Яков ГОЛОДЕЦ-КРАСИЛЬЩИКОВ
ПЕСНИ МОЕГО ВРЕМЕНИ
Песни моего времени! Это особая, я бы сказал, НЕПОСТИЖИМАЯ страница жизненной биографии любого человека. Откуда приходят к нам и остаются в памяти на всю жизнь эти, порой незамысловатые, порой хулиганские, а часто чувствительные до слез песни. Каждому периоду жизни человека соответствуют ЕГО песни, песни его времени, их мелодии. Мне хотелось бы хоть кратко осветить эту страницу моей долгой жизни. По вполне понятным причинам некоторые песни всплывают в памяти фрагментарно и мне приходиться искать их в интернете. Если мне встретятся материалы о происхождении песни, я их обязательно вытащу из интернета.
Самая первая запомнившаяся песенка А. Варшавского «Аф ун припечек брендт, а фаерул» (Там на припечке огонек горит), которую пел на идише мой отчим папа Миша. У меня болело ушко и я плакал. Мне был 3-4 года, я у папы Миши на руках, а он ходит по диагонали нашей большой в 36 кв. м. комнаты и напевает:
Аф ун припечек брендт а фаерул
Ун ин штуб ис хейс
Мит дем ребеню алэ киндерлах
Лернен алеф-бейс.
Зог зе киндерлах,
Зог зе таере…
дальше не помню и не смог найти этот текст в интернете.
(Там на припечке огонек горит/ И в избе тепло/За учителем все ребятушки, учат азбуку./Расскажите деточки/Расскажите дорогие…).
Мне уютно на руках у папы Миши, я потихоньку засыпаю. Через несколько десятков лет мотив этой песни прозвучал трагическим аккомпанементом в фильме О. Спилберга «Список Шиндлера» об истреблении евреев в фашистских лагерях.
Есть еще одна песенка на идише, которую пела в Озаричах юная сестра моей мамы Рахиль.
Их гейаруйсет фун ганку
Ди штетеле бакукун.
Кум цуфлиен а клейне фейгеле
Ун цутах цу мир (букукум?)
(Я спускаюсь с крылечка/Посмотреть на местечко/Подлетает маленькая птичка/И поворачивается ко мне)
Что же ей надо этой птичке?
Зи варфаруйсет а клейне бривеле…
(Она сбрасывает мне записку…). Сколько я потом не пытался разыскать полный текст этой песенки, которую и сама Рахиль не помнила – безрезультатно. Я искал ее у известных исполнительниц идишских песен Ирмы Яунзем, у сестер Берри, тщетно.
Еще одна идишская песенка была на устах нашей компании у Гуревичей в 37-38 гг. Как сейчас помню, мы сбирались у Гуревичей, которые жили во флигеле нашего дома на Басманной. В нашу компанию входили кроме меня: Бомка Гуревич, его сестра Зина, Толька Левицкий, Валя Костылева, Лешка Толчинский, Женька Грозмани, Славка Кривошеин, иногда появлялась еще одна сестра Бомки – хохотушка Фрида. Как всегда смешки, шуточки, различные истории, а потом, обычно Лешка Толчинский, начинал напевать:
Нигде не сыщет Ид себе участья,
Везде его стараются все гнать,
Всегда его преследуют несчастья,
Не может места он себе сыскать.
В минуты горькой муки,
С тоской ломая руки
Он любит себя песней утешать,
А коль не помогает
Он тоже средство знает
Эр немт зайн фидул
И давай играть:
Идул, мит зайнем фидул
Эр кост миллионен гелт,
А-я-яй-яй, а-я-яй-я-яй
Эр кост миллионен гелт.
(Он берет свою скрипку и давай играть/Еврей со свей скрипкой стоит миллион денег).
Вернемся в детство. Несколько позже папа Миша, держа меня на руках, убаюкивает песней «Воздушный корабль» на стихи М. Ю. Лермонтова.
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не гнутся высокие мачты,
На них флюгера не шумят,
И, молча, в открытые люки
Чугунные пушки глядят.
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем;
Но скалы и тайные мели,
И бури ему нипочем.
Есть остров на том океане -
Пустынный и мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он.
И только что землю родную
Завидит во мраке ночном,
Опять его сердце трепещет
И очи пылают огнем.
На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.
Но спят усачи-гренадеры -
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою.
И, топнув о землю ногою,
Сердито он взад и вперед
По тихому берегу ходит,
И снова он громко зовет:
Зовет он любезного сына,
Опору в превратной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию только себе.
Но в цвете надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один -
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз на холодный песок,
Потом на корабль свой волшебный,
Главу опустивши на грудь,
Идет и, махнувши рукою,
В обратный пускается путь.
Я очень хорошо помню все интонации его голоса, мне было очень жаль одинокого императора, и под эту песню я крепко засыпал.
Моя мама, иногда, убаюкивая меня, пела «каторжанскую» песню «Помню, помню, помню я…».
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
'Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец -
Скуют кандалами!
Сбреют длинный волос твой,
Аж по самой шее!
Поведет тебя конвой
По матушке Рассее!
Будут все тогда смеяться,
Над тобою хохотать,
Сердце - кровью обливаться,
И на нарах будешь спать!
Выдадут тебе халат,
Сумку с сухарями,
И зальешься ты тогда
Горячими слезами'.
Я не крал, не воровал,
Я любил свободу!
Слишком много правды знал
И сказал народу:
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
'Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец -
Скуют кандалами!'
Эту стенку мне не скушать,
Сквозь нее не убежать.
Надо было мать мне слушать
И с ворами не гулять!
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила
И не раз, и не два
Она мне так говорила...
До сих пор помню все интонации ее голоса. Еще она пела революционную песню «Расстрел коммунаров». Это про расстрел коммунаров Парижской коммуны, но затем ее переписали под нашу революцию:
Расстрел коммунаров Слова: В. Тан-Богораз –
Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наёмных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу им вышел седой генерал.
Он суд объявил беспощадный,
И всех коммунаров он сам присуждал
К смертельной мучительной казни.
Мы сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма.
Пред нею стоим мы на самом краю:
Стреляйте вернее и прямо!
А вы что стоите, сомкнувши ряды,
к убийству готовые братья?!
Пускай мы погибнем от вашей руки,
но мы не пошлем вам проклятья!
В ответ усмехнулся палач-генерал:
«Спасибо за вашу работу.
Вы землю просили - я землю вам дал,
А волю на небе найдёте».
Не смейся над нами, коварный старик!
Нам выпала тяжкая доля.
На выстрелы ваши ответит наш клик:
- Земля! И рабочая воля!
Стреляйте же быстрее, готовься, не трусь!
Пусть кончится наша неволя!
Да здравствуй, свободная Советская Русь!
Да здравствуй, рабочая воля!
Как же я ненавидел этого генерала, я бы убил его. Коммунаров было жалко до слез. Кроме того мама пела известные революционные песни «Варшавянка», «Замучен тяжелой неволей» и некоторые другие.
Когда мне было около 6 лет я пел, не помню откуда, прилетевшую ко мне песенку о птичке малиновке, которую безжалостный «охотник убил/ и этим малых детушек ее осиротил». Мое пение нравилось близким, они неоднократно просили меня спеть её. Я очень воодушевленно её исполнял, но на последних словах мое горло сжимали спазмы, и я заканчивал песню, обильно обливаясь слезами. Меня утешали, но при каждом новом исполнении все повторялось. Текста этой песни я не нашел.
Дальше мой песенный репертуар диктовал двор, а вернее улица. Это обычное явление и все мы в той или иной степени прошли через это «чистилище». Двор у нас был особенный – круглый. Мы жили в доме № 10 по Новой Басманной улице в Москве. В плане дом напоминал перевернутую девятку. На круглый двор сбегались играть все дети из 6 подъездов. Мы играли в «Казаки – разбойники», «12 палочек», «Три до дырки», «Прятки» благо в нашем великолепном дворе было, где спрятаться. Именно в него приходили кукловоды с «Петрушкой», там звучали призывы старьевщиков-татар «Старьем берем». Там и звучали наши «ДВОРОВЫЕ» песни. Естественно, что часть из них были блатными или хулиганскими. Даже в том возрасте мы понимали, что при взрослых их петь нельзя, но ни были. Одна из первых услышанных мною песенок была о мальчишке с брюками клеш:
Когда я был мальчишкой,
Носил я брюки клёш,
Соломенную шляпу,
В кармане - финский нож.
А мать моя - актриса,
Отец мой - генерал,
Сестрёнка - гимназистка,
А сам я - хулиган.
Мамашу я зарезал,
Папашу - зарубил,
Сестренку-гимназистку
В толчке я утопил.
Отец лежит в больнице,
А мать - в сырой земле,
Сестренка-гимназистка
Купается в говне.
Приехал я на дачу,
и бабушку убил,
а тётушке Матрёне
Пол сиськи откусил.
Не плачь, моя Матрёна,
Я новую пришью.
А будешь возмущаться -
Вторую откушу.
Она меня поймала
Милицию позвала...
Сижу я за решеткой
И думаю о том,
Как дядю-часового
Угробить кирпичом.
На первый раз промазал,
Второй - раз не попал.
А в третий раз так вмазал,
что часовой упал.
Вот музыка играет,
Барабаны бьют,
Дядю-часового
На кладбище несут.
Еще дна песня моего детства, которая сохранилась в моей памяти фрагментарно:
Шесть часиков пробило
Аршак спешит домой
Грузинские ребята
Кричат Аршак постой.
Аршак остановился
И вынул финский нож…
……………………….
Извозчичек - извозчик,
Вези меня скорей…
……………………….
Два доктора с сестрицей
Стараются спасать.
Спасайте не спасайте
Мне жизнь не дрога
Считался хулиганом,
А дрался без ножа.
Семь часиков пробило
…………………….
А бедного Аршака
На кладбище несут.
Интересное время первые десятилетия СССР. По стране вовсю гуляют блатные песни. Вот, например, «Мурка» — одна из самых известных дворовых песен. Существует версия, что музыка была написана знаменитым композитором Оскаром Строком в 1923 году. Привожу её в редакции нашего двора.
В Одессе все был живое
И в развале чуть виднелся свет
Там сидели урки или хулиганы,
И они держали комитет.
Речь держала баба, звали ее Мурка,
Сильная и ловкая была.
Даже злые урки - все боялись Мурки,
Воровскую жизнь она вела.
Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в фартовый ресторан.
Там сидела Мурка с агентом из Ура
У нее под клифтом был наган.
Я к ней подбегаю, за руку хватаю,
Но она не хочет говорить,
И тогда малина Кольке-уркагану
Приказала Мурку застрелить.
Мурка разве плохо жилось между нами
Не хватало фарсу, барахла?
Ну что тебя заставило связаться с легашами
И пойти работать в Губчека?
Нет мене не плохо жилось между вами
Мне хватало фарсу, барахла?
Но вот меня заставило связаться с легашами
И пойти работать в Губчека
В темном переулке встретил Колька Мурку:
"Здравствуй, моя Мурка, и прощай,
Ты зашухарила нашу всю малину
И за это пулю получай!"
Вдруг раздался выстрел, Мурка зашаталась,
И на землю рухнула она.
Больше она шухер не поднимет,
И о том узнают в Губчека!
Черный ворон крячет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и болит...
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит...
К числу Одесских песен, которые мы распевали на все лады принадлежат такие «перлы» Одесского шансона, как «Софочка» и «На Дерибасовскй открылася пивная». Песни звучали во всех дворах, на всех сходках молодежи 30-х годов. Привожу их частично по памяти, частично по записям в Интернете.
Софочка, София Павловна
Познакомился я с Софой раннею весной.
А когда она сбежала - потерял покой,
Софа - ангел, Софа - душка,
Софа мягче, чем подушка,
Хоть ложись и сразу помирай.
Припев:
Софочка, София Павловна,
София Павловна - на целый свет одна.
Софа, я не стану лгать:
Готов полжизни отдать,
Только чтоб тобою обладать!
А как стала эта Софа летом загорать,
Повернулась кверху жопой - солнца не видать.
А потом легла на спину
И кричит: "Давай мужчину!"-
Вот такая Софочка была!
Припев.
А как Софа заболела и в постель слегла,
Пять врачей её лечили и одна сестра.
Долго думали-гадали,
Сто рецептов прописали...
Только процедура помогла.
Припев.
А вот и вторая популярная песенка, которую до сего дня можно услышать на некоторых сходках молодежи.
На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная,
Там были девочки Маруся, Роза, Рая
И с ними вместе Васька-Шмаровоз.
Две полудевочки, один роскошный мальчик,
Который ездил побираться в город Нальчик,
И возвращался на машине марки "форда",
И шил костюмы элегантней, чем у лорда.
Красивей всех была там Роза с Молдаванки,
Та, что прекрасна, словно гордая гречанка.
И с ней зашел ее всегдашний почитатель
И спутник жизни Васька-Шмаровоз,
Держа ее, как держат ручку от трамвая,
Он ей сказал: "О моя Роза, дорогая,
Я вас прошу, нет, я вас просто умоляю
Сплясать со мною салонное танго".
Но тут Арончик пригласил ее на танец,
Для них он был почти что иностранец.
Он пригласил ее галантерейно очень,
И посмотрел на Шмаровоза, между прочим.
Красотка Роза танцевать уж не хотела,
Она уж с Ваською порядочно вспотела.
И улыбнулася в ответ красотка Роза
И раскраснелась морда Васьки-Шмаровоза.
И он сказал в изысканной манере:
"Я б вам советовал пришвартоваться к Вере,
Чтоб я в дальнейшем не обидел вашу маму".
И отошел, надвинув белую панаму.
Тут подошел к нему маркер известный Моня,
Об чей хребет сломали кий в кафе Фанкони.
Побочный сын мадам Алешкер тети Песи,
Известной бандерши в красавице-Одессе.
Он подошел к нему походкой пеликана,
Достал визитку из жилетного кармана,
И так сказал, как говорят у нас поэты:
"Я б вам советовал беречь свои портреты".
Тут поднялася катавасия такая...
И подралася вся компания блатная.
Там били девочек Марусю, Розу, Раю,
И бил их лично Васька-Шмаровоз.
К этому же периоду относятся и блатные песни, которые исполнял Леонид Утесов со своим «Теаджазом»: «Гоп с смыком» и «С Одесского кичмана бежали два уркана». Известно, что Реперком запретил их исполнять. Однако в середине 30-х годов по приглашению И.Сталина Утесов приехал в Кремль. На вопрос, что вам сыграть, последовал ответ Сталина – «Гоп со смыком». - Я не могу его исполнять, мне запретил Репертком- ответил Утесов. – Какой Репертком, я Репертком, играйте! Так эти песни были записаны на пластинки. Рассказывали, что песня начиналась так, на сцене джаз тихо наигрывает вступление к песне. Из-за кулис выходит приблатненая фигура - Утесов, обращаясь в зал говорит:
- Иду ето я по городе и нихто не знает кто я такой.
Реплика из оркестра:
- А кто же ты такой?
- Да я же Гоп со смыком. И начинается песня.
Жил-был на Подоле Гоп-со-смыком,
Славился своим басистым криком.
Глотка была прездорова,
И мычал он, как корова,
А врагов имел мильон со смыком.
Гоп-со-смыком — это буду я!
Вы, друзья, послушайте меня:
Ремеслом избрал я кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
Исправдом скучает без меня!
Если дело выйдет очень скверно
И меня убьют тогда, наверно…
В рай все воры попадают,
(Пусть-то честные все знают!),
Нас в рай через черный ход пускают.
В раю я на «работу» тоже выйду.
Возьму с собой я дудку, шпалер, митру…
Деньги нужны до зарезу -
К Богу в гардероб залезу.
Я его намного не обижу!
Бог пускай карманы там не греет,
Что возьму, пускай не пожалеет:
Слитки золота, караты,
На стене висят халаты -
Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!
Иуда Скариотский там живет.
Скрягой меж святыми он слывет.
Ой, подлец тогда я буду, -
Покалечу я Иуду,
Знаю, где червонцы он кладет!
Следующая песня «С Одесского кичмана бежали два уркана»
С одесского кичмана (2)
Сбежали два уркана, (3)
Сорвались два уркана в дальний путь. (4)
В вапняновской малине (5)
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Один, герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинтах одетый
И водкой подогретый,
И песенку такую он запел: (6)
«Товарищ, товарищ,
Болять мои раны,
Болять мои раны у боке.
Одна же заживаеть,
Другая нарываеть,
А третия застряла в глыбоке.
Товарищ, товарищ,
Скажи моёй ты маме,
Шо сын её погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С винтовкой (7) — у другою,
И с песнею весёлой на усте. (8)
Товарищ, товарищ
Товарищ малахольный,
Зарой ты моё тело,
Зарой ты моё тело в глыбоке.
Покрой могилу камнем,
Улыбку на уста мне,
Улыбку на уста мне сволоке.
За що же ж мы боролись?
За що же ж мы стрыждались? (9)
За що ж мы проливали нашу кровь?
Они же ж там гуляють,
Карманы набивають,
А мы же ж подавай им всё новьё! (10)
Товарищ, товарищ,
За што же мы боролись,
За што мы проливали свою кровь,
За шелковые юбки, за крашеные губки,
За то што называется любовь.
Они же там пирують,
Они же там гуляють,
А мы же ж попадаем в переплёт!
А нас уж догоняють,
А нас уж накрывають,
По нас уже стреляеть пулемёт!» (11)
(1) Валерий Чкалов трижды оказывался в местах изоляции за свой буйный нрав.
(2) Кичман — тюрьма.
(3) Уркан, уркач, уркаган, урка — уголовник.
(4) Варианты — «Сбежали два уркана та-й на волю» (Утёсов), «Сбежали два уркана на заре».
(5) О «вапняновской малине». Других вариантов — море. Северный поёт: «На Вяземской малине», другие — «на Сонькиной малине», а один из собирателей блатного фольклора и вовсе приводит странное место для отдыха — «на княжеской могиле».
(6) Этот куплет — явно позднейшая вставка; в каноническом тексте его быть не могло (песня написана ещё на царской каторге), нет его и у Утёсова.
(7) Утёсов пел — «С метелкою в другою».
(8) Вариант — «И с песнею веселой на губе».
(9) Стрыждались — особое словечко, скрещивание «сражались» и «страдали».
(10) У Утёсова — «А мы же ж подавай им сыновьёв!» Леонид Осипович, видимо, не понял на слух последних слов.
(11) Весь куплет – поздняя вставка.
Одна из известнейших так называемых «одесских» песен. Как и многие произведения этого цикла, на самом деле является переделкой песни, имеющей к Одессе отдалённое отношение. Широкой публике стала известна благодаря замечательному исполнению Леонида Осиповича Утёсова. Вариант этой песни в конце 1920-х впервые появился в репертуаре певца, который исполнял его в спектакле о жизни железнодорожных воров, под названием "Республика на колесах". В том же спектакле Утесов пел "Гоп-со-смыком" (к этому периоду относятся и его исполнение "Бубликов"). Дальнейшему распространению способствовала запись песни Утесовым на грампластинку в 1932 году. ИНТЕРНЕТ
«Одесский кичман» пользовался бешеным успехом публики. Практически на каждом концерте от певца требовали исполнения полюбившегося номера. Однако в 30-е годы Комитет по делам культуры запретил Утёсову исполнять «Кичман» со сцены, Запрет был снят только после того, как Леонид Осипович выступил в 1936 году на правительственном концерте в Грановитой палате по случаю беспосадочного перелёта Валерия Чкалова до острова Удд. Певца попросили исполнить его «коронку» в Кремле, по одной версии, герой торжества Валерий Чкалов, по другой — сам Сталин через Климента Ворошилова. Когда Утёсов сказал, что «Одесский кичман» ему петь запрещено, последовало личное разрешение «отца народов». Версия вполне правдоподобна. Во всяком случае, и у Сталина, и у Чкалова (1) было уголовное прошлое. ИНТЕРНЕТ.
В разряд Одесских песенок Утесова входили и знаменитые «Бублички»:
Ночь надвигается,
Фонарь качается,
Мильтон ругается
В ночную тьму.
А я немытая,
Плащом покрытая,
Всеми забытая
Здесь на углу...
Купите ж бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Сюда скорей,
И в ночь ненастную,
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей.
Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Сюда скорей,
И в ночь ненастную,
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей.
В Одесской среде успешно выступал шансонье Юрий Морфесси, в репертуаре которого была песенка «Граждане купите папиросы» из разряда беспризорных.
Ночь туманна и дождлива, за окном темно.
Мальчик маленький рыдает только об одном.
Он стоит, к стене прижатый
И на вид чуть-чуть горбатый,
И поет на языке своем:
Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы.
Мой папаша под Херсоном жизнь свою отдал,
Мамочку мою с винтовки немец расстрелял,
А сестра моя в неволе
Погибает в чистом поле -
Так свое я детство потерял.
Граждане, купите папиросы!
Подходи, пехота и матросы!
Подходите, пожалейте,
Сироту меня согрейте!
Посмотрите, ноги мои босы.
Юрий Морфесси был незаурядной личностью. Родился в Афинах, в семье адвоката. В 1889 семья переехала в Одессу, в следующем году на прогулочной яхте погибает отец. Юрий поступил в греческое коммерческое училище в Одессе, при этом пел в церковном хоре. Юношей был принят в Одесский оперный театр, несмотря на отсутствие музыкального образования. В 1903 году Морфесси устраивается в Киеве в оперную труппу театра «Шато де Флер». Материальные трудности не позволяли серьёзно заниматься музыкальным образованием и в конце очередного театрального сезона Морфесси подписывает контракт на работу в опереттах: в театре «Буфф» в Киеве (1904), в Ростове-на-Дону (1905—1906). Переезжает в Петербург, выступает в оперетте Новикова, а также в театре Цыганской песни, с 1912 года полностью перешёл из оперетты на эстраду. С 1912 года Морфесси начинает записываться для граммофонных фирм «Зонофон», «Пишущий Амур», примерно тогда же Фёдор Шаляпин называет Юрия Морфесси «Баяном русской песни». В июне 1915 года Морфесси поёт перед Императорской семьёй на яхте «Полярная звезда». В 1915 году Морфесси открывает элитарное кабаре «Уголок» для «талантов и поклонников». Осенью 1917 года во время гастролей по Дальнему Востоку Морфесси узнает о революции, возвращается в Петербург, но, услышав слух о расстреле царской семьи, уезжает в Одессу. Осенью 1918 года в Одессе открывает Дом Артиста, где выступают Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Александр Вертинский, Леонид Утёсов. С 1920 года в эмиграции. В Париже Морфесси поёт сначала в «Тройке», потом в «Кавказе» Балиева, затем — долгое время в «Эрмитаже». Гастроли 1929 года Морфесси заканчивает в рижском кабаре «Альгамбра». Получив годовой ангажемент в Югославии, уезжает в Белград. В апреле 1931 года вернулся в Париж. В 1935 Морфесси надолго остановился в Югославии. В Белграде в 1937 году Морфесси выступает в баре «Казбек», где знакомится с Константином Сокольским, они начинают выступать вместе, затем переезжают в Загреб. В 1941 году Морфесси возвращается в Париж, оттуда переезжает в Англию. После войны возвращается в Париж. Похоронен в Лондоне. Рассказывают, что когда
он пел в Московском театре «Эрмитаж» романс на стихи Беранже «Нищая», зал плакал.
Наряду с этим по стране ходят песни-агитки Демьяна Бедного – «Как родная меня мать провожала» и другие:
Как родная меня мать
Провожала,
Тут и вся моя родня
Набежала:
Тут и вся моя родня набежала.
"А куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты!
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты!
В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
Обойдутся.
Поневоле ты идешь?
Аль с охоты?
Ваня, Ваня, пропадешь
Ни за что ты.
Мать, страдая по тебе,
Поседела,
Эвон, в поле и в избе
Сколько дела!
Как дела теперь пошли -
Любо-мило:
Сколько сразу нам земли
Привалило!
Утеснений прежних нет
И в помине...
Лучше б ты женился, свет,
На Арине.
С молодой бы жил женой,
Не ленился!..."
Тут я матери родной
Поклонился.
Поклонился всей родне
У порога:
"Не скулите вы по мне,
Ради бога.
Будь такие все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?
Все пошло б на старый лад,
На недолю.
Взяли б вновь от нас назад
Землю, волю;
Сел бы барин на земле
Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале
Самой лютой.
А иду я не на пляс,
На пирушку,
Покидаючи на вас
Мать-старушку:
С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом".
Были песни и военного «назначения», особенно с начала 30-х годов. Все понимали, что из Германии надвигается фашизм, только мы, СССР, сможем бороться с ним. Коммунисты Германии под руководством Эрнста Тельмана организовали «Союз Спартака» (Спартаковцы). Задача одна – борьба с коричневой чумой. В это время известный советский поэт Михаил Светлов пишет песню о юном барабанщике.
Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев - смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
В атаках он шел впереди
С веселым другом - барабаном,
С огнем большевистским в груди.
Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но пулей вражеской сраженный,
Допеть до конца не успел.
С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал.
Промчались годы боевые,
Окончен наш славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет.
Но вот песня красноармейская - маршевая, в которой довольно пренебрежительно оцениваются фашистские войска, что, несомненно, в определенной степени деморализует армию.
Через речку перешли
На полянку сели.
И-и-эй-ха-ха!
На полянку сели.
Едет, едет командир
С красными войсками.
И-и-эй-ха-ха!
С красными войсками.
А фашисты дураки
С голыми руками
И-и-эй-ха-ха!
С голыми руками.
Мы фашистов разбьем
На Украйну жить пойдем.
И-и-эй-ха-ха!
На Украйну жить пойдем.
Или вот еще одна песня Демьяна Бедного, которую мы пели на одном дыхании:
НАС ПОБИТЬ, ПОБИТЬ ХОТЕЛИ!
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
А мы тоже не сидели,
Того дожидалися!
У китайцев генералы
Все вояки смелые:
На рабочие кварталы
Прут, как очумелые.
Под конец они, пройдохи,
Так распетушилися:
На советские "подвохи"
Дать отпор решилися:
"Большевистскую заразу
Уничтожить начисто!"
Но их дело стало сразу
Очень раскорячисто.
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
Но мы тоже не сидели,
Того дожидалися!
Так махнули,
Так тряхнули,
Крепко так ответили,
Что все Чжаны
Сюэ-ляны
Живо дело сметили.
Застрочили быстро ноты
Мирные и точные,
Мастера своей работы
Мы дальневосточные!
Наш ответ Чжан Сюэ-лянам1 -
Схватка молодецкая,
А рабочим и крестьянам -
Дружба всесоветская!
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися,
Но мы даром не сидели,
Того дожидалися!
.
Особое место занимает песня «Если завтра война» из одноименного кинофильма. «Если завтра война» — советский предвоенный художественный фильм о готовности СССР к нападению агрессора. Фильм подготовлен коллективом кинорежиссёров под руководством Е. Л. Дзигана. Если завтра война, слова В. Лебедева-Кумача, музыка Дм. и Дан. Покрасс. В фильме использованы материалы кинохроники о маневрах и были одобрены К. Ворошиловым
Если завтра война, если враг нападет
Если темная сила нагрянет-
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет
Припев:
На земле в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход ,-
Будь сегодня к походу готов!
Если завтра война- всколыхнется страна
От Кронштадта до Владивостока
Всколыхнется страна, велика и сильна
И врага разобьем мы жестоко!
Припев:
На земле в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход, -
Будь сегодня к походу готов!
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут могучие танки,
И линкоры пойдут, и пехота пойдет,
И помчатся лихие тачанки
Припев:
На земле в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход, -
Будь сегодня к походу готов!
Мы войны не хотим, но себя защитим-
Оборону крепим мы недаром.
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
Припев:
На земле в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход, -
Будь сегодня к походу готов!
Подымайся народ, собирайся в поход,
Барабаны сильней барабаньте!
Музыканты, вперед! Запевалы, вперед!
Нашу песню победную гряньте!
Припев:
На земле в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход, -
Будь сегодня к походу готов!
В этой связи стоит упомянуть и любимые песни, как мои, так и моих детей о Гражданской войне «Там вдали за рекой» и «Шел отряд по бережку». Часто в Тагиле я запирался в ванной, где устроил фотолабораторию. Вместе со мной были Генка и Ириша. Я запевал песню, а они подпевали. Они их тоже запомнили.
ТАМ ВДАЛИ ЗА РЕКОЙ обр. А.В.Александрова сл. Н.Кооль
Там вдали за рекой загорались огни
В небе ясном заря догорала
Сотня юных бойцов из буденновских войск
На разведку в поля поскакала
Они ехали долго в ночной тишине
По широкой украинской степи.
Вдруг вдали у реки засверкали штыки
Это белогвардейские цепи.
И без страха отряд поскакал на врага
Завязалась кровавая битва,
И боец молодой вдруг поник головой
Комсомольское сердце пробито
Он упал возле ног вороного коня
И закрыл свои карие очи
Ты конек вороной передай дорогой,
Что я честно погиб за рабочих
Там вдали за рекой уж погасли огни
В небе ясном заря разгоралась,
Уж не сотня бойцов в стан буденовских войск
Из разведки назад возвращалась.
Вот что написано в ИНТЕРННЕТЕ об истории этой песни. В 1924 году некий эстонский поэт и переводчик Николай Кооль представил друзьям своё новое произведение – стихотворение «Смерть комсомольца»… Что было до и после того, попробую кратко рассказать. Николай Мартынович Кооль родился 4 декабря 1903 года в Боровичском уезде Новгородской губернии и до своего шестнадцатилетия жил на хуторе, что рядом с деревней Волок, со своим отцом – эстонским арендатором небольшого поместья Мартыном Коолем. В 1919 году Кооль покинул отчий дом, как он писал «спасаясь от голода», и попал в Белгород, где довольно скоро стал бойцом ЧОНа (Частей Особого Назначения – военно-партийных отрядов в 1919-25 годах при партийных организациях для помощи вновь организованным Советским органам в борьбе с контрреволюцией) и попутно отказался от «отца-кулака». Паренька, как говорится, приметили особисты, которые его и «усыновили» вновь. Оставив рассказы про «кровавую гэбню» и прочие ужасы продразвёрстки, скажу лишь, что в своей службе Кооль весьма преуспел, вошёл в состав укома комсомола и возглавил уездный политпросвет. Может, полученное ранение в ходе одной из «спецопераций», может ещё что-то стукнуло в молодую бесшабашную голову, но у молодого бойца вдруг открылся «глубокий литературный дар» – юноша сочинил сценарий так называемой «Комсомольской пасхи», согласно которому на праздник Великой Пасхи комсомольцы, впрягшись в повозку, должны были возить куклу, изображающей Бога соответствующей надписью для особо непонятливых. Собрав необходимое количество желающих «оттопыриться», куклу, аки чучело на языческих празднествах, планировалось тривиально сжечь. Для пущего «веселья» Кооль и придумал соответствующие слова: «Долой монахов, раввинов, попов! На небо мы залезем — разгоним всех богов!» Фанатики всегда ценились в определённых узких кругах специалистов особого толка – Кооля также заметили и отправили на учёбу в Курск, где после окончания губернской совпартшколы назначили заведующим политпросветотделом в Курском райкоме комсомола в 1923 году. Тогда же он решил развить свои литературные таланты. Поэт писал:
«Первый мой рассказ „Смычка“ был опубликован в первомайском номере „Курской правды“ в 1923 году. После этого печаталось немало моих стихов, заметок и раешников в „Курской правде“ и в её еженедельном приложении „Комсомолец“. Я часто подписывал их псевдонимом „Колька Пекарь“».
И, наконец, в 1924 году и произошло то событие, которому посвящена эта статья – Николай Мартынович написал свои бессмертные вирши. Евгений Долматовский нашёл эти стихи наивными и очень искренними – в них автор использовал часто используемый в различных народных песнях сюжет, в котором умирающий воин просит своего верного коня или друга что-то кому-то передать, естественно, пафосно-героическое, дабы придать своей смерти смысл. Сам Кооль рассказывал, что сочиняя своё стихотворение он, отчего-то, припоминал старинную песню «Лишь только в Сибири займется заря», которая дала ему некий ритмический рисунок. В апреле того же года, в СССР впервые по окончании Гражданской войны провели первый призыв в регулярную армию, так сказать, мирного времени. В числе первых призывников оказался и Николай Кооль. Тут-то и пригодилась найденное новобранцем в своих потайных карманах стихотворение, использованное в дальнейшем в качестве строевой песни. Песню пели красноармейцы, маршируя на Ходынском поле Москвы, откуда она и разлетелась по всей стране, после чего довольно долгое время считалась «народной» – лишь годы спустя Кооль доказал своё авторство. В итоге, где-то в 1928 году широко известный профессор Московской консерватории, регент Храма Христа Спасителя, выдающийся хоровой дирижер и композитор Александр Васильевич Александров «творчески переработал» народно-красноармейскую строевую песню, и свет увидел законченное произведение – песню «Там, вдали, за рекой». Будем считать, кое-что прояснили. Боюсь, что Николай Мартынович немного слукавил, говоря об источнике своего вдохновения, упоминая лишь песню ссыльно-пересыльных – а именно такие песни и относили к жанру «арестантских», воспевающих не только «горе и страдания», но и просто вызывающих жалость к героям песен. Ритм жалостливого «исходника» неизвестного автора оказался немного другим:
«Лишь только в Сибири займется заря,
По деревням народ пробуждается.
На этапном дворе слышен звон кандалов —
Это партия в путь собирается».
При этом мелодия лишь немногим отличается от обработки Александрова. Поэтому, вполне заслуживает внимания и нижеследующий «промежуточный вариант» – песня «За рекой Ляохэ», которая также могла служить путеводной нитью для Кооля. Это случилось во время Русско-Японской войны. Сводный казачий отряд генерала Павла Ивановича Мищенко, кстати, уроженца Дагестана, был отправлен в рейд по тылам японцев. Командующий Маньчжурской армией Алексей Николаевич Куропаткин основными целями этого рейда определил диверсию на железной дороге и захват порта Инкоу. С отрядом порядка 7500 сабель, 26 декабря 1904 года Мищенко благополучно переправился через реку Ляохэ, проник вглубь японского тыла и подошёл к Инкоу. Отдадим должное японской разведке, которая знала о целях и задачах отряда Мищенко. Соответственно, казаки встретили упорное сопротивление – несколько часов боя не принесли русским бойцам никакого результата, и, избегая окружения подходящим японским подкреплением, отряд отошёл на север, попутно уничтожив железнодорожную станцию. Однако, под деревней Синюпученза, казачье войско было всё-таки окружено, но проявив чудеса стойкости и храбрость, бойцы отбросили японцев и вернулись в расположение Русской армии. Хоть этот набег и не имел положительного значения – отряд Мищенко был обнаружен и оттеснён в итоге на западный берег реки Ляохэ, что дало японцам право заявить протест России в нарушении международных правовых норм, поскольку этот берег реки вообще был уже территорией Китая, то есть, совершенно неприкосновенной, – казаки таки добились некоторых результатов. За 8 дней рейда они уничтожили около 600 солдат противника, разобрали два участка железнодорожного полотна, сожгли несколько продовольственных складов, прервали сообщение по телеграфным и телефонным линиям, пустили под откос два поезда, захватили несколько десятков пленных и сотни повозок с различным имуществом. Однако и отряд понёс большие потери – погибло более 400 русских солдат. Вскоре казаки посвятили этому рейду свою песню, вполне возможно, впрочем, являющейся искусно выполненной современной поделкой «новых казаков» для улучшения своего имиджа и поднятия «исторической роли»:
«За рекой Ляохэ загорались огни,
Грозно пушки в ночи грохотали,
Сотни храбрых орлов
Из казачьих полков
На Инкоу в набег поскакали».
Пробиралися там день и ночь казаки Одолели и горы, и степи. Вдруг вдали, у реки, засверкали штыки Это были японские цепи...
Как вы понимаете, мотивчик песни был уже известный нам – это даёт право предполагать, что музыка была действительно народной, а Александров только немного обработал её «напильником». Между прочим, есть еще один БЕЛОГВАРДЕЙСКИЙ вариант этой песни. Воистину мир велик и чудесен.
Там, вдали за рекой,
Засверкали огни,
В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов
Из деникинских войск
На разведку в поля поскакала.
Они ехали долго
В ночной тишине
По широкой украинской степи.
Вдруг вдали y реки
Засверкали штыки:
Это красноармейские цепи.
И без страха отряд
Поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва.
И казак молодой
Вдруг поник головой –
Это русское сердце пробито.
Он упал возле ног
Вороного коня
Смежил очи казак от бессилья –
Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за Россию...
Там, вдали за рекой,
Уж погасли огни,
В небе ясном заря разгоралась.
Сотня юных бойцов
В стан деникинских войск
Из разведки назад возвращалась.
Разница в текстах всего в несколько слов!
Другая песня о комдиве Н. Щорсе. В Интернете о красном командире Щорсе, который "Шел отряд по бережку, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка...". Оказывается, "Щорс никогда не встречался с Лениным (вопреки легенде); был не убит в бою с врагами, а застрелен в затылок кем-то из своих; на известном фото изображен не Щорс, а его брат, служивший у белых; эшелон с продовольствием, шедший в голодный Петроград, был Щорсом остановлен и приватизирован; красный полк Нежинских рабочих был Щорсом разоружен, а его командир и комиссар расстреляны. ИНТЕРНЕТ.
Шел отряд по бережку, шел издалека.
Шел под красным знаменем командир полка. |
Эй – ей - ей командир полка.
Эй – ей - ей командир полка.
Голова повязана, кровь на рукаве.
След кровавый тянется по сырой траве.
Чьи вы хлопцы будете, кто вас в бой ведет.
Кто под красным знаменем раненый идет?
Мы сыны батрацкие. Мы за новый мир.
Щорс идет под знаменем – красный командир.
В голоде и холоде жизнь его прошла.
Но недаром пролита кровь его была!
Лихо мчится конница. Слышен стук копыт.
Знамя Щорса красное на ветру шумит!
Тишина у берега, смолкли голоса.
Вслед за Щорсом тянется кровавая роса.
Однако гражданская война вызвала повальное бедствие – по стране шлялись тысячи беспризорников, которые сбивались в воровские шайки и под руководством опытных уголовников совершали преступления. Кинематограф своеобразно отреагировал на это социальное зло. Первый советский звуковой фильм «Путевка в жизнь» (1931 г.) освещает эту страницу жизни нашей страны.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии:
«Путёвка в жизнь» — советский художественный фильм, драматическая история о перевоспитании подростков в трудовой коммуне в первые годы советской власти. Первый советский звуковой фильм. Куплен 26-ю странами. Премьера фильма состоялась 1 июня 1931 г. Фильм прошёл по экранам 107-ми стран мира и принес международную известность советскому кинематографу. Роль в этом фильме была первой для актёра Георгия Жжёнова. Он умер в 2005 году и на тот момент являлся единственным оставшимся в живых актёром этого фильма. В фильме дебютировала и Рина Зеленая.
Сюжет: В Москве орудует одна из многочисленных шаек беспризорников — шайка Жигана (арт. М. Жаров). Ребята, собравшиеся в ней, давно живут на улице. В декабре 1923 года силами милиции проведены облавы, пойманы около тысячи беспризорников. Почти все они были распределены по детским домам. Но есть несколько десятков ребят, которые бегут из всех детских домов, в которые их направляют. У одного только Мустафы (арт. Йыван Кырля, погиб во время сталинских репрессий) 8 побегов и 15 приводов. Что с такими делать? Напрашивается решение — отдать их в исправительный дом, то есть в тюрьму для малолетних. Сергеев (арт. Баталов старший) предлагает другой выход: для таких создать трудовую коммуну. Ребята будут работать столярами, сапожниками, плотниками, оставаясь свободными гражданами, они будут кормить себя сами. Но не воровством, а работой… Добрые намерения, как всегда, были хороши лишь в теории. На практике бывшие беспризорники далеко не сразу становятся честными работягами… В фильме прозвучала «Песня беспризорника». Когда вышел фильм я несколько раз просмотрел его в кинтеатре на Каланчевской (Комсомольский) площади. Кинотеатрик был небольшой, мест на 200, но недалеко от дома. Песня из фильма прочно засела в моей памяти.
Там в саду при долине
Там в саду при долине
Громко пел соловей.
А я, мальчик, на чужбине
Позабыт от людей.
Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лет.
Я остался сиротою,
Счастья в жизни мне нет.
Я чужой на чужбине
И без роду живу,
И родного уголочка
Я нигде не найду.
Часто мне приходилось
Под заборами спать.
Ещё чаще приходилось
Хлеб с водою хлебать.
Вот нашёл уголочек,
Да и тот не родной,-
В КПЗ за решёткой,
За кирпичной стеной.
Привели, посадили,
Я-то думал - шутя.
А они объявили:
- Расстреляем тебя.
Вот убьют и умру я,
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
И на эту могилку
Знать, никто не придёт.
Только ранней весною
Соловей пропоёт.
Пропоёт и посвищет
И опять улетит.
А сиротская могилка
Одиноко стоит.
У других на могилках
Всё цветы да венки.
У меня, сиротинки,
Только листья, пеньки.
Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет.
Я остался сиротою,
Счастья в жизни мне нет.
Как вы понимаете, песен было очень много, разных, цыганских романсов, лирических, народных. Я хочу сейчас вернуться в 1934 год. Мамина сестра Соня вышла замуж за командира Красной Армии Федора Митрофановича Ведева. Вместе с ним в мою память вошли его любимые песни 30-х годов. Он любил мурлыкать песни «Девушка из маленькой таверны», «Серая юбка», и некоторые другие.
Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан
За глаза пугливой дикой серны,
За улыбку, как морской туман.
Полюбил за пепельные косы,
Алых губ нетронутый коралл,
В честь которых бравые матросы
Осушили не один бокал.
Каждый год, с апрельскими ветрами,
Из далеких океанских стран,
Белый бриг, наполненный дарами,
Приводил суровый капитан.
С берегов, похожих на игрушки,
Где коврами стелются луга,
Для нее скупались безделушки,
Ожерелья, кольца, жемчуга.
А она с улыбкой величавой
Принимала ласки и привет,
Но однажды гордо и лукаво
Бросила безжалостное нет...
Он ушел, суровый и жестокий,
Не сказав ни слова в этот миг,
А наутро в море на востоке
Далеко маячил белый бриг.
И в тот год с весенними ветрами
Из далеких океанских стран
Белый бриг, наполненный дарами,
Не привел красавец капитан.
Девушка из маленькой таверны
Целый день сидела у окна,
И глаза пугливой дикой серны
Налились слезами дополна.
И никто не понимал в июне,
Почему в заката поздний час
Девушка из маленькой таверны
Не сводила с моря грустных глаз.
И никто не понимал в июле,
Даже сам хозяин кабака:
Девушка из маленькой таверны
Бросилася в море с маяка.
Так погибли пепельные косы,
Алых губ не тронутый коралл,
В честь которых бравые матросы
Осушили не один бокал.
А вот и вторая песня: СЕРАЯ ЮБКА
Когда море горит бирюзой,
Опасайся шального поступка.
У нее голубые глаза
И дорожная серая юбка.
Увидавши ее на борту,
Капитан вылезает из рубки
И становится с трубкой во рту
Рядом с девушкой в серенькой юбке.
Говорит про оставшийся путь,
Про погоду, про дали, про шлюпки...
А сам смотрит на девичью грудь
И на ножки под серенькой юбкой.
Не горюй ты, моряк, не грусти,
Не зови ты на помощь норд-веста,
Ведь она из богатой семьи
И к тому же другого невеста.
Дверь в каюту он сам отворил,
Бросил в угол ненужную трубку,
На диван он ее повалил
И сорвал с нее серую юбку.
А наутро нашли моряки
Позабытую верную трубку
И при матовом свете луны
Всю измятую серую юбку.
И теперь капитан, как всегда,
Курит крепкий табак в своей рубке,
А в далеком-далеком порту
Плачет девушка в серенькой юбке.
Вместе с этими песнями тогда в меня вошел Петр Лещенко с великолепным исполнением очень популярных песен. Вот три из них для примера:
Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру.
Раньше, чубчик, я тебя любила,
А теперь забыть я не могу.
Бывало, шапку наденешь на затылок
Пойдёшь гулять ты днём аль вечерком.
Из-под шапки чубчик так и вьётся,
Эх, так и вьётся, вьётся по ветру.
Пройдёт весна, настанет лето,
В саду деревья пышно расцветут,
А мне бедно-бедному мальчонке
Цепями ручки-ножки закуют.
А мне бе-бе-бедному мальчонке,
Эх, цепями ручки-ножки закуют.
Но я Сибири, Сибири не страшуся,
Сибирь ведь тоже русская земля.
Эх, вейся, вейся, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру.
Так вейся, вейся, чубчик кучерявый,
Эх, развевайся, чубчик, по ветру.
РЮМКА ВОДКИ
На столе бутылки, рюмочки.
Эй, хозяюшка, вина налей!
Выпьем и мы рюмку
Сладкой водки,-
Сердцу станет веселей.
Выпьем мы рюмку водки
За веселье,
Разогреет кровь она.
Пусть приходит завтра
К нам похмелье,
Выпьем рюмочку до дна!..
Пусть за весёлой песней
От заботы
Отдыхает голова.
Стало бы охоты,
Выпьем рюмку,-
Всё на свете трын-трава.
Пусть за весёлой песней
От заботы
Отдыхает голова.
Стало бы охоты,
Выпьем рюмку,-
Всё на свете трын-трава!
Ясный месяц смотрит в горницу,
Он влюблён и ярок от зари,
И подмигивает нам лукаво,
Словно сам он водку пил.
Выпьем мы рюмку водки
За веселье,
Разогреет кровь она.
Пусть приходит завтра
К нам похмелье,
Выпьем рюмочку до дна!..
Пусть за весёлой песней
От заботы
Отдыхает голова.
Стало бы охоты,
Выпьем рюмку,-
Всё на свете трын-трава.
ВИНО ЛЮБВИ
Проходят дни и годы,
И бегут века.
Уходят и народы,
И нравы их, и моды,
Но неизменно, вечно
Лишь одной любви вино.
Припев:
Пускай проходят века,
Но власть любви велика.
Она сердца нам пьянит,
Она как море бурлит.
Любви волшебной вино
На радость людям дано.
Огнём пылает в крови
Вино любви.
Вино любви недаром
Нам судьбой дано,
Раз даже в сердце старом
Оно горит пожаром.
И, как Пьеро влюблённый,
Старичок жене поёт:
Припев.
Дядя Федя, когда они приходили к нам, обязательно захватывал патефон и ящичек с пластинками. Среди них была и пластинка с записью песни «О мое солнце!» в исполнении изумительного итальянского певца Энрико Карузо. Я был удивлен и потрясен этим необыкновенным мастером бельканто. Это было потрясающее чудо! Мой папа Миша сказал - Это звезда мировой величины. Дебютировал в Неаполе 15 марта 1895 года.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии:
Известность пришла к Карузо в 1897 году, когда он исполнил в Палермо партию Энцо («Джоконда» Понкьелли). В 1900 году он впервые выступил на сцене миланского театра Ла Скала (Неморино в «Любовном напитке» Доницетти); в 1902 году дебютировал в лондонском театре Ковент-Гарден (Герцог в «Риголетто» Верди). Самая большая слава певца связана с нью-йоркским театром Метрополитен-опера, ведущим солистом которого он был с 1903 по 1920 гг. Карузо много записывался — одним из первых среди оперных певцов зафиксировал основную часть своего репертуара на граммофонных пластинках. Обладал голосом неповторимого тембра, в котором естественное баритональное, бархатистое звучание нижнего и среднего регистров сочеталось с блестящими теноровыми верхами. Благодаря исключительному владению дыханием, безупречной интонации и, главное, высокой исполнительской культуре стал легендой вокального искусства XX века, образцом для будущих поколений оперных теноров. Карузо с равным успехом исполнял партии лирического и драматического плана, преимущественно в операх Верди (Герцог, Манрико в «Трубадуре», Ричард в «Бале-маскараде», Радамес в «Аиде») и композиторов - веристов (Канио в «Паяцах» Леонкавалло и др.). Был первым исполнителем ролей Федерико («Арлезианка» Чилеа, 1897), Лориса («Федора» Джордано, 1898), Джонсона («Девушка с Запада» Пуччини, 1910). В концертном репертуаре Карузо основное место занимали неаполитанские песни. Энрико Карузо скончался утром 2 августа 1921 года в Неаполе в возрасте 48 лет от гнойного плеврита. После его смерти в его честь была изготовлена гигантская восковая свеча, за средства благодарных ему людей. Эта свеча должна зажигаться раз в году перед лицом Мадонны. По расчетам эта свеча должна зажигаться на протяжении 5000 лет. Теперь понятно, почему я в 1963 году в экспрессе «Полярная стрела» (Москва – Мурманск), в котором я ехал до ст. Апатиты, услышав голос юного Робертино Лоретти, вспомнил и мое увлечение Карузо. А голос все звучал и звучал. Через некоторое время мне удалось записать на магнитофон рассказ об этом удивительном мальчике.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии:
Роберто Лорети (итал. Roberto Loreti; в России известен как Робертино Лоре;тти; род. 22 октября 1947) — итальянский певец, в подростковом возрасте (в начале 1960-х годов) завоевавший мировую известность. Роберто Лорети родился в Риме в 1947 году в небогатой семье с 8 детьми. В раннем детстве он снялся в эпизодических ролях в фильмах «Анна» (итал. Anna, 1951) и «Возвращение дона Камилло» (итал. Il ritorno di don Camillo, 1953). В 6 лет становится он солистом церковного хора, где получает «азы» музыкальной грамоты, а с 8 лет поёт в хоре Римского оперного театра. Однажды на оперном спектакле «Убийство в кафедральном соборе» (итал. Assassinio nella cattedrale, композитор Ильдебрандо Пиццетти), состоявшемся в Ватикане, папа римский Иоанн XXIII так был растроган исполнением Робертино своей партии, что пожелал лично с ним встретиться[. В 10-летнем возрасте в связи с болезнью отца мальчик вынужден искать работу и устраивается помощником булочника, при этом он не перестает петь и вскоре владельцы местных кафе начинают соперничать за право, чтобы он выступал именно у них. Однажды Робертино пел на празднике печати и получил первый в своей жизни приз — «Серебряный знак». Потом он участвовал в радио-конкурсе непрофессиональных певцов, где завоевал первое место и золотую медаль. В 1960 году во время проведения XVII Летних Олимпийских игр в Риме его исполнение песни «O Sole mio» в кафе «Гранд-Италия» на площади Эфедра услышал датский телепродюсер Сайр Вольмер-Сёренсен (дат. Sejr Volmer-S;rensen, 1914—1982), который и дал толчок его профессиональной певческой карьере (под именем Robertino). Он пригласил будущую мировую «звезду» к себе в Копенгаген, где буквально через неделю состоялось выступление в телешоу «TV i Tivoli» и подписан контракт на запись и выпуск пластинок с датским лейблом Triola Records. Вскоре вышел сингл с песней «O Sole mio», который становится золотым. Гастроли по Европе и США прошли с огромным успехом. В Италии его сравнивают с Беньямино Джильи, а французская пресса величает его не иначе, как «новый Карузо». Во время первого визита во Францию президент Шарль де Голль приглашает его выступить на специальном гала-концерте мировых звёзд во дворце Шансельри. Вскоре популярность Робертино достигла и стран Восточной Европы, включая CCCР, где также были выпущены его пластинки (на ВСГ «Мелодия») и он приобретает культовый статус, несмотря на то, что первая его поездка туда состоялась лишь в 1989 году. По мере взросления голос Робертино изменился, утратив свой детский тембр (дискант), но певец продолжил эстрадную карьеру уже с баритональным тембром. В 1964 году семнадцатилетним юношей он вышел в финал 14-го фестиваля в Сан-Ремо с песней «Маленький поцелуй» (итал. Un bacio piccolissimo). В 1973 году Лорети решает сменить род занятий. На протяжении 10 лет он занимается кинопродюсированием и коммерцией, неподалеку от своего дома открывает магазин продовольственных товаров. Однако в 1982 году он возвращается к гастрольной деятельности и до настоящего времени продолжает выступать по всему миру и записывать пластинки. Когда же на наши экраны вышли фильмы с Марио Ланца («Любимец Нового Орлеана», «Великий Карузо» и др.), я снова вспомнил ВЕЛИКОГО КАРУЗО.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии.
Марио Ла;нца (англ. Mario Lanza; настоящее имя Альфредо Арнольдо Кокоцца (итал. Alfredo Arnoldo Cocozza) или Альфред Арнольд Кокоцца (англ. Alfred Arnold Cocozza); 31 января 1921, Орендж, Филадельфия, Пенсильвания, США — 7 октября 1959, Рим, Италия) — американский певец (тенор) и актёр. Марио Ланца повлиял на таких певцов будущего поколения как Лучано Паваротти и Хосе Каррерас. Родился в семье военного в отставке Антонио Кокоцца и Марии Кокоцца-Ланца. Петь научился, подпевая записям Энрико Карузо. Первые настоящие уроки пения получил от баритона Антонио Скардуццо. Его следующим учителем стала Ирен Уильямс, которая так же организовывала его выступления на различных общественных мероприятиях. Следующим событием в карьере певца было прослушивание у Сергея Кусевицкого, организованное Уилльямом К. Хаффом, концерт-менеджером Филадельфийской Музыкальной Академии. Кусевицкий пригласил юношу учиться в Танглвуде — школе для подающих надежды певцов и музыкантов. В качестве выпускного экзамена Ланца спел партию Фентона в школьной постановке оперы Николаи «Виндзорские проказницы», и с тех пор оперные критики не выпускали его творчество из виду. В 1952 году вместе с Дореттой Морроу он снялся в музыкальном фильме «Потому что ты моя». Голос Ланца — мощный, жёсткий, искрящийся, с сильнейшим металлическим призвуком, пронзительный лирико-драматический тенор. Манера пения — экспрессивная, эмоциональная, с форсированным звукоизвлечением и жёсткой атакой звука. Светлый, высокий тембр с блестящими мощными верхними нотами позволяет певцу исполнять лирические партии, а исключительная мощь и выразительность голоса — драматические. Марио Ланца — ярчайший образец истинно итальянского стиля пения. Большим поклонником творчества Марио Ланца в СССР был Муслим Магомаев. У Ланца две звезды на Голливудской Аллее Славы, за вклад в развитие киноиндустрии — 6821, и за вклад в развитие музыки — 1751.
В 1997 – 2010 гг. проживая в Хайфе (Израиль) в местном культурном центре я демонстрировал для ветеранов и пенсионеров имеющиеся у меня видеофильмы с Марио Ланца и убедился в том, что и моих зрителей захватило пение этого замечательного артиста. Я включил в свой опус краткие биографии этих трех великих певцов, ибо они сформировали мое мироощущение о великих певцах современности.
Муж второй сестры моей мамы профессор Николай Васильевич Пучков, когда мы собирались за столом у них в квартирке на Астродамской улице по разным семейным поводам очень любил петь широко известные в дореволюционные годы студенческие песни. Все мы, сидя за столом дружно ему подпевали.
Вот некоторые песни, которые так любил Николай Васильевич ПУЧКОВ (собрано из Интернета)
Гуаденамус – старая студенческая песня, особенно была популярна в 19 и начале 20 века, когда среди студентов в своем большинстве были дети «зажиточного» класса
Итак, будем веселиться,
Пока мы молоды!
После приятной юности,
После тягостной старости
Нас возьмёт земля.
Нас возьмёт земля.
Где те, кто раньше нас
Жили в мире?
Подите на небо,
Перейдите в ад,
Где они уже были.
Где они уже были.
Жизнь наша коротка,
Скоро она кончится.
Смерть приходит быстро,
Уносит нас безжалостно,
Никому пощады не будет.
Никому пощады не будет.
Да здравствует Университет,
Да здравствуют профессора!
Да здравствует каждый,
Да здравствуют все,
Да вечно они процветают!
Да вечно они процветают!
Да здравствуют все девушки,
Ласковые, красивые!
Да здравствуют и женщины,
Нежные, достойные любви,
Добрые, трудолюбивые!
Добрые, трудолюбивые!
Да здравствует и государство,
И тот, кто нами правит!
Да здравствует наш город,
Милость меценатов,
Которая нам покровительствует.
Которая нам покровительствует.
Да исчезнет печаль,
Да погибнут ненавистники наши,
Да погибнет дьявол,
Все враги студентов,
И смеющиеся над ними!
И смеющиеся над ними!
Перевод С.И. Соболевскго
По рюмочке, по маленькой (По рюмочке, по чарочке…) Публикуемый текст записан в Псковской экспедиции Эрмитажа в 1991 г. Известен, по крайней мере, с сороковых годов XIX века.
ПО РЮМОЧКЕ, ПО МАЛЕНЬКОЙ
Когда на свет студент родился,
То разошлися небеса,
Оттуда выпала бутылка
И раздалися голоса:
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все вымерли давно .
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать Земли вращенье.
Дурак, он лучше бы напился,
Тогда бы все пришло в движенье.
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все вымерли давно.
Колумб Америку открыл,
Страну для нас совсем чужую.
Дурак! Он лучше бы открыл
На Менделеевской пивную!
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все вымерли давно.
А Ньютон целый век трудился,
Чтоб доказать тел притяженье.
Дурак! Он лучше бы влюбился,
Тогда бы не было б сомненья.
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все замужем давно.
Чарльз Дарвин целый век трудился,
Чтоб доказать происхожденье.
Дурак, он лучше бы женился,
Тогда бы не было б сомненья.
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все замужем давно.
А Менделеев целый век трудился,
Чтоб элементы вставить в клетки.
Дурак! Он лучше б научился
Гнать самогон из табуретки.
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все вымерли давно.
А гимназисту ром не нужен,
Когда идет он на экзамен,
Дабы не ошибился он,
Сказав, что Цезарь был татарин.
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
— А я не пью! — Врешь — пьешь!
— Eй-богу, нет! — А бога нет!
Так наливай студент студентке!
Студентки тоже пьют вино,
Непьющие студентки редки —
Они все вымерли давно.
Там, где Крюков канал (От зари до зари…) Публикуемый текст записан в 1994 году в общежитии СПбГУ.
Там, где Крюков канал и Фонтанка-река,
Словно брат и сестра, обнимаются,
Там студенты живут, они песни поют
И еще кое-чем занимаются -
Через тумбу-тумбу-раз, через тумбу-тумбу-два,
Через тумбу-три-четыре спотыкаются.
А Исаакий святой с колокольни большой
На студентов глядит, улыбается -
Он и сам бы не прочь погулять с ними ночь,
Но на старости лет не решается.
Через тумбу-тумбу-раз...
Но соблазн был велик, и решился старик -
С колокольни своей он спускается.
Он и песни поет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается -
Через тумбу-тумбу-раз...
А святой Гавриил в небеса доложил,
Чем Исаакий святой занимается,
Что он горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается -
Через тумбу-тумбу-раз...
В небесах был совет, и издал Бог завет,
Что Исаакий святой отлучается,
Мол, он горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается -
Через тумбу-тумбу-раз...
На земле ж был совет и решил факультет,
Что Исаакий святой зачисляется:
Он и горькую пьет, он и песни поет
И еще кое-чем занимается -
Через тумбу-тумбу-раз...
А святой Гавриил по рогам получил
И с тех пор доносить не решается.
Он сам горькую пьет, черту душу продает
И еще кое-чем занимается -
Через тумбу-тумбу-раз...
СУЛТАН
Кажется, первая публикация этой песни относится к концу XIX в. Поется традиционно в одной "обойме" с предыдущими песнями. Одно из наиболее ярких произведений студенческих песен, воспевающих веселье винопития и прочие мирские удовольствия.
B гареме нежится султан - да, султан!
Ему от бога жребий дан - жребий дан:
Он может девушек любить.
Хотел бы я султаном быть.
Но он несчастный человек - человек,
Вина не пьет он целый век - целый век,
Так запретил ему Коран.
Вот почему я не султан.
А в Риме Папе сладко жить - сладко жить:
Вино, как воду, можно пить - можно пить,
И денег целая мошна,
Хотел бы Папой быть и я!
Но он несчастный человек - человек,
Любви не знает целый век - целый век:
Так запретил ему закон.
Пускай же Папой будет он!
А я различий не терплю - не терплю,
Вино и девушек люблю - да, люблю,
И чтоб все это совместить,
Простым студентом надо быть.
В одной руке держу бокал - да, бокал,
Да так держу, чтоб не упал - не упал,
Другою обнял нежный стан -
Вот я и Папа, и султан!
Твой поцелуй, душа моя - душа моя,
Султаном делает меня - да, меня,
Когда же я вина напьюсь,
То Папой Римским становлюсь.
Вспоминая студенческие песни Николая Васильевича, не могу обойти стороной и те песни, которые пели в годы моей учебы в Московском Геологоразведочном институте им. С. Орджоникидзе. Эти песни сопровождали нас во время знаменитой Крымской практики, когда весь второй курс выезжал в село Мангуш (Партизанское) в район г. Бахчисарай. Мой приятель студент нашего института геофизик Игорь Сидоров сочинил стихи «Люди идут по свету», а его сокурсница Роза Чемборисова положила их на музыку. Песня стала очень популярной.
Люди идут по свету, им, вроде, немного надо:
Была бы прочна палатка, да был бы не скучен путь,
Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга кому-то: " Не позабудь!"
Они в городах не блещут манерами аристократов,
Но в чутких высоких залах, где шум суеты затих,
Страдают в бродячих душах Бетховенские сонаты,
И светлые песни Грига переполняют их.
Люди идут по свету, слова их порою грубы:
"Пожалуйста, извините",- с усмешкой они говорят,
Но грустную нежность песни ласкают сухие губы,
И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.
Выверен старый компас, получены карты и сроки,
Выштопан на штормовке лавины предательский след.
Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги.
Ветер рвет горизонты и раздувает рассвет.
Увлечение МГРИшными песнями было у всех. Мы с удовольствием пели песню Н. Власова, участника ВОВ, геолога, выпускника МГРИ, к сожалению, рано скончавшегося в результате «подхваченной» радиации:
Окончим МГРИ - по городам, селеньям, -
Разлетимся в дальние края.
Ты уедешь к северным оленям,
В жаркий Туркестан уеду я.
Не придешь с веселою улыбкой
К хороводу солнечных берез,
И веселый ветер у калитки
Не развеет пепельных волос.
Я тебе в предутреннюю свежесть
Поцелуй прощальный передам,
А потом любовь и нашу нежность
Уложу в дорожный чемодан.
Дрогнет поезд, застучат вагоны,
Мимо окон промелькнет вокзал,
Буду я на каждом перегоне
Вспоминать любимые глаза.
За работой в шахтах и забоях
Будут годы незаметно мчать,
Но хоть изредка, но все же буду,
Письма дорогие получать.
Вспомню лес и голубую речку,
Но, поддавшись требованью лет,
Полюблю красивую узбечку,
А тебя полюбит самоед.
Может статься, сердце мне подскажет:
Мне тебя захочется обнять,
Только я с лирической поклажей
Чемодан не буду открывать.
Тяжело нам, милая, ну что же?
Ты не хмурь свою густую бровь.
Наше дело общее, дороже,
Чем любая частная любовь.
Н развеет пепельных волос… и т.д.
Эта песня особенно памятна мне. Так как после ранения в ногу в августе 1943 г. в санитарной «летучке» (товарном вагоне) медицинская сестра под стук колес тихонько напевала: Окончим курс по городам селеньям и т.д. Я не мог даже предположить, что это песня из МГРИ! Песня моего будущего! Вот такая история. Любили мы петь «Бригантину» на слова Павла Когана и многие другие. Вообще же МГРИ, также как и МГУ, МГПИ и некоторые другие вузы был поющим, заметно предвосхитив появление «бардовской песни».
Привожу некоторые любимые нами в то время песни.
Владимир Бакакин (выпускник кафедры минералогии, 1955 г.)
КРЫМСКАЯ
Целый год в Москве на факультете -
Осенью, зимою и весной -
Жили мы надеждами о лете,
Крым казался сказочной страной:
Там квесты крымские так высоки,
А реки быстрые так глубоки,
Там солнце южное ласкает взор,
Сады цветут по склонам гор.
Вместо скучных лекций - воздух вольный,
Легкие прогулки по горам,
Вместо семинаров и контрольных
Спать железно можно по утрам.
А поздним вечером так хороша
Прогулка парами вдоль Мангуша.
Дорожка лунная среди садов
Ну, словом, ясно и без слов.
Только все слова такого рода
Детские наивные мечты,
Крымская суровая природа
Сбросила на землю с высоты:
Там солнца жаркого палят лучи,
В оврагах жалкие текут ручьи,
Кругом лишь таврика да мергеля
В колючках острых вся земля.
Каждый день тяжелые маршруты
В зной-жару и дождик проливной.
В тапочки дырявые обутый
Бродишь полусонный, чуть живой.
А поздним вечером, ко сну влеком,
Сидишь с коптилкою за дневником,
С тоскою думая, что в шесть часов ....
Ну, словом, ясно и без слов.
Даже в воскресенье нет покою:
Утром отправляешься в колхоз
Собирать израненной рукою
Лепестки коварно-нежных роз.
А поздним вечером, чтоб отдохнуть,
На Шелудивую направишь путь,
И что-то дикое во тьму оря
При тусклом свете фонаря.
Мы теперь отлично понимаем:
Практика нешуточный вопрос.
Но, конечно, нужным не считаем
Плакаться о трудностях всерьез:
Ведь мы - геологи, пора бы знать,
К походной жизни нам не привыкать.
На годы долгие запомним Крым,
Для нас он домом стал вторым.
С честью труд окончив напряженный,
Мы в Гурзуфе справим этот факт.
Пусть глядят курортники-пижоны,
Как гулять умеет геолфак.
Мы море Черное переплывем,
А поздним вечером в кафе зайдем.
И там под музыку и плеск волны
Пропьем последние штаны.
1954
ГИМН ГЕОЛОГОВ
Нам по свету немало хаживать,
Жить в землянках, в палатках, в снегах,
Брать породы, буравить скважины,
С молотком пробиваться в горах.
И в предгорьях седого Урала,
На Камчатке у дальних морей,
Где бы наша нога не ступала,
Мы повсюду найдем друзей.
Нам немало ночей встревоженных
У ночного костра проводить,
Нам немало тропой нехоженой
Караванных путей проложить.
И в аулах далекого юга,
В кишлаках азиатских степей,
В Заполярье, где воет вьюга,
Мы повсюду найдем друзей.
Нашу кожу сожгло солнце южное,
Волю север немой закалил,
Страх развеяли ночи вьюжные,
Ветер Азии петь научил.
Бури жизни не сломят геолога
И дорог не засыпать снегам,
От напева его веселого
Легче сердцу, бодрей ногам.
Если ж грусть в нашу душу заглянет,
Если в сердце заноет тоска,
Если в край вдруг родимый потянет,
И воскреснет в мечтах Москва.
Грусть растает под солнцем горячим,
Сердце дрогнет всего лишь на миг.
Я привык к этой жизни бродячей,
Я подолгу грустить не привык.
Поется на мотив «Дорогая моя столица»
КОСТЕР (автор неизвестен)
Я смотрю на костер догорающий.
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи,
Почему среди них нет тебя?
Где теперь ты по свету скитаешься,
С молотком, с рюкзаком за спиной
И в какую сторонку заброшена
Ты бродячею нашей судьбой?
Может быть, ты тайгой пробираешься
До колен, увязая в топи,
Иль под солнцем безжалостным маешься,
Где-нибудь в казахстанской степи
Запорошена пылью дорожною
В сотнях верст от жилья в стороне,
Может ночь коротаешь тревожную
Или думаешь ты обо мне.
Здесь в тайге только скалы да сосенки,
Поезда в отдаленьи поют
Здесь на станции прошлою осенью
Мы закончили трудный маршрут.
Даже песен тогда не допели мы
Расставаясь, как на 5 минут.
За какими ж лежит параллелями,
Твой сегодняшний трудный маршрут?
Кто сегодня с тобой под палаткою,
Поделится походным пайком?
Чья рука приподнимет украдкою,
Твой рюкзак на подъеме крутом?
Ты не знаешь как часто ночами я,
Придвигаясь поближе к огню,
И с тоской о тебе вспоминая,
Эту грустную песню пою.
Начинает светать над обрывами,
Через час подниму я друзей.
Пусть же будут все звезды счастливыми,
Над тобой и дорогой твоей.
КРЫМСКАЯ МГРИ
Сюда мы приезжаем каждый год,
Здесь практику геолог отбывает:
Отчаянный студенческий народ
От суеты московской отдыхает.
У обнажений здесь шикарный вид,
Для практики район подобран райский,
А наш Муратов тем и знаменит,
Что описал район Бахчисарайский.
Здесь датский ярус фауной богат.
Какие здесь прекрасные остреи!
Василь Васильич наш любимый брат,
Но только б он уехал поскорее.
Мне здесь известен каждый нуммулит,
Пелеципода каждая знакома,
Но все же сердце у меня болит,
Когда уходим далеко от дома.
Мы запросто взбирались на Беш-Кош,
Картировать учились с Соколовым,
Мы славно поработали ну что ж,
Пойдем сшибать остатки по столовым.
Покинем завтра мы Бахчисарай,
И к Мангушу мы двинемся толпою.
Мы чайной прокричим свое. Прощай!
Как жалко расставаться нам с тобою.
(Написана студентами МГРИ в середине 50-х годов на мотив «В тумане расплываются огни») Особенной популярностью в нашей студенческой среде пользовалась песня «Глобус», первые три куплета, которой сочинил М. Львовский, а мелодию предложил М. Светлов:
Я не знаю, где встретиться
Нам придется с тобой,
Глобус крутится-вертится,
Словно шар голубой,
И мелькают города и страны,
Параллели и меридианы,
Но еще таких пунктиров нету,
По которым нам бродить по свету.
Знаю, есть неизвестная
Широта из широт,
Где нас дружба чудесная
Непременно сведет,
И тогда узнаем мы, что смело
Каждый брался за большое дело,
И места, в которых мы бывали,
Люди в картах мира отмечали.
Будем видеть друг друга мы
За вершинами гор,
За февральскими вьюгами,
Через снежный простор,
И пускай мы сотни верст бродили,
Между нами километры были,
Но за тысячами верст разлуки
Песни дружбы будем слышать звуки
Если ж бурей стремительной
Вдруг нагрянет беда,
Дружба силой живительной
Нам поможет всегда,
И пускай ревут морские волны,
Светлой веры в нашу дружбу полны,
Мы всегда, когда придется туго,
Будем слышать бодрый голос друга.
Кто бывал в экспедиции,
Тот поет этот гимн,
И его по традиции
Мы считаем своим,
Потому что мы народ бродячий,
Потому что нам нельзя иначе,
Потому что нам нельзя без песен,
Чтобы в сердце не закралась плесень.
Знаю, знаю, где встретиться
Нам придется с тобой:
Лета кончатся месяцы,
Мы вернемся домой
И тогда на этаже двадцатом
Мы расскажем обо всем ребятам,
О местах, в которых мы бывали,
О друзьях, которых мы встречали.
(Последний куплет возник не раньше 1953 г., когда построили высотное здание МГУ)
В июле-августе 1944 года я проходил службу в Военно-Морском авиационном училище им. Леваневского, где предстояло выучится на авиа-штурманов или стрелков- радистов на ПЕ-2, но летно-подъемной комиссии не прошел из-за контузии. Курсанты моей роты любили такую песню, с ними распевал и я:
Они любили друг друга крепко,
Хотя еще были детьми.
И часто-часто они мечтали:
Век не разлюбим друг друга мы.
В семнадцать лет, еще мальчишкой,
В пилоты он служить ушел.
В стальной машине со звездой на крыльях
Утеху он себе нашел.
Писал он часто: «Скоро приеду,
А как приеду, так обниму».
«Я буду ждать, чтоб ни случилось», -
Так отвечала она ему.
Но вот однажды порой ненастной
Письмо пришло к нему издалека.
Со злобной шуткой друзья писали,
Что «больше не любит она тебя».
«Ну что ж? Не любит - так и не надо!
За что же я ее люблю?!
Мне только стоит подняться в небо
И сделать “мертвую петлю”».
Ну что ж? Не любит – так и не надо!
И для петли он руль нажал.
На высоте трех тысяч метров
Пропеллер яростно жужжал.
Вот самолет за дальним лесом
На полной скорости упал.
Пилот в крови весь, с разбитой грудью
Губами бледными шептал:
«Так, значит, амба. Так, значит, крышка.
Настал любви моей последний час.
Тебя любил я еще мальчишкой.
Еще сильнее люблю сейчас».
А в этот вечер она мечтала:
Что вот вернется любимый мой…
А через час она узнала:
Погиб пилот ее родной.
«Ну что ж? Погиб он – и я погибну», -
Решила девушка тогда.
И в тот же вечер в речные волны
С обрыва бросилась она.
Когда я служил в Центральной школе связи ВВС Краснознаменного Балтфлота, это в 1944-47 гг., наши курсанты-матросики пели:
Машина пламенем пылает
Мотор отчаянно стучит
Судьбе я вызов посылаю
Простым нажатием руки.
Меня достанут из-под обломков,
Поднявши на руки каркас,
А в ясном небе «Ястребочки»
До могил проводят нас.
И понесутся телеграммы
Родных, знакомых известить,
Что сын ваш больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать-старушка,
Слезу с усов смахнет отец,
Но не заплачет дорогуша,
Узнав про летчика конец.
И будут карточки пылится
На полке позабытых книг,
С лицом знакомым в бескозырке,
Но ей уж будет не до них.
Прощай же мать моя родная
И самолет товарищ мой
Я вас обоих не увижу,
Лежу с пробитой головой.
Машина пламенем пылает
Мотор отчаянно стучит
Судьбе я вызов посылаю
Простым нажатием руки.
Поется на мотив известной Шахтерской народной песни "Молодого коногона" .
Не могу отказать себе в чтобы в завершении нашей беседы не вспомнить еще одну песню, которую я услышал в 1941 году от заключенной Хавы Юрьевны Касименко-Зархиной, муж которой Первый секретарь Владивостокского горкома ВКП(б) был в 1937 г. расстрелян, а ей как Члену семьи изменника родины (ЧСИР) дали пятилетний лагерный срок. Она пела довольно популярную в среде членов партии песню о Тане.
ЖИЗНЬ МОЯ ПОЛНЫМ-ПОЛНА СКИТАНИЙ
Жизнь моя полным-полна скитаний,
Переездов и переживаний,
Кое-что учесть, кое-что извлечь
Можно из минувших встреч.
Ну, словом:
Помню городок провинциальный,
Тихий, захолустный и печальный,
Церковь и вокзал,
Городской бульвар
И среди мелькавших пар
Гляжу и:
Вижу знакомый родной силуэт,
Синий берет,
Синий жакет,
Белая блузка и девичий стан
Мой мимолетный роман.
Таня, Танюша, Татьяна моя,
Помнишь ли знойное лето это!
Разве мы можем с тобою забыть
То, что пришлось пережить.
Ну, словом:
Время разорвало наши встречи
Пулями, снарядами, картечью,
Но среди огней,
Раскаленных дней
Мог ли я мечтать о ней?
Ну, словом:
Помню наступленье на Урале,
Знойный вечер где-то на вокзале,
Взорванный перон,
Бронеэшелон
И там, где головной вагон
Гляжу и:
Вижу знакомый родной силуэт,
Синий берет,
Синий жакет,
Белая блузка и девичий стан
Сбоку у Тани наган.
Таня, Танюша, Татьяна моя,
Помнишь ли знойное лето это!
Разве мы можем с тобою забыть
То, что пришлось пережить.
Ну, словом:
Я столицу часто посещаю,
И со сцены как-то выступая,
В городском саду, во втором ряду,
Прямо предо мной, гляжу
И вижу.
Вижу знакомый родной силуэт,
Синий берет, синий жакет,
Прямо на сцену с улыбкой глядит,
Орден в петлице блестит.
Танечка, Таня, Тантьяна моя,
Помнишь ли звездное лето это,
Как же мы можем с тобой позабыть,
Все, что пришлось пережить?
======================
Вот и закончилась прогулка в МОЙ МИР ПЕСНИ. Конечно, песен в моей жизни было много, пожалуй, очень много, но я полагаю, что даже этого небольшого обзора достаточно, чтобы прочувствовать время, которым жило и дышало мое поколение. Спасибо всем, кто набрался терпения и мужества прочитать этот опус. Всего Вам доброго!