под обстрел Балтийскую железную дорогу. 5000 матросов и солдат отчалили от острова. При входе в Неву моряков приветствовало ликующее ура. С развернувшейся среди реки "Авроры" гремел оркестр. Антонов обратился к прибывшим с кратким приветствием: "Вот Зимний дворец... его надо взять".
Между тем, около 4 часов дня Коновалов стал созывать по телефону во дворец близких правительству политических деятелей: осажденные министры нуждались хотя бы в моральной поддержке. Из всех приглашенных явился один Набоков; остальные предпочитали выражать сочувствие по телефону.
Вскоре после 6-ти Зимний был наконец плотно обложен войсками Военно-революционного комитета: прохода больше не было не только для подкреплений, но и для отдельных лиц. Со стороны Конногвардейского бульвара. Адмиралтейской набережной. Морской улицы, Невского проспекта, Марсова поля. Миллионной улицы, Дворцовой набережной сгущался и сокращался овал осады. Внушительные цепи тянулись от решетки сада Зимнего дворца, находившегося уже в руках осаждающих, от арки между Дворцовой площадью и Морской улицей, от канавок у Эрмитажа, от соседних с дворцом углов Адмиралтейства и Невского. С Невы глядела шестидюймовками "Аврора". Миноносцы патрулировали по реке взад и вперед. На Дворцовой площади, очищенной юнкерами часа три тому назад, появились броневые автомобили и заняли входы и выходы. В 5 часов отрядом Кексгольмского полка занято было помещение военного министерства, через которое Зимний имел связь со ставкой.
Из Главного штаба Кишкин принес доставленный туда самокатчиком из Петропавловской крепости ультиматум за подписью Антонова: сдаться и разоружить гарнизон Зимнего дворца: в противном случае будет открыт огонь из орудий крепости и военных судов. Решили на ультиматум не отвечать.
По истечении получасового срока отряд красногвардейцев, матросов и солдат, под командой прапорщика Павловского полка, занял без сопротивления Главный штаб. Генерал Багратуни, назначенный вместо недостаточно стойкого Полковникова, счел как раз своевременным заявить, что он отказывается далее нести обязанности командующего округом. По приказу Кишкина генерал был смещен, "как недостойный", ему предложено немедленно покинуть дворец. При выходе из ворот бывший командующий попал в руки матросов и был доставлен ими в казармы Балтийского экипажа. Генералу могло бы прийтись плохо, если бы Подвойский, объезжавший участки фронта перед последним наступлением, не взял злополучного полководца под свою защиту.
Укрываясь за штабелями дров, юнкера напряженно следили за цепями на Дворцовой площади, встречая каждое движение врага ружейным и пулеметным огнем. Им отвечали тем же. Стрельба к ночи становилась все горячей. Появились первые убитые и раненые. Жертвы исчислялись, однако, единицами. В Зимнем юнкера занимали посты в коридорах, на лестнице, у подъездов, во дворе; наружные посты лепились к ограде и стенам.
Многие офицеры укрывались в буфете, где заставляли не успевших скрыться слуг выставлять все новые батареи вин. Пьяный разгул офицерства не мог оставаться тайной для юнкеров, казаков, инвалидов, ударниц. Боевой дух защитников Зимнего дворца начал падать. Офицер артиллерийского взвода неожиданно доложил коменданту обороны: орудия поставлены в передки, и юнкера уходят домой согласно полученному от начальника Константиновского училища приказанию. Комендант пытался возражать: никто, кроме него, не может отдавать здесь приказаний. Юнкера понимали это, но предпочли тем не менее подчиниться начальнику училища, который, в свою очередь, действовал под давлением комиссара Военно-революционного комитета. Большинство артиллеристов, с 4 орудиями из 6, покинуло дворец.
Две сотни уральцев тщетно дожидались подхода своих. Савинков, тесно связанный с Советом казачьих войск и даже вошедший от него в предпарламент, пытался, при содействии генерала Алексеева, сдвинуть казаков с места. Но заправилы казачьего Совета, по справедливому замечанию Милюкова, "так же мало могли распоряжаться казачьими полками, как штаб – войсками гарнизона". Обсудив дело со всех сторон, казачьи полки окончательно заявили, что без пехоты выступать не будут, и предложили Военно-революционному комитету свои услуги по части охраны государственного имущества. Одновременно Уральский полк постановил послать делегатов к Зимнему, чтобы отозвать две свои сотни в казармы. Это предложение как нельзя лучше отвечало окончательно сложившимся настроениям уральских "стариков". Около 9 часов вечера уральцы покинули Зимний. Только пулеметы свои они согласились оставить.
Смелее вели себя женщины. Ударницы неожиданно объявили о своем намерении совершить вылазку. В Главном штабе, по их сведениям, писаря перешли на сторону Ленина и, обезоружив часть офицеров, арестовали генерала Алексеева, единственного человека, который может спасти Россию: его надо отбить во что бы то ни стало. Комендант не смог их удержать от этого предприятия. Но в момент вылазки неожиданно вспыхнул свет в высоких электрических фонарях по бокам ворот. Ударницы не выдержали открытого по ним огня и большей частью сдались.
Министры пассивно дожидались своей участи. Малянтович рассказывал впоследствии: "В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами, на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные... Вокруг нас была пустота, внутри нас – пустота. И в ней вырастала бездумная решимость равнодушного безразличия".
ОБСТРЕЛ ЗИМНЕГО ДВОРЦА. Антонов-Овсеенко условился с Благонравовым: после того как будет закончено окружение Зимнего, на мачте крепости должен быть поднят красный фонарь. По этому сигналу "Аврора" дает холостой выстрел, чтобы напугать. В случае упорства осажденных крепость начнет обстрел дворца боевыми снарядами из легких орудий. Если Зимний и тут не сдастся, "Аврора" откроет действительный огонь из шестидюймовок.
Однако этот план встретил неожиданные затруднения. По докладу Благонравова, обстрел дворца можно было уже с полудня открыть по первому сигналу. На деле оказалось иное. Так как постоянной артиллерии в крепости не было, если не считать заряжавшейся с дула пушки, возвещавшей полдень, то пришлось поднять на крепостные стены полевые орудия. Эта часть программы действительно была выполнена к полудню. Но плохо обстояло с боевой прислугой. Было известно заранее, что артиллерийская рота, не выступавшая в июле на стороне большевиков, малонадежна. Когда настал час действовать, прапорщик доложил: орудия проржавели, в компрессорах нет масла, стрелять невозможно. Весьма вероятно, замечает Троцкий, что орудия действительно были не в порядке, но не в этом суть: артиллеристы попросту прятались от ответственности и водили неопытного комиссара за нос.
Лашевич прислал в крепость двух моряков-артиллеристов. Правда, они были не слишком опытны, но зато являлись большевиками и готовы были стрелять из ржавых орудий, без масла в компрессорах. Только это от них и требовалось: звук артиллерии был важнее меткости удара. Антонов приказал начинать. "После сигнального выстрела крепости, – рассказывает Флеровский, – громыхнула "Аврора". Грохот и сноп пламени при холостом выстреле – куда значительнее, чем при боевом. Любопытные шарахнулись от гранитного парапета набережной, попадали и поползли..." После этого открыли огонь из крепости – не частый, и еще менее действенный. Из 35 выстрелов, выпущенных в течение полутора-двух часов, попаданий было всего два, да и то пострадала лишь штукатурка; остальные снаряды прошли поверху, не причинив, к счастью, в городе никакого вреда. «Действительно ли причиною была неумелость?» - задавался вопросом Троцкий. Ведь стреляли через Неву прямой наводкой по такой внушительной цели, как дворец: это не требовало большого искусства. Скорее, артиллеристы Лашевича давали преднамеренные перелеты в надежде, что дело разрешится без разрушений и смертей.
ДЕМОНСТРАЦИЯ В ПОДДЕРЖКУ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. Центром антибольшевистских сил, пишет Троцкий, служила городская дума. Ее здание на Невском кипело котлом. Партии, фракции, подфракции, группы, осколки и просто влиятельные лица обсуждали там преступную авантюру большевиков. Из столпотворения идей и речей родился, наконец, под бурные рукоплескания всего зала, практический план: дума должна отправиться полностью к Зимнему дворцу, чтобы в случае надобности погибнуть там вместе с правительством. Эсеры, меньшевики и кооператоры в равной мере были охвачены готовностью либо спасти министров, либо пасть вместе с ними.
Думцы совсем уже было двинулись в свой последний путь, как телефонный звонок принес весть, что к ним на соединение идет весь Исполнительный комитет крестьянских депутатов. После подхода крестьянских депутатов колонна двинулась по Невскому. Во главе выступали: городской голова Шрейдер и министр Прокопович. В числе участников Джон Рид заметил эсера Авксентьева, председателя крестьянского Исполнительного комитета, и меньшевистских лидеров: Хинчука и Абрамовича, из которых первый считался правым, а второй левым. Прокопович и Шрейдер несли два фонаря: так было условлено по телефону с министрами, дабы юнкера не приняли друзей за врагов. Прокопович, кроме того, нес зонтик, как, впрочем, и многие другие. Духовенства не было.
"Была темная ночь, – вспоминает эсер Зензинов, – и фонари на Невском не горели. Мы шли стройной процессией, и слышно было только наше пение марсельезы. Вдали раздавались пушечные выстрелы: это большевики продолжали обстрел Зимнего дворца". У Екатерининского канала тянулась через Невский застава вооруженных матросов, заграждая путь колонне демократии. "Мы пойдем вперед, – заявили демонстранты, – что вы можете с нами сделать?" Моряки без околичностей ответили, что применят силу: "Отправляйтесь по домам и оставьте нас в покое".
Министр Прокопович взобрался на какое-то возвышение и, «размахивая зонтиком» обратился к демонстрантам с призывом не вводить в искушение этих темных и обманутых людей, которые действительно могут прибегнуть к оружию. "Вернемся в думу и обсудим средства спасения страны и революции". "Постояли, позябли и решили вернуться", – меланхолически пишет Станкевич, тоже один из участников шествия. Уже без марсельезы, наоборот, в сосредоточенном молчании, процессия двинулась назад по Невскому к зданию думы.
ОТКРЫТИЕ II СЪЕЗДА СОВЕТОВ. Как и планировалось, 25 октября в Смольном открылся II съезд Советов. Высвободившись из-под влияния соглашательской интеллигенции, пишет Троцкий, местные советы послали преимущественно рабочих и солдат. Это были в большинстве люди без большого имени, но зато проверенные на деле и завоевавшие прочное доверие у себя на месте. Из действующей армии, через блокаду армейских комитетов и штабов, прорывались делегатами почти только рядовые солдаты. О составе съезда говорил уже его внешний вид. Офицерские погоны, интеллигентские очки и галстуки первого съезда почти совершенно исчезли. Безраздельно господствовал серый цвет, в одежде и на лицах. Все обносились за время войны. Многие городские рабочие обзавелись солдатскими шинелями. Окопные делегаты выглядели совсем не картинно: давно не бритые, в старых рваных шинелях, в тяжелых папахах, нередко с торчащей наружу ватой, на взлохмаченных волосах. Грубые обветренные лица, тяжелые потрескавшиеся руки, желтые пальцы от цыгарок, оборванные пуговицы, свисающие вниз хлястики, корявые рыжие, давно не смазывавшиеся сапоги. Плебейская нация впервые послала честное, не подмалеванное представительство, по образу и подобию своему.
В момент открытия насчитывалось 650 участников с решающими голосами. На долю большевиков приходилось 390 делегатов; далеко не все члены партии. Меньшевики с примыкающими к ним национальными группами насчитывали не более 80 человек, из них около половины "левых". Из 159 эсеров – по другим данным 190 – левые составляли около трех пятых, причем правые продолжали быстро таять в процессе самого съезда. К концу его количество делегатов дошло, по некоторым спискам, до 900 человек; но это число, включающее немало совещательных голосов. Проведенная среди делегатов анкета выяснила, что 505 советов стоят за переход всей власти в руки советов; 86 – за власть "демократии"; 55 – за коалицию; 21 – за коалицию, но без кадетов.
25-го с раннего утра в Смольном шли заседания фракций. У большевиков присутствовали лишь те, которые были свободны от боевых поручений. Открытие съезда оттягивалось: большевистское руководство хотело предварительно покончить с Зимним. Проходили часы. Во фракциях препирались подфракции. Раскол эсеров произошел после того, как резолюция об уходе со съезда была отвергнута 92 голосами против 60. Только к позднему вечеру правые и левые эсеры стали заседать в разных комнатах.
Делегаты, гости, охрана теснились в актовом зале благородных девиц, чтобы впускать все новых и новых. Зал не отапливался, но воздух был тяжел и горяч. Набившись в притворы, в боковые проходы, усевшись на каждый подоконник, делегаты терпеливо ожидали звонка председателя. Уже поздно вечером в десять часов сорок минут меньшевик Дан открыл от имени Исполнительного комитета заседание. Съезд собирается в таких "исключительных обстоятельствах", заявил оратор, что он, выполняя поручение ЦИКа, воздержится от политической речи: ведь его партийные друзья находятся сейчас в Зимнем дворце под обстрелом, "самоотверженно выполняя свой долг министров".
Московский делегат Аванесов предложил от имени большевиков президиум на основе пропорциональности: 14 большевиков, 7 эсеров, 3 меньшевика, 1 интернационалист. Правые тут же отклонили участие в президиуме. Группа Мартова заявила, что пока воздерживается: она еще не решила. Семь голосов перешли к левым эсерам. Аванесов огласил большевистских кандидатов в президиум: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Ногин, Склянский, Крыленко, Антонов-Овсеенко, Рязанов, Муранов, Луначарский, Коллонтай и Стучка. "Президиум составляется, – писал Суханов, – из главных большевистских лидеров и из шестерки (на самом деле семерки) левых эсеров". Отсутствие имени Свердлова, предполагает Троцкий, объясняется, очевидно, тем, что он сам составлял список, и в суматохе никто его не поправил. Для тогдашних нравов партии характерно, что в президиум оказался включен весь штаб противников восстания: Зиновьев, Каменев, Ногин, Рыков, Луначарский, Рязанов. Из левых эсеров всероссийской известностью пользовалась только маленькая, хрупкая и мужественная Спиридонова, отбывшая долгие годы каторги за убийство усмирителя тамбовских крестьян.
Съезд горячо встретил свой президиум. Однако Ленина на трибуне не появился. В то время как собирались и совещались фракции, вождь большевиков, еще не разгримированный, в парике и больших очках, сидел в обществе двух-трех соратников в проходной комнате. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1924 году, Троцкий пишет: "В Смольном шло первое заседание второго съезда советов. Ленин не появился на нем. Он оставался в одной из комнат Смольного, в которой, как помню, не было почему-то никакой или почти никакой мебели. Потом уже кто-то постлал на полу одеяла и положил на них две подушки. Мы с Владимиром Ильичом отдыхали, лежа рядом. Но уже через несколько минут меня позвали».
Председательский звонок поступил в руки Каменева. В порядке дня, провозгласил он, три вопроса: организация власти; война и мир; созыв Учредительного собрания. Восстание между тем шло полным ходом. Вожди большевиков то и дело отлучались в помещение Военно-революционного комитета, чтобы принять сообщение или отдать распоряжение. Отголоски боев врывались в зал заседания, как языки пламени. При голосованиях руки поднимались среди щетины штыков. Сизый, въедчивый дым махорки скрадывал прекрасные белые колонны и люстры. Словесные стычки двух лагерей получили на фоне пушечной стрельбы небывалую значительность.
Слова потребовал Мартов: "Необходимо приостановить военные действия с обеих сторон... Вопрос о власти стал решаться путем заговора... Все революционные партии поставлены перед совершившимся фактом... Гражданская война грозит взрывом контрреволюции. Мирное решение кризиса может быть достигнуто созданием власти, которая была бы признана всей демократией". Значительная часть съезда аплодирует. Суханов иронически замечает в своих записках: "Видимо, многие и многие большевики, не усвоив духа учения Ленина и Троцкого, были бы рады пойти именно по этому пути". К предложению о мирных переговорах присоединяются левые эсеры и группа объединенных интернационалистов. Правое крыло, а может быть, и ближайшие единомышленники Мартова были уверены, что большевики отклонят предложение. Однако они ошиблись. Большевики послали на трибуну Луначарского, наиболее миролюбивого, самого бархатного (по словам Троцкого) из своих ораторов: "Фракция большевиков решительно ничего не имеет против предложения Мартова". "Ленин и Троцкий, идя навстречу своей собственной массе, – комментирует Суханов, – вместе с тем выбивают почву из-под ног правых". Предложение Мартова было принято единогласно.
Впрочем, продолжает Троцкий, правое крыло немедленно переступило через только что одобренную инициативу мирных переговоров. Политический расчет меньшевиков и правых эсеров был очевиден: большевики свалятся через несколько дней; нужно как можно скорее отделить себя от них, даже помочь опрокинуть их и тем застраховать по возможности себя и свое будущее. Поручик Кучин, представитель меньшевиков заявил: фронтовая группа «снимает с себя всякую ответственность за последствия этой авантюры». И как заключение: "фронтовая группа... покидает этот съезд". В том же духе высказался представитель правых эсеров: декларация его партии провозглашает "невозможность совместной работы" с большевиками и самый съезд советов, созванный и открытый соглашательским ЦИКом, объявляет неправомочным. Слова его были едва различимы сквозь шум, рев, даже свист делегатов. Представитель Бунда объявил "несчастьем все то, что происходит в Петрограде", и пригласил делегатов присоединиться к гласным Думы, собирающимся выступить безоружными к Зимнему дворцу, чтобы погибнуть вместе с правительством. В результате из фракций правого крыла, резюмирует Троцкий, ушло, по-видимому, около 70 делегатов, т. е. немногим более половины. Одобренное съездом предложение о мирных переговорах повисло в воздухе.
Тогда Мартов огласил декларацию, которая осуждала переворот как "совершенный одной лишь большевистской партией средствами чисто военного заговора" и потребовал приостановить работу съезда до соглашения со "всеми социалистическими партиями". С ответной речью от большевиков выступил Троцкий. "То, что произошло, – заявил он, – это восстание, а не заговор. Восстание народных масс не нуждается в оправдании. Мы закаляли революционную энергию петербургских рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор... Наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда?.. Но ведь мы видели их целиком. Больше за ними нет никого в России. С ними должны заключить соглашение, как равные с равными, миллионы рабочих и крестьян, представленных на этом съезде, которых они не в первый и не в последний раз готовы променять на милость буржуазии. Нет, тут соглашение не годится! Тем, кто отсюда ушел, как и тем, кто выступает с подобными предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!". «Тогда мы уходим!» – крикнул Мартов, не дожидаясь голосования съезда. "Мартов, в гневе и аффекте, – вспоминал Суханов, – стал пробираться к выходу с эстрады. А я стал в экстренном порядке созывать на совещание свою фракцию". Суханов возражал, как мог. Фракция разделилась почти пополам: 14 голосами против 12 победил Мартов.
Затем снова последовало внеочередное заявление: Представитель Исполнительного комитета крестьянских советов прибыл с поручением призвать крестьян покинуть этот "несвоевременный" съезд и отправиться к Зимнему дворцу, "чтобы умереть вместе с теми, кто послан туда творить нашу волю". Только что появившийся на съезде матрос с "Авроры" иронически заявил в ответ, что развалин нет, так как с крейсера стреляли холостым. "Продолжайте спокойно занятия".
Следующим выступил левый эсер Камков: "Правые эсеры ушли, но мы, левые, остались". Однако и левые эсеры считают необходимым осуществление единого революционного фронта и высказываются против резкой резолюции Троцкого, которая закрывает двери к соглашению с умеренной демократией. Большевики пошли навстречу. На трибуну опять поднялся Луначарский. "Тяжесть задачи, выпавшей на нас, – вне всякого сомнения". Объединение всех действительно революционных элементов демократии необходимо. Но разве мы, большевики, сделали какой-либо шаг, отметающий другие группы? Разве не приняли мы единогласно предложение Мартова? Нам ответили на это обвинениями и угрозами.
В развитии съезда наступила заминка. Принимать основные декреты и создавать советское правительство? Нельзя: еще старое правительство сидит в Зимнем дворце. После двух часов ночи президиум объявил перерыв.
ВЗЯТИЕ ДВОРЦА. НИЗЛОЖЕНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. К ночи на 26-е гарнизон дворца сильно сократился в числе. Если в момент прибытия уральцев, инвалидов и ударниц он дошел до полутора, вряд ли до двух тысяч, то теперь он опустился до тысячи, может быть, и значительно ниже.
Смольный категорически требовал развязки. Нельзя тянуть осаду до утра, держать в напряжении город, нервировать съезд, ставить все успехи под знак вопроса. Ленин слал гневные записки. Из Военно-революционного комитета звонок за звонком. Подвойский огрызался. Можно бросить массы на штурм, охотников достаточно. Но сколько будет жертв? И что останется от министров и юнкеров? Однако же необходимость довести дело до конца слишком повелительна. Не оставалось ничего, как заставить заговорить морскую артиллерию. Из Петропавловки матрос доставил на "Аврору" клочок бумаги: открыть немедленно стрельбу по дворцу.
Но руководители по-прежнему медлили. "Мы порешили выждать еще четверть часа, – пишет Флеровский, – инстинктом чуя возможность смены обстоятельств". Под инстинктом поясняет Троцкий, нужно понимать упорную надежду на то, что дело разрешится одними демонстративными средствами. И на этот раз "инстинкт" не обманул: на исходе четверти часа примчался новый гонец, прямо из Зимнего: дворец взят!
Дворец не сдался, он был взят штурмом, но в такой момент, когда сила сопротивления осажденных успела окончательно иссякнуть. Часть дворца, примыкающая к Эрмитажу, была внезапно заполнена штурмующими. Юнкера попытались зайти им в тыл. «В коридорах, - пишет Троцкий, - происходят фантасмагорические встречи и столкновения. Все вооружены до зубов. В поднятых руках револьверы. У поясов ручные гранаты. Но никто не стреляет, и никто не мечет гранат, ибо свои и враги перемешались так, что не могут оторваться друг от друга… Рабочие, матросы, солдаты напирают снаружи цепями, партиями, сбрасывают юнкеров с баррикад, врываются через двор, сталкиваются на ступенях с юнкерами, оттесняют их, опрокидывают, гонят перед собою. Сзади напирает уже следующая волна. Площадь вливается во двор, двор вливается во дворец и растекается по лестницам и коридорам...Министры хотят сдаться с достоинством и садятся за стол, чтобы походило на заседание. Комендант обороны уже успел сдать дворец, выговорив юнкерам сохранение жизни… Юнкеров у последних охраняемых дверей разоружают. Победители врываются в комнату министров...»
"Впереди толпы шел, стараясь сдерживать напиравшие ряды, низенький невзрачный человек; одежда его была в беспорядке; широкополая шляпа сбилась набок. На носу едва держалось пенсне. Но маленькие глаза сверкали торжеством победы и злобой против побежденных". Этими уничижительными чертами побежденные обрисовали Антонова. "Объявляю вам, членам Временного правительства, что вы арестованы", – провозгласил Антонов от имени Военно-революционного комитета. Часы показывали 2 часа 10 минут ночи на 26 октября. "Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития", – отвечает Коновалов.
Антонов вызвал 25 вооруженных, по выбору, первых отрядов, ворвавшихся во дворец, и поручил им охрану министров. Арестованных, после составления протокола, вывели на площадь. В толпе, которая понесла жертвы убитыми и ранеными, действительно вспыхивала злоба против побежденных. "Расстрелять! Смерть!" Отдельные солдаты пытались нанести министрам удары. Красногвардейцы унимали необузданных: не омрачайте пролетарской победы! Вооруженные рабочие окружили пленников и конвоиров плотным кольцом. "Вперед!" Идти недалеко: через Миллионный и Троицкий мост. Но возбуждение толпы сделало этот короткий путь долгим и чреватым опасностями. Министр Никитин не без основания писал позже, что, если бы не энергичное заступничество Антонова, последствия могли бы быть "очень тяжелыми". В довершение злоключений процессия подверглась еще на мосту случайному обстрелу: и арестованным и конвоирам пришлось ложиться на мостовую. Но и здесь никто не пострадал: стреляли, по-видимому, поверху, для острастки.
В тесном помещение гарнизонного клуба крепости, освещенном чадящей керосиновой лампой, Антонов произвел в присутствии комиссара крепости перекличку министрам. Арестованных оказалось 18 человек, включая и ближайших помощников. Пленников развели по камерам исторического Трубецкого бастиона. Из обороны не арестовали никого: офицеры и юнкера были отпущены под честное слово, что не будут выступать против советской власти.
Джон Рид, который не упускал ни одного из драматических эпизодов революции и вошел в Зимний по горячим следам первых цепей, рассказывает, как в полуподвальном складе группа солдат прикладами сбивала крышки с ящиков и вытаскивала оттуда ковры, белье, фарфор, стекло. Грабеж только что начинался, как кто-то крикнул: "Товарищи, ничего не трогайте, это собственность народа". За стол у выхода сел солдат с пером и бумагой; два красногвардейца с револьверами стали рядом. Всякого выходящего обыскивали, и всякий похищенный предмет отбирали и записывали. Так были изъяты статуэтки, бутылки чернил, свечи, кинжалы, куски мыла и страусовые перья. Тщательному обыску подверглись и юнкера, карманы которых оказались плотно набиты награбленной мелочью. Тем временем создалась охрана дворца, с матросом Приходько во главе. Везде были установлены посты. Дворец очистили от посторонних. Через несколько часов комендантом Зимнего назначили Чудновского. С захватом Зимнего дворца Военно-революционный комитет полностью овладел столицей.
СЪЕЗД ПРИНИМАЕТ ВЛАСТЬ. Когда заседание возобновилось. Каменев огласил с трибуны только что полученную от Антонова телефонограмму: Зимний взят войсками Военно-революционного комитета; за исключением Керенского, арестовано все Временное правительство, во главе с диктатором Кишкиным. Сложный клубок чувств, пишет Троцкий, прорвался в аплодисментах и кликах: торжество, надежда, но и тревога. Потом последовали новые, все более уверенные раскаты рукоплесканий. Свершилось!
Кто-то из левых эсеров возразил против ареста социалистических министров. "Политический арест, – ответил ему Троцкий, – не есть дело мести; он продиктован... соображениями целесообразности. Правительство... должно быть отдано под суд, прежде всего за свою несомненную связь с Корниловым... Министры-социалисты будут находиться только под домашним арестом".
Но парламентский запрос по поводу арестов сейчас же был оттеснен другим, более значительным эпизодом: 3-й батальон самокатчиков, двинутый Керенским на Петроград, перешел на сторону революционного народа! Слишком благоприятное известие казалось невероятным; но дело обстояло именно так: отборная воинская часть, первой выделенная из всей действующей армии, еще не дойдя до столицы, примкнула к восстанию. На трибуну поднялся большевистский комиссар Царского Села вместе с делегатом батальона самокатчиков: оба только что прибыли для доклада съезду. "Я заявляю вам конкретно, – пообещал самокатчик, – мы не дадим власть правительству, во главе которого стоят буржуи и помещики!"
В настроениях делегатов произошел многозначительный перелом. "Начинают чувствовать, – пишет Суханов, – что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном".
Этот момент выбрали левые меньшевики, чтобы напомнить о себе. Они обсуждали вопрос, как быть, в своей фракции. В стремлении увлечь за собою колеблющиеся группы Капелинский, которому поручено было возвестить съезду вынесенное решение, назвал, наконец, вслух наиболее откровенный довод за разрыв с большевиками: "Помните, что к Петрограду подъезжают войска. Нам грозит катастрофа". Меньшевики небольшой кучкой направились к выходу. "Мы ушли, – со скорбью писал потом Суханов, – совершенно развязав руки большевикам, уступив им целиком всю арену революции".
Дальнейший ход заседания по-прежнему состоял из одних внеочередных заявлений. События никак не укладываются в порядок дня. В 5 часов 17 минут утра Крыленко, шатаясь от усталости, взобрался на трибуну с телеграммой в руках: 12-я армия посылает приветствие съезду и извещает об образовании Военно-революционного комитета, который принял на себя наблюдение за Северным фронтом. Попытки правительства получить вооруженную помощь разбились о сопротивление войск. Главнокомандующий Северным фронтом генерал Черемисов подчинился Комитету. Комиссар Временного правительства Войтинский подал в отставку и ждет заместителя. Делегации двинутых на Петроград эшелонов одна за другой заявили Военно-революционному комитету о присоединении к петроградскому гарнизону. "Наступило нечто невообразимое, – пишет Джон Рид. – Люди плакали, обнимая друг друга".
Луначарский получил, наконец, возможность огласить воззвание к рабочим, солдатам, крестьянам: «Полномочия соглашательского ЦИКа кончились. Временное правительство низложено. Съезд берет власть в свои руки». Советское правительство предложит немедленный мир, передаст крестьянам землю, демократизует армию, установит контроль над производством, созовет своевременно Учредительное собрание, обеспечит право наций России на самоопределение. Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к советам. "Солдаты! Будьте на страже! Железнодорожники! Останавливайте все эшелоны, посылаемые Керенским на Петроград!.. В ваших руках судьба революции и судьба демократического мира!"
Воззвание было принято всеми голосами против двух, при 12 воздержавшихся! Наконец, на исходе шестого часа заседание было закрыто. Организованный ночью временный военный штаб приступил к обороне Петрограда на случай наступления Керенского.
ОЦЕНКА ОКТЯБРЬСКОГО ПЕРЕВОРОТА ТРОЦКИМ. Спустя много лет, уже в эмиграции, Троцкий, анализируя события 24–25 октября, признал, что все происходило не так, как этого хотел и требовал Ленин, а согласно его, Троцкого, пониманию хода событий. Именно он организовал проведение II съезда Советов, именно благодаря его усилиям был сформирован с одобрения ЦИК Военно-революционный комитет, который и взял в свои руки власть для того, чтобы передать ее съезду. Был ли оправдан такой сложный механизм низложения Временного правительства? Не проще ли было, как того добивался Ленин, призвать к восстанию непосредственно от имени партии?
Серьезные преимущества такого образа действий, признавал Троцкий, несомненны. Но едва ли не более очевидны его невыгоды. В тех миллионах, на которые партия законно рассчитывала опереться, необходимо было различать три слоя: один, который уже шел за большевиками при всяких условиях; другой, наиболее многочисленный, который поддерживал большевиков, поскольку они действовали через советы; третий, который шел за советами, несмотря на то что в них господствовали большевики. Эти три слоя различались не только по политическому уровню, но, в значительной мере, и по социальному составу. За большевиками, как партией, шли прежде всего промышленные рабочие, в первых рядах – потомственные пролетарии Петрограда. За большевиками, поскольку у них было легальное советское прикрытие, шло большинство солдат. За советами, независимо от того, или несмотря на то, что в них воцарилось засилье большевиков, шли наиболее консервативные прослойки рабочих, бывшие меньшевики и эсеры, боявшиеся оторваться от остальной массы; более консервативные части армии, вплоть до казаков; крестьяне, высвобождавшиеся из-под руководства эсеровской партии и хватавшиеся за ее левый фланг. Было бы явной ошибкой отождествлять силу большевистской партии и силу руководимых ею советов: последняя была во много раз больше первой; однако же без первой она превращалась в бессилие. Народ ждал, что именно советы укажут, когда и как осуществить программу большевиков. Партия приводила в движение Совет. Совет приводил в движение рабочих, солдат, отчасти крестьян. Что выигрывалось в массе, то терялось в скорости.
Октябрьская революция была борьбой пролетариата против буржуазии за власть. Но решал исход борьбы в последнем счете мужик. Эта общая схема, распространяющаяся на всю страну, в Петрограде нашла наиболее законченное выражение. То, что придало здесь перевороту характер короткого удара с минимальным количеством жертв, это сочетание революционного заговора, пролетарского восстания и борьбы крестьянского гарнизона за самосохранение. Руководила переворотом партия; главной движущей силой был пролетариат; вооруженные рабочие отряды являлись кулаком восстания; но решал исход борьбы тяжеловесный крестьянский гарнизон. Но гарнизон перешел на сторону революции не из-за того, что разделял программу большевиков, а именно из чувства «самосохранения». "Основной вопрос, вокруг которого построилось и организовалось все движение в октябре, – вспоминал Садовский, один из непосредственных организаторов переворота, – был вопрос о выводе полков петроградского гарнизона на Северный фронт". И то, что Военно-революционный комитет занимал по отношению к войскам положение советского штаба, а не штаба заговорщиков и решило в итоге судьбу Временного правительства.
Это же позволило замаскировать действия большевиков. Подготовка к восстанию укладывалась в логику двоевластия и потому оставалась фактически легальной. Заключительный этап, когда восставшие окончательно отбросили условности двоевластия с его оборонительной фразеологией, занял ровно сутки: с двух часов ночи на 25-е до двух часов ночи на 26-е. В течение этого срока Военно-революционный комитет открыто применил оружие для овладения городом и захвата правительства в плен: в операциях участвовало в общем столько сил, сколько их нужно было для разрешения ограниченной задачи, во всяком случае, вряд ли более 25–30 тысяч.
Троцкий соглашался с Сухановым в том, что овладеть Зимним в ночь на 25-е или утром этого дня было бы несравненно легче, чем во вторую половину суток. Дворец, как и соседнее здание штаба, охранялся обычными нарядами юнкеров: внезапность нападения могла бы почти наверняка обеспечить успех. Разнобой при взятии дворца объясняется, до некоторой степени, и личными свойствами главных руководителей. Подвойский, Антонов-Овсеенко, Чудновский – люди героического склада. Но, пожалуй, менее всего люди системы и дисциплины мысли.
Троцкий также касается вопроса об участии в октябрьском перевороте Сталина. Уже в советское время Сталину приписывалось если не решающее, то, по крайней мере, значимое участие в событиях 25 октября. Однако это не так. Сталин в Смольном вообще не показывался. Хотя формально и ему отводилась определенная роль в грядущем перевороте. На совещании ЦК в Лесном 16 октября одним из доводов против форсирования восстания служило указание на то, что "мы не имеем еще даже центра". По предложению Ленина, Центральный Комитет решил тут же, на летучем заседании в углу, заполнить пробел. Протокол гласит: "ЦК организует военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного советского комитета". Из намеченной в состав "центра" пятерки Дзержинский и Урицкий полностью вошли в работу Военно-революционного комитета только после переворота. Свердлов играл крупнейшую роль по связи Военно-революционного комитета с партией. Сталин в работе Военно-революционного комитета не принимал никакого участия и никогда не появлялся на его заседаниях.
В заключении Троцкий разбирает еще один немаловажный вопрос: как представляла себе партия, в разгар самих событий, дальнейшее развитие революции и чего ждала от нее? «Нынешняя официальная политика Советского Союза, - пишет Троцкий, - исходит из теории "социализма в отдельной стране" как из традиционного будто бы воззрения большевистской партии. Молодые поколения не только Коминтерна, но, пожалуй, и всех других партий воспитываются в убеждении, что советская власть была завоевана во имя построения самостоятельного социалистического общества в России. Историческая действительность не имела ничего общего с этим мифом. До 1917 года партия вообще не допускала мысли, чтобы пролетарская революция могла совершиться в России раньше, чем на Западе. Впервые на апрельской конференции, под давлением обнажившейся до конца обстановки, партия признала задачу завоевания власти. Открыв новую главу в истории большевизма, это признание не имело, однако, ничего общего с перспективой самостоятельного социалистического общества. Наоборот, большевики категорически отвергали подсовывавшуюся им меньшевиками карикатурную идею построения "крестьянского социализма" в отсталой стране. Диктатура пролетариата в России была для большевиков мостом к революции на Западе. Задача социалистического преобразования общества объявлялась по самому существу своему международной.
Большевистская партия была со дня своего возникновения партией революционного социализма. Но ближайшую историческую задачу она видела, по необходимости, в низвержении царизма и установлении демократического строя. Главным содержанием переворота должно было стать демократическое разрешение аграрного вопроса. Социалистическая революция отодвигалась в достаточно далекое, во всяком случае неопределенное, будущее. Считалось неоспоримым, что она сможет практически стать в порядок дня лишь после победы пролетариата на Западе. Эти положения, выкованные русским марксизмом в борьбе с народничеством и анархизмом, входили в железный инвентарь партии.
Какую часть старых взглядов Ленин подверг пересмотру в своих апрельских тезисах? Он ни на минуту не отказывался ни от учения о международном характере социалистической революции, ни от мысли о том, что переход на путь социализма осуществим для отсталой России лишь при непосредственном содействии Запада. Но Ленин здесь впервые провозгласил, что русский пролетариат, именно вследствие запоздалости национальных условий, может прийти к власти раньше, чем пролетариат передовых стран.
При диктатуре пролетариата – но только при ней! – перерастание демократических задач в социалистические становилось неизбежностью, несмотря на то что рабочие Европы не успели еще показать, "как это делается". Одобренная апрельской конференцией резолюция Ленина гласит: "Пролетариат России, действующий в одной из самых отсталых стран в Европе, среди массы мелкокрестьянского населения, не может задаваться целью немедленного осуществления социалистического преобразования". Плотно примыкая в этих исходных строках к теоретической традиции партии, резолюция делает, однако, решительный шаг на новом пути. Она объявляет: невозможность самостоятельного социалистического преобразования крестьянской России ни в каком случае не дает права отказываться от завоевания власти не только ради демократических задач, но и во имя "ряда практически назревших шагов к социализму", как национализация земли, контроль над банками и пр.
"Буржуа кричат, – писал Ленин в сентябре, – о неизбежном поражении коммуны в России, т. е. поражении пролетариата, если бы он завоевал власть". Не надо пугаться этих криков: "завоевав власть, пролетариат России имеет все шансы удержать ее и довести Россию до победоносной революции на Западе". Перспектива переворота определяется здесь с полной ясностью: удержать власть до начала социалистической революции в Европе. Эта формула не брошена наспех, она повторяется у Ленина изо дня в день. Программную статью "Удержат ли большевики государственную власть" Ленин резюмирует в словах: "...не найдется той силы на земле, которая помешала бы большевикам, если они не дадут себя запугать и сумеют взять власть, удержать ее до победы всемирной социалистической революции".
В мае 1919 года на съезде педагогов Ленин признавался: «Когда мы начинали в свое время международную революцию, мы это делали не из убеждения, что мы можем предварить ее развитие, но потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной, мировой революции победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее мы думали: сейчас же, или, по крайней мере очень быстро, наступит революция в остальных странах, в капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть. Несмотря на это сознание, мы делали все, чтобы при всех обстоятельствах и во что бы то ни стало сохранить советскую систему, так как знали, что мы работаем не только для себя, но и для международной революции. Мы это знали, мы неоднократно выражали это убеждение до Октябрьской революции точно так же, как и непосредственно после нее».
В третью годовщину победы революции, совпавшую с разгромом белых, Ленин вспоминал и обобщал: "Если бы в ту ночь (ночь октябрьского переворота) нам сказали, что через три года... будет вот эта наша победа, – никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию".
В июле 1921 года Ленин подводил итоги: "Получилось, хотя и крайне непрочное, крайне неустойчивое, но все же такое равновесие, что социалистическая республика может существовать – конечно, недолгое время – в капиталистическом окружении". Так, переходя от недель к месяцам, от месяцев к годам, партия лишь постепенно осваивалась с той мыслью, что рабочее государство может некоторое – "конечно, недолгое" – время мирно просуществовать в капиталистическом окружении.
Только в 1924 году, уже после смерти Ленина, в этом основном вопросе произошел перелом. Впервые было провозглашено, что построение социализма вполне осуществимо в границах Советского Союза, независимо от развития остального человечества, если только империалисты не опрокинут советскую власть военной интервенцией.
17. Первые декреты. Советское правительство
СМОЛЬНЫЙ УТРОМ 26 ОКТЯБРЯ. Как в феврале Таврический дворец, пишет Троцкий, так в октябре Смольный стал средоточием всех функций столицы и государства. Здесь заседали все правящие учреждения. Отсюда исходили распоряжения или сюда являлись за ними. Отсюда требовали оружия и сюда доставляли винтовки и револьверы, конфискованные у врагов. С разных концов города приводили арестованных. По тротуарам прилегающих улиц сплошным потоком тянулись люди. У наружных и внутренних ворот горели костры. При их колеблющемся свете вооруженные рабочие и солдаты придирчиво разбирали пропуска. Несколько броневиков сотрясались во дворе действующими моторами. Никто не хотел остановиться, ни машины, ни люди. У каждого входа стояли пулеметы, обильно снабженные патронами на лентах. Бесконечные, слабо освещенные, угрюмые коридоры гудели от топота ног, от возгласов и окриков. Приходящие и уходящие катились по широким лестницам вверх и вниз. Сплошную людскую лаву прорезывали нетерпеливые и повелительные одиночки, работники Смольного, курьеры, комиссары с мандатом или приказом в высоко поднятой руке, с винтовкой на веревочке за плечом или с портфелем под мышкой.
Днем в Смольном работал Центральный Комитет большевиков: решался вопрос о новом правительстве России. Решено было назвать правительство Советом народных комиссаров. Так как переговоры о коалиции "всей демократии" не привели пока ни к чему, ЦК принял предложение Ленина, как единственно мыслимое: сформировать правительство из одних большевиков.
ПОБЕГ КОРНИЛОВА. В течение дня пришло известие, особенно всполошившее солдат: бежал Корнилов. На самом деле высокий арестант, проживавший в Быхове под охраной верных ему текинцев и державшийся ставкой Керенского в курсе всех событий, решил 26-го, что дело принимает серьезный оборот, и, без малейших затруднений, покинул свою мнимую тюрьму.
II СЪЕЗД СОВЕТОВ. ВЕЧЕРНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ 26 ОКТЯБРЯ. Заседание съезда открылось в 9 часов вечера. "Картина в общем немногим отличалась от вчерашней, - отмечает Троцкий. – Меньше оружия, меньше скопления народа". Суханов, уже не в качестве делегата, а в числе публики, нашел даже свободное место. В этом заседании предстояло решить вопросы о мире, земле и правительстве.
Каменев начал с доклада о произведенных президиумом за день работах: отменена смертная казнь на фронте, введенная Керенским; восстановлена полная свобода агитации; отдано распоряжение об освобождении из тюрем солдат, посаженных за политические убеждения, и членов земельных комитетов; отстранены все комиссары Временного правительства; приказано задержать и доставить Керенского и Корнилова. Съезд одобрил и подтвердил все эти постановления.
ДЕКРЕТ О МИРЕ. Ленин, которого съезд еще не видел, получил слово для доклада о мире. Его появление на трибуне вызвало несмолкаемые приветствия. Крепко держась за края пюпитра и разглядывая своими небольшими глазами толпу, Ленин стоял в ожидании, не обращая, видимо, внимания на непрекращающуюся овацию, длившуюся ряд минут. Когда овация закончилась, он просто сказал: "Мы теперь приступаем к строительству социалистического порядка".
Ленин прямо начал с оглашения проекта декларации, которую должно будет издать подлежащее избранию правительство: "Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире".
Обращение к народам и правительствам съезд принял единогласно. В протоколе отмечено: "Несомненный подъем настроения... Приветствовали Ленина, кричали ура, бросали вверх шапки. Пропели похоронный марш в память жертв войны. И снова рукоплескания, кричали, бросали шапки".
"Надо сказать, – пишет в своих воспоминаниях Станкевич, – что смелый жест большевиков, их способность перешагнуть через колючие заграждения, четыре года отделявшие нас от соседних народов, произвели сами по себе громадное впечатление". Грубее, но не менее отчетливо выразился барон Будберг в своем дневнике: "Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире... Сейчас это гениальный ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в нескольких полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на три месяца, а затем о мире, произвела всюду колоссальное впечатление и вызвала бурную радость. Теперь у нас выбиты последние шансы на спасение фронта".
ДЕКРЕТ О ЗЕМЛЕ. Ленин снова поднялся на трибуну, на этот раз со страничками декрета о земле. Проект декрета не был размножен для раздачи: у докладчика в руках находился единственный черновой экземпляр, и он был написан, по воспоминанию Суханова, "так плохо, что Ленин при чтении спотыкается, путается и, наконец, останавливается совсем. Кто-то из толпы, сгрудившейся на трибуне, приходит на помощь. Ленин охотно уступает свое место и неразборчивую бумагу".
Суть декрета, отмечает Троцкий, заключалась в двух строках первого пункта: "Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа". Помещичьи, удельные, монастырские и церковные земли, с живым и мертвым инвентарем, переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания. Конфискуемое имущество, в качестве народного достояния, ставится под охрану местных советов. Земли рядовых крестьян и рядовых казаков ограждены от конфискации. Весь декрет не насчитывает и трех десятков строк.
К основному тексту была присоединена более обширная инструкция, целиком заимствованная у самих крестьян. В "Известиях крестьянских советов" напечатана была 19 августа сводка 242 наказов, данных избирателями своим представителям на первом съезде крестьянских депутатов. Несмотря на то что разработку синтетического наказа производили эсеры, Ленин не остановился перед приобщением этого документа, целиком и полностью, к декрету "для руководства по осуществлению великих земельных преобразований". Сводный наказ гласил: "Право частной собственности на землю отменяется навсегда". "Право пользования землею получают все граждане... желающие обрабатывать ее своим трудом". "Наемный труд не допускается". "Землепользование должно быть уравнительным, т. е. земля распределяется между трудящимися, смотря по местным условиям, по трудовой или потребительской норме".
Очень многие, не только враги, но и друзья, не поняли подхода большевистской партии к крестьянству и его аграрной программе. Уравнительное распределение земель, возражала, например. Роза Люксембург, не имеет ничего общего с социализмом. Но на этот счет, поясняет Троцкий, и большевики не делали себе, разумеется, иллюзий. Наоборот, самая конструкция декрета свидетельствует о критической бдительности законодателя. В то время как сводный наказ гласил, что вся земля, и помещичья, и крестьянская, "обращается во всенародное достояние", основной доклад вообще умалчивает о новой форме собственности на землю.
Декрет в сочетании с наказом означал для диктатуры пролетариата обязательство не только внимательно относиться к интересам земельного труженика, но и терпеливо – к его иллюзиям мелкого хозяйчика. Было ясно заранее, что в аграрной революции будет еще немало этапов и поворотов.
"Мы не можем обойти, – говорил Ленин в своем докладе, – постановление народных низов, хотя бы мы были с ними несогласны... Мы должны предоставить полную свободу творчества народным массам... Суть в том, чтобы крестьянство получило твердую уверенность в том, что помещиков в деревне больше нет, и пусть сами крестьяне решают все вопросы и сами устраивают свою жизнь".
После единогласно и без прений принятой резолюции, объявляющей делом чести местных советов не допустить еврейских и всяких иных погромов со стороны темных сил, был поставлен на голосование законопроект о земле. Съезд принял его с новым взрывом энтузиазма против одного при восьми воздержавшихся.
ОБРАЗОВАНИЕ СОВНАРКОМА И НОВОГО ЦИКА. БОРЬБА ПРОТИВ ДИКТАТУРЫ БОЛЬШЕВИКОВ ЗА КОАЛИЦИОННОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО. Оставалась последняя задача: создание нового правительства. Каменев огласил проект, выработанный Центральным комитетом большевиков. Заведование отдельными отраслями государственной жизни поручается комиссиям, которые должны работать над проведением в жизнь программы, провозглашенной съездом советов, "в тесном единении с массовыми организациями рабочих, работниц, матросов, солдат, крестьян и служащих". Правительственная власть сосредоточивается в руках коллегии председателей этих комиссий, под именем Совета народных комиссаров. Контроль над деятельностью правительства принадлежит съезду советов и его Центральному исполнительному комитету.
В состав первого Совета народных комиссаров были намечены семь членов Центрального Комитета большевистской партии: Ленин, в качестве главы правительства, без портфеля; Рыков, как народный комиссар внутренних дел; Милютин, как руководитель ведомства земледелия; Ногин – глава торговли и промышленности; Троцкий – руководитель иностранных дел; Ломов – юстиции; Сталин как председатель комиссии по делам национальностей. Военные и морские дела вручались комитету в составе Антонова-Овсеенко, Крыленко и Дыбенко; во главе комиссариата труда предполагался Шляпников; руководить просвещением должен будет Луначарский; тяжелая и неблагодарная забота о продовольствии была возложена на Теодоровича; почта и телеграф – на рабочего Глебова. Пост народного комиссара путей сообщения оставался вакантным до соглашения с организациями железнодорожников. Каменев и Зиновьев не вошли в Совет народных комиссаров: первый намечался председателем нового ЦИКа, второй – редактором официального органа советов. "Когда Каменев читал список народных комиссаров, – пишет Рид, – взрыв аплодисментов следовал за взрывом после каждого имени и особенно после имени Ленина и Троцкого". Суханов прибавляет к ним также и Луначарского.
Однако предложенный состав правительства из одних большевиков был поддержан далеко не всеми. Представитель левых эсеров Карелин заявил, что нельзя осуществить принятую программу без тех партий, которые ушли со съезда. Правда, "большевики не повинны в их уходе". Программа съезда должна бы объединить всю демократию. "Мы не хотим идти по пути изоляции большевиков, ибо понимаем, что с судьбой большевиков связана судьба всей революции: их гибель будет гибелью революции". Если они, левые эсеры, отклонили, тем не менее, предложение вступить в правительство, то цель у них благая: сохранить свои руки свободными для посредничества между большевиками и партиями, покинувшими съезд. "В этом посредничестве... левые эсеры в настоящий момент видят свою главную задачу". Работу новой власти по разрешению неотложных вопросов левые эсеры будут поддерживать. В то же время они голосуют против предложенного правительства.
"Защищать власть одних большевиков, – рассказывает Суханов, – вышел Троцкий. Он был очень ярок, резок и во многом совершенно прав. Но он не желал понять, в чем состоит центр аргументации его противников...» «Несмотря на то что оборонцы всех оттенков в борьбе против нас не останавливались ни пред чем, - заявил Троцкий, – мы их не отбросили прочь, – мы съезду в целом предложили взять власть. Как нужно извратить перспективу, чтобы после всего, что произошло, говорить с этой трибуны о нашей непримиримости! Когда партия, окутанная пороховым дымом, идет к ним и говорит: "Возьмем власть вместе!", они бегут в городскую думу и объединяются там с явными контрреволюционерами. Они – предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся!»
После этого слова потребовал представитель Викжеля (Исполнительного комитета союза железнодорожников), на лице которого Рид прочитал непримиримую враждебность. Он начал с обвинения: его организация, "самая сильная в России", не приглашена на съезд. Да будет известно: первоначальное решение Викжеля о поддержке съезда советов отменено! После этого он огласил уже разосланный телеграфно по всей стране ультиматум: Викжель осуждает захват власти одной партией: правительство должно быть ответственно перед "всей революционной демократией". Впредь до возникновения демократической власти на железнодорожной сети распоряжается только Викжель. Оратор присовокупил, что контрреволюционные войска к Петрограду пропускаться не будут; вообще же передвижение войск будет отныне совершаться только по распоряжению ЦИКа старого состава. В случае репрессий по отношению к железнодорожникам Викжель лишит Петроград продовольствия!
Момент для удара, признавал Троцкий, был выбран неплохо. Но, к счастью для большевиков, Викжель не был безусловным хозяином на путях сообщения. На местах многие железнодорожники входили в состав городских советов, признававших полномочия съезда. "Вся железнодорожная масса нашего района, – заявил в ответ на ультиматум делегат Ташкента, – высказывается за передачу власти советам". Другой представитель железнодорожных рабочих назвал Викжель "политическим трупом". Но это было явным преувеличением. Опираясь на довольно многочисленный верхний слой железнодорожных служащих, Викжель (управляемый меньшевиками и эсерами) сохранял значительное влияние.
"Никаких разговоров о неправомочности съезда быть не может, – авторитетно заявил Каменев. – Кворум съезда установлен не нами, а старым ЦИКом... Съезд является верховным органом рабочих и солдатских масс".
После этого Совет народных комиссаров был утвержден подавляющим большинством делегатов. Состав нового ЦИКа был также утвержден единогласно: из 101 члена – 62 большевика, 29 левых эсеров. Предполагалось, что в дальнейшем ЦИК пополнится представителями крестьянских советов и переизбранных армейских организаций. Фракциям, покинувшим съезд, предлагалось послать в ЦИК своих делегатов на основе пропорционального представительства.
В 5 часов 15 минут утра Каменев закрыл учредительный съезд советского режима.
В это утро центральный орган большевистской партии, снова принявший старое имя "Правда", писал: "Они хотят, чтобы мы одни взяли власть, чтобы мы одни справились со страшными затруднениями, ставшими перед страной... Что ж, мы берем власть одни, опираясь на голос страны и в расчете на дружную помощь европейского пролетариата. Но, взяв власть, мы применим к врагам революции и к ее саботерам железную рукавицу. Они грезили о диктатуре Корнилова... Мы им дадим диктатуру пролетариата..."
НЕУДАЧНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ КОРПУСА КРАСНОВА. Единственной военной силой, которую бежавший, под прикрытием американского флажка, Керенский нашел на фронте против большевиков, оказался тот же самый 3-й конный корпус, который за два месяца до того предназначался Корниловым для низвержения самого Керенского. Во главе корпуса все еще стоял казачий генерал Краснов, боевой монархист, поставленный на эту должность Корниловым. От корпуса оставалось, впрочем, уже одно имя: он свелся к нескольким казачьим сотням, которые после неудачной попытки наступления на красных под Петроградом побратались с революционными матросами и выдали Краснова большевикам. Керенский оказался вынужден бежать – от казаков и от матросов.
ОТКАЗ БОЛЬШЕВИКОВ ОТ КОАЛИЦИИ. 1 ноября состоялось заседание Петроградского комитета, посвященное вопросу о коалиционном правительстве с меньшевиками и эсерами. На коалиции настаивали Зиновьев, Каменев, Рыков, Луначарский, Рязанов, Милютин и др. Ленин и Троцкий решительно выступили против всякой коалиции, которая выходила бы за рамки съезда советов. "Разногласия, – заявил Троцкий, – имели значительную глубину до восстания – в Центральном Комитете и в широких кругах нашей партии... То же говорилось, что и сейчас, после победоносного восстания: не будет-де технического аппарата. Сгущались краски для того, чтобы запугать, как теперь – для того, чтобы не воспользоваться победой". В числе важнейших условий соглашения эсеры и меньшевики выставили требование устранения из правительства двух наиболее ненавистных им фигур: "персональных виновников октябрьского переворота, Ленина и Троцкого". Отношение ЦК и партии к этому требованию было таково, что Каменев, крайний сторонник соглашения, лично готовый и на эту уступку, счел необходимым заявить на заседании ЦИКа 2 ноября: "Предложено исключить Ленина и Троцкого: это предложение обезглавит нашу партию, и мы его не принимаем".
18. «Триумфальное шествие» советской власти
Революционный переворот в Петрограде послужил сигналом для всей страны. 25 октября советская власть была установлена в Минске, 26 октября – в Ревеле, 29 октября - в Красноярске, 31 октября – в Ташкенте и Баку. 2 ноября, после достаточно упорных боев, она победила в Москве. 17 ноября Советы взяли власть в Гомеле, 19 ноября – в Иркутске, 28 ноября – в Самарканде, 29 ноября - во Владивостоке, 30 ноября – в Омске, 5 декабря – в Смоленске и Ашхабаде, 6 декабря – в Хабаровске, 8 декабря – в Томске, 10 декабря – в Харькове, 16 декабря – в Севастополе, 29 декабря – в Екатеринославе, 3 января 1918 г. – в Кишиневе, 18 января – в Одессе и Оренбурге, 19 января – в Благовещенске, 16 февраля – в Чите, 24 февраля – в Ростове-на-Дону.
"Воронежская организация нашей партии, – рассказывает Врачев, – весьма значительно колебалась. Самый переворот в Воронеже... был произведен не комитетом партии, а активным его меньшинством, во главе с Моисеевым". В целом ряде губернских городов большевики заключили в октябре блок с соглашателями "против контрреволюции", как если бы соглашатели не составляли в этот момент одну из важнейших ее опор. Почти везде и всюду нужен был одновременный толчок и сверху и снизу, чтобы сломить последнюю нерешительность местного комитета, заставить его порвать с соглашателями и возглавить движение. "Конец октября и начало ноября были днями поистине "смуты великой" в нашей партийной среде. Многие быстро поддавались настроениям", – вспоминает Шляпников
19. Закавказский комиссариат. Бакинский Совет
15 (28) ноября 1917 г. национальные партии закавказских народов – грузинские меньшевики, армянские дашнаки, азербайджанские мусаватисты – объявили о создании коалиционного правительства Закавказья – Закавказского комиссариата. С самого начала оно заняло враждебную позицию по отношению к советскому правительству в Петрограде. Единственным городом в Закавказье, где утвердилась советская власть, был многонациональный Баку. Ведущую роль в нем играл большевик Шаумян.
20. Независимость Финляндии
Вскоре после Октябрьской революции, 6 декабря 1917 г., финский сейм провозгласил независимость страны. Вооруженные отряды местных националистов (шюцкор) были взяты на государственное содержание и составили костяк новой армии. Командующим вооруженными силами был назначен генерал Маннергейм. 18 (31) декабря СНК признал независимость Финляндии.
21. Независимость Украины
Центральная Рада 7 (20) ноября 1917 г. провозгласила Украинскую Народную Республику. В пику ей 24—25 декабря 1917 г. Всеукраинский съезд Советов в Харькове провозгласил Украину Республикой Советов и избрал Советское правительство. В декабре 1917 — январе 1918 г. на Украине развернулась вооруженная борьба за установление Советской власти. В результате боевых действий войска Центральной Рады были разбиты. 12 (25) января 1918 г. Центральная Рада своим Универсалом объявила о выходе из состава России и о государственной независимости Украины. Но 26 января (8 февраля) 1918 г. красными войсками был взят Киев.
22. Учредительное собрание и его роспуск
12 ноября 1917 г. прошли выборы в Учредительное собрание, которое, как ожидалось после Февральской революции, должно было стать высшим политическим органом и вершителем судеб новой России. Эсеры получили на выборах почти 50% голосов (левые и правые шли на выборы единым списком), большевики – в два раза меньше. Заседания Собрания открылись 5 (18) января 1918 г. Депутаты осудили октябрьский переворот и объявили об отмене решений II Всероссийского съезда Советов. Вечером 6 января ВЦИК издал Декрет о роспуске Учредительного собрания,
23. Организация партии левых эсеров
27 октября (9 ноября) 1917 г. ЦК партии эсеров принял постановление об исключении «всех принявших участие в большевистской авантюре». Таким образом, левые эсеры поневоле должны были самоорганизоваться. 19—28 ноября (2—11 декабря) 1917 г. они провели учредительный съезд и объявили о создании собственной партии.
24. Оккупация Бессарабии
В январе 1918 г. румынская армия напала на Советскую Россию и оккупировала Бессарабию. 13 (26) января 1918 г. был занят Кишинёв, затем другие города.
25. Мирные переговоры с Германией и Австро-Венгрией
Первостепенной задачей советской власти являлось прекращение войны. 2 (15) декабря 1917 г. делегации России и Германии встретились в Брест-Литовске и заключили перемирие. 9 (22) декабря начались сами переговоры. 5 (18) января советской делегации были переданы германские требования. Они оказались весьма жесткими: немцы добивалась отторжения от России Польши, Литвы и Курляндии, оккупации побережья Эстонии, Латвии и Моонзундских островов. Тем не менее, Ленин настаивал на подписании договора. Однако Троцкий, стоявший во главе российской делегации, 28 января (10 февраля) отверг германские требования. Переговоры были прерваны. За день до этого, 27 января, сепаратный мирный договор с Германией и Австро-Венгрией подписали представители Центральной Рады. Этот договор позволил немцам ввести на территорию Украины свои войска
26. Разгром Восточного фронта
18 февраля немцы и австро-венгры перешли в наступление по всему фронту и стали стремительно продвигаться в глубь российской территории. 18 февраля был захвачен Луцк, 20 – Минск, 21 – Полоцк, 24 – Житомир, Псков, Юрьев, Ревель, 28 - Рогачев, 1 марта — Киев, 3 марта – Нарва.
27. Брестский мир
Германское наступление на юге России. 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске был подписан мирный договор. При этом России пришлось уступить гораздо больше того, что требовали от нее прежде. От России отторгались привислинские губернии, Украина, губернии с преобладающим белорусским населением, Эстляндская, Курляндская и Лифляндская губернии, Великое княжество Финляндское. На Кавказе Турции возвращались Карская и Батумская области. Советское правительство признавало независимость Украины. Балтийскому флоту предписывалось оставить свои базы в Финляндии и Прибалтике. Черноморский флот со всей инфраструктурой передавался Центральным державам. Фактически Брестский договор закрепил полное поражение России в Первой мировой войне. Между тем, на Юге германское наступление продолжалось и после подписания мира: 14 марта была захвачена Одесса, 17 – Николаев, 19 – Херсон, 3 апреля – Екатеринослав, 30 апреля – Таганрог, 8 мая – Ростов-на-Дону.
28. Перенос столицы
12 марта 1918 г. Москва вновь была объявлена российской столицей.
29. Разрыв коалиции с левыми эсерами
Левые эсеры отказались признавать Брестский мир, считая уплаченную за него цену чрезмерно большой. 15 марта они разорвали коалицию с большевиками и вышли из состава Совнаркома.
30. Турецкое наступление в Закавказье
Пользуясь полным развалом русской армии турки 30 января (12 февраля) 1918 г. начали наступление в Закавказье. 12 (25) февраля был взят Эрзинджан, 9 марта – Трапезунд, 15 апреля – Батуми, 25 апреля – Карс и Ардаган.
31. Гражданская война в Финляндии
26 января 1918 г. в Хельсинки вспыхнуло вооруженное восстание. 28 было создано революционное правительство – Совет Народных уполномоченных. В него вошли видные представители левого крыла социал-демократической партии. Революция быстро победила в промышленной Южной Финляндии, но северная часть страны, где преобладало зажиточное крестьянство, не поддержало столицу. Вскоре началась гражданская война. 3 апреля на помощь белофиннам прибыл немецкий корпус под командованием генерала фон дер Гольца. 13 апреля немцы взяли Хельсинки, 29 апреля – Выборг. Советская власть была свергнута.
32. Гетман Скоропадский
29 апреля 1918 при поддержке Германии на Украине произошёл государственный переворот, в результате которого на смену социалистам Центральной Рады к власти пришёл бывший генерал-лейтенант царской армии Скоропадский, вскоре избранный гетманом Украины.
33. Независимость Закавказских республик
Перед лицом турецкой угрозы Закавказский комиссариат развалился. Национальный совет Грузии 26 мая 1918 г. провозгласил создание Грузинской Демократической Республики. 28 мая Временный Национальный совет Азербайджана провозгласил создание Азербайджанской Демократической Республики, в тот же день Армянский национальный совет провозгласил создание Демократической Республики Армения. Правительства этих государств согласились на частичную германо-турецкую оккупацию, после чего в начале июня был заключен мир.
34. Продовольственная диктатура
Едва ли не главной задачей советского правительства с первых месяцев его существования стала забота о продовольственном снабжении. Из-за прогрессирующей инфляции, разрухи и фактического развала товарно-денежных отношений крестьяне отказывались поставлять хлеб в города. Анализируя ситуацию, Ленин нашел из нее единственный выход – рабочие должны с оружием в руках сами взять себе хлеб! В мае 1918 г. он пишет основные положения декрета о продовольственной диктатуре. Цель ее заключалась в централизованной заготовке и распределении продовольствия, подавлении сопротивления кулаков и борьбе со спекулянтами. ВЦИК установил нормы душевного потребления для крестьян. Весь хлеб, превышающий эти нормы, должен был передаваться в распоряжение государства по установленным им же твердым ценам. Частная торговля безусловно запрещалась. Владельцы, имеющие излишки хлеба и не сдававшие их государству, объявлялись врагами народа. Для реквизиции хлеба в деревню направлялись вооруженные продотряды. Политика большевиков в деревне подверглась резкой критике со стороны левых эсеров. Введение продовольственной диктатуры привело к окончательному разрыву между бывшими союзниками.
35. Белый юг: Добровольческая и Донская армии
Осенью-весной 1917 г. под руководством генералов Корнилова и Алексеева на Дону стала формироваться Добровольческая белогвардейская армия. В феврале 1918 г. она оставила Ростов-на-Дону и с тяжелыми боями отошла на Кубань. В конце марта Добровольческая армия попыталась захватить Екатеринодар, однако была отбита с большим уроном. В бою погиб генерал Корнилов. Армию возглавил генерал Деникин.В конце марта на Дону началось антибольшевистское восстание казаков под руководством генерала Краснова. В середине мая Донская область была уже полностью очищена от большевиков. 10 мая казаки заняли Новочеркасск.
36. Чехословацкий мятеж
Чехословацкий корпус (40 тысяч человек) был сформирован еще до революции из военнопленных чехов и словаков австро-венгерской армии, желавших участвовать в войне против Австро-Венгрии и Германии. 15 января 1918 г. корпус был объявлен частью французской армии. Началась подготовка к переброске его с Украины через дальневосточные порты в Западную Европу. Эшелоны с чехословаками оказались разбросаны вдоль Транссибирской магистрали на огромном протяжении от Пензы до Владивостока. 20 мая командование корпуса отказалось подчиниться требованию о разоружении]. 25 мая восстание чехословаков вспыхнуло в Мариинске, 26 мая – Челябинске. 26 мая они свергли советскую власть в Новониколаевске, 29 мая – в Пензе, 30 мая – в Сызрани, 31 мая – в Томске и Кургане, 7 июня – в Омске, 8 июня - в Самаре, 18 июня – в Красноярске.
37. Начало крупномасштабной Гражданской войны
Мятеж белочехов дал толчок к самоорганизации антисоветских сил. 8 июня правые эсеры создали в Самаре Комитет Учредительного собрания (Комуч). 23 июня в Омске было сформировано Временное Сибирское правительство. 3 июля восставшие оренбургские казаки захватили Оренбург. 5 июля чехи заняли Уфу, а 25 июля – Екатеринбург. Войска Комуча, возглавляемые подполковником Каппелем 21 июля овладели Симбирском, 7 августа – Казанью. 28 августа восставшие забайкальские казаки во главе с атаманом Семеновым взяли Читу. Вскоре амурские казаки выбили большевиков из своей столицы, Благовещенска, а уссурийские казаки взяли Хабаровск. К началу сентября 1918 г. большевистская власть была ликвидирована на всём Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке.
38. Формирование Красной Армии. Троцкий
Чтобы с успехом противостоять многочисленным внутренним и внешним врагам, большевикам нужна была сильная, боеспособная армия. 29 мая 1918 г. ВЦИК издал декрет о всеобщей мобилизации. Большая заслуга в деле создания Красной Армии принадлежала Троцкому, исполнявшему с марта 1918 г. обязанности наркома по военным делам, а с сентября - председателя Реввоенсовета республики. Момент, когда он принял на себя всю полноту военной власти, был исключительно тяжелым. Для того чтобы переломить неблагоприятную ситуацию, необходимы были огромная воля, энергия, авторитет, умение зажигать массы и подымать их на борьбу. Все эти качества в полной мере были присущи Троцкому.
39. Левоэсеровский мятеж в Москве
6 июля 1918 г., на другой день после открытия в Москве V Всероссийского съезда Советов двое левых эсеров, сотрудники ВЧК, застрелили германского посла Мирбаха. Их целью было спровоцировать новую войну с Германией. Ответные меры большевиков были жесткими и быстрыми. В тот же день прямо во время заседания съезда в Большом театре была арестована вся фракция левых эсеров. 7 июля были взяты штурмом два здания в Трехсвятительском переулке, где укрепился отряд мятежников (в основном это были сотрудники ВЧК). Партия левых эсеров была запрещена.
40. Конституция
V Всероссийский съезд Советов 10 июля 1918 г. принял Конституцию, которая закрепила новое официальное название Российского государства — Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика.
41. Большевистская диктатура
После распада коалиции с левыми эсерами партия большевиков сосредоточила в своих руках всю государственную власть. Сторонники буржуазных свобод должны были констатировать, что историческая возможность установить в России демократию оказалась упущенной – на смену рухнувшему самодержавию пришла еще более жесткая диктатура большевиков. Фактически уже тогда советская власть была на деле подменена властью вождей коммунистической партии.
42. Расстрел царской семьи
Низложенный император Николай II, его жена Александра Федоровна, сын Алексей и дочери Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия в мае 1918 г. были перевезены в Екатеринбург, где их поместили в доме купца Ипатьева. В дни чехословацкого мятежа город оказался отрезанным от столицы. 12 июля Уральский совет получил из Москвы разрешение самому решить судьбу низложенной династии. После недолгого совещания Совет постановил расстрелять всех Романовых и поручил исполнение казни начальнику охраны Юровскому. В ночь с 16 на 17 июля Юровский разбудил всех узников, велел им быстро одеться и спуститься в полуподвальный этаж дома. Здесь все Романовы, а так же несколько человек слуг, добровольно разделявших с ними заключение, были расстреляны чекистами.
43. Наступление белых в Ставрополье и на Северном Кавказе
В июне 1918 г. Добровольческая армия начала второй поход на Кубань и Терек, где развернулось массовое восстание казаков. 21 июля Деникин занял Ставрополь, 17 августа — Екатеринодар. К концу августа территория Кубанского войска была полностью очищена от большевиков, а численность Добровольческой армии достигла 40 тысяч человек.
44. Донская армия Краснова. Оборона Царицына
К середине июля численность Донской армии генерала Краснова составляла 50 тыс. штыков и сабель. Часть войск Краснов двинул на Воронеж, а другую повернул против Царицына. Осада города продолжалась с июля по сентябрь, но так и не достигла успеха. Ворошилов и Сталин руководившие обороной Царицына, сумели отбить все атаки казаков, а затем отбросить их за Дон. 24 октября было остановлено наступление Краснова на Воронежском направлении.
45. Наступление красных в Поволжье
Для борьбы с чехословаками и белогвардейцами советское командование 13 июня 1918 г. сформировало Восточный фронт в составе шести армий. С сентября командование им было поручено бывшему полковнику царской армии Каменеву. Ему удалось нанести поражение белогвардейцам под Казанью и 10 сентября овладеть этим городом. 12 сентября 1-я армия под командованием Тухачевского взяла Симбирск, а 7 октября – Самару.
46. Бакинская коммуна. Битва за Баку
30 марта 1918 г. острые противоречия между большевиками и азербайджанскими националистами (мусаватистами) вылились в восстание мусульманского населения Баку. Армянские дашнаки приняли сторону большевистского Совета. Мусульманские кварталы города подверглись бомбардировке. 31 марта мусульмане капитулировали. Однако убийства и грабежи продолжались вплоть до 5 апреля. Всего было перебито от 3 до 12 тысяч мусульман. Правительство Азербайджанской Республики, находившееся в Гяндже, обратилось за поддержкой к Османской империи. Турецкий корпус и отряды мусаватистов 10 июня выступили из Гянджи на Баку. Развернулись упорные бои, в которых войска коммуны терпели одно поражение за другим. 31 июля в Баку произошел военный переворот. Большевистский совет был свергнут. Власть захватил Центральный комитет Каспийской военной флотилии, состоявший из эсеров, меньшевиков и дашнаков. Он призвал на помощь англичан, которые прибыли в Баку из Ирана. При их поддержке город оборонялся до 15 сентября, но в конце концов был захвачен турками. Победа была отмечена резней армян. Баку стал столицей независимого Азербайджана.
47. Наступление Красной Армии на Запад
После капитуляции Германии ВЦИК 13 ноября 1918 г. аннулировал Брестский договор. 15 ноября была сформирована Западная армия (вошедшая 12 февраля 1919 г. в состав вновь созданного Западного фронта). 4 января 1919 г. был образован Украинский фронт. Перед вошедшими в их состав частями была поставлена задача вытеснить с территории Украины, Белоруссии и Прибалтики германские и австро-венгерские войска. Однако борьбу Красной Армии пришлось вести не столько с оккупантами, сколько с национальными армиями вновь образовавшихся государств.
48. Литва, Латвия и Эстония. Борьба за независимость
Независимость Литвы была провозглашена еще 16 февраля 1918 г. и 23 марта признана императором Вильгельмом II. Однако первое Временное правительство было образовано в этой республике только 11 ноября 1918 г. в последние дни германской оккупации. Тогда же началось формирование государственных органов в двух других прибалтийских республиках. Перед эвакуацией германских войск из Эстонии оккупационная администрация признала 12 ноября 1918 г. Временное правительство под председательством Константина Пятса. Точно так же с согласия германских властей 18 ноября Народный совет во главе с Карлисом Ульманисом провозгласил независимость Латвийской Республики. Советская Россия поначалу не желала признавать буржуазные правительства Прибалтики. 29 ноября 1918 г. части Красной Армии заняли Нарву, где в тот же день была провозглашена Эстляндская трудовая коммуна. 3 января 1919 г. под контроль Красной Армии перешла Рига, где была провозглашена Латвийская Социалистическая Советская Республика. 5 января советские войска вошли Вильнюс, куда переехало сформированное еще в декабре правительство Литовской Советской Республики. Во всех Прибалтийских республиках развернулась кровопролитная гражданская война, закончившаяся победой националистических сил. В феврале 1919 г. советские войска были вытеснены из Эстонии, летом 1919 г. - из Литвы, в начале 1920 г. - из Латвии.
49. Независимость Белоруссии
Правительство Советской Белоруссии было создано на VI конференции РСДРП(б) Северо-Западной области России, проходившей в Смоленске 30 — 31 декабря 1918 г. Там же, в Смоленске, 1 января 1919 г. было провозглашено об образовании Советской Социалистической Республики Белоруссия в составе РСФСР. 8 января 1919 г. правительство ССРБ переехало из Смоленска в Минск. 31 января Белоруссия вышла из состава РСФСР, а её независимость официально признало правительство Советской России.
50. Украинская Директория. Симон Петлюра
После окончания Первой мировой войны правительство гетмана Скоропадского лишилось поддержки немцев, и было свергнуто восстанием под руководством известного националиста Симона Петлюры. 14 декабря 1918 г. была восстановлена Украинская Народная Республика во главе с Директорией. Но уже в начале 1919 г. на Украине фактически утвердилась военная диктатура Петлюры.
51. Украинская Советская Социалистическая Республика
5 февраля 1919 г. Директория сдала красным Киев. 10 марта 1919 г. была провозглашена самостоятельная Украинская Советская Социалистическая Республика со столицей в Харькове. 6 апреля советские войска заняли Одессу и к концу апреля 1919 г. овладели Крымом.
52. Разгром Колчака
18 ноября 1918 г. в результате военного переворота было свергнуто Сибирское правительство в Омске. Власть сосредоточилась в руках адмирала Колчака, которого провозгласили Верховным правителем России. Разрозненные белогвардейские части в Сибири и на Дальнем Востоке объединились под его командованием. В декабре 1918 г. колчаковские войска перешли в наступление и 24 декабря овладели Пермью, однако вскоре они потерпели поражение под Уфой и вынуждены были отступить. Новый поход начался в марте 1919 г. 14 марта колчаковцы взяли Уфу, 6 апреля - Белебей, 15 апреля - Бугуруслан, а в начале мая подошли к Самаре и Казани. Но сил на захват Поволжья у белогвардейских армий уже не было. 28 апреля развернула контрнаступление Восточного фронта Красной Армии под командованием Каменева. 9 июня красные захватили Уфу. В июле они овладели Екатеринбургом и Челябинском. В октябре колчаковцы проиграли большое сражение под Тобольском, 15 ноября сдался Омск. Отстраненный от командования Колчак уехал в Иркутск. Здесь он был арестован местными эсерами, выдан большевистскому ревкому и расстрелян в ночь с 6 на 7 февраля 1920 г.
53. Разгром Юденича
В конце апреля 1919 г. с территории Эстонии развернула наступление армия генерала Юденича. В мае она подошла к Петрограду. В осажденном городе вот-вот должен был начаться мятеж. В этот тяжелый момент Ленин поручил оборону бывшей столицы Сталину. С его прибытием в Петрограде начались массовые обыски и беспощадные расстрелы. Восстановив дисциплину в армии и подавив выступления в кронштадтских фортах, Сталин летом 1919 г. добился победы над Юденичем. В сентябре тот вновь перешел в наступление и дошел на этот раз до предместий Петрограда. Судьба города решилась 18–26 октября в ожесточенном сражении на Пулковских высотах. Белогвардейцы были измотаны и отброшены. В декабре они окончательно отступили в Эстонию.
54. Разгром Деникина
Зимой 1918/1919 г. после третьей неудачной попытки овладеть Царицыном армия Краснова стала быстро разлагаться. Преследуя отступающих казаков, красные ворвались на Дон. Однако политика «расказачивания» и жестокий террор привели в середине марта к Вёшенскому казачьему восстанию, которое сильно подорвало позиции большевиков на Юге России. Между тем 8 января 1919 г. Донская армия соединилась с Добровольческой. Краснов в феврале вынужден был подать в отставку. Деникин, которому подчинились все белогвардейские силы Северного Кавказа, Дона и Кубани, развернул летом наступление на Москву. К концу июня были заняты Царицын, Харьков, Александровск (Запорожье), Екатеринослав, Крым. 18 августа Деникин взял Николаев, 23 августа - Одессу, 30 августа - Киев, 20 сентября - Курск, 30 сентября - Воронеж, 13 октября - Орёл. В середине октября между Орлом и Воронежем началось контрнаступление Южного (командующий Егоров, член Реввоенсовета Сталин) и Юго-Восточного (командующий Шорин) фронтов Красной Армии. В упорных боях были разбиты отборные части белых – дроздовская дивизия, дивизия Кутепова, кавалерийские корпуса Мамонтова и Шкуро. 24 октября 1-я конная армия Буденного взяла Воронеж. 17 ноября белые сдали Курск. В феврале 1920 г. деникинцы сумели овладеть Ростовом и Новочеркасском, но 25 февраля потерпели сокрушительное поражение вблизи станции Среднеегорлыкская. 27 марта остатки армии (за исключением тех, что успели отойти в Крым) капитулировали под Новороссийском. Деникин передал командование генералу Врангелю и покинул страну.
55. Установление советской власти в Азербайджане
В ночь с 22 на 23 марта 1920 г. вспыхнуло армянское восстание в Карабахе. Азербайджанская армия была двинута против мятежников. Воспользовавшись этим, 28 апреля в Азербайджан вторглись части 11-й Красной Армия из состава Кавказского фронта. Но еще прежде их прибытия восставшие бакинские рабочие провозгласили Азербайджанскую Советскую Социалистическую Республику.
56. Победа советской власти в Хиве
В начале 1920 г. потерпел поражение и бежал в туркменскую степь последний правитель Хивы Джунаид-хан (1918–1920). В апреле того же года Всехорезмский народный курултай провозгласил образование Хорезмской Народной Советской Республики.
57. Победа советской власти в Бухаре
28 августа 1920 г. вспыхнуло восстание в Чарджоу. Власть в этом городе перешла в руки временного революционного комитета во главе с большевиками. Те обратились за помощью к правительству Советской России, которая была им незамедлительно оказана. В Бухарский эмират вошли части Красной Армии во главе с командующим Туркестанским фронтом Фрунзе. 1 сентября красноармейцы подступили к Бухаре, у стен которой произошло ожесточенное сражение. 2 сентября столица пала. В октябре Первый Всебухарский курултай провозгласил образование Бухарской Народной Советской Республики.
58. Советско-польская война
В феврале 1919 г. Польша начала войну против Советской Литвы и Советской Белоруссии. 4 февраля поляки заняли Ковель, 9 февраля - Брест, 19 февраля — Белосток, 1 марта - Слоним, 2 марта - Пинск, 19 апреля – Вильнюс, 28 апреля - Гродно, 25 июля - Слуцк, 9 августа – Минск, 29 августа – Бобруйск, в январе 1920 г. - Двинск, 6 марта – Мозырь. 25 апреля 1920 г. началось новое мощное наступление поляков, которым противостояли Западный (командующий Тухачевский) и Юго-Западный (командующий Егоров, член Реввоенсовета Сталин) фронты Красной Армии. 6 мая поляки заняли Киев. Однако уже 14 мая перешел в контрнаступление Западный фронт, а 26 мая – Юго-Западный. 12 июня поляки сдали Киев. 11 июля Тухачевский занял Минск, 14 июля – Вильнюс, 19 – Барановичи и Гродно, 23 – Пинск, 1 августа – Брест-Литовский.
На повестку дня выдвигался штурм Варшавы. Успех вскружил красным голову. Вместо того, чтобы собирать силы на одном направлении, Тухачевский предложил Реввоенсовету осуществить войсками Юго-Западного фронта захват Львова. Советские армии стали расходиться в разных направлениях. Поляки поспешили воспользоваться этим. 16 августа они нанесли неожиданный удар из района реки Вепш в образовавшийся разрыв между Юго-Западным и Западным фронтами. Парировать его Тухачевскому было нечем. Левый фланг его фронта был разгромлен в течение суток, а правый отсечен и окружен севернее Варшавы (в плен попало порядка 120 тыс. красноармейцев, более трети из них умерло потом в польских концлагерях). Польские дивизии стремительно двинулись на восток. Разбитые части Красной Армии почти не оказывали им сопротивления. 12 октября стороны согласились на перемирие. В марте 1921 г. был заключен очень невыгодный для России Рижский мирный договор, подтвердивший присоединение к Польше Западной Украины и Западной Белоруссии.
59. Разгром Врангеля
Советское руководство не могло затягивать Польскую войну, так как в июне 1920 г. начала наступление укрепившаяся в Крыму армия Врангеля. В августе она захватила Южную Украину и приблизилась к Донбассу. Затем фронт стабилизировался. После окончания Польской войны на Южный фронт (командующий Фрунзе) была переброшена Первая конная армия Буденного. В конце октября она прорвала фронт белогвардейцев и стала стремительно продвигаться в глубь территории противника. В первых числах ноября была освобождена вся Южная Украина, но для окончательной победы следовало захватить Крым. Благодаря тому, что части красноармейцев удалось 8 ноября форсировать залив Сиваш и обойти мощные укрепления, воздвигнутые белыми на Перекопе, победа была достигнута в кратчайшие сроки. 12 ноября красные взяли Джанкой, 13 ноября — Симферополь, 15 ноября — Севастополь, 16 ноября — Керчь. Победа большевиков сопровождалась неслыханным даже по меркам гражданской войны террором. В течение нескольких месяцев после установления в Крыму советской власти здесь было расстреляно не менее 12 тыс. человек
60. Армяно-турецкая война и советизация Армении
Условия Севрского договора, навязанного странами Антанты Турции, предполагали значительные территориальные уступки последней в пользу Армении. Это стало причиной армяно-турецкой войны в сентябре-декабре 1920 г. В короткий срок турки взяли Сарыкамыш, Ардаган, Карс и Александрополь. В этих условиях 29 ноября группа армянских большевиков и провозгласила в Иджеване установление в Армении советской власти. На помощь восставшим из Азербайджана немедленно прибыли части 11-й Красной Армии. 4 декабря повстанцы и красноармейцы вступили в Ереван. 16 марта 1921 г. был подписан Московский договор, определивший нынешние границы Армении. Карс и Ардаган перешли к Турции. Нахичеванская область отошла к Азербайджану. Александрополь был возвращен Армении.
61. Советско-грузинская война и советизация Грузии
12 февраля 1921 г. грузинские большевики захватили Гори и Душет. 16 февраля они провозгласили Грузинскую Советскую Социалистическую республику и обратились за помощью к правительству РСФСР. В тот же день части 11-й Красной Армии перешли армяно-грузинскую границу. После нескольких дней упорных боев с юнкерами они 25 февраля вошли в Тбилиси. 4 марта части 9-й Кубанской армии, наступавшие вдоль побережья Черного моря, заняли Сухуми, где была провозглашена Абхазская ССР. 9 марта был занят Зугдиди, 14 марта — Поти. 19 марта капитулировал Батуми.
62. Кронштадтское восстание
Выступления матросов Кронштадта против большевистской диктатуры начались 27 февраля 1921 г., когда экипажи двух линкоров приняли резолюцию с требованием «свободы слова и печати…, свободы собраний и профессиональных союзов», ликвидации политотделов, упразднения заградотрядов, права свободной торговли для крестьян. 1 марта в восстании участвовало уже 27 тысяч человек. Борьба с мятежниками была поручена Тухачевскому. На рассвете 8 марта был предпринят первый штурм крепости по льду Финского залива. Он был отбит с большим уроном. 15 марта начался второй штурм. В десять часов вечера атакующие ворвались в город. В уличных боях погибло более тысячи кронштадтцев, еще около двух тысяч были расстреляны в следующие дни по приговору военно-революционных судов.
63. Тамбовское восстание («Антоновский мятеж»)
В августе 1920 г. недовольные продразверсткой крестьяне Тамбовской губернии подняли восстание. Партизанские войска (их численность достигала 70 тыс. чел.), возглавляемые бывшим поручиком Токмаковым, были разделены на армии и полки и имели чёткую организационную структуру. Политическое руководство восстанием, а также власть на местах осуществлял Союз трудового крестьянства, политической программой которого было: свержение коммунистической диктатуры, восстановление политических и экономических свобод, созыв Учредительного собрания для определения формы правления. 27 апреля 1921 г. командование над регулярными частями, сражавшимися против повстанцев, было вверено Тухачевскому. Благодаря жестоким репрессиям, массовым расстрелам заложников и численному превосходству регулярных войск к началу июня 1921 г. восстание было разгромлено.
64. Новая экономическая политика
Крестьянские восстания и Кронштадтский мятеж заставили Ленина отказаться от политики продразверстки в деревне. 10 марта 1921 г. решение об ее отмене было принято на X съезда РКП(б). 21 марта 1921 г. декретом ВЦИК продразвёрстка была заменена натуральным продналогом. Излишки зерна крестьяне совершенно открыто могли обменивать на промышленные товары. Первоначально Ленин предполагал ограничиться простым товарообменом между городом и деревней. Но вскоре стало ясно, что необходимо сделать еще один шаг навстречу рынку. Летом были сняты всякие ограничения с частной торговли. В декабре 1921 г. вступил в силу декрет о частичной денационализации мелкой промышленности и возвращении ее прежним владельцам. До 1/3 мелких и средних предприятий были отданы в аренду. В 1922 г. правительство разрешило аренду земли с использованием наемного труда. В 1923–1924 гг. под руководством наркома финансов Сокольникова была проведена очень удачная денежная реформа, позволившая сделать (на короткий срок) советский рубль твердой валютой. Как следствие, уже в начале 20-х годов началось быстрое возрождение деревни и промышленности.
65. Гражданская война на Дальнем Востоке
В апреле 1920 г. на территории Дальнего Востока от Байкала до Тихого океана с согласия Москвы была провозглашена Дальневосточная республика. 22 октября 1920 г. ее армия нанесла поражение казачьим войскам атамана Семёнова и заняла Читу. В начале ноября завершился захват Забайкалья. 26 мая 1921 г. власть во Владивостоке и Приморье в результате переворота перешла к белогвардейскому Временному Приамурскому правительству. 22 декабря белогвардейцы заняли Хабаровск. В феврале 1922 г. части народно-революционной армии под командованием Блюхера нанесли им поражение под станцией Волочаевка. 14 февраля революционные войска вступили в Хабаровск. 8–9 октября был штурмом взят Спасский укрепрайон. 25 октября народно-революционная армия вступила во Владивосток. 15 ноября 1922 г. Дальневосточная республика вошла в состав РСФСР.
66. Образование Советского Союза
30 декабря 1922 г. в Москве открылся I съезд Советов Союза Советских Социалистических Республик, объявивший об образовании нового государства в составе четырех равноправных республик: России, Украины, Белоруссии и Закавказской федерации (объединявшей в себе Грузию, Армению и Азербайджан). В январе 1924 г. на II съезде Советов была принята первая конституция СССР.
В 1924 г. году, после территориального размежевания в Средней Азии, были образованы Узбекская и Туркменская советские республики, которые в 1925 г. вошли в состав СССР. В 1929 г. союзной республикой стал Таджикистан, в 1936 г. – Казахстан и Киргизия. Тогда же была упразднена Закавказская республика; составлявшие ее Грузия, Армения и Азербайджан стали самостоятельными субъектами Советского Союза.
Конспекты по истории России http://proza.ru/2020/07/17/522