Он сидел в одном положении уже второй час. Свет в комнате не был включен, поэтому моего сына обволакивал мягкий сумрак.
Сашка смотрел в окно, спокойно и безучастно; ни то, чтобы не было, за чем наблюдать - просто ему было все равно. С тех пор, как Марины нет, его вообще ничего не интересовало.
Я стоял в проеме, дверь слегка поскрипывала. Он не обращал на меня никакого внимания. Сперва я хотел позвать его обедать и, как обычно, холодно развернуться и уйти.
Да, нам обоим было непросто. Да какой там непросто, о чем я. Состояние нежелания жить. Состояние больной апатии, острой боли от потери, страха, глухой скорби... Но сейчас не об этом.
Итак, я уже открыл рот, чтобы окликнуть Сашку. Но что-то внутри не дало мне этого сделать.
Ребенок сидел в углу кровати, подобрав к груди колени. Голова была откинута назад, неживой взгляд падал куда-то в щели пыльного окна, а губы... сухие, бледные губы были нервно сомкнуты и недвижимы.
Я почувствовал, как мурашки пробежали по моей спине. Господи, это мой ребенок.
Как будто что-то толкнуло меня вперед. Я подошел к нему и сел рядом. Что ему говорить?
Не поворачиваясь ко мне, он спросил:
-Ты тоже скучаешь по маме?
на самые элементарные вопросы элементарного ответа не существует. Я глубоко вздохнул и обнял сына.
-Больше чем скучаю, Саш.
Он оторвался от окна и взглянул меня. Насквозь меня пронзил взгляд его больших, голубых, красных и полных слез детских глаз.
-Я тоже. Но тебе, наверное, тяжелее, пап. Мама всегда говорила, что я еще маленький и много не понимаю. Мама говорила, что мне нужно много смеяться. Мама говорила, что нужно радоваться каждому моменту и не думать о грустном. А еще мама говор... Пап? Пап, ты что, плачешь?..