Не один дома. Гл. 16

Дубовик в этот день стал правой рукой Лёвы. Или, скорее, левой, потому что Штейн был левшой.

Конференц-зал, в котором и должно было произойти это мероприятие, превратился в концертно-банкетный. Двери в него весь день были распахнуты настежь. Сотрудники фабрики, пробегающие мимо ближе к концу смены, невольно укорачивали шаг и улыбались. Ощущение праздника было в звуках и запахах, доносящихся оттуда.

«Вы слыхали, как поют дрозды?» – голосом Аркаши Северного напевала Жанна. И её хриплый бас разлетался по всему секретному предприятию, усиленный динамиками, гораздо чаще воспроизводящими наказы Политбюро ЦК КПСС.

Мало того. Кроме бутылок с вином, фруктов, всяких нарезок и баночек, привезенных Штейном и Дубовиком, на столах теснились разнокалиберные мисочки и вазочки из кухонь общежития. Это потенциальные подруги моряков наготовили аппетитных салатов. Каждая – на своё усмотрение.

Столы окружали по шесть стульев, три из которых были забронированы для гостей в форме. Остальные, увидев из окон наступающих курсантов и офицеров, быстренько заняли  женщины. В ногах у них стояли сумки, полные более крепкого спиртного.

Жизненный опыт подсказывал им, что брать мужиков гораздо проще в пьяном, беззащитном виде. И желательно некоторое время, дня два-три, не давать им трезветь. Постепенно уменьшая дозу, чтобы привыкание к внешнему виду партнёрши было плавным и безболезненным.

Встречали гостей Штейн – радушно и председатель профкома Кокорин – настороженно. Антон Иванович и так целый час таскался за Дубовиком, пытаясь поймать его за руку при попытке овладения производственными секретами. Но Игорь, весь в мыле, носился вместе с Лёвой, постоянно чем-то загруженный. В конце концов агент комитета случайно услышал, что Дубовик – жених неоднократно проверенной  Татьяны Васильевны, и успокоился.

– Прошу за мной! – крикнул, приветственно пожав руку коллеге, морскому лейтенанту, Штейн и указал направление движения.

Дисциплинированные курсанты в ногу пошли на штурм парадной лестницы.

От этих гулких шагов не у одной сотрудницы картфабрики в унисон застучало сердечко. Ба-бах! Ба-бах! Ну, красота же, это предвкушение праздника!

Кокорин стоял сбоку и пересчитывал входящих. Все, пятьдесят.

Гости рассредоточились по конференц-залу, занимая пустующие места.

Председатель профкома, неискренне улыбаясь, прошёлся вдоль столов и ещё раз сосчитал головы в фуражках. Сорок девять! Он в ужасе выскочил из зала и облегчённо вздохнул. Лейтенант, представившийся старшим группы, беседовал с Лёвой.

– Товарищ интересуется, как поставлена комсомольская работа на фабрике, – сообщил Кокорину Штейн. – Мы пообщаемся, пока есть время, в комитете комсомола?

– Только приветствую, – кивнул Антон Иванович, – делиться передовым опытом – наша прямая обязанность.

И прошёл в зал.

– Ко мне! – крикнула ему главный бухгалтер, неоднократно разведённая дама, к которой не решился подсесть ни один моряк. – Я буженинку запекла.

Этот аргумент невозможно было проигнорировать.

***

Стол, отведённый начальнику фабрики и его гостям, стоял слева от сцены, у окна. То разнообразие, которым его сервировали, было прикрыто от посторонних глаз салфетками и бдительно охранялось делопроизводителем. Да, по долгу службы Татьяна Васильевна обязана была сидеть рядом со своим шефом. Это обстоятельство её сильно нервировало, потому что Игорёк постоянно ускользал из-под контроля.

– Смотри, Лёва, – прошептала она на ухо комсоргу. – Отвечаешь мне за Дубовика головой. А понадобится, и партбилетом!

Потерять членскую книжку члена партии для Штейна было пострашнее, чем голову.

– Можешь быть спокойна, Татьяна! – поклялся Лёва, подняв руку почему-то в пионерском приветствии.

Но эта наивная реакция на удивление сразу положительно подействовала на невесту.

«Пионеры – честные ребята», – вспомнилось ей.

«Любовь, комсомол и весна», – одновременно прохрипела у неё над головой Золотистая.

***

А Лёва, комсорг военно-морского училища и не отстающий от друга Игорь устроились в помещении комитета комсомола картфабрики. До начала мероприятия оставалось минут тридцать.

Штейн открыл сейф и извлёк оттуда второй комплект закусок на шестерых, заказанный им в ресторане «Кавказ». Там же ждали своего часа две бутылки армянского коньяка.

Лёва сказал Дубовику: «Наливай», а сам встал и закрыл кабинет изнутри.

– Не чокаясь, – прошептал он. – Чтобы не привлекать постороннего внимания.

Это была излишняя предосторожность. Вся фабрика уже сосредоточилась в банкетном зале. Работницы первыми сломали завесу неловкости, без команды от Штейна начав кормить и поить голодных гостей. 

*** 

Через двадцать минут, вспомнив о своих прямых обязанностях, Штейн, Дубовик и лейтенант Лёха вошли в гомонящий зал.

Лёва поднялся на сцену, отобрав у Жанны микрофон и оборвав песню на строчке «Я сегодня до зари лягу».

– Ложиться ещё рано, – хмыкнул он.

Зал одобрительно засмеялся.

– Я смотрю, процесс уверенно набирает обороты, – любовным взглядом обвёл собравшихся Штейн. – Не буду мешать.

Он сделал шаг вперёд и чуть не слетел со сцены прямо в блюдо с шашлыками, стоящее на столе начальника фабрики. Крепкая Жанна успела вдёрнуть Лёву назад. Он извинился перед сидящими где-то далеко внизу капитанами первого и второго рангов, понимающе ухмыльнувшимися, и аккуратно, держась за стеночку, спустился. Ни комсорга Лёхи, ни Дубовика он не увидел. Их, как только они появились в зале, утащили за какой-то дальний столик. Татьяна Васильевна очень разозлилась, но покинуть свой пост рядом с шефом не имела права.

Чёрт его знает, почему Лёву так развезло. Хотя, конечно, он встал рано, ничего не ел до вечера, носясь в разных направлениях. Немудрено.

– Танцуют все! – крикнул Штейн и вышел из зала. Его, конечно, никто не услышал.

Он, следуя по какому-то проложенному где-то в подсознании маршруту, по стенке дошёл до своего кабинета, кое-как поставил один за другим три стула и упал сверху, тут же уснув.

*** 

Очнувшись, он посмотрел на часы. Прошло минут пятнадцать, хотя казалось, что целая вечность. Снова клонило в сон, но долг был превыше всего. Так же, по стенке, Штейн добрался до банкетного зала. Ориентироваться помогала песня «По французской стороне…».

Лёва осторожно заглянул. Кто танцевал, кто пил и ел. Веселье было в самом разгаре. Каким-то боковым зрением он увидел странные сочетания танцующих. Игорь, подбрасывая вверх длинные ноги, плясал сразу с двумя девицами из переплётного цеха. Они ещё умудрялись в танце разливать по стаканам портвейн. Татьяна Васильевна скрипела зубами, подкладывая салат начальнику. Лейтенант Лёха пил в компании пяти немолодых женщин, давно не видящих смысла в танцульках. Антон Иванович, несмотря на быструю мелодию, танцевал вальс с главбухом, откусывая от бутерброда с бужениной, который дама держала в свободной руке.

«Всё идёт по плану», – счастливо вздохнул Лёва и вернулся в кабинет. Досыпать.

Следующий период сна был длиннее и спокойнее. Он очнулся через сорок минут и вскочил, снова трезвый и бодрый.

Теперь Лёва вошёл в зал уверенно, предвкушая продолжение банкета. Хотя его и насторожила раздающаяся оттуда мелодия, но поначалу Штейн не сообразил, что здесь не так.

А там:

Начальник фабрики стоял на сцене в обнимку с Жанной и орал в микрофон: «Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла!»

Перед этим, запрыгнув наверх без лестницы, он громко объявил белый танец.

Татьяна Васильевна решительно выдернула Дубовика из объятий переплётчиц и болевым приёмом прижала к себе. Она горячо что-то говорила ему на ухо, а он безвольно и хаотично качал головой, вроде бы соглашаясь.

Только большое скопление народа мешало сотрудницам фабрики и морякам перейти к следующей, более интимной части. Но желание перебороло стеснение и ряды празднующих постепенно начали редеть. Огромное четырехэтажное здание картфабрики ещё никогда не видело такого. Все раздевалки, каморки, подлестничные проёмы и пожарные ящики для песка были заполнены страстными парами.

Лейтенант Лёха, прячущий за спиной хихикающую девицу, выклянчил у Лёвы ключ от помещения комитета комсомола.

Только Антон Иванович и главбух немного поспорили, в каком из кабинетов им будет удобней. Победил председатель профкома. У него стоял кожаный диван.

Начальник фабрики, оставшись в брюках и   тельняшке, за своим столиком поил коллектив ВИА без названия, наглаживая коленку солистки. Где в данное время были его высокие гости, он и сам не знал. Впрочем, вряд ли это его интересовало.

Татьяна Васильевна уложила Игорька спать прямо на сцене, в углу, укрыв каким-то знаменем с бахромой по краю, а сама продолжала нести трудовую вахту.

*** 

В двадцать три тридцать в зал вошёл трезвый и строгий председатель профкома.

Среди остатков роскоши сидел один Штейн, доедающий какой-то мясной салат прямо из вазочки. Больше вокруг не было ни души. Комсорг тоже был трезв.

– Что бы наша страна делала без комсомола и профсоюзов, верных помощников партии? – пафосно спросил Лёва.

– Не кощунствуй, Штейн, – морщась от головной боли, попросил Кокорин. – Пора собирать людей.

Они разделились, обходя здание фабрики. На охране сообщили, что тридцать два морячка в обществе дам покинули объект и отметились в списке, как и полагается. Ещё восемнадцать были извлечены из укромных мест и тоже направлены на ночлег в общежитие. Трое музыкантов и высокие гости разъехались по домам.

Татьяна Васильевна, трезвая и уставшая, оставив начальника в обществе бывшей подруги Жанны, запершихся в его кабинете, вошла в конференц-зал, поднялась на сцену и сдёрнула знамя. Игорька под ним не было.


(продолжение следует)