лица:
Артур, принц
Франц, камергер
Александр, канцлер
Вильям, первый министр – министр культуры и просвещения
Виктор, поэт
Андрэ, композитор
Джулиано, художник
Мария-Анжелина, королева-мать
мастер Генрих, преподаватель фехтования и верховой езды, распорядитель королевской охоты
танцмейстер Борис, преподаватель танца, распорядитель балов и королевских церемоний
маэстро Альберт, преподаватель естественных наук, министр науки и образования
магистр Павел, преподаватель мистических наук, придворный астролог и философ
кардинал Рикардо, духовный наставник королевской семьи
1.
Принц просыпается, разговор происходит во время утреннего туалета.
Камергер. Солнце встало и ожидает Вашего благосклонного внимания. Доброе утро, принц!
Принц. Да, наверное, оно доброе…
Камергер. Что-то случилось, Артур?! Как Вам спалось, мой господин?
Принц. Нам? Нам спалось дурно, всю ночь в голове бродили кошмарные сновидения. Сплошь и
рядом – призраки отца в огромных количествах, не поддающихся не то что описанию, но и даже осознанию, даже обидно стало, что я – не Гамлеты в столь же огромных количествах. А впрочем, под утро они меня уже так достали, что я с превеликим удовольствием стал бы сонмищем взбесившихся Клавдиев и Брутов и перетравил и перерезал бы их всех… и всех себя-Гамлетов – туда же. (Вздыхает) Что нового, Франц, в мире, уже не спящем в такую рань?
Франц. Абсолютно ничего мой принц, заслуживающего Вашего внимания в столь ранний час! Кроме Солнца, как я уже докладывал Вам, Ваше Высочество.
Принц. Кстати, Франц, а сколько ж времени-то?
Франц. Вы хотели произнести «Который час»?
Принц. Ну, да-да, не будь занудой.
Франц. Осмелюсь напомнить Вам, Вы сами просили исправлять…
Принц. Хорошо. Кстати, Франц, а который же сейчас час?
Франц. Что-то около полудня, мой принц.
Принц. А поточнее нельзя?
Франц. Мне кажется, это не имеет абсолютно никакого значения. Старик Эйнштейн принципиально и безысходно доказал относительность всего сущего, а Его Преосвященство кардинал не без удовольствия и весьма убедительно констатирует нашу с Вами бренность.
Принц. Они, наверное, правы, Франц, как всегда правы все те, чьим мнением мы почему-то излишне интересуемся, но странно: как правило, правы они супротив нашей воли. Даже если она – Высочайшая, блин.
Франц. Не смотря на кошмары, Вы склонны шутить, и это не есть плохо, не правда ли?
Принц. Да уж, ведь я склонен шутить всегда. От наличия призраков в моих снах зависит лишь настроение моих шуток.
Франц. В данном контексте лучше употребить слово «тональность», нежели «настроение».
Принц. Разумеется, тональность. Тем не менее, шутить можно в соответствии со своим настроением – и мрачно, и весело. Шутка останется шуткой, она может оказаться как доброй, так и злой. Утро моё начинается, как всегда, с банальностей. Обидно.
Франц. Да, принц.
Принц. Что – «да»?
Франц. Диалог предполагает ответную реплику, и, прежде чем спросить Вас на интересующую меня тему, я, по законам жанра, должен закончить Вашу.
Принц. О, Франц! Ты и впрямь считаешь, что тебе это удалось?
Франц. Более или менее, ровно настолько, чтоб мы могли бы перейти к моему вопросу.
Принц. К какому вопросу?
Франц. Государственной важности, разумеется.
Принц. Тогда – только после завтрака.
Франц. Извините меня, прошу Вас, Ваше Высочество. Я, конечно, рискую, оказавшись с утра слишком назойливым, навлечь на себя высочайший гнев, но каково же, наконец, будет Ваше окончательное решение, принц?
Принц. Решение?
Франц. Да, осмелюсь напомнить, его с нетерпением и в смятении ожидают все.
Принц. Какого же такого, чёрт побери, ожидают от меня решения прямо с утра эти Ваши «все»?!
Франц. Это не мои «все», это вообще «все»: всё общество – Ваши подданные, двор и народ.
Принц. Не лукавьте, Франц, у меня ещё нет «подданных», а эти Ваши «все» – это именно Ваши «все», а не мои, потому что мои «все» не ожидают от меня ровным счётом никаких решений. Более того, я думаю, они подозревают, что не дождутся их от меня никогда.
Франц. И всё же, принц!
Принц. Да-да-да, я Вас слушаю, маркиз.
Франц. Вопрос всё тот же, принц, всего лишь – насчёт официального протокола. Когда
будет официально принята новая форма обращения к Вам?
Принц. Не сегодня, конечно же. И, уж точно, не завтра.
Франц. И всё же, Ваше Высочество, если Вам не трудно прислушаться к моему нижайшему совету…
Принц (останавливает). Трудно. Трудно именно потому, что Вы пытаетесь дать мне этот свой нижайший совет каждый божий день. Настойчивость Ваша просто удивительна, но – не расстраивайтесь! – заслуживает уважения. Закройте эту тему на сегодня, хорошо?
Франц. Конечно, воля Ваша, но до сих пор я не слышал от Вас, принц, ни одного сколько-нибудь имеющего вес обоснования.
Принц. Но, господин камергер, это вовсе необязательно, и не вынуждайте меня пользоваться официальным протоколом. Мне очень нравится называть тебя по имени, Франц. Вы согласились закрыть неугодную тему?
Франц. Да, Ваше Высочество!
Принц. Вот и соответствуй. Как здоровье маменьки?
Франц. Всё так же. Она удручена и крайне раздражительна. Состояние здоровья Её Величества оставляет желать много лучшего, но надежд на это лучшее слишком мало. Прогнозы мрачны, именно поэтому…
Принц. Остановись, Франц. Ты обладаешь жутким даром: обращать любой вопрос на удобные тебе рельсы.
Франц. Я лишь докладываю о том кажущемся вполне разумным мнении, что Её Величество королева-мать чувствовала бы себя гораздо лучше…
Принц. Остановись, пожалуйста.
Франц. Речь идёт, если позволите, всего лишь…
Принц. Не позволю, ведь я прекрасно знаю, о чём идёт речь, и, если ты думаешь иначе, то ты не знаешь своего принца, а это непрофессионально. Кроме того, есть отношения, касательство политики к которым, по меньшей мере, мелочно, по большей – кощунственно. Я не хочу… просто – не хочу, и всё! Ты не забыл пригласить к завтраку Виктора, Андрэ и Джулиано?
Франц (пожимает плечами). Да. Они уже ожидают Вас, Ваше Высочество.
Принц. В твоих устах, Франц, любая фраза о чьём-либо ожидании всегда звучит слишком фатально, она просто угнетает меня. Постарайся избегать всяческих слов о каком бы то ни было ожидании. Для тебя этого слова больше не существует. Во всяком случае, в моём Высочайшем присутствии. Пригласи всех в трапезную и извести, что я почти готов и скоро выйду. (Камергер почти было вышел, но принц остановил его). Да, и ещё, Франц! Большая к тебе просьба, очисти коридор. Избавь меня, пожалуйста, от любых дел до завтрака. И чтоб никаких аудиенций после, никаких встреч во время прогулки! Сегодня я занимаюсь исключительно искусствами, только лишь искусствами и ничем, кроме искусств!
Франц. В таком случае, можно всего один вопрос?
Принц. Валяй!
Франц. Не будет ли Вам сегодня кстати министр культуры и просвещения?
Принц. Ты имеешь в виду первого министра, не так ли?
Франц. Да, разумеется.
Принц. Ты – опять за своё. Ну, хорошо. Считай, что победил. Но только передай ему: он
может излагать свои просьбы и предложения не иначе, как в стихотворной форме. В противном случае я просто не расслышу его.
Франц. Извольте. Но ведь он так давно уже не писал стихов!
Принц. Я – в курсе. Вот пусть и тряхнёт стариной, посмотрим, по праву ли он занимает свой пост. Так и передайте, пусть лучше молчит, если не сможет в своей речи продемонстрировать своего гениального чувства ритма и умения подбирать хотя бы глагольные рифмы. В конце концов, я ведь добрый принц и не требую совершенства от экспромта в частной беседе. Ступай, я – сейчас.
Франц выходит, поклонившись. Принц смотрит на часы, напевая что-то, слоняется по апартаментам.
Принц. Да, я – принц и единственный, что редкость, наследник престола. Лучше бы был не единственным, не было бы этих проблем. Да, маменька моя всё никак не может оправиться после кончины короля. Да и не хочет. И правильно делает. По-человечески мне это понятно гораздо более, чем вся её странная и бурная жизнь. Говорят, она медленно, но верно, сходит с ума, и к управлению Королевством её считают уже непригодной. Она и не рвётся, и опять же – правильно делает… Кажется, она ведь даже и не вспоминает о том, что у неё на руках осталось Королевство с вассалами и замками, с городами и деревнями и людьми, живущими там… Счастливая, её горе так велико, что позволяет ей и обо мне-то вспоминать лишь постольку, поскольку ей пытаются обо мне напомнить. Ну и слава Богу! О, Господи, Отец наш на небе! Поучаствуй, прошу Тебя, в судьбе моей. Здесь, на Земле. Если, конечно, располагаешь временем и готов уделить внимание рабу Твоему. И зовут меня Высочеством, сравнивая, наверное, с небом, но мы-то с Тобой знаем, что это неправда. Лишь льстивое преувеличение, гипербола или как там… И решения-то мои диктуются благими помыслами, и, по глупости моей же и по неумению жить, по наивности и по желанию видеть в окружающих только хорошее, обращаются они лишь во зло. А если есть в трудах моих хоть малая толика пользы, то почему я не вижу её? Прости, Господи, мне сомнения мои. Знаю, что должен сам разрешить их, но не хочу, не умею, не имею права вершить судьбы по своему несовершенному разумению. Ведь всего лишь человек я, и дано мне соответственно обыкновенному человеку – лишь ошибаться шаг за шагом и наносить обиды слово за словом.
Возвращается камергер, оторвав принца от молитвы.
Франц. Прошу простить ме…
Принц. В чём дело, Франц?!!
Франц. .…………………………..ня, мой принц! Я не смог удалить из галереи канцлера. Он как с цепи сорвался, настаивает на встрече с Вами, Ваше Высочество, прямо сейчас. Говорит, это неотложно…
Принц. Что скажет мне мой министр юстиции, если я пожелаю выбросить этого вашего канцлера из окна на помойку?
Франц. Наверное, то, что под окнами дворца нет помойки. Кроме того, для канцлера просто необходима специальная, я бы сказал, индивидуальная помойка, а потому он просто выразит соболезнования всем семействам бродячих собак, отважившихся отведать это ядовитое блюдо. К тому же, до скончания века этих самых семейств нам придётся кормить их собачьим кормом за наш счёт. То есть – за Ваш, Ваше Высочество. Таковы законы.
Принц. А если серьёзно?
Франц. Что может сказать принцу его министр юстиции? Не одобрит, конечно, но и возражать особо не будет, найдёт какой-нибудь законишко, позволяющий Вашему Высочеству принцу Артуру сделать это без проволочек и неприятностей. На то Вы и принц, Ваше Высочество! В самом крайнем случае, найдёт время и талант для того, чтобы сочинить этот самый законишко, ну и… это, даст на подпись королю.
Артур. Кому-кому?
Франц. Королю-королю. Если таковой объявится, то – королю, Ваше Высочество. Но загвоздка в данный момент именно в том, что юридически именно Канцлер является главой государства, так сказать временно исполняющим обязанности главы государства, а он, сами понимаете, такой законопроект не одобрит.
Артур. Стой, это чьи же обязанности он временно исполняет? Короля, я не ослышался?
Франц. Вот именно, мой принц, в разумных пределах, разумеется, надо признать, пока – не пытаясь превысить полномочия. И на том, как говорится, спасибо. Но ведь ни Вы, Ваше Высочество, ни Её Величество Королева Мария-Анжелина просто даже не хотите, не желаете и слышать о государственных делах…
Артур. Остановитесь, Франц, меня начинает раздражать Ваша настойчивость. Прогоните канцлера вон из галереи! Просто прогоните. В придворную столовую, сегодня я уже не хочу видеть его сотрапезником. И на этот раз, маркиз, не поддавайтесь на угрозы и уговоры. Я не желаю даже слышать о канцлере, не то что видеть его!
Франц. Слушаюсь, мой принц.
Артур. Даже если он ни в чём не виноват, даже если он виноват только в том, что выполняет свою работу… работа у него такая. Вот и хорошо, маркиз, действуйте!
Камергер выходит, поклонившись, а принц Артур с желанием возвращается к прерванному обращению.
Артур. Направь меня, Господи, даруй мне знамение Твоё в то самый миг, когда сможешь доверять сердцу моему, когда уверишься в искренней доброте моей, когда знать будешь, что не свершу я поступка преступного, Твоей воле противного. Это единственная просьба…
Входит Виктор, он взволнован, останавливается, закрыв дверь, встаёт на одно колено и склоняет голову.
Виктор. Я прошу простить меня, Ваше Высочество, за вторжение во внеурочный час, но некоторые нюансы одного из Ваших утренних поступков вынуждают меня нарушить правила этикета и просить нижайше, чтоб Вы, Ваше Высочество, позволили мне не присутствовать на утренней прогулке!
Артур (после некоторой паузы). Если ты, Виктор, просто хотел разозлить меня, то можешь считать желание исполненным, но гораздо более ты меня удивил. Насколько я могу судить о всех своих действиях с утра – заметь, я пока трезв – я не совершил ещё ни одного поступка вообще и, тем более, такого, который мог бы оскорбить кого бы то ни было. Ты же оскорбил меня, прямо на пороге встав на колено. Что случилось?
Виктор. Я вновь прошу простить меня, но просьба моя вполне официальна.
Артур. Хорошо. И всё же, я могу поинтересоваться, что это за преступление, которое я успел совершить так походя, едва выбравшись из постели и приводя себя в порядок и – даже не заметил?
Виктор. Вот именно, Артур, ты даже и не заметил! Франц совершенно случайно обмолвился о развлечении, которое ты собираешься устроить со стариком Вилли. Если тебе не жаль его, то уволь меня от зрелища уважаемого моего учителя в качестве шута! Я слишком многим обязан ему и не хочу видеть его посмешищем!
Артур. Ах, вот в чём дело. Ты поднимешься, наконец, с колена или нет?
Виктор. Нет, пока не отменишь своего дурацкого, злобно-инфантильного распоряжения или примешь во внимание то, что я отказываюсь от утреннего общения с тобой на сегодняшних занятиях.
Артур. Да ты просто нашёл повод прогулять школу!
Виктор. Ты же знаешь, как у большинства поэтов, у меня с чувством юмора плохо. Я прошу тебя, Артур.
Артур (скрестив ноги, садится на пол – напротив). Викто-ор? Но в чём дело, я не пойму. Ты ведь всегда сам первый, и не раз, потешался над стариком, над его архаичными, дряхлеющими и чересчур сентиментальными виршами? Так что ж приключилось теперь? Он стал писать лучше? Или ты нашёл утешение в его ро-ман-ти-чес-кой по-э… э-э… тике?
Виктор. Артур! Смеяться можно и нужно – иногда – даже над самым святым, но всему есть предел, и сегодня чувство меры вдруг тебе изменило. Никогда я не позволял себе в глаза или, тем более, публично смеяться над учителем. Остановись, прошу тебя ещё раз, пока не стряслась беда…
Артур. Да о какой беде ты говоришь, о чём ты? И сегодня ты можешь не принимать участия в самом разговоре с министром, тем паче, что это обыкновенная аудиенция, самая что ни на есть обыкновенная, и, кроме всего прочего, никакой публики, кроме Андрэ, Джулиано и нас с тобой, не будет.
Виктор. Слышал бы ты со стороны, что сказал сейчас! Сам признался, что собираешься быть публикой, значит, ни о какой настоящей аудиенции не идёт и речи! Для того, чтобы унизить, достаточно даже одного тебя. Для оскорбления совсем не нужны никакие свидетели: достаточно, чтобы были тот, кто унижает, и тот, кого. Ты ведь не согласишься уступить первую из этих ролей? А я не позволю тебе, чтобы Вильям исполнил вторую!
Артур. Ты не позволишь? Я не ослышался?
Виктор. Вы не ослышались, Ваше Высочество! Я буду иметь честь вызвать Вас на дуэль, мой принц, если Вы прикажете мне присутствовать сегодня на утренней прогулке. Так же, как и на завтраке.
Артур (встаёт). Встаньте, барон, не пристало бросать вызов, стоя на колене. (Виктор встаёт). Ты сам добился этого, и я приказываю Вам присутствовать сегодня на утренней прогулке. Равно как и на завтраке.
Виктор. Ладно, Артур. Если ты всё ещё не намерен отменить потеху, возьми пару-другую наставлений у нашего вертопраха.
Артур. Ты продолжаешь угрожать мне. Своему принцу, своему будущему королю. Не лучше ли попытаться понять действия своего соверена, прежде чем выхватывать шпагу и пользоваться привилегиями?
Виктор. Видишь ли, ты сам только что ответил на все свои дурацкие вопросы. Я продолжаю не угрожать, а предупреждать тебя, это раз. Тебя, моего принца, а не короля, это два. И третье, именно поэтому я спешу воспользоваться привилегиями: потому что я не хочу, чтоб в этом и без того ужасном мире появился очередной король, унижающий человеческое достоинство не только… не просто фактом своего существования!
Артур (отвернулся). Оставим это, Виктор. Я ещё подумаю, обещаю тебе. Есть над чем, ты столько гадостей тут наговорил. Пойдём позавтракаем. Ты ел чего-нибудь после вчерашнего ужина?
Виктор. Да, я перекусил ночью, когда писал.
Артур. А я – нет. Пойдём поедим, а то я точно сейчас сдохну – и не от бомбы террориста или укола дружеской шпаги.
Виктор. Пойдём, конечно, но я прошу тебя, не забывай об этом нашем разговоре, выйдя из опочивальни в коридор.
Выходят, в дверях уже Артур задерживается.
Артур. Господи, даруй мне знамение, прошу тебя, Господи! И такое, Господи, чтоб я понял его и преисполнился веры в силы свои! Более мне просить не о чем, благослови утреннюю пищу мою… и дай мне шанс прожить хотя бы ещё один день достойно?! А?
2.
Трапезная Двора принца. Андрэ, Джулиано, кардинал.
Пауза.
Кардинал. Что Вы имеете в виду, граф? Поверьте, я ни словом не хотел обидеть Вас. Зная Вас лично, я считаю, к тому же, что это и невозможно в принципе. Я… ошибаюсь?