Рассказ по мотивам...
L’automne de ma vie.
Рассказ по мотивам…
Les sanglots longs
Des violins
De l’automne
Blessent mon coeur
D’une langueur
Monotone.
Paul Verlaine.
I.
Вихрастые тучи, гонимые сильным октябрьским ветром, готовы были вот-вот пролиться промозглым, холодным дождем. Дорога, что вела к замку, окончательно раскисла – не самое удачное время для путешествия, тем более в карете. А именно карета медленно ехала по этой коричневатой, отвратительного вида грязи, мягко покачиваясь на двойных рессорах. Экипаж был крайне необычен для местных обитателей.
Две сильные, серые в яблоках лошади были впряжены в элегантную карету, которая, казалось, только покинула блестящие улицы Парижа, Елисейские поля или Булонский лес. Кучер, не молодой маленький сгорбленный человечек, лениво подбадривал лошадей, от чего они не ехали быстрее, а продолжали делать не более трех лье в час. О том, что карета проделала дальний путь, говорили пыль и подсыхающая грязь на дверцах и чемоданах кареты. Колеса уже просто утопали на четверть в размытой бесконечными дождями почве. Через густой слой пыли на дверцах экипажа чуть проглядывал герб под баронской короной, но фигуры были почти неразличимыми.
Путешественники были не менее примечательны, чем сам экипаж. Их было двое – женщина под черной вуалью и девочка лет тринадцати. Сквозь густую вуаль, затканную мелкими цветами и мушками, проглядывало бледное лицо, его нежный профиль обрамляли локоны медно-рыжих волос – воплощенные грёзы великого Боттичелли. Сквозь темную ткань порой было заметно сияние зеленоватых глаз, наполненных безграничной печалью. Дама чуть слышно вздыхала, откинувшись на подушки кареты, отделанной изнутри малиновым штофом. Увядающие розы в бутоньерке издавали тяжелый, поистине осенний аромат. Женщина сжимала в руках небольшой томик с серебряным обрезом, порой безучастно открывала одну и ту же страницу, и снова ее глаза встречали знакомые строки «Осенней песни» Верлена.
- Здесь так холодно. – Пролепетала девочка. Ее лицо отливало всеми оттенками меланхолии. Бледный его цвет еще ярче подчеркивали глубокие черные глаза и туго переплетенные смольные волосы. В будущем эта юная особа обещала блистать красотой герцогини Альба, запечатленной на полотнах Гойи. Твердый взгляд, и властный жесткий профиль отражали решительный и непреклонный характер.
- Да, моя милая, здесь очень холодно… - Чуть слышно прошептала дама, поглаживая рукой в тонкой перчатке черноволосую голову дочери. Мысли Мерседес де Лур, баронессы Ривелли, а это была именно она, уносились от холодного и сырого севера Англии к скалистым берегам Средиземного моря, к ласковому теплому ветру, несущему уходящее тепло к рдеющем виноградникам Лангедока. И снова взгляд Мерседес упал на черные волосы дочери, затем машинально скользнул по строкам «Осенней песни». Мелодия стиха вторила плавному движению экипажа, рессоры смягчали каждый ухаб на размытой дороге.
Мерседес увидела из окна кареты старую Гремучую Иву – с нее опадали последние оранжево-ржавые листья, их яростно подхватывал ветер, уносил прочь, а затем бросал на землю в объятия тлена. Глядя на Иву, дама тяжело вздохнула, крепче обняла дочь, и с ее губ сорвался чуть более громкий стон, чем обычно. Из-под вуали скатилась слеза на бархатную накидку.
Громада замка приближалась. Сквозь туман виднелись башни и зубцы стен. Миновали заросший мхом и увядающим плющом домик лесника Хагрида. Он провожал экипаж крайне взволнованным взглядом, не лишенным любопытства. Особенно его заинтересовали две мощные кровные лошади, неспешно выполняющие свою работу под вялые удары маленького возницы. От зорких черных глаз не ускользнуло и бледное лицо дамы - она приподняла вуаль, заинтригованная видом из окна.
- Скоро, мама? – меланхолично, даже безучастно спросила девочка.
- Да, Лили, да. Мы скоро приедем. Ты не утомилась? – рука матери нежно скользнула по черным волосам.
- Совсем нет. Я даже отдохнула. Теперь совсем не хочу спать.
Мерседес ласково улыбнулась. Точнее, это был намек на улыбку, еле уловимое движение губ и души. Лишь взгляд потеплел, словно солнечный луч украдкой прорвался сквозь бесконечную череду облаков и снова скрылся по прихоти неумолимого ветра.
Впереди темнели ворота. Лошади звонко зазвенели подковами по мощеному двору.
- Приехали, мадам. – Глухо сказал кучер. Какие распоряжения относительно экипажа?
- Если встретите кого-то, спросите, куда можно поставить лошадей. Им нужен отдых. Затем позаботьтесь о карете и багаже. Думаю, Ренард, вы справитесь. Меня ждут. Я надеюсь.
Кучер подал руку обеим дамам, и они сошли на землю. Мерседес потрясала элегантностью. Темно-вишневое платье – образец безупречного вкуса – было прикрыто от непогоды бордовым бархатным плащом, подбитым соболиным мехом. Изящную шляпу украшали перья какой-то неведомой птицы, закрепленные крупным гранатом в обрамлении бриллиантов. Баронесса тут же опустила вуаль, ниспадающую до середины корсажа. Черты ее нежного утонченного лица вряд ли кто-то мог отчетливо разглядеть сквозь прихотливый рисунок ткани.
Двор выглядел пустынным, только из галереи доносился смех нескольких студентов. Мерседес прижала к себе дочь, укрыла ее черным плащом с капюшоном и торопливо вошла в бесконечные коридоры. Под каменными сводами осенний холод чувствовался особенно остро. Высокие готические аркады и контрфорсы навевали мысли о Реймском соборе и Нотр-Даме. Еще были свежи воспоминания о «Belle France» . Грациозные шаги гулко отражались от стен. Она шла той походкой, о которой в древности говорили: «Et vera incessu patuit dea ». Но в грациозности была торопливость, нервность. Вот-вот тетива готова была выпустить стрелу. Но как истинная аристократка, баронесса держалась, была олицетворением стойкости. Рядом, чуть ускорив шаг, шла девочка, руку ее с силой держала мать. Проходящие мимо студенты и преподаватели бросали удивленные взгляды вслед таинственной незнакомке с девочкой. За собой Мерседес оставляла шлейф манящего аромата корсиканского жасмина с едва уловимыми нотами амбры.
- Где найти профессора Северюса Снейпа? – с сильным французским акцентом спросила Мерседес.
- В кабинете, в подвале! – ответил проходивший мимо студент старшего курса и показал в сторону лестницы.
Винтовая лестница уводила в глубь подземелья, где холод был настолько пронизывающим, что баронессу не спасала даже меховая накидка. Сердце бедной женщины билось так сильно и часто, что, казалось, его удары отражает гулкое эхо. Тело ее содрогалось от невероятного напряжения нервов, голова начинала кружиться, не хватало воздуха в груди. Мерседес была на грани обморока. На площадке она остановилась. Крепко, до боли в руках, обняла дочь.
- Нет, милая. Дальше я пойду одна. Не иди за мной. Лучше поднимись наверх. Здесь слишком холодно.
- Мама, но тебе плохо, я вижу. Ты справишься?
- Лили… Дорогая. Меня ждет тяжелый разговор с одним человеком. Умоляю, иди обратно. Жди меня. Здесь тебе ничего не угрожает. Очень скоро здесь будешь учиться. – Мерседес сделала акцент на слово «здесь».
Перед женщиной возникла старая арочная дверь на ржавых петлях. Создавалось впечатление, что это совершенно необитаемое место, что здесь уже столетие никто не живет, за исключением пауков и прочих жителей заброшенных помещений.
Мерседес попробовала открыть дверь, но ее слишком сильно захлопнули. Узкая полоска света над каменными плитами пола красноречиво говорила – в кабинете кто-то есть. Женщина хотела постучать, но от сильного волнения руки ослабли, и по ним каждое мгновение пробегала нервная дрожь. Мерседес глубоко вздохнула, перед глазами проплывал тяжелый туман, но и без того в подземелье было темно, едва были уловимы абрисы предметов.
«Нет, нужно преодолеть себя. О, небеса!» - Проговорила шепотом баронесса. Она подняла глаза горе, но вместо небес наверху встретила лишь тяжелый склизкий камень, покрытый влажным налетом.
Еще раз дрожь пробежала по телу женщины – холод беспощадно проникал сквозь теплую накидку. В подземелье минуты казались вечностью, и, вопреки здравому смыслу, хотелось ускорить время, которое так часто упрекают в стремительности. За дверью ни звука. Мерседес решила осмотреть саму дверь, она не могла теперь найти ручку, хотя за мгновение до этого инстинктивно нашла ее в темноте. Баронесса достала из-под накидки палочку из розового дерева, от колебания одежды холодный подвал наполнился запахом жасмина и амбры.
- Люмус! – чуть слышно прошептала Мерседес. В голубоватом мерцании она увидела бронзовую ручку. Собрала последние силы, схватила ручку и толкнула дверь вперед. Зеленоватый свет разливался по всему подземному кабинету.
II.
За высоким столом, спиной к двери, сидел профессор. Он был полностью поглощён чтением ветхого фолианта и не сразу обратил внимание на открывшуюся дверь.
- Кто здесь? – привычным, спокойно-ледяным тоном произнес Снейп.
В ответ – лишь легкий шорох платья и частое прерывистое дыхание.
Мастер зелий резко обернулся – перед ним стояла дама, её лицо еще было под вуалью. Он не мог различить черт лица в тусклом свете шандала с бледно-зелеными стеклами. Снейп направил палочку в сторону камина – в каменном зеве вспыхнуло яркое пламя. Стало значительно теплее и уютнее в затхлом и сыром подвале.
- Кто вы, сударыня? Зачем вы пришли сюда? – голос профессора был предельно бесстрастен. Взгляд черных глаз пытался проникнуть сквозь рисунок вуали, найти в силуэте под теплой накидкой знакомые черты.
Мерседес открыла лицо и пристально посмотрела на лицо Мастера зелий. Его привычная бледность приобрела мертвенный оттенок. Если бы на него упал нож гильотины, это бы поразило его гораздо меньше.
- Здравствуй, Северус. – произнесла Мерседес так, словно она рассталась с профессором только вчера. Но в этом безучастном тоне было столько отчаяния и самообладания…
- Мадам… - почтительно произнес Снейп.
- У меня есть имя. – На удивление резко ответила баронесса. – Вы даже не хотите предложить мне сесть? Я преодолела долгий путь…
Снейп взглядом показал ей на курульное кресло у камина. Он пытался осмыслить, что же происходит в его кабинете. Воспоминания кружились в голове разбросанными осколками, но отчаянно не желали складываться в целостную картину. Обрывки образов, обрывки фраз. У профессора зельеварения кружилась голова – за последние годы это происходило крайне редко. Пульс участился. Тридцатисемилетний мужчина оперся рукой о стол, потом подошел к высокому вольтеру и погрузился на мягкое сиденье. Кресло как раз стояло напротив камина, и профессор мог созерцать незваную гостью.
- Мерседес. – Медленно произнес Снейп, понизив голос, - Мерседес!
- Да, как я любила, когда вы так мягко произносили мое имя.
- Но как, почему? – сбивчиво произнес профессор. Ему было не привычно спустя стольких лет вести беседу на французском, которым он владел блестяще, как истинный уроженец Парижа.
- Мне придется долго утомлять вас беседой. Но у меня есть для этого силы. Надеюсь, они будут и у вас, мой друг.
- Вы очень бледны. – В одно мгновение на столе оказался серебристый поднос с графином и бокалами. – Не желаете ли лафиту?
Мерседес молча дала согласие.
Бокалы наполнились рубиновой искристой влагой. Мастер зелий добавил в один из них три капли зеленовато-янтарной маслянистой жидкости.
- Это придаст вам сил… Мерседес. – Он подал бокал женщине.
Мерседес чуть пригубила вина, затем мелкими нервными глотками осушила бокал. В глазах появился давно утраченный блеск, тело мягкой волной окутало нежное тепло. Мерседес даже сняла накидку, и взору Снейпа открылся ее парижский наряд. Платье было декольтировано, но плечи, грудь и шею закрывала тонкая мерцающая черная ткань с орнаментом, как на вуали. Снейп почувствовал тонкий аромат ее духов – пьянящий, наполненный отчаянной страстью.
«Пленительнейшая женщина, из тех, что я когда-либо знал» - подумал профессор.
- Вы все такая же красавица… - Задумчиво произнес Северус, пристально разглядывая баронессу. Впервые за долгое время лицо профессора преобразил намек на улыбку, в глазах, обычно жестких и холодных, появилась теплая искра, пульсирующая в глубине зрачков.
- Так что же привело вас сюда?
- Северус, позвольте мне рассказать все до конца. За эти четырнадцать лет произошло слишком много событий в моей жизни. Я была так молода, когда встретила вас, мой друг. Позвольте называть вас… тебя другом.
Снейп кивком головы дал согласие.
- В двадцать лет совершат столько глупостей… После нашего расставания я стала преподавать зелья в Шармбатоне. По окончании занятий, летом, я уехала к родственникам матери – в Каталонию, на море. Морской воздух должен был поправить мое здоровье. Там я встретила одного человека – Камиля Ривелли. Он был значительно старше меня, даже вас…тебя. – Мерседес снова осеклась. – Он полюбил меня, сделал предложение, от которого я не в силах была отказаться. Он узнал, что я волшебница. Восхищался мной, но хранил мои способности в тайне. К тому же, он активно занимался политикой. Но я никогда не вмешивалась в его дела, и он никогда не мешал мне и не пытался посвятить в особенности дипломатии. Вскоре он купил титул барона, что вполне оправдано. Его предки сложили голову на плахе в 1791 году из-за своего дворянского происхождения. Камиль окружал меня светским блеском, роскошью. Наш дом в Париже славился гостеприимством. Я применяла порой магию при устройстве торжеств, делая это предельно деликатно и незаметно. Никогда не возникало подозрений. Муж полушутя называл меня публично «волшебницей», но все это воспринимали как комплимент, не больше. Дом, как весенние цветы, всегда радовали мои девочки – у меня четыре дочери. И все, как одна, волшебницы. Старшая особенно талантлива. – Мерседес едва сдержала слезы.
Снейп заметил, что при этих словах Мерседес изменилась в лице – резко побледнела и отвернулась к камину. Профессор мог любоваться изящной линией ее профиля. Она вращала в руках хрустальный бокал. Затем заставила его на несколько секунд повиснуть в воздухе, и мягко опустила на стол рядом с профессором.
- Когда у моих девочек проявились способности, Камиль не препятствовал их поступлению в Шармбатон. Они прекрасно учатся, подают блестящие надежды – по губам Мерседес пробежала теплая улыбка.
- Если у вас так счастливо сложилась жизнь, почему вы приехали сюда, избрав не самое удачное время для путешествия? – Спросил профессор.
- Многое переменилось в моей судьбе. Месяц назад я стала вдовой. Барон Ривелли скончался. В последнее время у него были проблемы, какие-то интриги против него на службе. За год до смерти он резко постарел, осунулся и словно никого не замечал вокруг. И в середине сентября с ним случился удар.
- Мои соболезнования. – Глухо произнес Снейп.
- Право, не стоит. Я не любила Камиля, хотя и уважала. Я благодарна ему за то, что он спас меня от нищеты. Меня, чей род по линии матери уходит к римским патрициям и жрецам, а по линии отца – к кельтским магам. Мои предки предсказывали судьбы императорам и королям. Одна из моих прабабок предсказала смерть Марии-Антуанетте на гильотине и корону Жозефине Богарне, избежавшей казни. Судьба непредсказуема. И, как ты знаешь, я была на пороге бедности. Лишь поступление в Шармбатон спасло меня. А барон дал мне имя, богатство, роскошь…
- Но не любовь, – продолжил фразу Мастер зелий. По телу Мерседес пробежала дрожь.
- Откуда ты…
- Ваши глаза, Мерседес. И вы решили приехать сюда? Что вы хотите здесь найти? Вам тесен дворец на Елисейских полях? Вам опостылел дом на берегу Средиземного моря? Вам надоели титулы? Почему вы пришли ко мне баронесса? – Голос профессора приобрел прежний холодный тон.
- Ваш голос меня пугает, Северус. Вы презираете меня? Я продала почти все свое имущество. Распустила прислугу, оставив только Ренарда – бедного сквиба. Он готов умереть за меня, настолько предан. У меня остался лишь дом матери в Каталонии. Эти деньги я отдала на нужды обездоленных учениц Шармбатона. Такой и я была четверть века назад. Часть я отложила на счет в Гринготс. Увы, но в нашем возрасте, милый Северус, думают уже не о любви, а о деньгах. Но мне не нужны эти банкноты, купюры, кредитные билеты, монеты. Если бы не мои дочери, я бы отдала все, без остатка. Все эти четырнадцать лет мне приходилось лицемерить, играть роль баронессы Ривелли, но сердце мое уже умирало, истекало кровью. Думаете, среди парижского блеска я забыла вас, Северус? Думаете, что волны Средиземного моря смыли воспоминания? Нет. Я ни на секунду не забывала вас, мой друг, ни на мгновение!
Снейп закрыл глаза и стиснул руки, костяшки худых рук побледнели. В зеленоватых глазах Мерседес играли радужными искрами слезы.
- Я была вашей прихотью, забавой. Любили ли вы меня по-настоящему? Неоднократно, когда я была в ваших объятиях, вы называли меня другим именем. Я лишь жалкое подобие, тень ушедшей от вас в небытия женщины. «Лили» - так вы называли меня. Но я Мерседес. И пусть природа меня наделила внешностью умершей, я живая. Не смотрите на меня так. Не просите прощения. Я простила уже вам все, Северус. Мне в жизни осталось лишь прощать. Прощать мужу, его недругам, доведших его до могилы, прощать вам, сударь.
Мерседес встала с кресла и подошла к Снейпу. Он тоже поднялся со своего вольтера.
- Посмотрите на меня, Северус. Мне всего тридцать пять лет, но память о вас превратила меня в руину. Я утратила былое очарование, пленившее вас когда-то – Мерседес провела тонкими руками, будто созданными резцом Тарсиа или Кановы, по своему уставшему лицу. (Она сняла перчатки, когда еще сидела у камина).
- Она была вашей небесной любовью, я стала вашей любовью земной. Я лишь подобие.
- Была? – Мастер зелий приподнял бровь. – Остается всегда. Ее нетленный образ мне дороже всех земных благ.
- О, как вы безжалостны. Вы принесли сердце живой женщины в жертву призраку, воспоминанию. И так спокойно говорите об этом. Северус, вы поистине человек с ледяным сердцем. Вы заставили меня страдать, ваш образ являлся мне во снах. Мои губы шептали ваше имя так, как ваши – имя Лили. Насколько циничной, беспощадной бывает судьба! Взгляните, как из-за любви к вам увядает моя красота. Наступила беспросветная осень жизни, а дальше – конец. Я стала часто думать о смерти. С меня, как с Гремучей ивы, облетает листва, листва былого очарования, замерли жизненные соки…
Профессор провел тыльной стороной ладони по влажным от слез щекам Мерседес.
- Вы истинная красавица, - прошептал он, - вы еще будете счастливы.
Он провел взглядом по томному изгибу губ, словно просящих последнего поцелуя. Но сдержал себя, взял трепещущую руку баронессы и галантно прильнул к ней.
- Ненужно обманчивых надежд. Моя жизнь – только в дочерях. Я должна исполнять долг матери. Если бы не мои девочки, я бы давно умерла. Приняла бы самый сильный яд. Из тех, что погружают в сладостный сон с яркими, обманчивыми картинами, как Фата Моргана. Затем они растворяются в темноте, исчезают, как предрассветный туман. Но далее нет рассвета – бесконечная ночь. И покой. Я могла бы броситься со скалы в теплые волны Средиземного моря, а потом бы суеверные каталонцы сложили бы красивую и пугающую легенду. Но я живу ради девочек. И я всегда надеялась еще раз увидеть вас, Северус. Вы изменились… В вас появилось что-то столь притягательное, манящее и одновременно пугающее. Теперь вы внушаете мне и страх где-то в подсознании. Я не в силах этого объяснить.
Мерседес пристальнее посмотрела на Снейпа. Его лоб покрылся испариной.
- Я приехала не одна. Со мной старшая дочь. Я уже оформила необходимые бумаги – она переведена из Шармбатона сюда. Я решила отправить ее на Когтевран. Там будет спокойнее. Но вы все равно будете рядом. Первое время я буду с ней. Потом, возможно, уеду.
- Почему вы так решили?
В кабинете возникла пауза. Только потрескивание поленьев в камине нарушало глухую тишину, наполнявшей воздух. Мерседес долго собиралась с мыслями и силами. Чтобы сохранить равновесие, она положила руку на спинку вольтера.
- Моя старшая девочка – ваша дочь. Я ее назвала в честь вашей возлюбленной – Лили. Полное имя – Лили Амата Ривелли. Она носит титул своего мнимого отца. – Женщина в упор смотрела в агатовые глаза профессора. – Да, я ни минуты не сомневалась.
Второй раз за вечер на мужчину обрушился удар, сравнимый со свистящим ножом гильотины. Голова кружилась, сердце билось так, что грозило выскочить из-под плотной ткани черного сюртука. Лицо и все тело бросило жар, в ушах стоял колокольный звон и треск, перед глазами расплывались яркие круги и точки. Снейпу казалось, что его вот-вот хватит апоплексический удар. Он тяжело упал в глубокое кресло. Мастер зелий умоляюще посмотрел на Мерседес, затем перевел взгляд на стеклянный шкафчик с многочисленными флаконами и банками. Баронесса бросилась к ним и нашла необходимый сосуд. Она сама великолепно разбиралась в зельях. Приготовить необходимое снадобье ей не стоило труда – все-таки она была сильной волшебницей. Она налила эликсир в тот же бокал, где до этого был лафит, и подала изнемогающему Снейпу. После этого дыхание его стало более ровным. Сознание прояснилось. Профессор мог бы разделить этим вечером печальную участь барона Ривелли.
Мерседес присела рядом со Снейпом на низкую подставку у кресла.
- Северус, скоро вы ее увидите. Она безумно похожа на вас – те же смольные волосы, тот же гордый взгляд… И профиль, достойный герцогов Сфорца. И Лили безумно талантлива и умна. У нее большое будущее.
Профессор молчал. Дыхание его оставалось тяжелым, из груди вырывался хрип. Привычное самообладание испарилось. Он взял похолодевшую руку Мерседес – его пальцы были просто ледяными.
- Сударыня, оставьте меня. Мне нужно уединиться. Я потом лично отдам распоряжение, чтобы вам дали лучшие комнаты. Лошадьми и экипажем займется Хагрид. Вы должны отдохнуть. Обе.
Мерседес еще минуту держала руку Северуса. Эликсир подействовал. Профессор прикрыл глаза и спокойно задремал. Женщина вышла из подземелья и направилась поспешно наверх по крутым ступеням, с которых чуть не упала, когда спускалась вниз несколько часов тому назад.
III.
Розы. Осень. Яркость красок прикрывает венецианской маской процессы неумолимого увядания, тления, смерти... Цветы еще пылают страстью не до конца исчерпанной любви, но мертвые лепестки уже говорят о том, что конец близок. Как роскошно это увядание, сладострастное самолюбование процессом тления. Природа мудра. Весной всё возобновится. И будет рождение новых бутонов, которым тоже суждено умереть на пике красоты.
Цветы в оранжерее замка и в небольшом саду вокруг дарили прощальный аромат, лепестки мягко опадали на землю, делая в воздухе прихотливые па. Осенний менуэт.
Эту меланхолическую картину созерцала Мерседес. Днем был тяжелый разговор. Она была представлена директору, преподавателям. На нее бросали странные, даже отчужденные взгляды. Там - баронесса Ривелли, светская красавица с безупречной репутацией. Здесь за Мерседес тянулся отвратительный шлейф перешептываний и сплетен. Когда она проходила между студентами старших курсов, до нее донеслись всего два слова, окончательно сломившие ее: «Бывшая… любовница…». Такого унижения гордая француженка не испытывала даже в юности, когда была бедна. Но, как истинная аристократка, Мерседес царственно держалась выше закулисных разговоров. В тот миг, когда к ней подошел Северус, Макгоннагл смерила обоих высокомерным взглядом, будто увидела пред собой падшую женщину.
Хвала Небесам, Лили была принята доброжелательно, даже тепло. Никто, ни преподаватели, ни студенты, не показывали вида, что она – незаконная дочь «великого и ужасного» профессора Снейпа. Его знакомство с дочерью прошло очень сдержанно, без пошлой мелодрамы. Лили, казалось, было всё равно. Либо, она от отца унаследовала не только внешность, но и блестящее умение держать свои эмоции в недрах души.
Мерседес коснулась бутона нежно-палевой розы кончиками пальцев– он один остался нераскрывшимся на пышном кусте. Вечернее солнце придавало последним цветам мягкий янтарный оттенок. Это был один из тех редких вечеров октября, когда погода проявляет милость и щедро рассыпает осколки летнего тепла. Создается иллюзия, что лето еще где-то рядом. Но это лишь мираж, яркий, прекрасный, но эфемерный.
Мерседес наслаждалась теплыми лучами, запахом осенних цветов в оранжерее, где росли и я довитые растения. На отдельной клумбе росло живописный цветок – высокий, с острыми бархатистыми листьями и высоким фонтаном розовых колокольчиков. Женщина протянула руку к листьям, манящим своей мягкой поверхностью.
- Я бы не стал срывать эти цветы без перчаток, мадам. – Сзади раздался низкий шелковистый мужской голос.
Мерседес обернулась. Рядом стоял профессор Снейп. Она опустила глаза.
- Я только хотела… - Мерседес не успела окончить фразу.
- Вы знаете, мадам, что это за цветы? Студентам третьего курса известно, что дигиталис пурпурный, он же наперстянка красная, очень ядовит. Даже небольшая доза сначала вызывает мучительную агонию, сердце начинает бешено биться, даже порой у особенно нервозных натур возникают галлюцинации. Потом – последний удар и… Смерть! – голос профессора звучал угрожающе и жестко, леденил душу. Мерседес отстранилась. Черные глаза Мастера зелий холодно сверкнули.
- Знала. Но сейчас меня занимают другие мысли. – Мерседес отвела взгляд от профессора, комкая в руке увядшие лепестки розы. – Как странно, цветы всегда там, где смерть. Они могут стать ядом, они украшают могилы. Даже «парадиз», райский сад – это мир теней, мир смерти и прошлого.
- К чему эти разговоры, Мерседес? Зачем вы играете со смертью?
- А вы, Северус? На вас печать смерти, вы всегда укрощаете и закрываете во флаконах и сосудах смертельные зелья, заклинания…учите этому других. И я это делала в Шармбатоне. Наверное, это очередная иллюзия того, что мы можем подчинять смерть и свою судьбу.
- Да, Мерседес. Во многом мы зависим от судьбы. Мы всего лишь механические куклы в странной пьесе под названием жизнь.
На мгновение в саду воцарилось молчание. Осенью нет ни трелей птиц, ни трепета крыльев бабочек или пчёл. Осенняя тишина – репетиция смерти.
- Сегодня восхитительная погода, Северус. На удивление. – Фраза получилась неловкой. Будто беседа исчерпала себя давно, еще не начавшись. Давно – четырнадцать лет назад. Баронесса Ривелли посмотрела вдаль, на великолепную панораму большого озера. Вечерние сумерки превратили водную гладь в расплавленный янтарь. Золотисто-бурая листва леса предавала окружающему пейзажу тепло, уют, гармонию. Зеленоватые глаза Мерседес тоже приобрели оттенок янтаря, волосы, высоко заколотые золотым гребнем, отливали огненной медью. Черные глаза пристально рассматривал лицо, взгляд скользил по обнаженным плечам, едва прикрытым ампирной шалью.
Мужчина подошел ближе, взял Мерседес за руку, поцеловал её. Губы холодил крупный карбункул в золотой оправе кольца. На солнце в нем играли тревожные багровые искры. От руки исходил дурманящий аромат корсиканского жасмина. Он был таким летним, таким чужеродным в этом октябрьском пейзаже. Северус обнял баронессу за плечи, шаль соскользнула на землю, краем зацепившись за колючий кустарник. Снейп прильнул к плечам, достойных кисти Тициана или резца великого Бернини. Затем губы соединились в сдержанном поцелуе, без былой страсти. Это лишь воспоминание о прошедшей молодости. Мерседес мягко отстранила профессора, тот поднял шаль и заботливо накинул баронессе на плече. Она казалась такой хрупкой и беззащитной. Как тогда – четырнадцать лет назад. Только вместо простора Средиземного моря здесь было спокойное, окруженное лесами озеро.
- Прошу вас, Северус, зачем ворошить опавшие листья прошлого? Его не вернуть. Мы совершили ошибку, её не исправить. Да и к чему? Вы прекрасно знаете – все усилия напрасны. Вы бережно храните в своем сердце любовь, которую у вас отняли дважды. Сначала ее забрал другой мужчина, потом смерть. Вы слишком сильный человек, чтобы в вашей душе Венера Пандемос одержала победу над Венерой Уранией.
Мерседес мягко взяла в свои руки тонкую кисть профессора Снейпа.
- Я предлагаю остаться друзьями. – Мерседес сняла с левой руки перстень. В старой золотой оправе бала античная камея из темного камня с неясным женским профилем. – Это древняя камея древнеримской работы. Семейная реликвия. Мне передала ее мать. Даже когда мы были в крайне затруднительном положении, она не решилась ее продать, хотя это музейная редкость, за нее можно было выручить несколько тысяч франков. Но мать не решилась. Это кольцо носили мои предки. Я хочу передать перстень вам в знак дружбы, не более того.
- Не лучше передать его Лили?
- Лучше вы сами ей потом передайте… Когда придет время. Пусть кольцо будет у вас. – Несмотря на сопротивление Снейпа, драгоценность оказалась у него в руках.
- Мерседес, я вас хочу попросить об одной немаловажной детали. Лили носит фамилию вашего мужа. Она тоже баронесса Ривелли. Но мое самое горячее желание – пусть она теперь носит мою фамилию.
- Но она останется при этом Ривелли. Вы, мой милый друг, все равно остаетесь для нее чужим человеком, строгим преподавателем… Несмотря на очевидное сходство.
- Я не хочу, чтобы так было всю жизнь. Прошу вас….
- Я все устрою, Северус. Я еще слишком вас люблю.
Мерседес еще раз окинула взглядом окрестности. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, появились легкие жемчужные облака, переливающиеся нежными оттенками розового и оранжевого. Мягкая тень на берегу озера манила к себе. Женщина осторожно взяла под руку профессора, и они вышли из сада в сторону берега, тихо наслаждаясь осенней прохладой и дивным закатом.
При выходе из сада Мерседес сорвала сочную виноградную гроздь – напоминание о роскошных французских виноградниках на северной земле. Баронесса что-то тихо шептала.
- Вы произносите какое-то заклинание? – Иронично улыбнулся Снейп.
- Нет, стихи. Послушайте.
Herr: es ist Zeit. Der Sommer war sehr gro;.
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluhren la; die Winden los
Befiehl den letzten Fr;chten voll zu sein;
gieb ihnen noch zwei s;dlichere Tage,
dr;nge sie zur Vollendung hin und jage
die letzte S;;e in der schweren Wein.
Wer jetzt kein Haus hat, baut sish keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Bl;tter treiben.
Мерседес всегда была способным филологом, блестяще знала итальянский и немецкий. В её устах, привыкших к изысканной французской речи, немецкие стихи приобретали особое очарование, и едва заметную меланхолию.
Когда она закончила цитировать Рильке, она улыбнулась одной из самых очаровательных улыбок. Это не ускользнуло от обостренного внимания Северуса Снейпа. Будто читая в его глазах вопрос, она ответила:
- Да, я обожаю поэзию. Поль Верлен, Рейнар Рильке, Бодлер… Такой изысканный слог, тонкий вкус. Я не равнодушна ко всему, что связано с истинным искусством.
- На мой взгляд, поэзия – это безделица, игрушка разума, но я и сам не равнодушен к красоте.
- Мой друг, в жизни необходимы украшения! – Лицо Мерседес впервые оживилось за все время пребывания в Хогвартсе, в глазах засияли искорки, как много лет назад. – Человек не может есть один лишь хлеб, время от времени ему нужны пирожные! – в голосе баронессы появились звенящие, веселые нотки. Снейп вспомнил в этой изысканной светской даме ту Мерседес, что играла с теплым приливом в свободном белом платье, с распущенными огненно-медными волосами. Венера, выходящая из пены морской, Венера Пандемос, на несколько ослепительных дней затмившая Венеру Уранию.
- За подобную фразу, мадам, французская королева рассталась с головой на гильотине. – Мрачно ответил Снейп, одарив Мерседес пронизывающим взглядом.
- Видимо, Северус, я была вашим пирожным. – Взгляд баронессы Ривелли утратил на миг появившуюся веселость и потух, как лампада на сквозняке.
Профессор отвернулся и посмотрел на полудиск уходящего за горизонт солнца. Его свет приобрел тревожный багряный оттенок, озаренная гладь озера казалась разлитым вином, «винноцветное», как назвал бы его Гомер.
- Уже поздно, мадам. Не угодно ли вам вернуться? – холодным официальным тоном произнес Снейп.
- Нет, не угодно, сударь, – иронично ответила Мерседес. Мне не хватает воздуха, а сейчас он так чист и свеж, хочется его впитывать всеми клетками тела.
- Не забывайте, вас ждет Лили-Амата.
- Не беспокойтесь за дочь, Северус. Вечером она занимается в библиотеке. Пусть она больше общается с молодежью, чтобы не заражаться от меня меланхолией.
- И всё же, я предлагаю вам вернуться, Мерседес. Мы пойдем не торопясь, чтобы вы могли надышаться вдоволь. Ночью в воздухе, пропитанном магией, может произойти всё, что угодно. – Мастер зелий взглянул на женщину так, что она не могла не согласиться.
- Северус, вы обезоруживаете людей одним лишь взглядом. – Мерседес грустно улыбнулась. – Ваши глаза нисколько не изменились. Такая же непреклонность и жесткость.
Мужчина и женщина не спеша под руку поднимались по тропинке к замку. В темнеющих сумерках огни башен манили теплом и покоем. Солнце окончательно погрузилось в озеро, только верхушки полуобнаженных деревьев ещё светились багровым огнём, но и он быстро потускнел. Опустился густой туман, резко похолодало, как это и бывает осенью.
Мерседес задрожала, плотнее укуталась в шаль. Снейп снял черную мантию и отдал спутнице. Жесткая ткань была непривычной для кожи, привыкшей к шелкам, и она совсем не согревала. Когда баронесса и Снейп вошли в здание, профессор церемонно поклонился и поцеловал замерзшую от поздней прогулки руку баронессы.
- Спокойной ночи, мадам. – Снейп развернулся на каблуках. Мерседес осталась одна, ощущая на себе любопытные взгляды нескольких студентов. Она поспешила уйти. Женщина не хотела, чтобы кто-то проникал в её душу, раздираемую противоречиями. Сердце стремилось к любви, хотелось еще чувств, ей было всего тридцать четыре года, впереди вся жизнь. Но разум требовал совершенно иного. Всё в прошлом. И даже этот поцелуй в саду, безмолвными свидетелями которого были лишь отцветающие розы. Но безмолвны ли они? В мире маги все возможно.