Виктору было около сорока лет, но его седина иногда вводила окружающих в заблуждение – все ему давали не меньше пятидесяти. Мама всегда над ним подсмеивалась, дескать, «Сыночек-то, поглядите, старше меня выглядит!» А потом она всегда грустно гладила его по голове и приговаривала:
- Это всё от того, что слишком близко к сердцу всё принимаешь…
Материнское сердце осталось единственным неизменным защитником его ранимой стороны. Только она и верила в её существование. В своей юридической практике Виктор прослыл эдаким танком – шёл всегда напролом, с абсолютно равнодушным лицом топтал чужие судьбы и на следующий день забывал, как вчера освободил серийного убийцу, потому что тот неплохо ему приплатил. Мало кто мог заподозрить, что приходя домой, он смотрел в зеркало и спрашивал: «когда же я, скотина, подохну наконец-то».
Третьего апреля он пришёл домой всё в том же настроении. Вор на свободе, деньги в банке – всё как всегда, и кажется, хорошо. Зашёл в дом, кинул ключи на тумбу около двери и присел на стул, чтобы разуться (стоя уже давно не получалось - плоды успешной работы на животе не позволяли выполнять такие сложные акробатические трюки). Расправившись с непослушными шнурками, он тяжело вздохнул и окинул взглядом свои родные апартаменты. Гостиная, в которой уже слишком давно не было гостей и дружеских посиделок, тех самых, ради которых он ставил этот огромный диван и кофейный столик от «Валент-декор». В каталоге так и было написано: «Отлично подойдет для большой дружной компании». Усевшись на привезенную для его прихоти из Нидерландов кожу какого-то очень редкого животного, Виктор лениво потянулся за пультом от любимой плазмы, но вдруг остановился и нахмурил брови:
- Ваня! – грохануло его возмущение по всем пятистам квадратным.
- Да, Виктор Степанович? – из-за входной двери высунулась молодая физиономия охранника.
- Горничная была сегодня?
- Сейчас узнаю. – Голова снова пропала за дверью, чтобы показаться снова через минуту. – Да, была сегодня - с десяти часов до двенадцати.
- Спасибо, свободен. – Мужчина зашагал в гардеробную, бурча уже самому себе под нос. – С десяти до двенадцати… не удивительно, что пыль на столе… что она тут делала вообще, когда пыль столбом стоит по всему дому…
Виктор дошёл до гардеробной комнаты и, начав снимать галстук, заглянул в зеркало. Но на этот раз перед его глазами стоял не он, а оказалось совершенно другой человек.
Прямо на него смотрела женщина. Ей было около пятидесяти, всё её лицо покрывали еле заметные морщинки. Самые яркие из них, словно лучи рассекали её веки, будто старость сама дорисовала ей, в насмешку, стрелочки. И ровно посередине этих желобков медленно стекала огромная соленая слеза. Женщина смотрела на него с презрением и горечеью. Кажется, они встречались раньше… Точно! Сегодня в суде была именно она… Мать Степанова, кажется. Мальчонку взяли под арест прямо в зале суда. Теперь его обвинят по статье его подопечного. Виктор прекрасно понимал, что он тут не причём, но чтобы освободить Лазарева, нужно было представить суду кого-нибудь, кто посидит вместо него. Степанов просто напрашивался на эту роль – ну каждая же улика с удивительной легкостью перестраивалась на него!
Виктор вспомнил, как двадцать лет назад определялась его судьба. Молодой, амбициозный выпускник юридического – он хотел стать государственным прокурором – наказывать преступников, снимать обвинения с невиновных и утирать нос бесчестным адвокатам. Но судьба распорядилась по-другому – в прокуратуру на работу он не попал, пришлось устраиваться в частную конторку. Поначалу он думал, что это ненадолго, на годик, пока место в храме закона и справедливости не освободится… Но прошло три года и, когда место освободилось, уходить с насиженного гнезда оказалось слишком сложно. Да и… какая разница? Правосудие оно везде правосудие! И не такие уж плохие эти адвокаты! А в частной фирме платят больше и возможность роста есть.
Дела у него шли довольно успешно, коллеги зашептались «Адвокат от бога!», «Талантище», «Такой молодой, а такие успехи!», и он радостно купался в лучах нежданной славы. Всё получалось как-то само собой, по инерции. Он просто делал то, что умел, а получалось непревзойденно хорошо. Виктор прибегал домой с работы и взапой рассказывал маме истории об очередном успешно раскрытом деле. Мама всегда была для него самой родной и близкой женщиной, лучшим другом и ближайшим человеком. Именно поэтому он, даже в свои тридцать « с хвостиком» не желал от неё уезжать. Какое-то время…
Однажды вечером он прибежал домой с очередной историей.
- Мама! Поздравь меня, мы снова выиграли!
Но в ответ вместо обычного радостного объятия раздалось только холодное «поздравляю». Она осталась неподвижной и сосредоточенно смотрела в схему очередной вышивки. Виксто как-то не сразу это заметил, поэтому начал рассказывать:
- В общем, подсудимый полностью оправдан, дело закрыто за отсутствием состава преступления, а Селивёрстов на радостях даже переплатил за услуги! А главное, я думал, так всё безнадёжно! На месте преступления взяли, отпечатки пальцев нашли… Мамочка, пойдем завтра в центр торговый – я тебе всё-всё-всё, что захочешь только куплю!
- Не надо мне рассказывать это, Вить. И покупать мне ничего не надо. Ужин на плите стоит, сходи, разогрей. – Маменька нервно зачастила иголкой по шелковой скатерти.
- Ты чего, мам? Плохо себя чувствуешь? – он подошёл, чтобы обнять её, но она лишь одёрнула его руку.
- Иди, покушай.
- Мама…
Женщина глубоко вздохнула и опустила свою работу. Она взглянула в глаза своего сыа и лишь теперь он смог увидеть, как расстроен был её взгляд.
- Переплатил, говоришь?
- Ну да, вроде как, премию за отличную работу прибавил! Мам, ты чего такая грустная-то? Случилось что?
- Это, Вить, не премия.
- А что же тогда, мам?
- Это взятка называется…
Виктор нервно улыбнулся. Что-то внутри немедленно согласилось с матерью, а что-то снаружи закинуло это чувство, обратно – внутрь, поглубже.
- Ну причём тут взятка, милая? Я просто помог человеку…
- … избежать справедливого наказания.
- Мам, он же не виноват!
- А свидетели все наглые вруны. Пять подлейших людей, у которых прямо перед заседанием проснулась совесть и поэтому они забрали свои показания.
- Его просто хотели подставить! Они были купленные!
- Это ты купленный. И мне очень жаль, что ты этого не понимаешь. – Она снова опустилась глазами в будущие цветы, но иголка совершенно перестала её слушать и лишь больно уколола мизинец левой руки. Она раздраженно откинула их в сторону и ушла на кухню.
– Сама разогрею. Переодевайся иди.
Да, именно тот вечер. Так и не поужинав он зарылся в родную постель, чтобы всю ночь не сомкнуть глаз.
«Надо что-то менять» - он принял решение. Переехать от мамы. Неизвестно, что заставило его тогда сделать вывод, что именно жизнь с мамой корень всех зол. Толи жалость к своей воспитательнице – смотреть на такой вот плод своей работы, вероятно, не очень-то приятно; толи просто желание сбежать подальше от того студента-будущего прокурора, у которого на плакате над кроватью, не поп-звезда, а весы правосудия.
Жизнь другая, кончились сказки. Если хочешь что-то собой представлять, надо идти по головам. Он, конечно, утешал себя мыслями о том, что это только одно дело, что в будущем он будет избегать таких вещей, но сам себе сильно не верил.
«Что-то из себя представлять», жить «хорошо»… старые мысли пронеслись вихрем в голове сорокалетнего мужчины и с грохотом разбились о зеркало. Он отодвинул стеклянную створку, чтобы успокоить мысли, но это не помогло.
Слишком очевидно, чтобы не понять. Представлять собой ничтожество и жить одному в шикарном доме престижного района, быть преследуемым родственниками невинно пострадавших жертв, скрываться за тонированными окнами от укоряющих взглядов и выискивать в окружении жертв людей, которых можно было бы обвинить – это ли то, что он называл когда-то «хорошей жизнью»?
- Отпуск. Решено! – Виктор быстро переоделся в спортивный костюм – его верный домашний спутник - и схватился за мобильный телефон.
- Алло. Любочка? Оформи мне отпуск с завтрашнего дня… Что? Абрамова? А, отдай это дело Семёнову. Он как раз освободился, если я не ошибаюсь. Да. Скажи, я приказал. Ну конечно! Число не закрывай, я не знаю, когда выйду. Ага. Ну, до свидания.
Он положил телефонную трубку на стол и снова плюнул в сторону:
- Нет, ну надо же! Сантиметровый слой пылищи!
- Егор! – он нажал на кнопку вызова. Оттуда незамедлительно последовал реакция:
- Да, Виктор Степанович!
- Оформи мне, пожалуйста билетик… ну… пусть будет на Гоа. На Гоа сейчас как, сезон?
- Я не знаю…
- Не важно, выясни, где сезон, и возьми мне туда билет.
- Вам один?
- Нет, чёрт! Тебя с собой прихвачу, а то бледный слишком! Что за дебильные вопросы!
- Извините. Сейчас сделаю.
- Ну вот и славненько. – он снова наддал на кнопку вызова и соединение было закончено. В голову снова полезли воспоминания о юношеских мечтах и расстроенных глазах матери. Мамочка, милая… Последнее время они очень редко видятся. А еще рже видятся их радостные взгляды.
- Да ещё и злым стал каким-то… Хотя, устал просто, наверное. Вот сейчас отдохну и выкину весь этот бред из головы. Нормальная работа. Все так живут, и я не хуже.
Виктор Степанович откинул голову на спинку кресла и задремал. Жизнь снова перестала казаться, такой уж ужасной. И Лазарев, между прочим, заслуживает освобождения. Хороший мужик же. А Степанов, господи, и так закончил бы не лучше. Видно же, пропащий человек!
Через минуту в комнате раздался взрыв.
Как сказали потом пожарные, в комнату кинули бутылку с горючей смесью. По обвинению в поджоге и непреднамеренном убийстве была задержана женщина, 1946 года рождения – Степанова Алевтина Валерьевна – камеры внешнего наблюдения засняли, как она бродила около получаса возле стен дома. Хотя в момент самого броска, камера отвернулась на другую сторону. Наверное, именно поэтому обвинение со Степановой было снято, ввиду отсутствия доказательств и, по секрету её адвоката, присутствия довольно неплохой суммы денег в банке.