- Глаза у тебя зелёные, - он постарался улыбнуться, снова потерял сознание.
В обморочной дымке ему являлись страшные видения, вновь всплывало то, что он пережил за последние двое суток
* * *
…Он бежал между двух невысоких скал, поросших скудной зеленью; эти скалы, казалось, дрожали, но были как-то угрожающе безмолвны. За ним грохотал по камням сапогами спецотряд, и впереди спешил старший лейтенант. «Быстрее, быстрее, не успеем!» - подгонял он. И вот первый грохот. Похоже на гром, но сильнее и пронзительнее. Взрыв. Где-то за горизонтом повторно зарокотало, небо облилось рыжим маревом, земля уходила из-под ног, но они бежали, бежали, бежали вперёд… Облаками взметалась пыль, поднималась снизу, падала сверху, клубилась перед лицом. Старший лейтенант всё подгонял вперёд, орал: «Не останавливаться! Это приказ!», гул ветра и ужасающие нарастающие со всех сторон звуки заглушали его слова, он не смел остановиться. А ещё вместе с ними бежали люди, молодые и старые; женщины орали на грузинском и плакали, подвывая; тащили за собой детей; вот кто-то едет в телеге, трясущейся и разваливающейся на глазах, вот в суматохе несутся лошади, еле передвигаются снова женщины, дети, старики, все немощные, задыхающиеся от ужаса взрывов, которых уже три прогремело. Вот четвёртый… Пятый… Нет, это так гремит и стонет Осетия, содрогается небо, земля, скалы, и начинается камнепад. Душераздирающее зрелище… Перешеек заваливает так, что остаётся совсем узкий проход, через который могут пройти отсилы два человека. Лошади отчаянно ржут, резко разворачиваются; затаптывая людей, несутся назад, усиливается паника, спецотряд продирается сквозь мечущихся людей, старший лейтенант отталкивает автоматом паникующих осетинок, солдаты проделывают то же самое. Вот какая-то бабка падает под ноги бешеной толпе, кто-то помогает ей подняться и падает сам, вскоре рокочет очередной взрыв, накатывает невообразимая дрожь… это содрогается Осетия. Старший лейтенант орёт, оборачивается и с ужасом замечает, что уже вдали, где-то на маленьком кургане лежит его боец, безмолвный и, возможно, уже неживой; а вот ещё один, а вон ещё двое, а вот – у самых ног – молодая осетинская женщина с младенцем на руках умирает в страшных муках. А вот перед самым лицом какой-то адский свет, ослепляющий и убивающий, и крики на чужом языке, и вновь под ноги падает человек, и тут же – старший лейтенант… В голове всё закружилось, ноги потеряли способность идти, и он, так и не успев понять, что же с ним, свалился беспомощно на камни. Когда открыл глаза, почувствовал, что в тело вонзаются остроконечные булыжники, а до лица касается что-то колючее, типа какой-то особой кавказской травки. Однако всё вокруг стихло, на голубом южном небе медленно курились облачка, а в межгорном овражке, где он помнил себя бегущим вместе с отрядом, он и сейчас находился, только разве что вокруг было, по всей видимости, ни что иное, как апофеоз того страшного события, состоящий из трупов. Трупов мирных жителей и трупов его сослуживцев, и снова – пелена в глазах и бесконечное колесо, которое кружило сознание… Открыв глаза в следующий раз, он увидел всё то же небо, только теперь он смотрел на него не искоса, стараясь повернуть голову, а оно было прямо над ним – чистое, голубое. Чистое… А ещё над ним склонилось зеленоглазое серьёзное девичье лицо. Он снова потерял сознание, но уже знал – теперь всё будет хорошо, потому что русские пришли.
* * *
Он вернулся в сознание в полевом госпитале, раскинувшемся в нескольких километрах от поля брани. Рядом с ним сидела эта зеленоглазая девочка в белом халате.
Она обнимала и гладила его своим бархатным взглядом.
Какая разница, кто она? Какая разница, где он? Какая разница, что с ними будет дальше? Это было двенадцатое августа две тысячи восьмого года. Завтра в Южной Осетии закончилась война.