Развитие событий на фронте 1-й русской Армии в августе 1914 года.
О том, как действовали командующий 1-й Армией и вся наша Ставка вспоминал её генерал – квартирмейстер Ю.Н. Данилов в книге «Россия в мировой войне. 1914-1915 гг.»:
«...командующий 1-й русской apмией не уяснил себе обстановки и вытекавшей из нее необходимости... удерживать отходившего перед ним противника дальнейшими наступательными боями, или по крайней мере организовать преследование и наблюдению за ним выдвижением вперед своей многочисленной кавалерии.
Несмотря на наличие последней, Генерал Ренненкампф после боя 20-го августа постепенно потерял соприкосновение с неприятелем, широкий отход которого выяснился для него окончательно лишь по прошествии нескольких дней. Ссылаясь на утомление войск, необходимость подтянуть пополнения и запасы, а равно выждать подход второочередных дивизий и приданной армии тяжелой артиллерийской бригады, генерал Ренненкампф продолжал оставаться со своей армией в районе происшедшего боя в течение двух последующих дней. Только 23-го августа войска 1-й армии возобновили наступление, которое, однако, велось, несмотря на отсутствие сопротивления со стороны противника, крайне вяло и нерешительно...
Для штаба С.-З. фронта трудное положение 2-й армии, по-видимому, выяснилось в полной мере лишь к 27-му августа. Только в этот день генерал Жилинский указал командующему 1-й apмией на необходимость оказать содействие 2-й apмии, которое и выразилось в распоряжении о выдвижении на поддержку этой армии двух левофланговых корпусов (IV-го и II-го) и кавалерии. Но потеряв соприкосновение с противинком, эти корпуса были нацелены наугад - на фронт Прейсиш-Эйлау-Бишофсштейн, т. е. в западном направлении, где противника не было. Это обстоятельство, очень характерное само по себе, не могло впрочем отразиться невыгодно на судьбе 2-й армии, так как выручка ее являлась запоздалой по времени. Уже 29-го августа, вследствие совершившегося отхода этой армии, корпуса 1-й армии, достигшие указанной выше линии, были остановлены; кавалерии же было приказано продолжать движение и организовать поиски в районе Вормдит-Алленштейн-Пассенгейм для выяснения положения генерала Самсонова и оказания ему возможной помощи. Исполняя это распоряженье, наши конные отряды бросились вглубь Восточной Пруссии. Задачи, поставленные перед ними, открыли широкое поле для боевой работы нашей конницы, которая не привела, однако, к цели, как запоздалая; она лишь в значительной мере измотала конский состав наших частей. Подойдя к Вормдиту и Алленштейну, наша конница натолкнулась на немецкие пехотные отряды, снабженные артиллерией и броневиками, с которыми и имела серьезные стычки».
Отметим следующие обстоятельства:
- наши войска, после успешного боя под Гумбиненом,НЕ СТАЛИ ПРЕСЛЕДОВАТЬ отступавшие немецкие части (к огромному изумлению самих немцев). Это была грубой ошибкой наших военачальников, ставшей возможной из-за некритического отношения к результатам гумбиненского сражения. Тактический успех русских корпусов был неимоверно раздут в победных реляциях до полного РАЗГРОМА немецкой армии. В результате, русские полководцы САМИ в него и ПОВЕРИЛИ!!! Посчитали, что вся германская 8-я Армия разбита и её остатки бегут за Вислу. Никто не удосужился проверить эти «смелые» предположения при помощи нашей авиации, или русской конницы, находившейся в тыловых районах 1-й Армии.
Более того, у Ставки возникла даже мысль о переброске 1-й армии к Варшаве, дабы, закрепив за собою владение Восточной Пpyccиeй вступившей в ее пределы с юга 2-й apмией, подойти быстрее к вопросу о перенесении военных действий на левый берег р. Вислы. В общем, как пелось в известной тогда песне: «..Мы победили и враг бежит, бежит, бежит!!!»
Однако немцы безоглядно бежать вовсе не стали, а убедившись в этом удивительном ротозействе русского командования, смогли, пользуясь внутренними операционными линиями, перебросить свои войска (которые ОТНЮДЬ не были разбиты и быстро оправились от гумбиненской неудачи), против 2-й Армии Самсонова. Там они наголову разгромили её центральные корпуса (13, 15 и часть 23-го) и нанесли поражения фланговым корпусам (1-му и 6му), остатки которых отступили к русской границе и были малобоеспособны.
- напомним, как описывал ситуацию в русской Ставке, в эти дни, протопресвитер Г.И. Шавельский. (Он был доверенным лицом Верховного главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича, и его свидетельства заслуживают доверия):
«Достигнутый генералом Рененкампфом, и бесконечно им раздутый успех, по мнению Ставки, должен был развиться, ибо стоявшие пока без дела корпуса 2-й армии должны были ударить во фланг уже опрокинутой немецкой армии.
Ждали новой победы. В таком настроении я застал Ставку, прибыв в нее, кажется, 13 августа...
Между тем ожидание 15 августа сменилось беспокойством, ибо от генерала Самсонова не поступило никаких сведений. Беспокойство усилилось, когда и 16 августа сведений от него не поступило.
17-го утром (в 10 ч.) я, идучи в свою канцелярию, помещавшуюся около вокзала, встретил прогуливавшегося (что было очень редко) по садику, вдоль поезда, великого князя. Он окликнул меня.
— Получены ужасные сведения — почти шопотом сказал он мне, когда я подошел к нему, — армия Самсонова разбита, сам Самсонов, по-видимому, застрелился. От генерала Рененкампфа — никаких известий, и с ним, может быть, то же — он далеко зарвался. Что дальше будет, — один Бог знает. Может быть очень худо: с поражением и Рененкампфа у нас не станет сил, чтобы задержать немцев; тогда для них будет открыт путь не только на Вильну, но и на Петербург... Молитесь! А о сказанном мною не говорите никому...
Кошмарны были следующие дни. В штабе носились неясные слухи, что что-то неладно на фронте, но толком никто, кроме чинов оперативного отделения, конечно, упорно молчавших, ничего не знал. Я не смел ни с кем поделиться страшным горем, буквально раздиравшим мою душу, и даже должен был казаться бодрым и веселым. Великого князя я не смел расспрашивать о положении дела, а он за обедами и завтраками лишь урывками, незаметно для других, взглядами и жестами показывал мне, что дело худо и что остается одна надежда на Бога. Сам он переживал в эти дни большие страдания. Страшная неудача тем более волновала его, что он не знал, как отнесется к ней Государь. Но вот Государь ответил телеграммой. К сожалению, я не смогу передать буквальный текст ее, но прекрасно помню общий ее смысл: «Будь спокоен; претерпевший до конца, тот спасен будет». Как только была получена телеграмма, великий князь тотчас позвал меня к себе.
— Читайте! — сказал он, протягивая телеграмму.
Я прочитал и прослезился. Телеграмма меня сильно тронула. — Добрый Государь! — сказал я.
— В нашем положении его добрые слова — огромная поддержка, — ответил великий князь.
Кажется, 30 августа в штабе уже официально знали и открыто говорили о катастрофе. Теперь общее настроение стало ужасным».
- Как видим, НИКАКОЙ связи в эти дни Ставка не имела не только с армией Самсонова (что ещё как-то можно понять) но даже и с 1-й Армией Ренненкампфа!!!
Верховный главнокомандующий всерьёз опасался того, что немцам могла быть «открыта дорога» на Москву и Петербург!
Не может не поражать отношение императора к происходившим катастрофическим событиям. В Восточной Пруссии погибал цвет русской армии, а вместо анализа складывавшейся ситуации и принятия каких-то экстренных мер - упование на помощь Божию...
Старая солдатская поговорка «На Бога надейся, да сам не плошай!», наверное, была неведома Николаю.
НИКАКОГО спроса с его стороны к опозорившемся генералам не было. Самсонов – застрелился, Мартос и Клюев (командиры 15 и 13-го корпусов) сдались в плен, остальные комкоры отделались лёгким испугом. Даже снятые с должностей Артамонов, Благовещенский и Кондратович со временем получили другие назначения. (Впрочем о деятельности и судьбах наших генералов, в годы Первой мировой, потом поговорим более подробно).
- Как уже говорилось, русское командование слабо представляло себе ПРАКТИЧЕСКОЕ применение авиации (особенно в начальном периоде мировой войны). Отчасти это было связано с явным пренебрежением к этому вопросу со стороны высшего военного командования Российской империи.
Великий Князь Александр был женат на великой княжне Ксении, сестре Николая II. Именно он может считаться основоположником русской военной авиации.
После своей отставки с морской службы, Александр проживал за границей, в Биаррице. Там же он узнал о перелете Блерио через Ла Манш.
Великий князь загорелся идеей оснастить русскую армию аэропланами. Он снесся с Блерио и Вуазеном и вернулся в Россию, имея готовые проекты. На родине встретили его насмешками.
«Если я вас, ваше императорское высочество, правильно понял, – сказал ему военный министр генерал Сухомлинов, – вы предлагаете вооружить армию игрушками Блерио? А позвольте узнать, где будут порхать наши офицеры? Над Па де Кале или у нас над Петербургом?»
Порхали над Петербургом. Первые полеты состоялись весной 1909 года.
Министр Сухомлинов счел их «весьма забавными, но не представляющими интереса для русской армии».
Вот такие военные министры были у Николая Второго...
Тем не менее, кое-как снабдить русскую армию аэропланами французского (в основном) производства перед войной смогли. В штате 2-й Армии Самсонова числилось целых 30 аэропланов: в 1-м, 6-м и 15 армейских корпусах имелись свои авиаотряды из 6 аэропланов, а в 13-м армейском корпусе (Клюева) их было целых 12 штук. Только вод ЧТО ДЕЛАТЬ с этими «игрушками Блерио» наши генералы (в большинстве своем) решительно не понимали. Тактика применения авиации, её использование (хотя бы для нужд разведки и связи) была в России на самом примитивном уровне. Да и техническое состояние аэропланов, как и уровень мастерства пилотов тогда оставляли желать много лучшего. Впрочем, винить в этом, кроме себя, нам некого...
А вот немцы, напротив, уже в то время вполне успешно использовали свою авиацию в Восточной Пруссии и для разведки, и для связи, и для управления войсками, предавая, при необходимости, приказы в удалённые части через своих пилотов.
Рисунок: русский плакат начала Первой мировой: так представлялись многим будущие бои с немцами.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/09/02/324