Еду в трамвае, в руках фотоаппарат, и первый раз в жизни, вижу негра живого, спящего, я давай его фотографировать, от вспышки проснулся человек, что-то лапочет мне, фотоаппарат берёт мой. Я к себе фотоаппарат тяну, да говорю:- " Это моё, не дам". А он бедолага не понимает что остановка мая, выходить надо. Пока в ухо не толкнул кулаком, он не понял, а меня уже милиция под локти обнимает. Благо трамвай с негром дальше пошёл. Что говорю: негры не люди, бить нельзя? Можно. Но только чтоб ни кто не видел. Да легонько ударил, синяка не будет, черный ведь.
Олимпиада 1980 года.
Училище, в котором я учился на слесаря, стоит на верху обрыва, под ним парк и Финский залив. Еле еле видно здание построенное, для парусной регаты восьмидесятого года, в бинокль хорошо будет видно.
Наше училище, в прежние года, не посылали работать в колхоз, вдруг послали, мы очень удивлялись, но поехали, денег то надо. Привозят автобусами, в барак поселяют много народу, целый пионер лагерь получился.
Когда-то говорили, по Эстонии мамонты бегали, пока со Скандинавских гор ледник не пришёл. , И принёс он, на поля, очень много камней, каждую весну они из земли выходят, причудливой формы и размеров. Там где поле пашут они быстрей выходят. Мамонтов мне пасти не удалось, а камней много перекидал, в тележку трактора Беларусь. Можно даже сказать, что с белорусом у меня роман, был всё лето. Что я синим, только не делал. Кидал в Белоруса: камнями, навозом, дровами, стойки, сено, даже пару раз девчонок подсаживал, молодой сильный. Сеном тележку так раз нагрузил, она в весовую заехать не смогла, с десяток тюков упало, подбирать пришлось.
Чтоб тракторную тележку камнями ублажить, шесть человек надо в цепь поставить, да идти по полю собирать, ну когда двадцать человек по полю бегают, быстро пахоту затаптывают. Пятнадцать минут, телега полная, чалится трактор в конец поля выгружатьтелегу, шесть телег наполнишь и день прошел. Чтобы поле убрать, не камни, считают, а гектары. Расценка хорошая сто рублей за гектар, когда на двадцать человек разделишь, пять рублей получается, за сутки семь проедаешь. Хорошо комсомол есть, помог, организовал досуг, мяч футбольный прислал.
На три дня миня такой работы, хватило. Побрёл на остановку ловить автобус. Проехал остановки три. В дали крыша коровника виднеется, выхожу, да председателя колхоза искать начал. Нет нигде, насилу поймал, страда посевная. Расстроился мужик, что у него только десять человек поместиться могут, всего две трехкомнатные квартиры, свободны, остальные все заняты. Да нам всё равно было, домой только спать приходили, до пяти камни покидаем , идём к девчатам молоко пить, да между делом навоз убирать. Три телеги накидаешь навоза, и ночь уже рядом. Повариха над нами жила, такая гром баба, под два метра высотой, в окошко не пролазает, высунет голову в шесть утра, да кричит, пойсики, туле сия, рутэ, рутэ. И начинает пальцы загибать, что на завтрак, обед, и ужин готовить .
Мудрый Поляк работал директором фермы, триста голов бурёнок, восемь доярок, да трактор Беларусь. Парню лет тридцать, постоянно мучил нас, калымами. То колья забивать заставит, то слежавшийся корм из башни выковыривать, то навоз. Мудрым назвал его не просто так, восемь девок все не замужем, кто разведён, кто небыль, ещё замужем. Вот и уговаривал он постоянно нас, поднимать производительность коров. Чтобы надо не надо приходили пить молоко, коровы нас видят, как мы девчат веселим, молока больше дают. Я сейчас в клинике Женьку, для этой же цели держу, а то двенадцать девок в клинике, вдруг на пациента не так посмотрют, выручка меньше будет.
Вотак нас молодежь от Олимпиады и берегли. Почти всех выслали из Таллинна, от греха подальше, нечего на кораблики глазеть, побережье маленькое, воздуху опять же мало. Я тогда в обиде небыль. В Томск на самолёте поехал, в августе три дня в кедраче ночевал, увидел как орех растёт. Отцовскую маму правда три дня, как не застал, я её в пять и в двенадцать лет, видел живой. Всеволиж.
Родила ца