Вряд ли ошибусь, предположив, что события последних месяцев на Ближнем Востоке многих озадачили. И первым делом многие подумали о «тихом американце», нефти и стратегических планах. Спорить с тем, что Грем Грин написал роман на все времена, глупо. Тем более глупо предполагать, что после 11 сентября число, считающих, что Карфаген должен быть разрушен, не возросло. Но при этом совершенно очевидно, что с такой силой возгорится только там, где достаточно одной искры.
Открытость туристического Востока обманчива. Побережье Турции или Египта или Туниса – не Турция и не Египет и не Тунис. Это - адаптированная к европейским стандартам местность, приносящая прибыль казне. Маршруты проложены, басни для гидов написаны. Чистоган рулит. Впрочем, для поверхностного знакомства и такой туризм лучше, чем полностью закрытые достопримечательности Персии и Месопотамии. Понять, отчего же так рвануло там, где все красиво, как на открытке, можно, только зная ситуацию изнутри. Знание это не могли дать ни подконтрольные СМИ, ни подконтрольный кинематограф. Мог бы только честный и независимый художник, если его голос сумел бы прорваться сквозь блокаду в свободный эфир. Как удалось Орхану Памуку и Салману Рушди. Впрочем, Рушди начал печататься уже в Великобритании.
В арабском мире литературных величин масштаба Рушди и Памука нет со времен Нагиба Махфуза (1911 - 2006), единственного из арабских писателей Нобелевского лауреата. И во многом поэтому в Европе и России арабская литература хоть и не кажется чем-то из разряда «есть ли жизнь на Марсе?», но все ж занимает место далеко позади латиноамериканской, японской и израильской. На прилавки попадает в основном продукция a la non-fiction о трудной жизни арабских женщин от принцесс до «сожженных заживо» или ее скандальная разновидность вроде «Девушек Эр-Рияда» Раджи аль-Санаа. Тоже, впрочем, опубликованной в Великобритании. Единственный мотив написания такого рода книг - осуждение неравенства полов. Но ведь на площади ливийских, египетских, тунисских, сирийских… городов вышли и мужчины и женщины. И мусульмане, и христиане. Проанализировать истоки и движущие силы этих революций еще предстоит историкам и политологам. Для понимания не специалиста, но человека мыслящего можно предложить то, что имеет на сегодня арабская литература.
Первым, на мой взгляд, следует назвать роман египтянина Алаа Аль-Асуани «Дом Якобяна». Он был написан в 2002 г и издан частным каирским издательством мелким тиражом. Это был уже четвертый роман писателя, после которого он дал себе зарок – не прозвучит, эмигрирую. В Новую Зеландию, самую отдаленную географическую точку! Госиздательство, регулирующее распространение и тиражи, роман отклонило, и он отправился по старому пути – в частные руки. И в первые дни продаж стал бестселлером и сенсацией. Он разделил читающую публику на восхищенных и возмущенных. Жильцы реально существующего дома по ул. Сулейман-паши 34, обвинили писателя в аморальности, но эта скандальозность только послужила успеху. По мнению переводчика на английский (2006) Хамфри Дэвиса, роман разошелся в сотнях тысяч экземпляров, вещь для страны с низким уровнем грамотности экстраординарная. Выдержав девять изданий на арабском, роман был переведен на три десятка языков, включая русский и даже, по слухам, иврит. Такого резонанса со времен «Сезона миграции на север» Таиба Салеха, написанного еще в шестидесятые, ни один арабский роман не получал.
Мироощущению египтянина присуща некоторая ущемленность. С одной стороны, Египет – наследник не только мусульманской культуры, но и гораздо более древней и уникальной – фараонской, с другой – одно из небогатых арабских государств, половина населения которого неграмотна, а четверть не может трудоустроиться и вынуждена искать заработок за границей. Кроме того, Египет, при всем геополитическом значении, так и не вернул себе положение регионального лидера, принадлежавшее ему во времена Гамаля Абдель Насера. Тот период связывают с национальным возрождением, хотя политика Насера, и внешняя, и внутренняя, была противоречивой и не последовательной. Ностальгия Аль-Асуани по героическим и славным 50-60-м преувеличивает либеральность тех времен. Призванная к участию в развитии национальной культуры интеллигенция, в том числе и Нагиб Махфуз, то и дело сталкивалась с нетерпимостью к инакомыслию. Тем не менее, ориентированная на социализм политика Насера все же позволила этому либеральному слою существовать и прирастать. Звучащие в романе ностальгические нотки по 50-м - скорее поклон поколению отца, Аббаса Аль-Асуани, известного юриста и журналиста.
Что же представляет собой «Дом Якобяна»? Это истории жильцов одного старого дома в центре Каира в конце ХХ века. Поскольку все они принадлежат к разным сословиям, у автора имеется возможность выразить свое мнение по самому широкому кругу вопросов - от социального неравенства до религиозного экстремизма.
Дом Якобяна - миниатюрная копия города с его контрастами богатства и бедности, честности и продажности, веры и заблуждения, наслаждения и страдания. Возведенный в годы правления короля Фарука он вместе с городом пережил не одну смену правительств, меняя жильцов со старой аристократии на офицеров, с офицеров - на дельцов, с дельцов - на разношерстную публику. Дом перестал быть просто жилищем, первый этаж заняли магазины и офисы важных людей - миллионера Мухаммада Аззама, нажившего состояние на наркотиках и купившего место депутата Народного собрания, процветающего партийного функционера Кемаля аль-Фаули, поверенного наследников Якобяна, а на самом деле посредника между коррумпированной властью и богачами вроде Аззама, легализующими преступные доходы и получающими государственные тендеры. На крыше престижного дома - самодельная воронья слободка, начавшаяся некогда с жилья для прислуги, затем ставшая приютом для разного рода бедноты. В подвале дома - бар Chez Nous, облюбованный гомосексуалистами и подогнанный под их эстетику. А между крышей и подвалом - жилье для уважаемых людей. Если можно быть уважаемым в государстве, которое не уважает ни прав, ни свобод, ни чувств, ни талантов.
Среди героев романа есть «уходящая натура» - 65-летний Заки-бей Аль-Десуки, осколок старой аристократии, получивший образование в Париже, человек европейского кроя, умный, светский, великодушный. Но за личиной жизнелюба и ценителя женской красоты скрывающий капитуляцию. Другой герой - Таха Аль-Шазли, сын привратника в доме Якобяна, способный, трудолюбивый и честный юноша. Не допущенный в полицейскую школу, Таха поступает в университет, а оказывается в рядах воинов джихада. Сам Аль-Асуани, вспоминая об учебе в Каирском университете в 70-е, говорит, что после смерти Насера позиция левых была очень сильна. И Садат, возвращая страну из арабского социализма к законам шариата, запретил в университете деятельность всех политических партий, кроме Братьев-мусульман. В те времена трудно было представить, что в светском Египте возможна такая радикализация ислама. Но что остается юношам, когда их жизнь беспросветна? Только надежда на жизнь загробную, за нее не жаль заплатить земной. Самый привлекательный женский образ - красавица Бусейна, невеста Таха. Девушка измучена невозможностью честным трудом прокормить семью после смерти отца. Ее красота оборачивается сексуальным домогательством со стороны работодателей и очередной сменой работы. И отчаянием.
« — Ты все еще ненавидишь эту страну?
Она кивнула головой, глядя вверх.
— Я никогда не смогу понять вашего поколения… В мои дни любовь к родине была как религия… Многие молодые люди гибли в борьбе против англичан…
Бусейна присела и сказала:
— Вы устраивали демонстрации, чтобы прогнать англичан? Хорошо, они ушли… Но разве стало лучше?
— Страна катится в пропасть, потому что ей не хватает демократии… Если бы у нас была настоящая демократия, Египет оставался бы великим, сильным государством… Зло Египта — диктатура, а при диктатуре неизбежны бедность, коррупция, развал всех отраслей…
— Красивые слова… Я с неба звезд не хватаю… Я мечтаю спокойно жить с семьей… Иметь любящего мужа, воспитывать детей, жить в уютном симпатичном доме, а не на крыше. Я хочу уехать в чистую страну, где нет грязи, нет нищеты, нет унижения… Поэтому я хочу уехать туда, жить, работать, чтобы меня уважали, зарабатывать своим трудом, а не ходить на склад с таким, как Таляль, ради десяти фунтов… Представляешь… Он платил мне десять фунтов каждый раз… Как две пачки «Мальборо»…
Еще одним - непроявленным фоновым героем является Каир. И не только Каир конца 90-х. Это и колониальный Каир, и постколониальный, и Каир времен Насера, и Каир времен Садата. Все они всплывают в том или ином контексте. Столица арабского мира, во все времена населенная европейцами, даже название получившая от итальянских купцов, переделавших «аль-Кахира» в «Каир», постепенно теряет свой особый космополитизм. Нет, мировые бренды вездесущи, но дух свободы, в том числе и предпринимательской, все в меньшей степени входит в состав его воздуха. В условиях авторитаризма никакая свобода невозможна.
Судить роман по европейским меркам сложно. В нем можно найти черты очеркового натуралистического романа с выраженной идеей социального детерминизма. Но особых художественных достоинств роман как текст не представляет. В интервью Аль-Асуани своим ориентиром в литературе называет Хэмингуэя. Вряд ли оправдывая скупостью его изобразительных средств собственную художественную безыскусность. Их близость в другом - в следовании правде жизни.
С другой стороны, нельзя сказать, что контекст не играет совсем уж никакой роли, а переклички, коннотации и прочая милая европейскому читателю постомодернистская игра в тексте романа начисто отсутствуют. Они не считываются европейцами, но доступны арабскому читателю. К примеру, тот же слуга-нубиец, совративший подростка Хашема, европейцу скажет только о том, что взрослый воспользовался привязанностью и душевным одиночеством мальчика. У египтянина слова «нубиец-слуга-содомит» вызовут зловещую тень реального исторического персонажа - Масуди, раба халифа Хакима, этого арабского Калигулы, занявшего престол в 11 лет и разрушившего тысячи христианских храмов, в т.ч. и Храм Гроба Господня. Хаким Безумный прославился жестокостью не только по отношению к иноверцам. Торговцев, пойманных на мошенничестве, отдавал Масуди, который насиловал несчастных на глазах повелителя.
Аль-Асуани осуждает царящую в обществе нетерпимость по отношению к сексуальным меньшинствам. И даже позволяет себе высказывание об особой одаренности этой части человечества. Гуманизм писателя понятен, но прямолинейность вызывает в памяти бессмертного Швейка с его «Все эстеты - гомосексуалисты». Вообще, частые экскурсии в альковы и разговорная интонация придают повествованию бульварный оттенок. Сам Аль-Асуани признает, что создавал роман для широкого читателя и сознательно отдавал предпочтение злободневности. Что же... «Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следственно, не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его - характеры и резкая картина нравов»*.
С точки зрения ремесла Дом Якобяна - добротная работа, грамотно выстроенная композиционно, с динамично развивающимся сюжетом, вернее, несколькими сюжетными линиями. Ни одна не оборвана, все доведены до развязки и полны драматизма. Финал не сказочный и не чернушный. Подтверждающий слухи о существовании сговора меж людьми и надежды маленьким оркестром под управлением любви. Такие произведения охотно экранизируют. В 2006 г вышел одноименный фильм, ставший одним из самых дорогостоящих проектов в истории египетской киноиндустрии. Но Аль-Асуани об экранизациях, и полнометражной и телевизионной, высказывается неохотно. К работе над картиной он приглашен не был, не был и на премьере. Замечает только, что из финальных сцен убрали Большого Человека. Не политическое вышло кино...А жаль. Потому что роман-то откровенный, честный и предупреждающий – так жить нельзя!
Почему мне захотелось сказать об Аль-Асуани? Не только потому что «Дом Якобяна» - самый громкий и яркий арабский роман последних лет. Кстати, по всеобщему признанию, он послужил ренессансу жанра и интереса к нему в арабском мире и за его пределами. Четыре года назад была учреждена Международная премия в области современной арабской прозы. Поскольку одним из соучредителей стал Букеровский комитет, премию условно нарекли «Арабский Букер». Но не этим всплеском интереса к арабскому роману, вернее не только им, обусловлено мое желание. Дело в том, что любое общество, в том числе и Проза.ру, составляют отдельные люди. Часть из них может объединять общая идеология, тематика, жанр… Но совершенно очевидно, что качество ресурса зависит от качества каждого автора. Человек, о котором я сказал, часть своего города, своего народа, своей культуры. Та часть, что при любых режимах не дезертирует, не изменяет себе. И в конечном итоге, «делает» это место и это время.
* Из письма А.С. Пушкина А. А. Бестужеву, январь 1825 г.