Тимоша барин. Дома он ходит в халате.
Придя с работы, сразу идет в душ, потом надевает халат, но не запахивает его, а связывает шнурок свободно, чтобы тело дышало.
На работе так про него и говорят, улыбаясь:
- А ведь Тимо-оша-то - ба-арин!
Как долго советское ухо не слышало таких слов!
А ведь это похвала, с ударением.
Тело у него добротное, плотная кожа в еле видных пупырышках, большой живот от сидячей вдумчивой работы. Не очень крупный нос, уточкой, толстые губы, чуть-чуть навыворот. Глаза спрятаны между веками. Жесткие непослушные седые волосы. По-мальчишески, вихром.
В молодости были прямые, чубчиком, но – жесткие. Даже мужчинам нравятся такие волосы.
Когда Тимоша читает лекцию, красивые брови ломаются, складываются «домиком», гладкий лоб слегка морщится, глаза страдальчески смотрят вправо и вверх, почти закатываются, лицо изображает искренность. Рот при этом со свистом забирает воздух, руки скреплены в замок и трагически заломлены.
О-о, Тимоша актер!
Абитуриенты, студенты особенно, наблюдая это не в первый раз, замирают, - вот он, академический стиль! - ловя каждое движение, иногда забывая записывать.
А девушки! Ах, эти девушки, всё-то они видят, всё воспринимают, всё впитывают.
Девушки во все времена любили и любят Тимошу. Он это знает и пользуется этим. Нет, не так, плотски, а важно, чтобы в глазах было обожание. На институтских вечерах, в темноте и рёве дискотеки, девушки приглашают его танцевать, и только прижавшись к его животу, понимают, кого они выбрали себе в партнёры.
Ой, говорят они.
Тимоша доволен. Это написано у него на лице.
Он тоже всегда любил и любит, и будет их любить. Всегда.
Но! Тимоша муж государственный. Непонятно, где ставить запятую, как «казнить нельзя помиловать».
У него есть жена. Всегда была, есть и будет. Это часть образа.
Он не представляет себя без жены. И на неженатых, разведённых смотрит свысока. Его жена самая лучшая среди жён других.
И должна соответствовать месту, в которое приводит её Тимоша. Но абы куда он не ходит, например, на дни рождения подчинённых. Пообещать пообещает, но не придёт. В начальнике должна быть тайна. Даже вот так – Тайна. Подчинённые не должны угадать его следующее действие.
А для своей жены он должен быть самым красивым, самым умным, самым… справедливым. Когда они вместе на людях. Это его условие.
Дома Тимоша может жену и на место поставить. Очень мягко.
- Курица ты, курица!
Её мнение его не интересует, потому что они вдвоём, зрителей и слушателей нет. И это её больше всего задевает.
А жена у Тимоши, естественно, красавица, да умница, да генеральный директор. И все его условия выполняет.
Не любовь ли это?
А он, если даже и соберётся разводиться, обязательно сделает так, чтобы вчера он был женат, и сегодня уже тоже, только на другой.
Чтоб ни пятнышка, ни соринки.
Тимоша художник. Пишет очень свежие акварели. Или маслом. Пропорции, перспектива, цвет! Тема, конечно, русская. Лес, поле, редкие березки, каждая взята в отдельности. Но не скучно, нет. Какая-то скрытая экспрессия!
А студентов, парней, он не любит. Даже непонятна его такая нелюбовь. Он даже говорит иногда среди своих старших коллег в минуты откровения:
- В лифте на стенке нацарапано «Тимоша – козёл» или «Тимоша – сволочь», - мне нравится.
Лицо его при этом морщится в какой-то тягостной, приятной ему думе.
- Да, нравится, - говорит он спокойно. – Это же маленькие мальчики с большими х… И вместо того, чтобы вкушать плоды просвещения, они вкушают…
Хотя сам был когда-то мальчиком. И вкушал.
И продолжает вкушать, в институте большая часть сотрудников – женщины. И не только девушки любят Тимошу. Девушки даже меньше ему нравятся, потому что ничего не умеют, и всегда есть опасность, что в их неразвитые головки придёт дурная недетская мыслишка женить его на себе. И ведь бывали попыточки, бывали! И если он вовремя не углядит, то ведь и получится, - полу-учится! - потому что Тимоша имеет положение. И оно может покачнуться в любой момент. О, Тимоша очень тонко чувствует этот момент.
Момент любого, малейшего и дуновейшего, колебания этих золотых чашечек судьбы! И если даже декан или сам ректор застанет его со спущенными штанами в недвусмысленной позе с какой-нибудь старшим научным сотрудником, общественное положение его не пострадает, а даже наоборот, декан его ещё и по… спинке похлопает, «давай, давай, мальчик, так их, ату!». Потому что сам такой, и курятник есть курятник.
А если вместо старшей научной младшая библиотекарша?
Тоже нормально. Она же на работе.
А если студентка, - нельзя! Табу! Под страхом смерти.
Мальчикам можно, а ему нельзя.
Это же дети. Де-ти. На-ши де-ти. Они, именно они кормят его и поят, дают возможность менять квартиры и автомобили, ездить в отпуск по всему земному шару, - и вообще чувствовать себя человеком.
Такие мысли приходят ему в голову.
Есть ли смысл из множества курочек, золотых несушек, выделять какую-то одну, да ещё таким невыгодным способом? Ко-неч-но, нет!
Коллеги понимающе кивают головами.
Тимоша свято чтит негласный корпоративный кодекс. Не он его придумал, и нечего революции устраивать, то есть ситуация такая – или принимай всё как есть, или, ягодка, ищи другой туесок.
И ещё такой нюанс: как ни мимикрируй, а если делаешь что-то против корпоративной совести, всё равно мысли свои не утаишь, где-нибудь да проколешься.
Но это могут простить! Если ты уже очки начал собирать, зарабатывать их, - значит, втянулся, встал в колею, понял направление. А чуть вильнул, из колеи головку свою ядовитую поднял, - вот тогда тебе и скажут: а что это вы тут делаете? А это кто, старшая научная? Фи-и! Да как же вы, голубушка? С этим, как его!? Неужели по согласию?
Да-а, положеньице.
Про другой же Кодекс Тимоша старается не думать, хотя так близко в наше время сошлись все дороги, даже те, что ведут в разные стороны, и навстречу друг другу. И хочется даже подчеркнуть это: навстречу, и в один конец. Обратной дороги нет. Как на войне.
И дорога эта заминирована, враги-фашисты-нелюди так и норовят в карман чего-нибудь сунуть! Или подложат бомбу замедленного действия.
А Тимоша ещё и гвардии майор. Невоевавший, в Тьмутаракани какой-то промучился, работу военную, правда, наладил, отличников боевой и политической воспитал, удачно проскочил, не шлифанул по гололёду. И долг честно отдал.
Так что на всякие военные действия есть соответствущие меры противодействия. Дарёный глобус, например, сразу на разминирование, в учебную часть, к свидетелям.
- Ах, красота какая!
И об пол его как бы случайно, а там баксы! Вот они, оголтелые родители тупых абитуриентов. Взрыв общественного мнения, конечно, состоялся, но осколки-то мимо пролетели!
Тимоша уважаемый человек. И никому ничего не должен.
А есть ведь такие, кто до сих пор в должниках, и есть долги маленькие, - сто баксов, есть незаметные, - первым не поздоровался, а есть Долг Большой, как есть и Большой Кодекс. Но это не только Долг красноармейский, а и гражданский тоже – правду говорить.
А встречаются ещё и кликуши, или пустобрёхи, говорят: а я бы пошёл туда, в стреляющие горы. Знает же, что не попадёт уже, пролетел мимо гвардии, а всё равно говорит. А про него тогда – у-у, какой! Смелый и лояльный член общества.
Но – врёт же!
Ну, это не про Тимошу.
Это судьба так распорядилась, что-то там наверху притормозило для кого-то, а для кого-то наоборот, быстрее проскользнуло, - вот и результат такой получился. Горит, гори-ит Тимошина звезда! Врё-ошь, не ва-азьмё-ошь!
Он, если что, и против ножа выйдет, и с паханом поговорит. Ножичек детский у хулигана-мальчика в руке, кругом люди и милиция, хулиганишка сдаться готов, но не знает, как, - вот тут Тимоша ему и подскажет.
Нож заберёт тёпленький и пойдёт в развалочку.
Пахану погрозит, но ни о чём не договорится, потому что пахан на уступки не пойдёт, а Тимоша никаких направленных действий производить не будет.
Просто постояли, покричали. Слова ветер унёс, а все видели.
Тимоша мудрый. Про него младшие коллеги и некоторые подчинённые так и говорят: -
Наш-то - мудёр!
Это с одобрением.
- Майор гвардии! – Это уже с гордостью.
Н-да-а, а кое-кто не успел, даже до капитана не добрался, навечно в списках старлеев, и тоже гвардеец, или вне гвардии, но посмертно. У них не проскользнуло. Или мудрости не хватило.
А раненые и контуженые гвардейцы на такие подвиги не способны. У них психика другая, коли-руби фашистского бродягу! Или чтобы вещь дарёную, красивую, да об пол! Им и в голову не придёт, и не предложит никто и никогда, потому что психология другая.
Тимоша и отец, и воспитатель. Тихий у него мальчик, так же тихо, как отец, влился в дружную когорту учёных, в смысле получения знаний в традиционной области, машинка есть, квартирка есть. Дачка не нужна, подождёт, пока папашка… сам подарит. Работка далеко ненаучная, но денежная, и, главное, престижная.
Времена-то возвращаются: от Архимеда до товароведа - один шаг.
Всё дети, дитяти на подвиги толкают. И свои, и чужие. А дети есть у всех, даже у тех, кого уже нет.
Ну, это ладно, крайности брать не будем, хотя и очень хочется…
Детишки - это наше богатство в настоящем и, даст Бог, в будущем.
Вот учился ребёнок в школе, учился, балбесничал, конечно, прогуливал, а всё равно дальше учиться надо, поступать на высшее. Родители в уши дуют, на шее мозоль от папашкиной мозолистой: учись, учись, опарыш, так захребетником и помрёшь!
Результат воздействия положительный: пошёл, гляди-ка, в абитуру!
И значит, автоматически стал Тимошиным клиентом. Вступил с ним в товарно-денежные отношения. Всё честно, по закону. Как сейчас говорят, прозрачно. И налоги вовремя уплачены.
И не надо говорить, что репетитор – не учитель, а тот, кто повторяет, заставляет заучивать какую-то информацию. Он, может, дорогу в будущее открывает! Само-то дитя не сможет, сколько ему препонов Тимоша и коллеги Тимошины приготовили! Раз препон, два… три! Четыре!!!
Без труда, друг мой, не вынешь и рыбку из пруда! Русская же поговорка.
А пенка на варенье сла-адкая, и снята. Заработана, конечно, тяжким трудом, на ногах вены вспухли, язык во рту не помещается, тоже распух.
Это первый этап, и он пришёл и лёг на нары.
А второй этап уже колодками стучит на подходе. Под сенью Большого Кодекса… Это когда глобусы так неудачно дарят. Ну, это люди необразованные, им говорят – надо, они отвечают – есть! И дают, по-пролетарски. От всей души.
А Тимоша-то – образованный. При положении не рекрутском, а репетиторском, и потому неподсуден.
Тимоша шоумэн. Да какой! Он может держать аудиторию так же, как может держать беличью кисть его профессорская рука. Твёрдо, но… мягко.
Постойте, а музыка! Совсем забыл про музыку! Ведь если бы только Битлы-митлы, Роллинги-шмолинги, это понятно, с шестидесятых, но тут и классика иная, которая слушается с просветленным лицом.
- Вот так, цуцик, - говорит он с некоторым превосходством.
Когда-то Тимоша брал в руки гитару. Ах, как это было здорово, и инструмент звучал и голос, и товарищи ему говорили:
- Ты, Тимоха, окромя гитары в руках держать ничего не умеешь!
Ходила такая фраза. Это похвала, это признание.
Но Тимоша давно не балуется гитарой, не солидно это как-то. И даже деланно пугается: «Да ты что!?». Дескать, сам не понимаешь?
А товарищи! Ох, эти товарищи! Молодые все были, интересы одни и те же. А у подруг интересы те же, что у товарищей. Под гитарку.
Ну нет, не та-ак. Это ж любовь. Что вы.
Тимоша памятлив. Аборты те школьные, хоть с муками, но вовремя оплачены, родители сопереживают несчастной любви, и платят!
Это же не наш мальчик, это она его в постель затащила, лимитчицы дочь!
Но жизнь-то длинная. И вся, вся впереди. И вот она, жизнь, идёт как-то ровно, уверенно – мальчик несомненно талантлив! Да-да, во всех сферах. Ну так! В предках – кто?
- А-а, - поясняет Тимоша, - в том-то и дело. Учё-ны-е. В старых учебниках физики был, был один портрет.
И ведь действительно был.
- А насчёт ровности ты подожди, - продолжает Тимоша, - придет время, появятся проблемы, - машинка, дачка.
Кое-что Тимоше вспоминать, конечно, не хочется. Ну, не он один такой. Память иногда такие фортели выкидывает. Чёрное белым становится, и наоборот. Потому что, как ни крути, а память избирательна. Такое у неё, у памяти, свойство, и может она подвести. Да и у каждого своя память, один одно помнит, другой другое. И ты иногда к человеку с открытой душой, а он на тебя волком смотрит, и обниматься не хочет. И ты сначала понять ничего не можешь, а потом, посидев в одиночестве, вдруг – именно вдруг, как обухом тебя! – понимаешь, в чём дело, и краснеешь, бледнеешь, хорошо, что не видит никто! А потом начинаешь иголкой лезть в эту рану, бередишь её, теребишь, чтобы она быстрей заросла, не тревожила.
Ну, куда ей деваться, зарастает.
Закончил Тимоша школу, сдал экзамены в институт, всё легко, ровно, как всегда талантливо, а по конкурсу не прошёл. Ах, ты ж, Боже ж мой! Что делать!?
Что-что, что и все, идти в другой вуз или на стройку. Ну, он уверенно пошёл в вуз и поступил, а потом через год с потерей года перевёлся в тот первый. И это был единственный такой случай в этом первом вузе, уровни слишком разные.
Загадка?!
Нет, не загадка, опять судьба, отметина на челе! Родственник помог из первого вуза. Вопрос, конечно, у окружающих возник, никто ж не знал точно, - сколько это может стоить? Но это так, возникло, как туман, и как туман же испарилось. Мальчик-то талантливый, идёт ровно, упорно движется вперёд, будет великим учёным, весь в предков. А то, что на вступительных завалился, так это с кем не бывает, судьба, лотерея.
Тут, правда, тоже надо понимать ситуацию, один родственник сам по себе задачу эту решить не может, надо привлекать высшие силы, глубокоуважаемых профессоров и академиков. Привлекли, только поэтому и получился этот уря-переход. И тоже так с улыбочкой, по-родственному, стиль академический.
Ну, те, что из учёной династии: - «ах, спасибо-спасибо», благодарность по гроб жизни, видимо, выкатили, в виде, условно, советского продуктового набора. Не деньгами же давать! Но главный подарок, конечно, тот ещё: мальчик-то больно уж талантливый, в армию сходит – всё забудет, а во втором вузе, ну сами понимаете, не его это уровень.
Да-да-да, Марьпетровна, что вы, что вы, у нас та-аки-ие учатся, и как они просочились!?
Как, экзамены вступительные сдали и прошли по конкурсу, честно и прозрачно. Не надо тут…
Это он потом Долг отдал, отличник политической!.. Гвардеец…
Ну, ладно. И потекла жизнь дальше, все учатся, стараются сдавать сессии только на четыре и пять, чтоб стипендии грошовой не лишили, на переменах и в быту ведут себя скромно, отдельным пунктом изучают политграмоту с комсомольским огоньком, общественные дисциплины ставят на первое место.
Чтобы лекцию по истории КПСС прогулять!? Или по историческому материализму!? Да ни за что! Ведь за тройку по политэкономии социализма могли в бюро комсомола вызвать и пропесочить, как следует. А могли и профнепригодность пришить за неуспевание по непрофилирующей дисциплине. Вот так.
Тимоша партиец. А скольким не удалось кровяно-бордовую книжечку обмыть в среде соратников! Так их и не жалко, странных странников по жизни. Кругом казнокрады, бездельники, политические недоросли, а им всё равно! Вот, кто хотел в первые ряды встать, тот и встал. И в заявлении прямо так и написал: хочу бороться с теми, кто проник в партию ради карьеры и получения благ.
Ладно, что тут говорить, пишу – и самому не верится. И Тимофей мне: - Да брось ты, Сержик! Надо о завтрашнем дне думать, не воровать, работу наладить, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»…
Набрал очки и двинул дальше. К главному бухгалтеру ключики подбирать. У нас же бюджетный главный бухгалтер всегда выше, чем руководитель. Или равен, стоит, понимаешь, на страже.
Хотя жить продолжали, как по писанному в материалах ХХ11 съезда. Ответственно.
- Что, Иванов на работу просится? Так он же вор!
- Да нет, Степанида Харламовна, это другой Иванов.
- А-а… Ну, тогда ладно…
Да-а, махровые комсомольцы все потом в партию… добровольцы… «я ещё допою-допою, комсомольскую песню свою»… лучше бы по разнорядке, конечно.
А кровь-то бурлит, что у мальчиков, что у девочек, да и жизнь-то вся впереди, доучиться всегда успеем. И друг перед другом все поворачиваются, как перед зеркалом. И тут любая статья за орден сойдёт, главное, чтоб аморалку не припаяли, а кое у кого очень руки чесались, у завистливых и глуповатых доносчиков. И профессиональных стукачей хватало, оперативный отряд работал на выживание, милиция тоже не дремала, вылавливала особенно ****овитых и тех, кто вместо «Истории КПСС» «Архипелаг Гулаг» почитывал.
То ещё было времечко-то!
Вспомнишь это всё, во рту привкус крови появляется… Умели тогда молодёжь в руках держать.
А Тимоша скромный был, усидчивый, занимался по учебникам, и учителя у него были, а не репетиторы.
И всё равно, и несмотря ни на что, по-молодости все дела творили, а кто сейчас молодой, тот творит сейчас. Это аксиома, то есть не требует доказательств и раскаяний.
А вот если кто в молодости особенно ничего не творил, а начал уже в солидном возрасте, добившись чинов, заслуг перед государством, или даже поколением? Бес же всегда ребро своё найдет. Где тогда искать концы? В какой части судьбы?
Тут я намекну только – чтобы за границу попасть, тоже потрудиться надо было. В молодости, а потом уж и бес не страшен. Ты уже сам, как бес, можешь любые рёбра сломать.
Тимоша друг. Смешно даже вот настолечко в этом сомневаться.
В тёмную осеннюю ночь компания, читай банда, пьяных студентов угоняет пожарную машину. Дела прошлые, картофельные. На броне куча народу, машина в столб, как только не убились!
Лучше бы, прости, Господи, убились, чем потом в учебной части глазками моргать, хуже, чем в гестапо!
Машину списали, колхоз богатый был, да и посчитал председатель, - это ж будущее России за рулём сидело, испытатели будущие новой техники, учёные и политики.
Тот, кто за рулём сидел, всё на себя взял, чтоб групповщину не пришили. Пока процесс шёл, мальчик наш Тимоша ночей не спал, думал всё, а вдруг на него стуканули уже, что он там тоже был, и плюс ещё с Ленкой обнимался!?
Пришёл к рулевому товарищу и говорит: - Скажи, что ты один в пожарники играл, тебе-то что, тонешь ведь уже, как крейсер. А я-то… это… на испытательном сроке.
Товарищ: - Да ты что, Тимоха, мы ж друзья! Мы ж!..
Товарищ-друг-то дурачком оказался, верил во всё чистое и светлое, вроде коммунизма.
Через двадцать лет товарищ этот узнаёт: Тимоша в той машине за рулём сидел! И всю компанию возглавлял! И на допросах геройски молчал!
Бывают же чудеса: спустя двадцать лет награда нашла скромного героя.
То есть, у Тимоши уже тогда проявились задатки лидера. А ведь и правда, есть у него такие задатки.
Тимоша чиновник. Для него это не должность, а предназначение. Как нужные дипломатические письма или ходатайства пишутся, он знает лучше всех, а когда ему говорят, что ещё на земле знатоки этого дела остались, он уже и рыкнуть может:
- Это ты мне, чиновнику, говоришь???
Многие знатоки побаиваются потом.
Но всё-таки не тот он страшный чиновник, от которого вся Россия стонет, а мягкий, домашний какой-то. Понятный. Чует дух Закона, и даже в каком направлении этот дух несётся. И кто его пускает.
Заявлен, правда, был как учёный из династии учёных. Мальчик же надежды подавал? Подавал! Первую диссертацию на-ура защитил? Защитил!
Тимоша молодец. А вот докторская уже… Да что вы мне тут! Вон у того, у этого вон, у лысого в очках, - это разве докторские?! «Советский общепит в переходную эпоху»!
Но всё-таки ждали гения, а получили графомана.
Тимоша… Ведь когда Тимоша молодежь учит, всё разжевывает, так, что каждому становится понятно, о чём он говорит. А говорит он красиво, глаза вон как закатывает, академический стиль. И когда о себе рассказывает коллегам и старшим товарищам, тоже все понятно. Ясны Тимошины цели и жизненные задачи, и пути, которыми он идет к этим целям, видны.
Простой и открытый человек.
А вот когда Тимоша говорит о том же самом, но не коллегам и старшим чиновникам, а друзьям или товарищам сотрудникам научным и ненаучным, гвардейцам контуженным, тем, кому карьера его не интересна, ждущим от него заявленного ума и справедливости, - его никто не понимает.
И даже молодёжь, которая только что всё понимала.
Это парадокс? Не знаю.
Когда парадокс – это понятно всем, если душой не кривить.
А ведь Тимоша в своем пруду, как рыба. Но в пруду, без выхода в океан. А без труда и рыбке нелегко от рыбака уйти, разве не так?
Вот и нет никакого парадокса.
Тимоша барин. Выпьет после занятий у себя в кабинете рюмочку, другую, третью со старшими коллегами, наденет свое пальто драповое, богатую меховую кепочку с козырьком, возьмет свой портфель кожаный и, не торопясь, прошествует по институтским коридорам, которые помнит ещё со студенческих лет.
И если встретит по пути зазевавшихся студиозусов с бутылкой портвейна, обязательно подойдет, возьмет эту бутылку и начнет лить им на ноги содержимое.
Может потому они так нехорошо и пишут про него на стенке в лифте?
Я вот думал-думал, так и не понял…