Был месяц назад у батюшки, он сказал, что когда богомерзкие мысли переполняют меня, я должен молиться. У батюшки я оказался под воздействием волшебной силы, не имеющей никакого отношения к покаянию или марихуане. Следовал по улице Советской и вдруг пошёл дождь. Он пошел как-то странно, так ходят брандспойты и воды Ниагары, когда дно теряют. Через полминуты сухим на мне осталась только страница 14 в паспорте.
Мне вредно погружаться во флешбэки. У меня натура такая, я честно и всецело отдаюсь всему, чем сию минуту занимаюсь: нумизматике, чтению спама, сексу, список можно продолжить. Правда, в каждом из случаев меня хватает минут на пятнадцать. Обычно четверти часа мне достаточно, чтобы обогатиться и стать лучше. Но в случае со зрелыми раздумьями во время ходьбы эти пятнадцать минут – бесконечность. Окунувшись в экзальтации, я выныриваю из них только когда протараню что-нибудь необычное, противоречащим моим планам следовать без остановок. Обычно это или попа вытряхивающей камушек из босоножки красивой девушки, или фонарный столб. Я бы сам как Диоген фонарем ходил по десять раз на день, когда бы в Новосибирске столбы встречались реже красивых девушек, честное слово. И вот как только я дошел мысленно сначала до паспорта, потом до девичьей попы, как вдруг неожиданно встретился с церковью. Совершенно логичный ход событий, на мой взгляд. Как правило, именно так всё и происходит.
Трусы мокрые, носки мокрые, пиджаком, если им хлопнуть, кобылу-трехлетку с копыт сбить можно. Такое впечатление, что шел за Моисеем последним из исходящих и не успел выскочить. В такие минуты я обычно, как рассказывают очевидцы, выдвигаю вперед нижнюю челюсть и ищу место куда плюнуть, чтобы причинить максимальный ущерб. Когда у меня такое выражение на лице, подруги жены за столом шепчут ей на ухо: «Он так мил, когда идиотом прикидывается», а она им отвечает вслух: «Он мил когда им не прикидывается».
И тут кричит кто-то, смотрю: бабка. Машет с крыльца рукой. Я прикинул: нравственно. Заскочил, встал под козырек. Бабка ушла. Стою. Руку из-под козырька выставишь – к земле прибивает. Такое впечатление, что на Олимпе пива перепили.
Открывается дверь. Батюшка. Чуть не убил. В чёрной как мысли Малевича рясе, с крестом, взгляд одухотворенный, все дела. Посмотрел мимо меня над моим плечом, никого приличного не увидел, говорит:
- Заходи.
Вообще, я в «Горводоканал», тут рядом. За углом - если церковь на такую навигацию не в обиде будет. Ибо по отношению к «Горводоканалу» церковь тоже как бы за углом. В храм я не планировал. Я и когда планирую, редко там оказываюсь. Когда со стен на меня смотрят святые, отрицающие связь более чем с одними брюками и более чем с одной женщиной, меня сотрясают приступы социофобии. Пропитанный пороками и находящийся среди внимательно смотрящих на меня с икон старцев, я начинаю совершать неадекватные манипуляции - проверять, застегнута ли ширинка и креститься мимо себя. Но мне что теперь, священнику отказывать? Зашел.
- Сюда иди, - и пошел куда-то.
После подобных предложений я обычно не иду туда. С другой стороны – это же духовный наставник, а не ДПС инспектор. Иду. Дошли до середины, встали. Костюм на мне дымит, как у восставшего. Батюшка подумал и двинул куда-то дальше. Вообще, неприятно это всё, пугает. В Ватикане вот педофилию нашли. И вообще меня юрист в «Горводоканале» ждёт. А батюшка угол потемнее выбирает, я за ним, клубясь. Страннее картина будет, если только меня на сцену в консерватории вывести. Как-то надо собраться, сказать, что верую, а портфель могут проверить, там только возражения к иску и доверенность. Но очень трудно собираться, когда трусы на ходу отжимаются и вода в туфли стекает. Снять бы и вылить, но старушек перед иконостасом десятка полтора. Такую анафему наложат, что потом год одним бульоном питаться буду. Встали, наконец, стоим. Он на меня смотрит, я на него. С меня: кап-кап. И тут мне почему-то, прости господи, так захотелось ему портфелем по голове дать, что прямо зуд пошел. Пока старухи всхомянутся, водой далеко уйду. Это всё дождь, осень и холод – я ужасно метеозависим. В такие минуты мне нужен или глицин, или сто пятьдесят коньяку. Или я за себя не отвечаю.
Но тут он говорит, что, мол, слушает меня внимательно. То есть, я должен как бы на какое-то мгновение память потерять и представить, что это не он меня сюда завел, а аз его.
- Я дождь переждать.
- Вот, пока дождь, и поговорим.
Если бы он при этом вынул из-под полы Эскалибур или перемотанную изолентой палочку, или, на крайний случай, бутылку кагора, я бы, конечно, разговор продолжил. А так что-то замолчал и челюсть вперед немного выдвинул. При таких иносказательных отношениях я обычно беру тайм-аут, чтобы как следует обдумать ответ.
- Исповедовался давно?
- Я?
Он сказал, что ответ его вполне устроил. Добавил лишь, что хотел ещё поинтересоваться, часто ли в храме я бываю, но уже не видит в этом необходимости, а необходимость он видит выяснить, думаю ли я о душе. Я ответил прямо, не виляя, раз уж у нас такой разговор, что не только о душе думаю, а, собственно говоря, о ней только и думаю. Сейчас опять вот шёл по дороге и думал – как там она, душа моя.
- Венчался?
Трусы присосались как вантус к ванне. Дома их от задницы ножом соскребать буду. Самое время поговорить о венчании. Я сказал, что нет. И тут святой отец сформулировал тезис, о существовании которого я смутно догадывался, и который – я уже предвкушал – доведу сегодня до жены, и она начнёт ко мне принюхиваться:
- Значит, не женат.
И следом, совсем уже без уверенности, что ответ прозвучит на пятёрку:
- На женщин поглядываешь?
После этого вопроса мы обменялись информацией на эту тему ещё немного, и вскоре я обнаружил, что батюшку неудержимо потянуло к матушке. У него, видимо, как у меня, а у меня только жена знает, где цитрамон лежит. Напоследок он убедительно посоветовал в случаях, когда меня сатана одолевает, то есть, если я на других женщин поглядываю, - а у батюшки имеются все основания полагать, что сатана беспокоит меня часто и порою без повода, - вместо плотских утех усердно молиться. Я не выдержал и сообщил, что формальная логика была одним из любимых моих предметов в университете. А потому есть ли необходимость, спросил я святого отца, спрашивать, что делать мне, когда, в свою очередь, возникает непреоборимое желание усердно молиться.
Батюшке ещё служить, а он и так на вид уже не очень. Во мне закопошилось милосердие, и я накрепко пообещал избегать синекуры, алкоголя, женщин, сатаны и остального, что препятствует мне смотреть на мир ясным соколиным взором и ходить в храм - по воскресеньям – хотя бы.
Выйдя за ограду, я закурил и тут же получил удар в спину.
- Ой, простите, я из Томска. Вы не подскажете, где здесь у вас Рериха выставляют?
Синие глаза, рост около ста шестидесяти, безупречные ноги, с носика водичка капает.
- Ну конечно подскажу.
Простите меня, Господи, святой отец и юрист «Горводоканала».