Старый дуб
История эта произошла в очень давние времена. Когда наши деды ещё в колыбельках лежали, да молоко коровье из бутылочек потягивали. В общем: поведаю я эту историю. А вы можете ей верить, а можете и не верить. Дело, как говорится ваше.
Дело было в одном из многочисленных селений уральских. Жили там крестьяне. Жили и не особенно тужили. Горевать им, если честно, было не из за чего. Земля была – жирной, словно масло, хоть самому ешь. Бросишь на распаханное поле горсть пшеницы – такой урожай поднимется, что стороннему человеку смотреть дурно.
Река – чистая, как слеза, да и рыбы в ней было столько, что успевай только сети закиды-вать, да следить, что бы улов в лодку влез. А уж если кто с удочкой ходил рыбку на зорьке половить, то такие на крючок окуни попадались, что в горшок не влезали.
Лес у деревеньки был – просто сказка! Все деревья ровные, прямые, красивые. Ни сучков, ни наростов. Знай себе – руби и вывози. И хоть бы одно брёвнышко гнилым оказалось!
В общем, жить бы крестьянам и радоваться! Да вот беда – на каждую бочку мёда найдётся своя ложка дёгтя.
Ложкой дёгтя был – барин. Был он отменным самодуром. Глупым, как три дубовых пня, вместе взятых, а злой – как настойка на хрене. Крестьян тиранить ему прямо удовольствие приятственное, какое то было . Уснуть не мог, если с кого нибудь из своих крепостных не спустит шкуру.
А жаден то был ... Ни в сказке сказать, ни пером описать! Как кровопивец, какой то! Так и тянул из своих крепостных все соки. Выстроил хоромы трёхэтажные, да из чистого камня. Бедные крестьяне с хлеба на воду перебивались, а ему всё мало было.
Как-то раз проснулся барин в зверски нехорошем настроении. Впрочем, крестьяне и дворня его, в добром настроении, сроду не видели. Да только встал барин с похмелья превеликого, и посему настроение у него было такое, что только молись и крестись!
Прошёлся барин по усадьбе. Всыпал каждому из дворни, кто спрятаться при виде его не догадался, плетей по двадцать штук, а потом сел, душегуб, и принялся думать, чего бы ещё начудить. Сидел, сидел и придумал.
Вышел на улицу, поймал первого подвернувшегося крестьянина и говорит ему, ласково так:
- Эй ты, морда безбожная! Бери в зубы топор и ступай-ка в лес. У старой плотины растёт дуб старый. Ты мне этот свали и привези на двор! В спальне моей паркет дубовый делать надо. А сроку тебе, лапоть, даю до заката. Если до этого времени не привезёшь мне дуб, то я с тебя шкуру спущу. На сапоги, - потом немного помолчал и добавил. - И на перчатки! Гулять, так гулять!
Что поделать? Вздохнул крестьянин горько, взял топор, запряг лошадь в телегу и побрёл к лесу. Хоть и понимал, что до вечера ему ну никак не управиться! А значит – прощай шкура! Барин человек прямой, как горизонт. Сказал – сделал.
Раньше стояла в лесу мельница водяная. Все крестьяне туда возили муку молоть. Однако потом мельник, как это водится, связался с нечистой силой. И, очень опрометчиво, разрешил на своей мельнице свадебку сыграть весёлую.
Свадебка оказалась очень весёлой. Гости и новобрачные напились, да давай гулять, как следует... В общем, спалили, с пьяных глаз, мельницу. Мельника, правда, спасли, но бедолага начал, с горя, злоупотреблять и вскоре пал жертвой змия, с чешуёй зелёного, словно травка майская, цвета...
С той поры плотина стала считаться нехорошим местом, где всякие бесы и водяные танцуют по ночам. Купаться в запруде боялись. Не приведи Господь – прыгнешь в воду, да угодишь пятками водяному по лысине. Он тебя, знамо дело, тут же замочит. Благо омут рядом. Его хоть и можно понять его – ну кому же понравится, когда тебе пяткой в лысину?
Днём всё тихо было.
А неподалёку от мельницы, бывшей, была поляна, на которой рос дуб. Причём таких размеров, что страшно становилось при одном взгляде на него! Большущий, как Башня Вавилонская, да и в высоту несильно уступает. Одна только крона была широкой, широкой. А желудей под ветвями было столько, что крестьяне, иногда, их на телегах вывозили, да свиньям скармливали.
Свиньи с этих желудей, бывало, обрастали щетиной, да клыки выращивали, длинной с коромысло, но в целом жирок хороший нагуливали. А то, что этот жирок они, иногда, добром даже своим хозяевам не отдавали – так то дело обычное.
Посмотрел крестьянин на дуб этот и понял, что барин его и впрямь со света белого решил сжить! Ибо никакая сила не могла свалить этого велета, обрубить у него сучья, некоторые из которых аж толщиной в два обхвата были, не могла!
Отшвырнул он топор в кусты крапивы, сорвал с головы шапку, шваркнул её оземь, и за-плакать, слезами горькими собрался, да отвлекло его происшествие удивительное.
Из крапивы, куда он топор швырнул, раздался вопль удивления. Да такой громкий, что с деревьев листья посыпались.
А потом понеслась из кустов крапивы речь русская. Да такая русская, что аж крапива пожухла, пожелтела, и листья с неё пооблетали. Даже старый дуб затрясся. К сожалению ни единого слова мы вам повторить не можем – не удерживает бумага таких изящных словосочетаний.
Выбрался из крапивы, на глаза бедного крестьянина, леший. Самый простой. Лохматый, рогатый, при клыках и когтях. И с копытами. Леший был здоровенный, как медведь перед зимней спячкой и, на данный момент, злющий, как тот же самый медведь, разбуженный посреди зимы.
Увидев крестьянина, леший зарычал и затопал копытами, тыча когтями в топор, что тор-чал у него из правого рога.
- Инструмент твой, борода многогрешная?! Чего, лапоть ты липовый, швыряешься?! А?! Предупредить было трудно?!! Ну, держись! Становись смирно - жрать тебя с сапогами буду, борода многогрешная!
Засим леший растворил пасть свою во всю ширь. А зубов в той пасти было – немеряно! Да все такие острые, белые, длинные, что любой зверь лесной и чудо морское обзавидуется. Вскинул леший лапы над головой, словно медведь, да и попёр на крестьянина.
Тут крестьянин, дар речи, обретя, закричал, на весь лес:
- Погоди жевать! Дай слово молвить!!!
- Ну, чего тебе ещё надо?! Не порть аппетит, душа луковая!!! – зарычал леший, но всё же остановился, в двух шагах от крестьянина.
- Хочу у тебя спросить – а это правда, что вы могете любых размеров быть?!
- А то! – усмехнулся леший и вмиг вырос до размеров дуба. – Видал?!
- А маленьким?
- Проще простого! – леший уменьшился до размеров крысы.
Тут крестьянин на него свою шапку – хлоп! И, спешно, крест в церкви освящённый, с себя сорвал и обмотал им лешего.
Засим положил шапку на траву и посмотрел на неё. Леший попробовал, было, свой рост настоящий принять, да куда там! Держит его крест освящённый. Не пускает, не даёт силу свою нечистую пользовать.
Пробовал леший освободиться, пробовал, пока не устал. А устав, говорить начал. Сначала такие слова выговаривал, что вся трава на поляне пожухла, да все белки со страху разбежались. Зайцы – и те летнюю шубку на зимнюю сменили. И передать сии слова, никакой возможности нет, ибо ни одна бумага их не выдержит.
Выговорившись, начал леший уже по-другому крестьянина просить, что бы тот освободил его. Более приличным языком. Наобещал ему золота кучу, мехов – гору, а уж всякой там чепухи, вроде дичины – той немеряно.
Выслушал его крестьянин и говорит:
- Рад бы я, тебя выпустить, но вишь, какая беда... Прислал меня в этот лес барин наш. Ну-жен ему пол в спальне дубовый. Велел он этот дуб ему доставить. Прямо в усадьбу. Так что, сам понимаешь! Если дашь честное слово, что поможешь мне дуб этот доставить домой, то...
- Ладно! Ладно! – заорал тут же, леший во всю глотку. – Снимай с меня крест и сделаю всё! Сделаю!
- А не обманешь? А то вишь, как, ежели дуб не принесу барину, то он меня со свету сживёт!
- Обещаю! – сказал леший.
Развязал крестьян лешего, не без страху. Впрочем, понимал уже – если решит его лесной царь обмануть – так и так пропадать. А леший, освободившись, вырос до размеров медвежьих и, нехорошо на крестьянина глянув, проворчал:
- Давай, душа мякинная, топай к своему барину и ничего не бойся! Сегодня же дуб ему доставлю в дом! Давай! Топай!
И улыбнулся он крестьянину. Вежливо и скромно. Всего на сто три зуба.
Схватил крестьянин шапку, крест и побежал прочь из леса. Выскочил на плотину, где лошадь оставил, прыгнул в телегу и давай лошадь вожжами нахлёстывать.
Не успел он ещё и половины пути до дома проехать, как набежали на небо чёрные, аки смоль, тучи. В один миг стало темно, словно ночью. И задул тут такой ветер, что просто страх! Хлестнули струи дождя, и началась такая буря, что просто жуть! Рычит, словно зверь лесной, чудище морское, воет, словно волк зимой. Молниями сверкает, а дождём поливает так, словно новый Ноев Потоп начинается.
Правда буря эта закончилась очень и очень быстро, хотя зубами, со страху, крестьяне нащёлкались досыта. А как закончилась буря, то вышли они из домов своих, да осматриваться начали. Какой такой урон им буря нанесла? И предстало их глазам диво дивное, чудо чудное.
Ни на одной хате крыши не сорвало! Ни одной трубы не покосило. Ни единого плетня не свалило! Всё было в порядке. Словно не буря страшная бушевала, а дождик лёгкий пролился.
Не успели осмотреться, как слышат – со стороны баринова дома слышится громкий визг, словно там свинью колют. Что за диво?
Отправились к барину и видят чудо невиданное! Бегает барин по двору, в одном исподнем и визжит, словно поросёночек молочный. А руками машет так, словно взлететь собирается, позабыв о том, что людям Господь крыльев не выдал.
И увидели все крестьяне удивительную вещь. Торчит в крыше дома, баринского, старый дуб. Тот самый, за которым посылал он крестьянина бедного, посылал. Выдернул смерч-игривец старый дуб из леса, как морковку, и, перенеся через всё село, воткнул дерево прямо в крышу дома! Да так, что он пробил все три этажа особняка барского и корнями впился в спальню! И чуть-чуть барина, как потом выяснилось, не пристукнул.
Дуб, вонзившись в дом барина, пророс и спокойно зеленел и рос. И крепкий был такой, что никакая пила или топор не могли это дерево даже поцарапать! С той поры барин заметно присмирел и больше уже крестьян не тиранил. Видимо здорово его дубом стукнуло и всю дурь из головы выбило.
А крестьянин остался жить, поживать и добра наживать. Правда, как говорят, больше он в лес ни ногой.