После визита Жака нас с Жанной вновь отправили на мельницу. Послужило ли причиной тому, опасение, что теперь точно известно наше местонахождение, или причиной было недовольство донны Изабеллы дружбой между Фернандо и Жанной, или у дона Алонсо были какие-то другие соображения – можно было только догадываться.
Рождественскую ночь мы с Жанной встретили в мельничьей башне. Старик-мельник и его жена были нам рады, присутствие ребенка скрасило им Рождество, а уж я вместе с ними не дала Жанне скучать.
А через пару дней после Рождество на мельнице стало непривычно многолюдно. Большая повозка привезла из замка женщин и детей, тепло укутанных и напуганных. Оказалось, что в замке разразилась красная болезнь - в наших краях ее называли краснянкой, из-за того, что больной весь покрывался красными пятнами и задыхался от сильного жара. Первыми свалились в беспамятстве монах в подвале и один из стражников. Никто не успел понять, что это за болезнь, как следом заболел старик-привратник и его маленький внук. Среди тех, кто заболел, были и донна Изабелла с Фернандо. Я знала об этой болезни не понаслышке. В Ла Курятнике от нее умерло много народу весной за год до того, как я вышла замуж за Филиппа. Испугавшись за Жанну, я запретила ей выходить из комнаты. Но, слава богу, прошло несколько дней, и стало ясно, что в башне все здоровы. Мельник и его жена говорили, что рады компании, но болезнь всех напугала, у многих в замке остались родные, и они не могли не думать о том, что с ними. Когда на мельницу из замка привезли запас провизии, женщины бросились расспрашивать возницу. Тот сказал, что за прошедшие дни умер стражник. Уж и не знаю, как я на такое решилась, но только я попросила женщин присмотреть за Жанной, а сама уговорила возницу взять меня с собой в замок.
Моего появления сначала никто и не заметил, только Хосефа, девушка, ходившая за больными в нижней зале. Она попросила посидеть там, пока она сбегает на кухню и поторопит с обедом. Донья Хуана разрывалась между комнатой, где лежали Фернандо с донной Изабеллой, и нижней залой, куда уложили других больных. Увидев меня, она ничего не сказала. С каждым днем больных становилось больше, и моя помощь была кстати. Фернандо и его мать лежали в жару. Из обрывков разговора между доньей Хуаной и Хосефой я поняла, что дон Алонсо отправился в Ордению за лекарем. Донья Хуана боялась, что по такому снегопаду никому туда не добраться, можно заблудиться или упасть вместе с лавиной в пропасть. И, едва ли найдется лекарь, который решится по такой погоде, рисковать своей жизнью, чтобы пробраться в отдаленный замок.
Умер внук привратника, потом – монах, которого на время болезни положили со всеми. Больных было много, и те, кто помогал их выхаживать, сами заболевали, как Хосефа. Я знала, что в этой болезни наступает кризис, после которого человек начинает выздоравливать, но пока ни один из больных не пережил кризиса. Я пыталась, как могла продлить борьбу, удержать жизнь в теле больного, но силы были не равны, и те, чей организм был слабее, умирали. Самую тяжелую часть работы по уходу за больными взял на себя Бернардо – один из воинов дона Алонсо. Он помогал поднимать их, чтобы сменить постель и одежду, он же с двумя другими мужчинами уносил их уже мертвые тела. Донья Хуана, я и другие женщины днем и ночью не отходили от постелей больных, поили их, кормили, обтирали, как могли, пытались облегчить их мучения. Снег все шел, и беспросветное небо добавляло тревоги.
Донна Изабелла, как и несколько человек до нее, умерла на рассвете. Все дни, пока ее бессознательное тело боролось с жаром, мне казалось, что своей заботой о ней и ее сыне, о других, я частично искупаю свою вину. Потому что я чувствовала себя виноватой. Перед ней и ее ребенком. Наблюдая за каждодневной жизнью замка, я постепенно, изо дня в день, прониклась симпатией к этой женщине. В отличие от других жертв болезни, чьи тела полив известью, складывали в общий склеп, не имея возможности похоронить их в промерзшей земле, ее тело Хорхе, капитан стражников, заменявший хозяина замка, оставил нетронутым, велев перенести его в отдельную залу до возвращения дона Алонсо. На постели, с которой унесли мертвое тело, осталось темнеть большое кровавое пятно. Вид этого пятна и утвердительный кивок Хосефы подтвердили мои догадки относительно того, почему болезнь у донны Изабеллы протекала так тяжело и так быстро – она была беременна.
А потом случилось маленькое чудо. По-иному мы все сейчас это назвать не могли: одна из больных девушек, Анита, пережила кризис. Это означало, что болезнь можно победить, что у многих еще есть шанс выжить. Но, ослабляя надежды, рядом умер оруженосец.
Но больше всего я боялась за Фернандо. Его маленькое тельце болезнь изнуряла, он тяжело метался в бреду, и тонким слабым голосом звал маму. Вместе с донной Изабеллой ушла в небытие одна маленькая, так и не начавшаяся жизнь. И вот теперь Фернандо был на волосок от смерти. По ночам, дежуря у его постели, я беззвучно молилась о том, чтобы Господь сохранил ему жизнь.
Дон Алонсо вернулся, он привез с собой лекаря. Они вместе зашли в комнату Фернандо. Лекарь осмотрел мальчика. То, что мы делали, пытаясь сбить жар, он одобрил, и попросил показать остальных больных. Я провела его в нижнюю залу. Он осмотрел все, потом спросил, где размещаются здоровые обитатели замка. Он велел разграничить больничные покои и покои для здоровых. С больными нужно было оставить лишь несколько человек для ухода, желательно тех же, что и сейчас. Следовало разделить провизию, и сделать так, чтобы две половины замка не могли общаться друг с другом. Донья Хуана занялась этим, а я осталась с больными.
На следующий день похоронили донну Изабеллу. Я не спустилась в склеп с другими, кому-то нужно было присмотреть за больными, и пока мэтр Джованни, лекарь, был с Фернандо, я оставалась в нижней зале. Вечером, когда я пришла сменить донью Хуану у постели Фернандо, дон Алонсо был там. Он просидел в комнате Фернандо всю ночь, неподвижно уставившись в одну точку, так, что временами мне казалось, что он спит с открытыми глазами. Иногда он вздрагивал, просыпаясь, и подходил к постели, посмотреть как там мальчик.
- Дон Алонсо, вам нужно отдохнуть с дороги, - сказала я, когда он в очередной раз склонился над сыном.
Он посмотрел на меня как-то странно.
- Вы… - он протянул руку и крепко сжал в кулаке ворот моего платья. - Как вы здесь оказались? Как вы пробрались сюда из мельничьей башни? Кто помог вам? – его рука подняла меня и оттащила от постели, - И зачем? Думаете, я не знаю? Там, где вы, всегда умирают люди. И всегда вовремя. Как ваш первый муж, как дон Педро, как моя жена, и этот монах… - мне не хватало воздуха, своими руками я пыталась ослабить железную хватку, - Вы просто ведьма. А может того хуже, хладнокровная отравительница? – спиной я уперлась в стену и почувствовала, как его пальцы еще теснее обхватили горло. - Я не позволю вам убить Фернандо, - я задыхалась, изо всех сил пытаясь не потерять сознание.
- Синьор Алонсо, что вы делаете? Вы с ума сошли? Отпустите донну Алисию, - мэтр Джованни, с трудом протиснувшись между мной и доном Алонсо, помог мне освободиться.
Я выбежала из комнаты.
Под утро меня должна была сменить донья Хуана, я пошла позвать ее, и нашла в постели, без памяти, с лицом в красных пятнах.
Не знаю, каким нечеловеческим усилием, все, кто ухаживал за больными, держались на ногах. Нас осталось мало, и всем пришлось взять на себя двойную долю работы. Мэтр Джованни старался поспеть повсюду и в своем почтенном возрасте, устав, иногда засыпал у постели больного. Тогда его раскатистый храп помогал мне не спать.
В комнату Фернандо я не поднималась весь следующий день, оставаясь в нижней зале с другими больными, и высвобождая мэтру Джованни больше времени, чтобы быть с Фернандо. По всем признакам у мальчика скоро должен был начаться кризис. Вечером мэтр Джованни спустился в нижнюю залу для осмотра больных. Число умерших перевалило за десяток. Старик привратник и одна из девушек с кухни были очень плохи. Осматривая их, мэтр Джованни огорченно прищелкнул языком - надежды, что они доживут до утра, почти не было. Я спросила его о Фернандо. Мэтр Джованни сердито ответил:
- Донна Алисия, ваша помощь мне очень ценна в отношении каждого больного, но мы оба знаем, что и вам и мне будет спокойнее, если с Фернандо сейчас останетесь вы. И думать о чем-либо другом теперь не к месту и не ко времени. То же самое я сказал синьору Алонсо, и, думаю, он меня понял.
Я поднялась и осторожно вошла. Не то, чтобы я испугалась дона Алонсо – я выросла с тремя братьями, да и по части дебошей, устраиваемых королем и его друзьями, у меня был большой опыт. При том состоянии, в каком дон Алонсо был в тот вечер, я даже не могла на него обижаться. Когда я вошла, дон Алонсо, отстранив девушку-сиделку, сам поил Фернандо. Я остановилась поодаль на безопасном расстоянии. Опустив голову сына на подушку, он обернулся. Он смотрел на меня, я на него. На шее у меня остались синяки от его пальцев. Потом он поднялся и отошел в сторону, освобождая мне место.
Фернандо протяжно, тонко застонал. Дон Алонсо вздрогнул, будто его ударили. Голова Фернандо несколько раз быстро приподнялась, и все питье, которое с таким трудом перед этим в него влили, оказалось на постели. Я успела лишь поддержать его голову, чтобы он не закашлялся. Дон Алонсо поднял Фернандо, и, взяв на руки, принялся ходить туда-сюда. Пока я перестилала постель, он носил его на руках, прижимая к себе и повторяя, словно заклинание от отчаяния:
- Ты не умрешь. Ты не можешь умереть, сынок.
Я взяла чашу с питьем. Дон Алонсо сел и усадил Фернандо к себе на колени.
- Держите ему голову чуть повыше, - я поднесла ложку к губам Фернандо.
Поить его было сложно, сам ребенок почти не глотал. У Фернандо был очень сильный жар. Все указывало на приближение кризиса, но ослабленное тело мальчика могло не осилить его.
Я боялась отойти от него на минуту, иногда он начинал задыхаться, жар был такой, что временами его били судороги. Я переворошила весь ларец с травами, запас там оставался небогатый и небольшой, но из того, что было, я сделала отвар, в надежде, что он поможет. Я специально отпила сама перед тем, как дать его выпить Фернандо, чтобы никто не подумал, что я хочу его отравить. Впрочем, это облегчило его мучения лишь на время. Больше трав, чтобы сделать настойку не осталось. Единственное, чего было в избытке и что еще могло помочь – вода с уксусом. Все время я обтирала его тело водой, и давала ему пить, как можно больше.
Вечером второго дня кризис миновал. Все еще очень горячий, Фернандо открыл глаза и впервые за много дней осмысленно посмотрел на меня. Я позвала:
- Дон Алонсо, скорее! Он пришел в себя.
Дон Алонсо подошел к постели. Веки Фернандо несколько раз тяжело мигнули, и он погрузился в сон. Но на сей раз я ясно увидела, что этот сон был сном выздоравливающего.
- Самое страшное позади. Теперь он будет поправляться.
Дон Алонсо согласно кивнул. Он смотрел на исхудавшее тельце сына тревожно и внимательно, как смотрят все родители, когда понимают, как хрупка юная жизнь, которую они породили, и как мало мы можем ее защитить. Со времени своего возвращения он оброс бородой, и эта борода сильно изменила лицо, сделав его старше и мягче.
Я подумала о Жанне. Бедная моя девочка. В заснеженной мельничьей башне, окруженной холодом и болезнью, как она там? С башни регулярно подавали сигналы, что все здоровы, но мне казалось, я не видела дочь целую вечность.
- Вы устали. Идите спать. Я сам побуду с Фернандо, - дон Алонсо подошел к столику, где я раскладывала посуду. Он взял меня за запястье в сером шерстяном рукаве, приподнял мою руку и поцеловал, сказав – Я благодарен вам за то, что вы выходили моего сына.
Он сказал это просто и искренне, так, что это не отменяло ничего, что было между нами, но позволяло и впредь пока быть союзниками против общего врага – болезни. И я почувствовала, что действительно очень устала.
За прошедшие трое суток я почти не сомкнула глаз. С тех пор, как в замок пришла болезнь, спать удавалось лишь урывками, и пару раз я уже ловила себя на том, что теряю границы сна и яви, засыпая на ходу или, наоборот, видя во сне то, что собиралась делать наяву. Я страшно хотела спать.
Через несколько дней старик-привратник умер. Донья Хуана и Хосефа могли стать следующими. Мэтр Джованни и я теперь почти все свое время проводили в нижней зале. Дон Алонсо оставался с Фернандо по ночам, а мы с мэтром Джованни и Бернардо по очереди дежурили у остальных. Днем к этому добавлялись хозяйственные заботы. Нужно было распределять провизию, готовить, следить за тем, чтоб у больных была чистая постель. После того, как слегла донья Хуана, эти заботы постепенно перешли ко мне. Не было слуг и господ, только больные и здоровые люди, и даже дон Алонсо днем, обойдя замок и убедившись, что все в порядке на здоровой половине, снег счищен, где нужно, дымоходы не завалило, и никто не устроил пожара от усталости, сменял кого-нибудь из нас у постели больных. Я чувствовала, что все мы, кто присматривал за больными, уже ослабли сами, засыпали на ходу, и мне показалось разумным сменить несколько человек, дать им отдохнуть, отправив на здоровую половину, а самим получить оттуда свежие силы. Мэтр Джованни сказал, это опасно, он считал, что за две прошедшие недели никто не заболел именно потому, что люди жили раздельно, и новые помощники, заразившись, в итоге могут пополнить ряды больных. Долго убеждать меня ему не пришлось.
Дни и ночи сливались в одни бесконечные снежные сумерки. У Хосефы прошел кризис, умерла Мария, девушка из прачек, Фернандо тоненьким голоском требовал от отца, чтобы тот рассказал ему историю. Фернандо почти ничего не весил, от мальчика осталась одна тень, даже приподняться на постели ему было трудно. Сейчас его нужно было хорошо кормить, а он не хотел есть, пока ему не расскажут какую-нибудь историю. Он ни за что не хотел оставаться один, и днем я постоянно оставляла с ним кого-нибудь, а если выпадала спокойная минутка, оставалась с ним сама. Когда он спросил про маму и про Жанну, я сказала, что сейчас им сюда нельзя, и они придут, когда он совсем поправиться. По вечерам дон Алонсо поднимал с ним возню и рассказывал о приключениях разных рыцарей. Урывками я слышала куски этих рассказов, они были разные, иногда смешные, иногда нелепые, иногда страшные, похожие не на обычные рыцарские сказания, а скорее на настоящую жизнь, с такими подробностями, о которых я раньше понятия не имела. Когда Фернандо рассказ особенно нравился или, наоборот, казался непонятным, он заставлял повторять его снова и снова, до бесконечности, и благодаря этому некоторые из них мне удалось прослушать целиком. В какой-то момент я поняла, что это были не просто рассказы, а история их рода, не парадная и не приукрашенная, передававшаяся в таком виде из поколения в поколение. Дон Алонсо обещал Фернандо, когда он выздоровеет, подарить ему настоящий меч и маленького пони, чтобы он мог учиться ратному делу, и Фернандо несколько дней нетерпеливо спрашивал, насколько он уже поправился. В конце концов, он сказал, что мы лечим его слишком медленно и надо бы побыстрее. Я сама была бы рада ускорить выздоровление, но, к сожалению, у меня не было ни магического жезла, ни волшебного питья, чтоб это сделать. Ночью Фернандо вел себя спокойнее, с ним был отец, но днем, когда его не было рядом, Фернандо часто капризничал, требовал что-нибудь такое, что было привычным в его обычной жизни, до болезни. Жанна могла бы отвлечь его, но, не смотря на то, что после Марии больше никто не умирал, и с каждым днем увеличивалось число выздоравливающих, я вздрагивала от одной мысли о том, чтобы вернуть ее в замок. К тому же, стояли сильные морозы, и снега навалило столько, что на крышах пришлось ставить подпорки, а на дворовых проходах факелы горели теперь и днем, и таявший от их тепла снег по специально проложенным желобам стекал в пропасть, заменявшую замку защитный ров.
Постепенно становилось легче. Выздоравливающие помогали ухаживать за более слабыми. Скоро можно было бы опять объединить всех вместе, и я думала о том, что для этого нужно сделать. В первую очередь следовало сжечь одежду и постель больных, тщательно вычистить посуду и покои. Мы говорили об этом с доньей Хуаной, и, не смотря на то, что ей было жаль уничтожать столько добра, она согласилась со мной, сказав, что иначе весной, с первым теплом, болезнь может разгореться снова. Мы рассказали об этом дону Алонсо, и наутро часть мужчин принялась расчищать снег во дворе. Они выгребали снег и сбрасывали его в пропасть через амбразуры. Удалось расчистить небольшую площадку, и, воспользовавшись несколькими ясными днями, мы сожгли все, что было можно. И как раз вовремя. Начался март, и небо снова заволоклось тучами. С такими усилиями расчищенная площадка вновь покрылась снегом по колено. Мэтр Джованни, теперь, когда все выздоравливали, считал свою миссию оконченной и тяжко вздыхал о том, что по такой погоде ему еще долго отсюда не выбраться. Но наше заточение в больничных покоях закончилось, и после дней, проведенных там, замок казался мне просто огромным. Мэтр Джованни вытребовал себе отдельные покои, и теперь, все чаще уединялся там, занявшись сочинением медицинского трактата.
Однажды, когда я поутру пришла посидеть с Фернандо, он спросил:
- Это правда, что мама теперь на небе, вместе с девой Марией?
Я осторожно ответила:
- Правда, но она может тебя видеть и все про тебя знает.
- А я ее увижу?
- Нет, Фернандо, ты ее не сможешь видеть, она будет приходить только во сне.
- Это потому, что она умерла?
- Кто тебе сказал, что она умерла?
- Папа. И про то, что она на небе тоже.
- Твой папа правильно сказал. Все люди, когда умирают, попадают на небо. Давай мы с тобой сейчас будем кушать.
Я покормила его, и, чтобы отвлечь, рассказала о лошадках, которые пасутся на лугах в Альтамира. Фернандо слушал меня очень внимательно, а потом сказал:
- Я видел летом одну мертвую лошадку. Она была страшная, и от нее плохо пахло. С людьми тоже так бывает, когда они мертвые?
Было видно, что он сильно волнуется.
- Ну что ты, нет, хороших людей Господь сажает на облако и забирает к себе на небеса. И когда облако опускается на землю, оно пахнет розами. Только очень плохие люди и звери бывают мертвые такие, как ты сказал.
Мальчик облегченно вздохнул. Честно говоря, я тоже. Позже я послала Додо, подростка, сына кухарки поиграть с ним. Все остальные дети были на мельнице, и я снова подумала, что хорошо бы, чтобы Жанна была здесь. Я страшно за ней соскучилась, но по такому снегу к мельничьей башне было не пробраться.
И все же, вечером я услышала на лестнице голосок, который никогда и ни с чем не смогла бы перепутать. Серенькое платьице вихрем пронеслось по комнатам и прыгнуло мне на шею. Мы чуть не задушили друг друга. Жанна не отходила от меня ни на шаг весь вечер, даже с Фернандо играла, сидя у меня на коленях. Засыпая, она прижалась ко мне и удовлетворенно вздохнула: «Ну вот, ты даже пахнешь как раньше, как мама».
Я спросила дона Алонсо, как ему удалось добраться до мельницы, но он только молча, улыбнулся, показывая, что вопрос лежит за гранью того, что мне дозволялось знать. Впрочем, Жанна сказала, что они шли не по снегу, было темно, и горел факел. Видимо, между замком и мельницей существовал какой-то тайный ход.
Жанна очень трогательно ухаживала за Фернандо, старательно подражая тому, что я делала. Донья Хуана, глядя на нее, сказала: «У вашей девочки доброе сердце». Она хотела еще что-то сказать, но промолчала, а потом все-таки осторожно добавила «как и у вас».
В замке наступило затишье. Природа буйствовала, но люди, вырвавшись из лап болезни, берегли оставшиеся силы в ожидании весны. Справившись с мелкими заботами по хозяйству, я отправлялась в комнату Фернандо и оставалась там, пока они с Жанной, наигравшись, не засыпали. Фернандо был еще очень бледный, и я с нетерпением ждала, когда можно будет вынести его на свежий воздух. В середине апреля, когда у нас, в долине, уже начинали распускаться почки деревьев, здесь, в горах, все еще бушевали метели.
По вечерам у дона Алонсо добавился еще один слушатель. Но если Фернандо внимательно слушая, воспринимал рассказанное как данность, Жанна все время задавала вопросы. Ее интересовало, почему рыцарь был такой жадный, или почему меч был особенно крепким, она сердилась, что король очень глупый и не догадался, что его хотят заманить в ловушку, и нельзя ли было предупредить его. А в другой раз она заявила, что если король был таким жестоким, его самого надо было казнить, а вместо него назначить доброго, такого как ее папа. Обычно дон Алонсо внимательно выслушивал Жанну, отвечал на вопросы и даже спорил, раззадоривая ее, но в этот раз я с облегчением вздохнула, когда он промолчал.
В конце апреля небо очистилось, звук струящейся и капающей воды становился с каждым днем все громче. Двор замка расчистили от снега, и Жанна с Фернандо осторожно ступили на его плиты, отвыкнув за долгую зиму видеть землю. Вокруг сначала показались черными точками вершины скал, но снег сходил очень быстро, быстрее, чем в долине, скользя по крутым склонам и исчезая в глубине ущелий, которые становились реками. Вскоре в ворота замка постучались первые путники – два монаха, шедшие в монастырь святой Женевьевы, а мэтр Джованни засобирался в путь, поджидая караван, к которому можно будет присоединиться.
Те путники оказались на поверку вовсе не монахами, их поймали за тем, что они пытались взломать двери в один из подвалов, и, связав, посадили туда, куда они так старались проникнуть. На следующее утро, проходя по двору, я услышала стук молотков и увидела, что стражники что-то мастерят на крепостной стене. На мой вопрос они ответили, что чинят виселицу, поскольку дон Алонсо велел вздернуть тех двоих. В своих владениях мне еще ни разу не приходилось кого-нибудь вешать или казнить, но я бы и не стала этого делать из-за обычного воровства. Я отыскала дона Алонсо и спросила, что он собирается делать с неудавшимися грабителями.
- Повесить завтра поутру, - ответил он.
- Не лучше ли дождаться прихода стражи и передать их в руки королевского суда?
- На своей земле я как феодальный сеньор, сам волен вершить суд.
- Я могу попросить вас о помиловании?
- Не утруждайтесь. Они все равно будут повешены.
- Вы считаете, они заслуживают такой кары?
- Всякий, кто осмелится покуситься на мой дом, должен знать, какая участь его ждет.
Эти слова относились не только к двум воришкам. У меня перехватило дыхание.
- Далеко не всем посчастливилось родиться богатыми и знатными, дон Алонсо. Вы никогда не были голодны настолько, чтобы понять это.
- И никогда не буду. Они могли бы наняться на работу, просить милостыню, в конце концов, просто умереть от голода, но не с позором висеть на виселице.
- А своему ребенку, дон Алонсо, вы бы тоже позволили просто умереть от голода?
- Нет и не может быть благородных причин для воровства или подлости, есть люди, которые предпочитают добиваться своих целей любыми путями, а потом ссылаться на тяжелые обстоятельства.
- Дон Алонсо, когда вы так жестоко судите людей вокруг, вы никогда не задумываетесь о суде, что ждет вас после смерти? – не удержалась я.
- А вы, мадам, о чем думали, когда давали ложные клятвы и лжесвидетельствовали? – с издевкой спросил дон Алонсо.
- Это была ошибка, о которой я сожалею. Возможно, вы тоже будете сожалеть о решении, принятом сегодня.
- За некоторые как вы выразились, «ошибки» приходиться расплачиваться уже в этой жизни.
- И вы считаете, что вам дано право взимать такую непомерную плату?
- Эти люди по закону должны быть повешены.
- Нет, дон Алонсо, по закону они могут быть повешены. В вашей власти проявить милосердие. Они всего лишь искали пропитания.
- Да, конечно. А вы заботились о своей дочери. Это я уже слышал.
- Да, я заботилась о своей дочери.
- А я забочусь о своем сыне. И о людях, живущих в замке, чьим господином я являюсь.
На следующий день я велела Жанне не выходить во двор, но как оказалось, зря, поскольку виселицу повернули так, что повешенные оказались за крепостной стеной и были видны лишь с дороги. Донья Хуана сказала мне: «Вы зря принимаете это так близко к сердцу. Здесь, в горах полно разбойников и беглых каторжников. По весне, одичав от долгой зимы и голода, они становятся особенно жестокими, как звери. Нападают на караваны и даже на поселения. Когда я была молода, они вот также проникли в замок по соседству и открыли ворота остальным. Тогда они перебили всех мужчин, стариков и детей, а женщин увели с собой». Это был другой мир. И в этом мире жили по своим законам.
Мэтр Джованни все-таки дождался первого каравана и ушел с ним. После того, что рассказала донья Хуана, я отговаривала его ехать, но он только отмахивался от меня: «Дорогая синьора, я всего лишь бедный лекарь, с меня нечего взять. И потом, не век же мне сидеть в вашем треклятом замке… то есть я хотел сказать, в вашем прекрасном замке. Прощайте, дорогая донна Алисия. Желаю вам всего наилучшего».
Распрощавшись с мэтром Джованни и пожелав ему счастливого пути, я неожиданно для себя обнаружила, что нахожусь за крепостной стеной. Увлеченная беседой я вышла за замковые ворота вместе со всем караваном. Я вернулась к воротам, но обнаружила, что их успели поднять. Несколько раз я попыталась позвать стражу, но, вскоре поняла, что это безнадежно, и меня никто не слышит. Оставалось дожидаться, пока ворота опустят еще раз. Или пока обнаружат, что меня нет. В любом случае, это могло произойти не скоро. Оглядевшись, я заметила невдалеке расщелину с молодым кустарником. Почки растений и молодые побеги были бы сейчас ценным средством для восстановления сил выздоравливающих, и недолго думая, я двинулась в сторону расщелины.
В замке мое отсутствие вызвало целый переполох. Дон Алонсо был просто вне себя.
- Вы!…. Вы... – начал он, увидев меня, открыл рот, видимо, пытаясь сказать что-то очень неприятное, но сдержался, и после напряженной паузы закончил, - Вы больше ни шагу не сделаете за пределы своих покоев!
- Я собрала почек для отвара. Детям они будут полезны, - спокойно сказала я.
- В чем дело, мадам? Побег не удался? Пришлось вернуться? – с присущим ему ехидством спросил дон Алонсо.
- Я так и думала, что вы вообразите себе именно это. Но представьте себе, я спустилась в расщелину за почками. Только и всего.
- Только и всего? Это все, на что хватило вашей фантазии? Право, мадам, не держите меня за дурака. Придумайте что-нибудь еще.
- Зачем? Вы же все равно мне не поверите.
- Вы правы, я вам не поверю. И выведу на чистую воду вас и ваших сообщников.
Я подумала о стражниках, не заметивших, как я прошла мимо ворот.
- И повесите кого-нибудь еще? Вы ведь давно никого не вешали.
- Хотите мне помешать? Скажите все сами.
- И вы помилуете моих сообщников?
- Я не стану их вешать.
- Обезглавите или четвертуете. Для разнообразия?
- В отличие от вас, мадам, я привык держать свое слово, не прибегая к каким-либо уловкам. Не судите по себе.
- Тогда скажите, что не станете их никак наказывать.
- Это уже слишком!
- Обещайте мне. И я сознаюсь.
Дон Алонсо с шумом выдохнул воздух сквозь зубы.
- Хорошо. Я слушаю.
- Я пошла проводить мэтра Джованни. У меня не было сообщников, ваша стража меня просто не заметила. Они подняли мост, и я осталась за воротами. А на обратном пути нарвала почек.
- И вы хотите, чтобы я поверил в этот бред? – взорвался дон Алонсо.
- Это правда. И вы мне обещали не наказывать этих недотеп.
- А вы обещали сказать правду.
- Это и есть правда, - повторила я снова.
- И поэтому вы просили у меня помилования для своих сообщников? Зачем оно им, если они ничего не совершили?
- Я хотела быть уверенной, что вы никого больше не накажете.
- Вы хотите, чтобы я поверил, что, оказавшись за воротами замка случайно, вы полезли черт знает куда, собирать какие-то ветки? Если вы не собирались бежать, то почему не вернулись тотчас же?
- Да потому, что ваша стража не просто слепа, но еще и глуха! А я не солдафон с луженой глоткой! Я звала, но меня никто не услышал. Что еще мне оставалось делать?!
- Бежать, разумеется! Что, впрочем, вы и сделали.
- Зачем же я тогда вернулась? – спросила я, начиная терять терпение.
- Действительно, мадам, почему вы явились сюда, будто ничего не произошло, и плетете какие-то небылицы?
- Почему я вообще должна оправдываться перед вами, дон Алонсо? Вы заточили меня в своем замке насильно, и считаете, что я не попыталась бы бежать, представься мне такая возможность?
- Ага, наконец, вы признались! – он выпалил это с таким торжеством, что мне стало смешно.
- Не в чем признаваться. Все и так ясно любому, кроме вас. Знаете, что, дон Алонсо, вы просто упрямый болван! Вам проще подозревать меня во всех смертных грехах, чем поверить, что ваша стража дала маху.
Дон Алонсо побелел от злости. Он повернулся ко мне спиной и велел племяннику доньи Хуаны:
- Хорхе, отведи мадам Альтамира в ее комнату. И проследи, чтобы она там и оставалась!
Меня заперли. Дети были напуганы непонятным переполохом среди взрослых, но я старалась не подать им поводов для тревоги. Почечный отвар - отличное средство для ослабленного организма, особенно весной, когда еще нет свежих овощей и фруктов. Чтобы он не показался горьким, я подсластила его медом.
Я не хотела ссориться с доном Алонсо в очередной раз. Но всякий раз, когда я говорила с ним, он умудрялся вывести меня из равновесия. На этот раз я перегнула палку – оскорбила его в его собственном доме, в присутствии его людей. Простейшие правила приличия требовали, чтобы я извинилась. К тому же я не хотела сидеть взаперти.
Я попросила Хорхе передать дону Алонсо, что хочу с ним поговорить. Я призвала на помощь все свое присутствие духа. Даже если он захочет говорить со мной, объясняться мне придется долго, потому как, сколько не извиняйся, он самый упрямый болван из всех, кого я видела.
Хорхе вернулся и велел мне идти с ним.
Дон Алонсо сидел и читал. Он продолжал заниматься своим делом, словно вокруг никого и не было. Что ж, он зол на меня, а я не хотела злить его еще больше. Придется подождать. Впрочем, когда он поднял на меня глаза, лицо у него было спокойное.
- Что вы хотели, мадам?
- Я сказала вам правду. Клянусь самим дорогим, что у меня есть – моей дочерью. Неужели вы думаете, я оставила бы ее здесь одну?
- Нет, думаю не оставили бы, - сказал он после некоторого раздумья, - Это все?
- Нет. Вы обещали мне не наказывать стражу, помните?
- Я всегда помню о своих обещаниях, - холодно ответил дон Алонсо.
- Я сожалею о тех словах, что у меня вырвались, дон Алонсо, и прошу вас простить меня, - смиренно сказала я.
- Не стоит. Это был единственный раз, когда я мог быть уверен, что вы говорите то, что думаете, - ответил он.
- Я говорю, что думаю и сейчас.
- Хорошо, допустим. Тогда ответьте мне на один вопрос. Как вы попали из мельничьей башни в замок? И учтите, если вы хотите соврать, лучше просто промолчите, - последнюю фразу он добавил таким тоном, что мысли о том, чтобы сказать, что я спряталась в повозке, исчезли сами собой.
- У возницы, Хайме, были больны жена и дочь. Когда я сказала, что могу попытаться помочь, он согласился взять меня в замок.
- У вас просто удивительный дар обводить людей вокруг пальца.
- Вы не должны осуждать его. Вы же сами…
- Болван? – поинтересовался дон Алонсо. От неожиданности я рассмеялась. И тут же пожалела об этом, потому что дон Алонсо не смеялся и, молча, смотрел на меня. Я не думала, что мои слова его так задели.
- Вы же сами ездили за лекарем в Ордению. Вы должны понять его и не наказывать. Вы ведь обещали мне.
- То, что я вам обещал, относилось только к стражникам.
- Тогда мне очень жаль, но я опять вам соврала.
- А я опять вам не поверил, - сказал дон Алонсо, с явным удовлетворением откидываясь на спинку кресла. - Возвращайтесь в свои покои.
- Я пришла сюда, чтобы попросить вас отменить ваше решение и не держать меня взаперти, но, пожалуй, не буду этого делать.
- В таком случае, идите к себе.
Я не тронулась с места.
- Что вы с ним сделаете?
- С кем?
- С Хайме.
- Знаете, мадам, я невольно думаю, сколько же вы спасли жизней, докучая королю такими просьбами, - сказал дон Алонсо, и я почувствовала, как краснею до корней волос. Я почти никогда не просила короля помиловать кого-нибудь, единственным исключением был Антонио, но он ничего не мог знать об этом.
- Я прошу только потому, что часть вины лежит на мне.
Я уже выходила из покоев, когда услышала:
- Вернитесь, мадам.
Я обернулась. Дон Алонсо протянул мне одну из бумаг, лежавших перед ним. Со свитка свисал оттиск королевской канцелярии. «Нет женщины, что стоила бы королевства, и нет графства, которого нельзя было бы лишиться. Примите это как дружеский совет, граф» - прочитала я. Под этими строками стояла размашистая, четкая подпись канцлера, скрепленная малой королевской печатью. У меня дрогнула рука, и край свитка, задев пламя свечи, вспыхнул. Дон Алонсо выхватил у меня свиток, затушил, и положил на стол. Однако, когда я снова протянула к нему руку, он молча передал его мне.
- Вы уже ответили на это послание? – спросила я.
- Нет.
- Дружеский совет канцлера дорогого стоит. Вам так не кажется? – улыбнулась я через силу.
- Особенно когда он написан на гербовой бумаге и скреплен королевской печатью, - усмехнулся дон Алонсо. – Я склонен расценивать это как угрозу.
- Если это угроза… Вы не думали о том, что королевские войска могут оказаться у стен эль Горра?
- Я в состоянии защитить эль Горра и своих подданных, - он ответил без колебаний, и твердость его тона заставила меня поверить, что это не пустое бахвальство. Эль Горра будет сражаться, королевские войска заплатят дорогую цену за победу и уж, тем более, за поражение.
- Я не хочу стать причиной кровопролития.
- Теперь уже поздно сожалеть, мадам. К тому же, это маловероятно.
- Вы в этом так уверенны?
- Ни один король не выигрывал битвы в этих горах. Большое войско здесь бессильно. Да оно и не к чему. Достаточно нанять любую разбойничью шайку в окрестностях.
- Зачем вы говорите мне это?
- Чтобы вы знали, в чьи руках можете оказаться после побега. А теперь идите к себе.
На этот раз я сама обернулась, почти выходя из комнаты.
- Как давно вы получили это послание?
- Прошлой осенью.
Вечером следующего дня Хорхе, улыбаясь, прошептал мне:
- Синьор сказал, что вы можете выходить. Теперь мы с Игнасио будем вашей тенью.
Первый караван принес первые вести из других поселений. В эту зиму население многих из них уменьшилось почти вдвое. Эта весть заставила вспомнить о той угрозе, которую несло с собой весеннее тепло. Женщины принялись за большую уборку, тщательно вычищая каждый уголок. Фернандо и Жанна тоже бегали повсюду и, как могли, помогали, внося свою долю беспорядка. Проходя мимо одной из спален, я увидела, что они дерутся, размахивая пуховыми подушками. Я велела им прекратить, но они, видя, как из подушки полетели перья, пришли в дикий восторг, и с еще большим усердием стали обмениваться тумаками. Когда я подошла слишком близко, досталось и мне. Со словами «ну сейчас я кого-нибудь поймаю и нашлепаю» я тоже вступила в бой. Вспотевшие и взлохмаченные, дети принялись рвать подушки и осыпать меня перьями. Я защищалась, смеясь и чихая. Жанна и Фернандо бегали от меня по кровати с не меньшим удовольствием, чем я вокруг нее. Пух и пыль стояли столбом в солнечных лучах. Мне удалось поймать Фернандо, который в пылу азарта подскочил слишком близко. Жанна прыгала на другом конце постели, хохоча и показывая на дверь. Я оглянулась: в дверях стоял дон Алонсо и тоже смеялся.
В тот день, отправив Фернандо и Жанну во двор, стряхивать с себя пух и перья, я впервые за несколько месяцев посмотрела в зеркало не мельком, проверяя в порядке ли волосы, и увидела похудевшую женщину в простом темном платье с растрепанной прической, к тому же густо усыпанную перьями. Да уж, тут было, над чем посмеяться.
- Мама, папа Фернандо сильно обидится, что я отбила ему нос? – спросила Жанна вечером.
- Что ты сделала?
- Я нечаянно. Мы просто играли с Фернандо, я кинула камень, а у него отвалился кусочек носа, совсем маленький. Может, он не заметит?
Утром Жанна отвела меня на место преступления. У статуи короля Диего I, украшавшей нишу замковой часовни, действительно не хватало кончика носа. Ущерб был незначительным. Зато сходство просто поразительное. Несколько столетий, десятки поколений отделяли первого короля испанской династии от братьев Луис эль Горра, но передо мной предстали те же тонкие темные брови вразлет, тот же упрямый подбородок, то же выражение надменности на узком лице. И если дон Диего мог быть заносчивым и высокомерным только с прислугой или людьми, ниже его по положению, его брат не делал столь тонких сословных различий. Впрочем, надо отдать ему должное, с детьми и домочадцами дон Алонсо никогда не был таким жестким, нетерпимым и язвительным, каким позволял себе быть с остальными.
- Тебе следует рассказать о том, что случилось и попросить прощения. Я не думаю, что дон Алонсо будет сердиться, ведь ты сделала это не нарочно, - сказала я дочери.
Чуть позже Жанна сообщила мне:
- Он сказал, что нос – это не страшно, главное, чтобы я ничего другого не разбила Фернандо. По-моему, он подумал, что я собираюсь бить Фернандо.
Я не стала разубеждать Жанну, но, глядя на то, с каким преданным детским обожанием смотрел на нее в этот момент Фернандо, подумала, что, скорее всего его отец имел в виду нечто иное.
Пока женщины занимались уборкой, мужчины готовили вооружение и упражнялись во дворе. Жанна и Фернандо с горящими глазенками часами наблюдали за ними с террасы, под лязг металла и характерные вскрики сражающихся. Фернандо все уши прожужжал отцу напоминаниями о том, что он обещал подарить ему настоящий меч и пони, но пока дон Алонсо разрешал ему тренироваться только с деревянным мечом. Естественно, и моя дочь не осталась в стороне от военных упражнений. В промежутках между беготней по замку за женщинами и наблюдением за боевыми приготовлениями мужчин они с Фернандо сражались на мечах друг с другом. Честно говоря, я побаивалась этих сражений, после них в изобилии приходилось доставать занозы, заживлять царапины и смазывать синяки. К счастью, наблюдать за старшими им все же было интереснее.
Нарушившим привычный распорядок нежданным гостем стал дон Диего, прибывший с очередным караваном. Услышав о его приезде от доньи Хуаны, я разволновалась. Он мог быть посланцем короля, или, в любом случае, приехал не случайно. Я с нетерпением ждала возможности увидеть его, но он заперся с доном Алонсо в оружейной. Письмо О’Флаери, что показал мне дон Алонсо, внушило мне опасения, которыми я не стала с ним делиться. Зная канцлера, я прочитала между строк совсем иное, чем дон Алонсо. В своей любимой двусмысленной манере О’Флаери дал понять, что дон Алонсо может делать со мной, что хочет: ни он, ни король более не заинтересованы моей судьбой, но для дона Алонсо будет лучше, если он сделает это тихо и не будет навлекать гнев короля своим явным неподчинением его воле. Так мне, во всяком случае, показалось, но я мечтала ошибиться. И сейчас только дон Диего мог развеять мои опасения.
Голоса в оружейной становились все громче, но разобрать о чем братья спорят, было невозможно. Как я ни прислушивалась, до моих ушей долетали лишь обрывки фраз. Особенно отчетливо прозвучало «шлюха», «двор», «жениться», потом раздался грохот. Сбежавшиеся на шум слуги увидели взбешенного дона Диего, вылетевшего из оружейной, вытирая кровь с лица. Я бросилась к нему и увела к себе. Пока я залечивала ссадины на его лице, дон Диего, не переставая, говорил, выплескивая свое раздражение, так быстро, что я не всегда успевала улавливать смысл его слов:
- Упрямый осел! Какого черта я только послушал эту старую дуру и приехал! Почему я должен беспокоиться о благе семьи, когда оно никого больше не заботит! Если этот кретин так дорожит фамильной честью, пусть не боится - она будет единственным, что он сможет оставить сыну! Так ему и надо, я больше не собираюсь рисковать своей шеей! Обо мне никто не подумал, ни о ком из родственников. Ему то что, не велика разница, что здесь сидеть, что в тюрьме! Захолустные старые развалины! А вся семья впадет в немилость! Короли этой династии не успокаиваются, пока не уничтожат весь род под корень, - он злобно посмотрел на меня и продолжил: - Это ты во всем виновата! Ненасытная потаскушка! Думала, король без тебя жить не может? У него таких девок в каждой таверне без счета! Он еще спасибо сказал бы, за то, что тебя без шума с глаз долой убрали. И Альтамира досталась бы нам. Но нет, Алонсо умудрился устроить все так, что король его долго не забудет. И сравняет эль Горра с землей, даже имени не останется! – он оттолкнул мою руку от своего лица и встал.
- Кажется, дон Диего, моя помощь вам уже не требуется, - сказала я, и он, прижимая к ссадине на лбу мокрый платок, велел седлать коня.
Его слова подтвердили мои худшие опасения. Я вернулась к оружейной, но там никого не было. На полу валялись разбросанные доспехи и виднелись следы крови. Крови было больше, чем могло вытечь из всех ссадин, полученных доном Диего. Рядом лежал окровавленный наконечник, вырванный из каминной решетки.
Запыхавшись, я влетела в покои дона Алонсо.
- Я же сказал, чтобы никто сюда не входил, - услышала я раздраженный голос у себя за спиной.
На темном камзоле ничего не было заметно, и лишь приглядевшись, я увидела промокший рукав и кровь, стекавшую по пальцам на пол.
Вошел Хорхе с кувшином воды и полотном.
Я протянула руку помочь ему, но дон Алонсо сказал:
- Выйдите, мадам.
- Но…
- Идите, синьора, - Хорхе довел меня до двери и закрыл ее за мной.
Не знаю, ссорились ли братья Луис эль Горра между собой раньше, но мне почему-то казалось, что эта драка - не первая. Обитатели замка не подтвердили и не опровергли мои догадки. Они вообще делали вид, будто ничего не произошло. И сам дон Алонсо только поморщился, когда вечером Фернандо с разбега прыгнул к нему на руки.
Известно ли было дону Алонсо о роли, которую дон Диего сыграл в нашей мнимой женитьбе – скорее всего, известно, раз уж он схватил того монаха и допрашивал его. Но меня беспокоило не это. Между собой они как-нибудь разберутся. Но где в итоге окажемся мы с дочерью?
Я думала о том, как мне быть, и искала подходящую возможность поговорить с доном Алонсо. Но мои планы были нарушены новым нежданным вторжением.
На сей раз гостей оказалось несколько и прибыли они с внушительной вооруженной свитой. Я была во дворе и первым, на кого обратила внимание, оказался мощный рыжеволосый рыцарь на таком же могучем коне. Он спешился и принялся разглядывать меня так, как это умеют делать охочие до женщин мужчины. Такие взгляды были мне не в диковинку и, хоть я и отвыкла от них в последнее время, смутить меня им бы не удалось. Другое дело рыцарь с гербом д’Олонэ на груди. Он смотрел на меня словно украдкой, и все же не менее пристально, чем рыжеволосый. И тут у меня дрогнуло сердце – ведь то был ни кто иной, как Филипп д’Олонэ. В бородке засеребрилась седина, но в остальном, это был Филипп, и его неловкий вид говорил о том, что он все помнит. Рядом оправил тунику и тоже уставился на меня его брат Антуан. Что привело их сюда? И кто этот рыжеволосый рыцарь? Позади спешились еще трое, и те разглядывали меня с неприкрытой злобой. Высокий, дородный мужчина с бородой и двое черноволосых синьоров, чья схожесть не оставляла сомнения в том, что они братья. Эти буравили меня глазами так, что если бы взглядом можно было умертвить, они не колеблясь, сделали бы это. Мне не было нужды гадать, кто они – сходство между ними и донной Изабеллой было слишком сильно. Догадывалась я и о том, что братья Иерра сейчас думают - по меньшей мере, они мечтали увидеть меня в цепях и кандалах, где-нибудь в подземелье, а не разгуливающей по двору с корзиной мокрого белья. Я стояла, не двигаясь с места, и тоже разглядывала всю компанию, стараясь сохранять спокойствие, ибо что еще остается делать женщине под перекрестным огнем ненависти и похоти, как не пытаться сохранить крупицу достоинства.
Напряженную тишину нарушил звук шагов дона Алонсо и Хорхе. Рыжеволосый радостно хлопнул дона Алонсо по плечу:
- Эль Горра, вели немедля приготовить трапезу, мы голодны как волки.
- Приветствую, Касильяс, синьоры… Добро пожаловать.
И тут я сочла за лучшее исчезнуть. Рыжеволосого звали барон Касильяс, бородатого – барон Морган. Насколько я могла судить – все соседи дона Алонсо, все с севера. Что им было нужно? На сей раз я не собиралась оставаться в неведении. Они направились в трапезную, и, избавившись от корзины с бельем, я тихонько прокралась на хоры для менестрелей. Сквозь узорные прорези мне было видно всех пирующих. Я успела как раз вовремя, потому что, утолив голод и жажду, рыцари перешли к беседе.
- Ну что, эль Горра, так ли хороши королевские ночи, как говорят? – потирая руки, хохотнул барон Морган, кивнув головой в сторону двора, где мы недавно встретились.
- Синьоры, вы – гости в моем замке, но не стоит испытывать пределов моего гостеприимства – подняв брови, ответил дон Алонсо.
- Поверь, эль Горра, лучше, когда тебя спрашивают, спал ли ты с королевской любовницей, чем когда интересуются, спал ли король с твоей женой, - пошутил барон Касильяс.
- Нам нечего рисоваться друг перед другом, синьоры, - уже серьезно продолжил барон Морган. – Все мы, так или иначе, оказались в сходном положении. Более десяти лет назад я женился на Селин Вернуэр, получив в придачу королевского бастарда и обещания щедрого приданного. Ублюдку уже давно впору отправляться на обучение к рыцарям Ордена, но порази меня гром небесный, если я видел хоть медный грош из того приданного. Вы оба, д’Олонэ, получили в супруги красоток, не раз прошедших королевскую постель, – физиономии обоих братьев д’Олонэ побагровели, но ни один ничего не ответил. Признаться, в эту минуту, мне стало их даже жаль. – Ты, Касильяс, тоже знаешь каково это – выдать замуж сестру с королевским приплодом в утробе. – Рослый Касильяс серьезно кивнул, подтверждая его слова. – Для вас, Иерра, позор тем более унизителен, что ваша сестра ни в чем не повинна, - обратился Морган к братьям донны Изабеллы. – А ты, эль Горра, не только получил королевскую шлюху с бастардом, но лишился жены и имущества. – На лице дона Алонсо читалось отвращение к этому, уже второму за последние дни выворачиванию семейного грязного белья. – Нас всех оскорбили. Нас всех оскорбил король. Эль Горра выступил достойно, но неосмотрительно. Неосмотрительно, потому что сделал это в одиночку. Если же мы выступим вместе, то восстановим свою честь и благополучие. Число обиженных королем не ограничивается собравшимися здесь. Увидев, что мы объединились, к нам присоединятся многие. Мы можем поднять все северо-восточные пэрства. Нас поддержат рыцари Ордена и церковь – с ними в последние годы тоже не очень-то считаются. От такой силы нелегко будет отмахнуться. Мы заставим с нами считаться и дорого заплатить за унижение, - заключил барон Морган.
Присутствующие в знак одобрения подняли и осушили свои кубки.
- Каким образом вы хотите, чтобы король заплатил за унижение? Земли? Драгоценности? – спросил дон Алонсо, так и не поднявший кубок.
- Да, земли и драгоценности. И власть, - с вызовом подтвердил барон Морган. – Не думаю, что кто-нибудь из вас, синьоры, станет возражать, - он обвел взглядом других собеседников.
- И справедливость. Возмездие, – добавил один из братьев Иерра.
- Каждый получит то возмещение, которого пожелает, - заключил барон Морган, - Ты с нами, эль Горра?
На лице дона Алонсо появилось столь свойственное ему высокомерное выражение.
- Синьоры, так уж случилось, что меня не интересует власть. Мне достаточно земель, которыми я владею. И никакие сокровища не возместят мне потерю жены. Я готов прийти на помощь любому из вас, если того потребует справедливость, и надеюсь, вы поступите так же в случае необходимости. Это все, что я могу вам ответить.
Ответом ему была мертвая тишина. Сотрапезники переглядывались между собой. Я затаила дыхание на хорах, не смея поверить своим ушам. Сказанное доном Алонсо означало, по сути, что этот упрямый болван только что отказался от помощи самых могучих баронов севера.
Первым нарушил молчание барон Морган.
- Что ж, каждый получает то, что хочет, - он взглянул на хозяина замка с плохо прикрытой злостью.
- Теперь, я думаю, вы захотите обсудить свои планы в более тесном кругу. Зал в вашем распоряжении, я удаляюсь. Синьоры, - дон Алонсо встал из-за стола.
Когда он вышел из зала, барон Морган, глядя ему в след, сказал:
- Вот видите, я же говорил, эта девка уже его охмурила.
- Будет тебе, Морган, младший эль Горра всегда был со странностями, - смущенно ответил Филипп д’Олонэ.
- Синьоры, эль Горра – мой друг, я за него ручаюсь. Если он сказал, что придет на помощь в случае необходимости, то, поверьте, он это сделает. И можете быть уверенны, все сказанное здесь, здесь и умрет, - вступился барон Касильяс.
- Будем надеяться, что так оно и есть, - процедил Морган, - Но для большей безопасности я бы поостерегся сейчас обсуждать наши планы.
Я поняла, что больше ничего интересного не услышу и тихо, согнувшись и не поднимая головы, пробралась по хорам для менестрелей к выходу на галерею. И лишь там с облегчением разогнула затекшую спину. И увидела остановившегося в паре шагов от противоположной двери дона Алонсо. То, что он догадался, почему я тут оказалась, я поняла сразу. Он фыркнул пару раз, пытаясь сдержать себя, а потом в открытую захохотал.
- Почему-то я совсем не удивлен, мадам, - сказал он с насмешкой.
- Вы же не думали, что я не попытаюсь понять, что происходит, - парировала я, гордо подняв голову и пытаясь согнать лишнюю краску с лица.
- Отправляйтесь к себе. Немедленно.
На сей раз я не стала с ним препираться, даже несмотря на повелительно-приказной тон – у меня не было на это времени. Я прошла мимо дона Алонсо к двери и бросилась бегом по коридору, едва исчезнув из его поля зрения.
Мне повезло – у Филиппа был тот же оруженосец, что и раньше, и он узнал меня. Я попросила его позвать господина, а сама осталась ждать в отведенных д’Олонэ покоях.
- Здравствуй, Алисия, - сказал Филипп, плотно захлопнув за собой дверь.
- Филипп, - ответила я.
По его взгляду я убедилась, что мысль, пришедшая мне в голову, была правильной – он единственный из всех готов мне помочь.
- Я пришла просить тебя о помощи.
- Что я могу сделать для тебя?
События развивались так быстро, что я не успела толком ничего обдумать. Просить его передать письмо? Куда и кому? Зачем? Нет, моим единственным шансом было другое.
- Насколько крепко тебя стерегут? – спросил Филипп.
- Не важно. Думаю, мне удастся справиться с охраной.
- Мы выезжаем на рассвете.
- Ты мог бы взять меня с собой?
- В платье моего оруженосца охрана тебя едва ли заметит.
- Со мной Жанна.
- Посадим ее в дорожный мешок.
- Лучше за спину ко мне. Она маленькая, под плащом будет почти незаметно.
- Хорошо.
Нужно было спешить. С минуты на минуту меня могли хватиться. И все же я потратила еще мгновение, чтобы сказать:
- Филипп, ты представить себе не можешь, как я тебе благодарна.
Он сделал шаг ко мне.
- Я вызволю тебя отсюда. Каким я был дураком, Алисия… - шептал он, пока руки блуждали по моему платью.
- Филипп, - я взяла его за руки и заставила посмотреть мне в глаза, - Я должна идти, иначе меня хватятся.
Я выскользнула за дверь и на цыпочках полетела прочь, но далеко уйти не успела. Послышались приближающиеся голоса, и я еле успела вжаться в самое темное пятно на стене.
- Отдай нам эту тварь, Алонсо! Мы сбросим ее по дороге в пропасть, и никто даже следов не найдет.
- Это мое дело. Я сам с ней разберусь.
Раздался характерный горловой смешок.
- Мы уже видели, как ты с ней разобрался.
- Рикардо, еще одно слово, и ты об этом пожалеешь.
- Может тебе не дорога честь жены, но мы не допустим, чтобы наша сестра осталась неотомщенной!
- В том, что касается чести моей жены и моей семьи, только я принимаю решения, - холодно отчеканил дон Алонсо.
- Это касается чести и нашей семьи.
- В первую очередь это касается моей чести.
- Тогда, черт возьми, не заставляй нас сомневаться. Реши этот вопрос.
- Не сомневайтесь, решу.
- Тогда почему бы не сегодня, пока мы здесь? Замуруй ее в стену, перережь глотку, сделай что-нибудь.
- Я поступлю так, как сочту нужным и тогда, когда сочту нужным.
За один день я услышала более чем достаточно. Едва братья Иерра закрыли дверь своих покоев, а дон Алонсо скрылся на лестнице, я пробралась к себе.
Минутой позже перед моей дверью появились два дюжих стражника.
Я уложила Жанну спать одетой. Она долго не могла заснуть и задавала кучу вопросов: почему им с Фернандо сегодня не разрешили играть во дворе? кто те рыцари, что приехали в замок? почему у нашей двери опять стража? С большим трудом мне удалось, наконец, ее убаюкать. Затем, поднявшись с постели, я подвесила котелок воды в камине и принялась готовить сонное питье для стражников. Я знала по именам всех обитателей замка, поэтому уговорить их подкрепиться чашей грога не составило труда.
Выполнив самую неотложную часть подготовки к побегу, я занялась более мелкими деталями. Мне придется переодеться в мужское платье, Жанну я спрячу под плащом, так что вещей мы брать с собой не могли, да, в общем-то, при нас и не было ничего такого, о чем стоило жалеть. С того времени, как меня с дочерью перевезли из мельничьей башни в замок, все наши вещи вернули, за исключением драгоценностей. Оно и понятно – будь они у меня, я могла бы кого-нибудь подкупить. А так оставалось всецело положиться на милость Филиппа.
У меня не было причин ему не верить. Я всегда знала, что ему не безразлична, к тому же наша прошлая связь позволила мне узнать его достаточно близко, чтобы быть в состоянии предсказывать его возможные поступки. Он сдержит слово и поможет мне, защитит в случае необходимости. А после услышанного в коридоре я отчетливо сознавала, что такая необходимость может возникнуть. Если братья Иерра обнаружат нас в составе каравана, они, не колеблясь, приведут в исполнение свою угрозу сбросить меня в пропасть. И, как знать, может, и Жанну… Я покрылась холодным потом. Имею ли я право так рисковать? Стоит ли этот шанс такой угрозы? Как долго можно скрывать присутствие ребенка? Тем более, такого активного, как Жанна? Перед побегом я могу дать ей сонной питье, но путь предстоит не близкий, по опасной горной дороге. Рано или поздно ее заметят. Что тогда?
Я попыталась представить себе, что будет. Филипп и его люди станут защищать меня, Антуан встанет на сторону брата, и, может быть, барон Касильяс – мне он показался более добродушным, чем другие. Хотя, как знать?
Братья Иерра и барон Морган… эти пойдут на все, вплоть до столкновения. И не пощадят ни меня, ни мою дочь. Я не знала с кем из них больше воинов, и не могла сказать, на чьей стороне численный перевес.
И потом, не стоит забывать про дона Алонсо. На сей раз, мое отсутствие обнаружат очень быстро, даже не смотря на то, что стражники будут спать глубоким сном. Погоня настигнет караван, и тогда уж точно станет известно о нашем местонахождении, если даже оно не обнаружится раньше. Одна из сторон получит подкрепление, и это будет не Филипп.
Если нам и удастся благополучно покинуть Эль Горра, то только чудом. Господи Иисусе, святые Жанна-Воительница и Жанна-Заступница, я знаю, что не имею права просить, но… я опустилась на колени и прочла молитву.
На душе стало спокойнее. Я прилегла рядом с Жанной, но сон не шел ко мне. Я думала о том, как это будет. Мы с дочерью возвращаемся в АльмЭлис – снова в своих стенах, снова под надежной защитой. Дон Алонсо ничего не сможет сделать – ведь тот монах умер, а без свидетеля доказать ничего невозможно. Церковь так легко не признает своих ошибок. Если только нам удастся выбраться, мы спасены.
Удастся ли? И снова в моей голове замелькали варианты возможного развития событий, один страшнее другого. Я могу рискнуть собой, но Жанной… Нет ничего, что стоило бы дороже ее жизни. Может, оставить ее здесь и бежать одной? В конце концов, я точно знаю – дон Алонсо не причинит ей вреда. Но такой побег бесполезен – у него в руках останется все самое дорогое для меня, и он сможет ставить любые условия. Нет, это не выход.
А если мы останемся обе, если не воспользуемся сегодняшней возможностью? Рано или поздно, дон Алонсо «решит этот вопрос». Что обещал он сделать со мной тогда, в мельничьей башне? Запереть в темницу или отправить в монастырь. Что ж, все возможности для этого у него есть – в Эль Горра предостаточно подвалов и, насколько я помню, их с доном Диего тетушка все еще аббатиса в обители Святой Жанны. В лучшем случае, меня ждут монастырские стены, в худшем – одно из обширных замковых подземелий. Как только дон Алонсо поймет, что королю с канцлером безразлична моя судьба, он примет решение. А Жанна? Как он сказал тогда – «о ней позаботится ее отец». Вот только позаботится ли он? И рискнет ли дон Алонсо отпустить возможную претендентку на наследство его сына? Возможно, он не причинит ей вреда, возможно, тоже передаст в монастырь на воспитание, но что ждет ее дальше? Монашеский покров? Не такая уж плохая участь для незаконнорожденной, скажут многие. Но мне от этого не легче. Я – ее мать, я должна попытаться. Моя девочка заслуживает большего.
Всю ночь я металась без сна, взвешивая бесконечные за и против. С первыми петушиным криком, вторя ему, донесся голос часового на донжоне – это означало, что пришло время для смены караула. Я поставила на огонь котелок с очередной порцией грога, не забыв плеснуть сонного зелья.
Вскоре у дверей раздался шум, означающий, что моя охрана сменилась. Я постучала в дверь с внутренней стороны. Игнасио, мой почти бессменный охранник в последнее время, открыл.
- Холодно? – спросила я.
- Пробирает до костей, синьора, - кивнул он.
- Вот, держите, погрейтесь, - я протянула им по чаше.
- Благодарю вас, синьора, - ответили оба моих стража.
- Мне можно выходить? – поинтересовалась я.
Игнасио покачал головой:
- Дон Алонсо велел не выпускать вас, пока все гости не разъедутся.
- И когда же они разъедутся?
- Да вроде должны сегодня, так что не волнуйтесь, это ненадолго.
Моей задачей было заговорить их до тех пор, пока зелье не подействует, чтобы дверь осталась незапертой. Я успешно осуществляла свой замысел, но тут неожиданно появился третий и совершенно лишний в эту минуту страж.
- Игнасио, синьор Бернардо зовет тебя, - приблизившись, сообщил Пабло.
Игнасио широко зевнул:
- Спать бы сейчас, а не выслушивать приказы Бернардо.
Я взяла чашу и хотела вновь ее наполнить, но тут дверь за мной со стуком захлопнулась и, скрипя, задвинулся засов. Пабло явно недолюбливал меня, мягко говоря. Я снова постучала.
- Чего вам?
- Хотела дать вам горячего грога, - ответила я.
- Не нужно мне ничего, - пробурчал через дверь Пабло.
Битва проиграна, поняла я. Уже через полчаса замок проснется, и будет поздно. Если до этого люди Филиппа не найдут меня, а они не найдут, потому что понятия не имеют о расположении покоев в замке, о побеге можно забыть.
Как на иголках просидела я на постели следующие минуты, прислушиваясь к звукам пробуждающегося замка. Когда откуда-то снизу донесся одновременный топот множества копыт, я вздохнула, вылила грог с сонным зельем в очаг, от чего огонь вспыхнул еще ярче, затем легла на постель и крепко прижала к себе Жанну.
Хорхе потом сказал, что, когда они с Пабло отворили дверь, то нашли нас с Жанной спящими. Как и одного из стражников у двери и Игнасио в караульной. Что подумали об этом внезапном приступе сонливости Хорхе и дон Алонсо, мне осталось неизвестно. Утром следующего дня мне вновь, как ни в чем не бывало, разрешили выходить.
Все это время я провела в размышлениях о том, что же делать теперь. В конце концов, я многократно взвесила за и против и решилась. Мне нужно поговорить с доном Алонсо.
Я начала искать подходящий случай, когда у него будет более-менее хорошее расположение духа.
Случай представился неожиданно:
- Вы уже несколько дней ходите за мной по пятам. Может, скажете, что вам нужно?
- Мне нужно поговорить с вами.
- Что ж, я тоже хотел поговорить с вами, - ответил дон Алонсо.
Следуя за ним, я поднялась на крепостную стену. Обернувшись ко мне, он произнес:
- Говорите.
- Как вы себя чувствуете?
В ответ он сделал нетерпеливый жест раненой рукой.
- Как обычно. Переходите к делу.
- Сначала скажите вы, - улыбнулась я.
- Боитесь раньше времени раскрыть свои планы?
- Я – ваша пленница и поэтому изначально нахожусь в наименее выгодной позиции, - я снова улыбнулась в ответ.
- Не нужно кокетничать со мной, мадам, - резко ответил дон Алонсо, давая понять, что мои женские уловки ни к чему.
Я перешла к делу:
- Что вы сделали с теми стражниками?
- С какими? – ехидно спросил дон Алонсо, и я поняла, что отчасти была не права, назвав его болваном.
- С теми, кто не заметил, как я вышла за ворота, - изобразила я полное непонимание намека.
- Перевел на охрану рудников.
- Вы обещали их не наказывать.
- Я не наказывал. Просто перевел туда, где от того, насколько хорошо они выполняют свои обязанности, зависит их жизнь. Это научит их быть внимательнее.
- В отличие от вас, мадам, я привык выполнять свои обещания, не прибегая к каким-либо уловкам, - припомнила я ему его же слова.
- И в чем уловка? В том, что я не могу доверить безопасность замка и его обитателей тем, кто однажды уже не оправдал доверия? – парировал дон Алонсо.
- Вы никогда и ничего никому не прощаете? – с моей стороны это было скорее утверждение, чем вопрос.
Дон Алонсо усмехнулся.
- Всепрощение – роскошь, которой более всего добиваются те, кого есть за что прощать.
- Очевидно, себя вы считаете безгрешным?
- Мадам, я не понимаю, вы хотели поговорить о нимбе вокруг моей головы?
- Нет, я хотела узнать, насколько крепко вы держите слово.
Брови под острым углом взлетели вверх.
- И что? Вы удовлетворены результатом проверки?
- Нет. У меня есть еще один, последний вопрос.
Дон Алонсо продолжал наблюдать за мной с ироничным любопытством:
- Задавайте.
- Хайме.
- Вас интересует, обезглавил я его, четвертовал, высек или отправил на рудники?
- Вообще-то, да.
- В таком случае, спросите у него сами. Через неделю он возвращается с караваном из Ордении. Это все?
- Не совсем, - я вдохнула поглубже, выдержав паузу, перед тем как перейти к сути. - Вы уже однажды говорили о том, как намерены со мной поступить. Тогда у меня еще были кое-какие надежды и иллюзии, которых нет теперь, – сказала я. - Я не знаю, что вы выберите в качестве достойной кары, но в любом случае прошу вас позаботиться о том, чтобы Жанна была передана моим родным.
- Кому именно вы хотите, чтобы я передал Жанну?
- Моему брату Жаку, он приезжал сюда зимой, вы его, наверное, видели.
- Можете не волноваться, я выполню вашу просьбу.
- Без уловок? – я позволила себе хамство, потому что это было слишком важно для меня.
- Без уловок, - подтвердил дон Алонсо.
Я поблагодарила его, ободренная тем, что он согласился, вот так, сразу.
- И еще… я хотела…
- Зная вас, можно было догадаться, что одной просьбой дело не ограничится, - насмешливо заметил дон Алонсо.
- Прошу вас, дайте мне договорить. Не думайте, что мне легко сказать то, что я собираюсь.
В ответ он промолчал, показывая, что готов меня выслушать.
- Мне кажется всем уже довольно скандалов. И вам, и мне. Вы можете запереть меня в монастырь, уличив в супружеской неверности. Можете обвинить в суде. Но что-то мне подсказывает, вы предпочли бы обойтись без очередного ярмарочного представления. Поэтому я решила рискнуть и поговорить с вами: я могу принять постриг сама, по собственному желанию, и тогда скандала не будет. Но, вы правы, если думаете, что я поставлю свое условие.
- Какое же?
- Жанна останется вашей дочерью. Не перебивайте, дайте мне договорить, - добавила я, хотя он не успел ничего сказать. - Вы прекрасно знаете, какая судьба ждет незаконнорожденного ребенка. Тем более девочку. Она чудесный ребенок, и ни в чем не виновата. Виновата я. Видит бог, я хотела иметь детей в браке, но Господь послал мне свой дар, когда посчитал нужным. Король действительно ее отец. Я надеялась, я все делала, чтобы он полюбил ее. Вы же сами видите, как она тянется к вам, к любому мужчине, готовому взять ее на руки… - я задохнулась от слез, и, отвернувшись, пыталась успокоиться. Мне нелегко было вслух сказать то, что я боялась признать даже наедине с собой.
Солнце уже клонилось к закату. Постепенно я успокаивалась, предоставив ветру осушать мои слезы. Дон Алонсо, молча, стоял за моей спиной. Наконец, я повернулась к нему и спросила, понимая, что продолжать говорить я не могу:
- Что вы хотели мне сказать?
Он окинул внимательным неспешным взглядом ломаную линию горизонта и так же неспешно произнес:
- Я хотел бы быть уверен, что во время моего отсутствия никто не заболеет, не заснет странным сном и не сбежит из замка, - он перевел взгляд на меня и продолжил: - Вы можете дать мне такую гарантию, мадам, или мне придется запереть вас на время отъезда?
Я склонила голову, признавая поражение.
- У меня нет выбора, и вы это знаете. Вам нечего опасаться, даю слово.
- Без уловок? – совершенно серьезно спросил он.
- Без уловок, - улыбнулась я сквозь слезы.
С первой проклюнувшейся зеленью, дон Алонсо поехал осматривать свои владения.
Из немногих растений, которые скудно зазеленели на склонах, почти все были мне не знакомы. Я с любопытством наблюдала за Хосефой, чистившей коренья на кухне и кидавшей их в бурлящий котел. Признаться, вкус у похлебки получился не самый приятный, но я заставила детей вычистить миски до донышка. Больше мне понравился салат из побегов молодого кустарника, их нарезали и ели сырыми.
Начался сезон гроз. С уходом большей части мужчин, ворота замка наглухо заперли, и проходящие караваны можно было только разглядывать с крепостной стены, когда они шли по дороге или когда останавливались в специально построенном помещении под стенами замка, которое к весне успели подготовить и починить.
Днем было уже тепло, и я достала наши с Жанной домашние летние платья. Приятно было почувствовать себя нарядными, я распустила Жанне волосы, и Фернандо сказал, что мы обе очень красивые.
Мужчины вернулись в конце июня, загорелые и обветренные. К тому же дон Алонсо сбрил бороду, так, что издалека я его даже не узнала. Они привезли запасы провизии, холсты, Фернандо получил обещанный меч и маленького пони, а Жанне достались золотые браслеты. Теперь в замке постоянно толклись посторонние, и донья Хуана целыми днями пребывала в тревоге, как бы чего не пропало, и ежевечерне призывала всех проявлять бдительность.
Дон Алонсо молчал. По возвращении он ни словом не обмолвился о нашем последнем разговоре. Что до меня, то мне и вовсе не хотелось торопить события и переезжать в монастырь. Конечно, это не столь далеко от Эль Горра, и пейзаж, скорее всего, будет уже привычным, но там не будет моей дочери, а я навсегда потеряю свободу и погружусь в молитвы. Видит бог, я никогда не чувствовала себя предназначенной для монастырской жизни, и уж тем более, готовой к ней. При мысли о предстоящем, мне становилось страшно. Поэтому, видя, что дон Алонсо избегает меня, я тоже не стремилась попадаться ему на глаза.
Фернандо так увлекся своим мечом и пони, что Жанна надулась и, присоединившись ко мне, деловито сновала по кухне и погребам, укладывая провизию. Впрочем, через несколько дней, Фернандо надоело быть одиноким рыцарем, и он появился на кухне, сначала молча, наблюдая за нами, а потом попросив: «Тетя Лиса, налейте мне меда». Через пару минут они с Жанной, перепачканные до ушей медом, помчались играть во дворе.
Вечером, выглянув во двор на звуки свирели, я увидела несколько танцующих пар. Старик, игравший какой-то горский танец, сидел на камне у террасы, а рядом с ним пританцовывали Жанна с Фернандо. Мелодия была немного печальная, но ритмичная, и Жанна уже уверенно двигалась, теребя за руку неуклюже топтавшегося кавалера. Те, кто не танцевал, усевшись вдоль стен, смотрели и слушали. Двор постепенно заполнялся людьми. Посредине зажгли костер. В летних сумерках он весело потрескивал, и далеко разносившаяся мелодия звучала как-то по-особенному. Заметив меня, Жанна помахала мне рукой, и, подтащив ко мне Фернандо, сказала: «Мам, ну хоть ты научи его танцевать, я уже устала». Фернандо от усердия высунул язык, у него уже начинало получаться, когда он на мгновение замер, увидев, что Жанна, не теряя времени даром, нашла себе другого кавалера в лице Додо. «Давай, Фернандо, вот так, а теперь в другую сторону, вот, у тебя уже получается» - подбодрила его я. От обиды он пыхтел и все время норовил повернуться в ту сторону, где кружилось Жаннино платьице. А моя красавица дочь, оставив Додо, решила опробовать свои чары на более взрослых кавалерах и вела в круг танцующих дона Алонсо. Фернандо еще несколько мгновений наблюдал за ней, топчась на месте, потом вырвал из моей ладони свою, подбежал к Жанне, схватил за руку и повернул ее к себе. Жанна, опустив глазки, кротко как овечка, принялась танцевать, больше не пытаясь подыскивать других кавалеров. Мне неудобно было стоять одной среди танцующих, я посмотрела на дона Алонсо и, к моему удивлению, он протянул мне руку: «Прошу вас, мадам».
Этим вечером я перетанцевала много разных танцев, знакомых и незнакомых. Люди веселились, празднуя окончание зимы, победу над болезнью и просто хороший летний вечер.
Когда Жанну и Фернандо сморил сон, дон Алонсо помог мне отнести их в постель. Уложив спящего Фернандо, я забрала у него Жанну и спросила:
- Что у вас опять с рукой?
- Ничего особенного.
- Ничего особенного произошло во время столкновения на границе вашего графства? – я укрыла детей одеялом.
- В последнее время Хорхе стал не в меру болтлив.
- Я не слепая, и даже если бы Хорхе не сказал мне о столкновении с беглыми каторжниками, я бы не знала причины, но не следствия.
- Вы наблюдательны.
- Можно я посмотрю?
- Это просто рубец, и он уже зажил.
- И все же.
Дон Алонсо развязал шнуровку на рукаве колета и закатал рукав рубашки. Рубленую рану прижигали, чтобы избежать заражения. Все было сделано грубо, просто, надежно, как это принято у воинов. Выше, на предплечье виднелся почти затянувшийся след его ссоры с доном Диего. На всякий случай я лишь промыла рану и наложила повязку, пропитанную успокаивающим настоем.
- Дон Алонсо, вы могли выбирать между эль Горра и Альтамира, почему вы выбрали эль Горра? – спросила я, накладывая повязку.
- Потому что это мой дом. И дом моих предков.
- Но ведь Альтамира тоже дом ваших предков. И, сказать по правде, не в пример более роскошный.
- Эль Горра мне дороже. Это единственное место, где я хочу жить.
- Да, я понимаю, я чувствую то же по отношению к АльмЭлис. Для меня он почти часть меня самой. То есть, я не имела в виду, что поэтому… просто я хотела сказать, что он дорог мне так же как вам эль Горра… Я просто это сказала, без всякого умысла, – закончила я, запутавшись в объяснениях.
- Откуда вы знаете, что у меня была возможность выбора? – спросил дон Алонсо.
- Дон Диего как-то рассказывал о вашем уговоре.
По лицу дона Алонсо пробежала едва уловимая тень.
Я сказала:
- Наверное, если бы я была мужчиной и сделала то, что сделала, вы бы убили меня.
- Если бы мужчина утверждал, что … сочетался со мной браком… даже не знаю, что бы я сделал, - озадаченно произнес дон Алонсо.
Я рассмеялась.
- Вы очень похожи на свою дочь. Точнее, она на вас очень похожа. Вы смеетесь одинаково. А когда ваши маленькие хитрости выплывают наружу, обе опускаете глаза долу с невинным видом.
- Вы пристально за мной наблюдаете. Боитесь, что я отравлю кого-нибудь или наведу порчу на ваш гарнизон? - улыбнулась я.
- В отношении вас я больше не берусь делать никаких предположений.
- А мне кажется, наоборот, в отношении меня вы с легкостью предполагаете все самое дурное, не беретесь только предполагать хорошее.
- Хорошее в вас тесно переплетено с дурным.
- Как в любом другом человеке, - я закрепила повязку и помогла ему зашнуровать рукав. – Ну вот. Еще несколько дней вы не сможете свободно двигать рукой, но болеть будет меньше.
- Да, но дурное в вас мне невыносимо, - резко сказал дон Алонсо.
Вошла донья Хуана посмотреть, как спят дети, и, убедившись, что все в порядке, мы с ней плотно задернули занавеску.
Поутру, проходя по террасе, я услышала веселую болтовню челяди.
- Нет, она, конечно, красивая, но она все время перечит синьору. Донна Изабелла никогда так не делала… - по голосу я узнала Хуана, камердинера.
- Вот он никогда и не смотрел на донну Изабеллу так, - ответил ему женский голос.
- Как так? – неудоменный голос принадлежал Додо.
- Так, у синьора аж глаза темнеют.
- Коли мне б женщина говорила такие вещи, у меня б тоже в глазах потемнело, - вступил в разговор еще один собеседник, - Уж я б намотал ее волосы на руку и показал, кто в доме господин, больше б она слова лишнего в жизнь не сказала.
- Дурень, ты, Пабло! Своей жене можешь косы наматывать, а то - благородная дама.
- Да какая она благородная! Все делает сама, будто крестьянка. Шутка ли, у нее даже служанки нет.
- Эй, кончай болтовню, бездельники! - прогремел на весь двор Бернардо, капитан стражи, - Доброе утро, донна Алисия!
Я не успела дойти до погреба, как меня нагнал Хорхе и сказал, что дон Алонсо хочет меня видеть.
- Мадам, я не вижу дальнейшей необходимости в вашем пребывании в эль Горра. Вы можете отправиться туда, куда посчитаете нужным.
- То есть? – мне показалось, что я ослышалась.
- Я уже отдал необходимые распоряжения. Ваша повозка будет готова к обеду. Думаю, у вас достаточно времени, чтобы собраться в путь.
- Что-то случилось?
- Случилось? – он усмехнулся. – Нет. Мне нужно ехать на север, в имение моей жены, и я не знаю, когда мне удастся вернуться. Оставлять вас в замке – слишком опасно. Ну а коль скоро, этот пройдоха монах скончался, как вам прекрасно известно, у меня нет более возможности доказать, что я не был женат на вас. Я также не вижу смысла в вашем пребывании в монастыре, поэтому я принимаю ваше первоначальное предложение о разводе. Но прежде хотел бы знать, на какую часть моего имущества вы собираетесь претендовать, мадам?
Он говорил тем самым своим брезгливо-высокомерным тоном, от которого все во мне начинало клокотать. Но ведь я видела его другим – таким, как вчера, или таким, как у постели Фернандо зимними вечерами.
Я печально сказала:
- Во всем вашем имуществе нет ничего, на что бы я могла позариться, дон Алонсо.
- Не считая, разумеется, Альтамира, - усмехнулся он. – Что ж, в таком случае я хотел бы получить от вас одно обещание.
- Я вас слушаю.
- Если случится так, что мой сын останется сиротой, вы ограничитесь тем, что имеете, и не будете пытаться получить для вашей дочери то немногое, что принадлежит ему как наследному графу Луис эль Горра.
Я проглотила и это. И лишь сказала:
- Клянусь вам, Фернандо получит все, что ему причитается.
Едва уловимая усмешка пробежала по его лицу, когда он ответил:
- Я бы предпочел, чтобы вы не приносили никаких клятв.
Удар снова пришелся по самому уязвимому месту.
- Обещаю вам не пытаться заполучить что бы то ни было из наследства вашего сына. Но если вы не верите мне, к чему вам мои обещания.
- Мне – ни к чему. Вы будете помнить о них. Счастливого пути, мадам.
Я не могла не спросить:
- А Жанна? Означает ли ваше согласие на развод, что она будет продолжать считаться вашей дочерью?
- Доказать обратное мне уже не удастся. Тем более, после того, как вы столько времени провели в моем замке.
- Поверьте, если бы я могла повернуть время вспять, я бы нашла другой способ обеспечить будущее Жанны. Я не могу попросить прощения у донны Изабеллы… но я приношу вам свои извинения.
- Я принимаю их. Хотя и не вижу смысла извиняться, добившись цели, - добавил он с той же высокомерной усмешкой. - Мои люди сопроводят вас до первого каравана. Прощайте, мадам.
- Благодарю вас… - это было все, что я могла сказать.
Я уже направилась к двери, но тут же вернулась.
- А как же Фернандо? Он потерял мать, теперь лишится подружки, а потом уедете вы… - я осеклась, взглянув на его лицо. Он был похож на человека, у которого только что оторвали часть тела. Едва ли понимая, что говорю, я закончила свою мысль:
- Ему будет тяжело. Я могла бы взять его с собой на время вашего отъезда.
Мгновения, пока я это произносила, оказалось достаточно. На лицо дона Алонсо вернулось привычное выражение высокомерного упрямства.
- Фернандо уже достаточно подрос, осенью я отвезу его в школу Ордена Красного Рубина, пусть рыцари займутся его воспитанием. Я благодарен вам за проявленную заботу, но вам не о чем беспокоиться.
- Ну что ж, в таком случае прощайте, дон Алонсо.
Уложить наши с Жанной вещи было делом недолгим. Дочь, узнав, что мы едем домой, обрадовалась и обещала Фернандо показать ему много интересного, когда он приедет к ней в гости. Они оба так были возбуждены сборами и собственной болтовней, что, к моему удивлению, расстались легко и весело. Донья Хуана зашла к нам попрощаться, и у меня осталось ощущение, что в глубине души она довольна нашим отъездом. Хосефа простилась с нами тепло, но в целом, все восприняли наш отъезд как само собой разумеющееся, как неизбежное и должное свершиться.
Все, кроме меня. Сидя в повозке и прижимая к себе спящую Жанну, я не могла уснуть. Этот внезапный отъезд оставил в моей душе тяжелый осадок. Мои мысли снова и снова возвращались к маленькому замку в горах, словно я оставила там что-то, но никак не могла вспомнить, что именно. Тщетно я убеждала себя в том, что должна благодарить судьбу за столь нежданное освобождение из почти годичного заточения, что дон Алонсо проявил милосердие, позволив нам с Жанной покинуть замок как можно быстрее, и даже не подписав никаких письменных обязательств, скрепляющих наш с ним договор о разводе. Он отпустил нас с дочерью вместо того, чтобы запереть меня в монастырь. Но я чувствовала себя так, словно явилась в гости и была выдворена за дверь даже без объяснения причин. Разумеется, рассчитывать на теплое прощание со стороны дона Алонсо было нелепо, но все остальные… Мы прожили вместе зиму, и какую зиму, мы бок о бок боролись за право остаться в живых, и теперь мне дали понять, что мы с дочерью все равно не принадлежим к этому маленькому горскому сообществу и никогда не будем принадлежать. Я понимала, что это нелепо и глупо, но все же не могла справиться с горечью охватившего меня чувства обиды.
И больше всего из-за дона Алонсо. Своим вопросом о том, какую долю имущества я хочу получить, своим пренебрежительно-высокомерным тоном он напомнил в очередной раз, кем меня считает – алчной беспринципной выскочкой. Женщиной, которую нельзя назвать порядочной.
Но горше всего было то, что многое из его обвинений было правдой. И у меня не было оправданий, только жгучее желание повернуть время вспять. Меня выставил за дверь человек, которого я, при всех его недостатках, имела основания уважать. Почти год я прожила в его власти, и ни разу он не применил свою власть во вред мне или моей дочери, хотя мог бы, и едва ли его стали бы за это осуждать. В нашем споре он оказался достойнее и великодушнее меня, так и не отказавшейся от претензий на АльмЭлис.
Вынесенный мне приговор не предусматривал права на ошибку, на человеческую слабость. Дон Алонсо, со своим железным кодексом чести, не дал такого права ни себе, ни кому-либо другому. Сидя в карете, я плакала, потому что знала – я не могу поступить иначе, а он не способен понять, почему я поступалась своей совестью. Он никогда не женился бы на мне, даже не потому, что считал меня выскочкой, а потому, что все мои поступки с его точки зрения, были недостойными и недопустимыми. А еще потому, что его гордость и мужское самолюбие, не могли примириться с тем, что я принадлежала слишком многим мужчинам до него.
Он оскорбил меня и сделал это намеренно. Унижая меня, он наказал себя, за то, что позволил себе забыться. Моя женская интуиция подсказывала, что он влюблен в меня, и истинная причина моего отъезда заключается в том, что грань между ним и мной стала тоньше, чем он мог себе позволить.