глава 2
- Какая к черту болезнь? Что еще за бредни о смертельном вирусе? Я не в Голливуде, чтобы верить в это. Если бы начался массовый мор, об этом трезвонили на каждом канале. Скорее всего, это новый тип легочной аллергии, как и говорили раньше, может быть птичий грипп или свиной. Поболею пару дней, но уж точно не отброшу копыта! - я скорее утешал себя, чем говорил со Стасом.
Он сидел напротив, оперевшись массивными локтями о кухонный стол. Как и весь первый этаж, кухня покрывалась плотным слоем пыли. Очки Стас давно снял, как и маску. Теперь я видел глаза и в них отражались страх и боль. Для Стаса я уже был покойником. Он верил в неизбежную смерть от этого вируса так же, как священники верят в Бога. Наш разговор затянулся. Сначала я рассказал, где и при каких обстоятельствах столкнулся с зараженными, позже мы обсуждали возможность того, что я действительно заразился. Как меня не убеждал Стас, я не верил, а точнее не хотел верить. Очень тяжело смириться с мыслью, что ты умрешь через несколько дней. В итоге около часа прошли в безрезультатных спорах. Наконец Стасу это надоело:
- Я несколько дней колебался, чтобы не уехать отсюда подальше. Только недавно решил остаться здесь, запасшись заранее всем необходимым. Ты понимаешь, чего мне стоило впустить тебя в дом?
- Да, но...
Он перебил меня и закончил свою речь отчеканивая каждое слово:
- Мне уже все равно, веришь ты или нет. Я знаю то, что знаю и это заставляет меня принять такое решение, - он помолчал, а затем неуверенно продолжил, - ты должен покинуть мой дом.
После этих слов я перестал обманывать себя. Стас не ошибался. Я сам видел последствия болезни и знал, что теперь уготовано мне. Отныне я один из тех, кто хватается за лицо, раздирая его до кровавой каши, пытаясь избавиться от не проходящего зуда, один из тех, кто, раскрыв свои заплывшие кровью зрачки, умирает в подворотнях и собственных домах. По лбу скатился ледяной пот. Теперь каждый вдох мне казался нездоровым, каждое движение я делал осторожно, боясь, что оно приблизит неизбежный конец.
- Стас, мне страшно, - только и смог сказать я.
Слова застряли в горле, и я чуть было не расплакался, так же горько, как в далеком детстве. Мне хотелось вернуть прошлое. Пусть меня уволят еще раз, лишат квартиры и всех сбережений, отправят на улицу собирать бутылки. Все что угодно, но только не это.
- Я искренне хочу тебе помочь, ты мой лучший друг. Другой бы не сделал ни шагу в мой дом. Но тебе нельзя оставаться здесь. Извини, что приходится так поступать, но и ты пойми, я тоже хочу жить.
Я вскочил со стула и навис над Стасом.
- Ты хоть понимаешь, что говоришь? Извиняться передо мной, все равно что просить прощения у стены! Через пару дней я стану напоминать ее по своим жизненным показателям. Ты не можешь мне ничем помочь. Не знаю, зачем я сюда пришел.
Стас не изменился в лице, но глаза выдавали страх передо мной, перед тем, что я дышу ему прямо в лицо. Прижавшись к спинке стула, он проговорил:
- Я ничего не могу сделать, чтобы помочь тебе, но ты можешь. У тебя есть выход. Пусть это не гарантирует выздоровление, но даст хотя бы несколько ответов. В городе стоит лагерь и как рассказывают очевидцы, туда начали пускать зараженных. Тебе могут помочь. Помнишь, где находится центральная больница? Военные переоборудовали ее для своих нужд.
Я опустился на колени и заплакал. Тяжесть последних событий обрушилась на меня лавиной и заставила вспомнить прошлую жизнь. Она никогда не нравилась мне. Очень часто, когда приходилось оставаться одному, я включал музыку и старался избавиться от мыслей. Но это получалось редко, и в эти моменты я осознавал, что возможно зря живу. Кто-то лечит других людей, дарует им жизнь, кто-то приносит в дом радость от своего творчества, кто-то просто специалист в собственном деле, но только не я. Это удручало. Но никогда я не думал, что жизнь так легко может закончиться, какая бы она не была. Теперь же мне оставалось прожить считанные дни.
Мои плечи содрогались с каждой новой мыслью о приближающемся конце. Стас боролся с желанием подойти. Поерзав на стуле, он все же остался на месте. Успокаиваться пришлось одному. Мы договорились, что я покину его дом завтра, а пока могу пользоваться первым этажом. Для того, чтобы я постоянно был на связи, он отдал мне старый мобильник. В записной книжке находилась лишь одна запись, хотя за годы знакомства я знал его номер наизусть. Чтобы не подвергать Стаса смертельной опасности, мы решили, что ему лучше уйти наверх и заранее попрощаться. Как только решение было принято, Стас поднялся на второй этаж и плотно закрыл дверь. С тех пор я больше его не видел.
* * *
Близилась полночь. Весь вечер я бесцельно бродил по дому не в силах заснуть. Кашель беспокоил реже. Раньше я довольно легко переносил жару, однако на этот раз легкие судорожно вздрагивали от недостатка кислорода, и мне пришлось открыть все окна на этаже, чтобы не умереть от духоты. Ночная прохлада заполняла пыльные комнаты и успокаивала. Я примостился на маленьком диване в прихожей, подогнув длинные ноги. В таком положении я пролежал несколько часов, прислушиваясь к шипению рации на верхнем этаже. Шум прерывался жужжанием металлического голоса. Что именно звучало, я разобрать не мог, но понимал - это новые сообщения о жертвах невиданной доселе угрозы. Несчастные люди умирали в собственных домах, на улицах и подворотнях. Гибли молодые и старые, старики и дети. Перед глазами то и дело выплывали лица старика и блондинки, изуродованные, измученные. Странно, что на мне не было ни ран, ни язв. Только кашель. Внутри снова зародилась робкая надежда. С этими мыслями наконец удалось уснуть.
Шея и спина затекли от неудобной позы, и мне пришлось подняться. Я проспал всего четыре часа. За окном загорался рассвет. Первые минуты мне казалось, что события прошлых дней всего лишь сон, но тут же громко закашлялся, сплевывая кровь. Ко всему прочему грудь прострелила острая боль. Легкие словно пронзило иглой. Это было секундной вспышкой, но от неожиданности дыхание перехватило, и я повалился на диван, держась за сердце. Не приходилось сомневаться - вирус начинал пожирать изнутри. Я отдышался и решил больше не задерживаться. Военные, если болезнь их рук дело, должны иметь вакцину.
Вдыхая запах раскаленного асфальта, я двинулся в сторону центра. Легкие перестали капризничать и болеть. Кожа слегка покалывала от пота, но к счастью не чесалась. За одну ночь улицы опустели. Я не видел ни машин, ни людей. На дверях магазинов красовались широкие вывески с надписью "Закрыто". По пути я заметил, что на дверях многих домов висят амбарные замки, а окна наскоро заколочены досками. На тротуарах под окнами многоэтажных домов лежали мешки с мусором тех, кто не отваживался выходить из дома. Многие все-таки успели убежать от надвигающейся угрозы. Но куда делись те, кто остался? Вполне возможно, что они сидят дома, как и советовали в новостях. Но мне не верилось, что этому совету последовал весь город.
До больницы оставалось идти не больше получаса. По обеим сторонам дороги тянулись блеклые неприметные частные дома. Впереди, на опустевшей дороге, я разглядел стоящий на встречной полосе внедорожник, кажется «шевроле». Его красный корпус, сверкая на солнце, выделялся, словно тряпка для быка, на фоне серых зданий. Я подошел ближе. Из-за корпуса иномарки выглядывала смятая до неузнаваемости девятка. Похоже водитель девятки на полном ходу столкнулся с идущей по «встречке» машиной. Шансов выжить в этой аварии не было. Чтобы в этом убедиться я заглянул в «шевроле». Увиденное надолго отпечаталось в памяти. В машине находилось три трупа: девочки лет четырех и ее родителей, сидящих на передних сидениях. От страшного удара двигатель «шевроле» утопило внутрь, расплющив родителей до пояса. Салон окрасился в красный от обилия крови повсюду. На заднем сиденье лежала маленькая девочка с расцарапанным лицом. На руки были надеты зимние варежки, перевязанные скотчем на запястьях. Наверное, родители хотели обезопасить ее от нестерпимого желания разорвать себя на кусочки. Но до тошноты поразило меня то, что ребенок, похоже, пережил столкновение. Я не знаю, как долго девочка боролась со смертью, как долго оплакивала изуродованных родителей, как долго мучилась без еды и воды, но одно я знаю точно - смерть наступила от болезни, которая в данную секунду росла во мне. Лицо малышки, залитое кровью, искривилось в предсмертном крике, а изо рта вывалился черный язык. Глаза вытекли. На их месте копошились мухи. Кожа приобрела пурпурный оттенок и сливалась с кровоподтеками из язв на руках и шее. Она уже мало походила на человека, скорее напоминая инопланетное чудовище.
Не в силах больше смотреть, я отпрянул от машин и отвернувшись, побрел в сторону больницы. Как бы мне не хотелось, но вид маленького ребенка, скончавшегося в страшнейших муках, до сих пор не покидает меня.
Пустая улица Свободы, раньше являлась самой оживленной в городе. Теперь она была слишком широка для одиноко идущего человека. По обеим сторонам дороги тянулись полоски молодых тополей. Разносимый ветром пух забивался в ноздри и глаза. Я немного устал, а во рту сильно сушило. Солнце сияло на чистом безоблачном небе. Отличная погода наводила тоску, контрастируя с болью и отчаяньем, заполнявшими сердце. Порой я переставал различать дорогу, уходя глубоко в себя и размышляя о предстоящих ужасах. Тишина, окружавшая со всех сторон, помогала концентрироваться и не давала отвлечься. Стараясь находиться в тени деревьев и прижимаясь к обочине, я вздрогнул от громкого хлопка. Грохнуло в многоэтажном доме неподалеку. Одновременно с этим зазвенели стекла, посыпавшись градом вниз из разбитого окна. Похожий на выстрел звук исчез так же стремительно, как и появился. Причиной могло быть что угодно. Проверять совершенно не хотелось и прибавив шаг, я продолжил путь. Только сейчас, отойдя от размышлений, до меня донесся еще один звук. Этот шум едва выделялся на фоне шелеста листвы. Сначала я даже подумал, что мне показалось, но с каждым шагом шум становился громче. Этот звук постепенно превратился в жужжащий улей, только в нем сливались тысячи человеческих стонов, криков и слез. Кажется источник шума находился за поворотом, как раз там, куда мне предстояло отправиться. Оставалось повернуть на улицу Сенную и пройти сотню метров, чтобы оказаться на автомобильной стоянке центральной больницы. Свернув на узенькую дорожку, я не поверил своим глазам. Она напоминала скорее реку из человеческих тел. То тут, то там раздавались отчаянные крики и стоны больных. Повсюду болтались зараженные. Кто-то еле стоял на ногах, истекая кровью, кто-то только расчесывал язвы на лице и руках. Невдалеке возвышалось здание больницы, больше похожее на средневековую крепость, готовую к штурму. На окнах первого этажа установили толстые решетки, на крышах виднелись смотровые вышки. Само здание было огорожено плотным решетчатым забором с колючей проволокой наверху. Люди окружали забор со всех сторон, но что было самым странным - к забору не прикасались. Как будто между забором и зараженными построили невидимую стену шириной в метр.
Огромная человеческая масса циркулировала рядом с массивными запертыми воротами, которые охранялись четырьмя военными с оружием. Когда кто-то подходил слишком близко, охранник направлял на него автомат и что-то кричал, после чего порядок ненадолго восстанавливался. Когда-то давно, в другой жизни, я ходил на концерт местных рок-групп и помню столпотворение на центральной площади, которая вмещала пять тысяч человек. Здесь же находилось в два, а то и три раза больше людей. Они толпились и толкались, некоторые, не в силах бороться, безвольно болтались в людском потоке. Вдалеке от входа давка была не такой сильной, и можно было проходить, не задевая изуродованные собственными руками тела. Я принялся аккуратно обходить больных, по направлению к воротам.
- Спаси нас, Господи! - вопил седой старик, сидя на газоне. Он поднял голову и внимательно посмотрел в глаза. Рядом я не видел ни одного человека, готового к разговору, поэтому пришлось спросить у старика:
- Почему здесь такое столпотворение? - По его безумным глазам можно было не сомневаться, что ответа не последует.
Однако, выпучив глаза, старик повернулся ко мне и зашептал:
- Это посланцы Господа. Только Бог способен даровать жизнь, только Бог способен даровать смерть. Стражники Божьи у врат, они не дадут недостойным попасть в рай! - его голова опустилась на колени и старик горячо разрыдался.
- Не слушай его, - мой сосед, молодой парень с белыми волосами и детским лицом, смотрел на меня ясными глазами, если не учитывать лопнувшие сосуды на белках. Сочувственно взглянув на сумасшедшего, он продолжил:
- Бедный старик помешался. Но его слова не лишены правды. В больницу почти никого не пускают. За два дня, сколько я здесь нахожусь, у меня ни разу не получилось добраться до ворот. Слишком много людей хотят того же. Примерно раз в полчаса небольшими группами запускают в больницу тех, кто стоит ближе всех к воротам.
- Неужели это невозможно?
Я оглядел гигантскую заполненную людьми площадку. Казалось, что пройти до ворот можно лишь по головам.
- Кому-то удается, но мне никогда не везло.
- А если пробраться туда тайно?
- А смысл? - блондин принялся чесать уже раскрасневшуюся шею, но тут же одернул руку, - Даже если получится туда проникнуть, то тебя не станут лечить. Наверняка там ведется учет новоприбывших. Да и прежде, чем ты окажешься внутри, тебе предстоит пролезть через забор, в обход охраны по периметру и на вышках. Со всех сторон, кроме фронтальной, к забору подведен ток. Один парень вчера попытался. Неприятное зрелище.
Вдруг наш разговор прервал громкий рев старика:
- Врата откроются для избранных! Агнец Божий вознесется к небесам! Останутся грешники! Оставшиеся обречены на вечные муки!
Он истошно кричал, срывая голос, затем снова бросил голову на грудь и притих. В трех шагах на асфальте сидела молодая девушка, держа на ногах голову семилетнего мальчугана. Маленькие глазки ребенка были закрыты, но из-за опущенных век вытекали струйки крови, уже успевшие свернуться. Усеянные ранами руки обвивали мать, а на детской рубашечке расплывались алые разводы. Мальчик гнил заживо, но мать все еще бормотала себе под нос, слегка покачиваясь:
- Сынуля, потерпи, нас скоро позовут и вылечат. Слышишь, малыш, скоро тебя вылечат...
Повсюду я видел слезы и горе. Если это не читалось в глазах, то это читалось в покрытых нарывами лицах. Первое время мне удавалось протискиваться между бродящими рядом полутрупами, но совсем скоро это стало невозможным. Плотная стена людей смыкалась впереди, не давай шанса пролезть дальше, а ворота, казалось, не приблизились ни на метр.
Неподалеку от меня я заметил девушку. Она из последних сил старалась успеть в небольшое образованное передо мной пространство, но не смогла. Споткнувшись о чью-то ногу, она с разбегу врезалась в мое плечо. Несчастная была настолько измождена, что тотчас отскочила на асфальт, негромко вскрикнув. Молодое лицо напоминало сгнивший виноград, отчего я инстинктивно отвел глаза. Свободное место над ней тут же заполнилось другими больными и девушка скрылась в ногах ее убийц. Мое плечо еще помнило прикосновение девчонки, и сердце чудовищно сжалось. Сзади меня уже поддавливала новая волна желающих попасть к воротам, но плотная человеческая преграда впереди не давала пройти вперед. Мы толкались друг с другом, борясь за право быть впереди. У меня почти не осталось сил, когда я увидел над головами металлическую основу высоких входных ворот.
Спина загорелась от впившихся рук и локтей. Прямо передо мной находился широкоплечий мужчина, как скала, возвышавшийся над остальными. Подбородком я вжался в его спину и не мог ничего сделать. Сзади надавили с новой силой. Этот колосс не сдвинулся с места, а я уже не мог дышать, когда давление увеличилось. Надеясь выбраться из этой мясорубки, я попытался прыгнуть в сторону, но вместо этого лишь оторвал ноги от земли и теперь висел зажатый между телами. Вот тут-то я и понял, что могу погибнуть раньше, чем ожидал. Если толпа перестанет давить, я не удержусь на ногах, а потеря равновесия сулит верную гибель. На этот раз, я мечтал, чтобы давка не прекращалась. Как будто услышав мои мольбы, толпа сзади надавила так мощно, что гигант впереди не выдержал и зашатался вперед. Подобно ледоколу, проделывающему коридоры во льдах Антарктики, этот парень приближал меня к спасительным воротам. Я изловчился и смог упереться руками в гигантскую спину впереди, оттолкнулся и опустился на ноги.
Почувствовав движение вперед, мужчины и женщины, стонавшие и причитавшие, свирепо двинулись на ворота. Теперь я находился в каких-то пяти метрах перед охранниками за ограждением, когда увидел, что люди в первых рядах уже налегли на ограду. Военные, не долго думая, направили автоматы на людей и один из них проорал в рупор:
- Отойти от ограды на безопасное расстояние! Всем отойти!
Но приказ утонул в шуме возгласов и криков о помощи. Люди тянулись к спасению.
- Последнее предупреждение или мы откроем огонь!
Я ужаснулся, неужели они будут стрелять? Это не укладывалось в голове.
Люди не слушали, а те, кто был в первых рядах, при всем своем желании не могли отойти от ворот, безвольно упираясь в сетку забора. Ворота закрывались на цепь. От натиска она натянулась до предела и образовала небольшой проход между створками. Последней каплей для охраны стало то, что один худощавый паренек так сильно вжался в них, что ободрав себе руки и лицо, проскочил за ограждение.
Охрана не заставила себя ждать:
- Огонь! - скомандовал самый здоровый из них, с каменным лицом.
Внутри все замерло. Дуло было направленно прямо мне в грудь. Мысленно я приготовился к смерти.
К счастью, остальные трое охранников, подняли автоматы вверх и произвели длинную очередь. Тут же человеческий танец остановился, и на несколько секунд воцарилось молчание. Молодой парень в кисло зеленой рубашке прижался к асфальту и накрыл голову руками. Я был прав - это блеф. Они не могли стрелять по людям, им было запрещено. Как может быть иначе? Осознавая, что они не могут выстрелить в человека, я по-прежнему не мог успокоить дрожащие колени.
В отличие от блондина, мне повезло. Толпа вынесла меня вперед, к самым воротам. Вдруг открылась входная дверь больницы, и вышел человек, в строгом черном костюме. Издалека я мог видеть лишь короткую стрижку и респиратор, точно такой же, как у охранников. Военные, как один, встали по стойке смирно и замерли, словно ожидая инструкций. Человек махнул рукой и зашел обратно. По этой команде один из охранников, легким движением поднял паренька, проскочившего вне очереди, и повел в сторону входа. Бугай, на виду у все еще не пришедших в себя людей, открыл ворота и что-то сказал остальным. Двое оставшихся охранников кивнули и поправили автоматы, встав по обе стороны от входа.
Я не верил своему счастью. Меньше часа понадобилось, чтобы пробиться ко входу. Как говорил блондин, нужно попасть в первые ряды, и я спасен. Открытые створки манили каждого, кто находился рядом. Все знали, что осталось лишь зайти внутрь. Я напрягся, готовый в любую секунду броситься в проход, как только поступит команда охраны.
Но приказа не было. Люди опасливо косились на автомат и не решались совершать попытки пройти внутрь. Вдруг мимо меня проковылял, хромая на одну ногу, престарелый мужчина. Подойдя к охраннику, он задержался на пару секунд и прошел внутрь. Вот тут до меня дошло, что никакой команды не будет, нужно просто успеть и жизнь спасена.
До ворот от меня было не больше четырех шагов, я их преодолел в два шага. Передо мной оказалась девушка. Я заглянул ей в лицо и увидел того бедняка, который свалился на мою голову в Воронеже. Скорее всего ее дни уже были сочтены, потому что передвигалась она очень медленно и каждый шаг давался с большим трудом.
Я подождал пока девушке разрешат войти и сделал шаг вперед. Но мне в грудь уперлась тяжелая рука охранника. Он осмотрел меня с ног до головы, заглянул в глаза и пробасил:
- Ты не можешь пройти. Освободи проход!
Он грубо оттолкнул меня и продолжил пропускать тяжелобольных.
- Пусти меня! Я... я пришел сюда, я... болен и я должен получить помощь! - от шока мне стало трудно говорить. Заикаясь, я продолжал кричать на бугая пока не получил тяжелый удар в челюсть.
Я перестал чувствовать землю и упал на спину, больно ударившись затылком. Мир перевернулся. В голове звенело. Я даже не понял, что произошло. С какой стати меня не берут на лечение? Это конец… Я не спешил подниматься, мне хотелось умереть прямо сейчас, потому что спасения больше не было, но еще больше я жаждал заразить верзилу, подло отобравшего у меня единственный спасительный круг. В голове закрутились яркие картины того, что я готов сделать с ним. Самые изощренные способы убийства я незамедлительно привел бы в действие, если б мог.
Поднявшись на ноги, я рассматривал счастливцев, но все никак не мог понять, почему меня не впустили. Заходили и женщины и мужчины. Пропускали даже с трудом передвигающихся стариков, чего уж говорить о моих ровесниках. Мимо меня проходили очень тяжелые больные, но я плевать на них хотел. Они внутри, по ту сторону. А я здесь, в чистилище, откуда не было другого выхода. Больше ничего не оставалось, как ждать и надеяться, что скоро и меня пропустят. Сколько придется сидеть перед воротами, я не знал, но это был единственный шанс.
Со мной поравнялся парень моего возраста, сочувственно посмотрел в глаза и пошел ко входу. К этому времени вошло около дюжины человек. Парень оказался перед верзилой и уже хотел последовать примеру других, но был грубо отодвинут в сторону. Я думал, что предел людей достигнут, однако после парня в больницу пропустили еще двоих, прежде, чем закрыть ворота. Мы оба не прошли. Но что нас связывало? Возраст и пол отпадали. Но какой-то критерий должен быть. Я еще раз обвел зараженных взглядом и кажется, нашел причину. У всех вокруг на лицах и руках вздувались кровавые раны. У некоторых потемнели глаза. Повсюду на меня смотрели безнадежно больные. А я выглядел, как здоровый, если не считать страшного кашля. Мои симптомы уже должны проявиться. Все таки прошло три дня, да вот только ничего подобного не случилось. Может, я не болен?.. Поэтому охранник не стал меня впускать - у меня не нашлось признаков заражения. У парня передо мной тоже отсутствовали язвы, а кожа имела здоровый оттенок. Теперь все стало на свои места. Слишком много больных, слишком большой поток и слишком мало времени на спасение жизней. Врачи отбирали исключительно самых зараженных, а те, у кого еще оставалась надежда, ждали своей очереди. Но сколько ждать - никто не знал. Как бы там ни было, больше ничего не оставалось.
Наверное, я бы смирился с положением вещей и нашел укромное место, в котором можно ждать своего звездного часа, да вот только в памяти возникла молодая мама, с мертвым мальчиком на руках: "Сынуля, потерпи, нас скоро позовут и вылечат..."
Эти слова пульсировали во мне одновременно с желанием начать бороться за свою жизнь. Я почувствовал в себе небывалый прилив сил и решился на крайние меры. Людей, заходивших внутрь, насколько я успел заметить, не считают, а это значит, что стоит мне пробраться сквозь решетку и дело в шляпе. Вот только как быть с охраной? Они не дадут мне прошмыгнуть незаметно. Утешало одно. В любом случае им запрещено стрелять и все, что ждет меня в случае обнаружения - это хороший пинок под зад. Я обежал взглядом каждого военного и решил, что о подробностях буду думать позже, главное, что я твердо решил – моя жизнь в моих руках.
* * *
Я кое-как выбрался из скопища таких же обреченных и сейчас пытался обдумать подробный план действий немного вдалеке от шумной компании. Переступая через неподвижно лежащих мужчин и женщин, я старался убедить себя, что они просто спят. Слишком давило на сознание окружающее безумие, крики и стоны умирающих. Отойдя подальше от толпы, к домам напротив, я расположился на траве, готовый переночевать, если не придумаю как пробраться внутрь. Солнце начинало клонится к закату и становилось немного прохладнее, однако и сейчас я не мог избавиться от пота, стекавшего по спине. Совершенно инстинктивно я яростно почесал правую лопатку и тут же пожалел об этом. Спина загорелась и это пламя стало проникать в каждую клеточку моей кожи, заполнять пространство внутри меня тяжелыми свинцовыми стружками, которые кололи спину изнутри. Это продолжалось и тогда, когда я поднял с асфальта осколок лобового стекла, когда принялся разрывать кожу острыми краями, чувствуя как что-то теплое стекает к резинке трусов и когда из последних сил бросил стекло в сторону, разбив окровавленный осколок о стену соседнего здания. Упав на четвереньки, я начал молиться, чего раньше никогда не делал.
Как это не удивительно, но спину внезапно окатило волной холода и желание потеряло надо мной власть. Я смог бороться и силой воли заставил себя сжать кулаки. Сгорбившись на асфальте я просунул руки между коленями и зажал их изо всех сил, чтобы ненароком не навредить, если приступ вернется. Очередная волна холода настигла меня, дав еще одну порцию спасительного спокойствия. На этот раз я уже почти не хотел трогать спину, наверное поэтому смог разглядеть кубики льда, появившиеся невесть откуда. Только сейчас почувствовав, что по спине и ногам стекает ледяная вода, я осторожно повернул голову и увидел перед собой мужчину, с вымученной улыбкой на лице.
- Ты можешь встать. Старуха судьба уже подставила тебе свой зад, так что нечего рассиживаться, - он протянул массивную руку и помог подняться, - это не просто грипп, черт побери, но и ему можно дать отпор. Ледяная вода спасает от треклятого зуда.
Передо мной стоял высокий мужчина лет пятидесяти. Мускулы отчетливо проглядывались под футболкой, а в купе с короткой стрижкой намекали на принадлежность к военной структуре, да и говорил он уверенно и громко. Оказывается мой выбор места для отдыха упал на его газон и видя мои мучения он не мог просто наблюдать из окна. Мы прошли в его дом, состоящий из двух комнат, широкого коридора и веранды. Я не начинал разговор, а он ничего не спрашивал. В его лице можно было увидеть такую суровость, при виде которой хотелось побыстрее попрощаться с человеком и при возможности больше не видеть его. Грубые черты лица и сломанный нос мешали разглядеть в нем друга. Он больше напоминал убийцу, сбежавшего из соседней тюрьмы.
Проводив меня в веранду, он прошмыгнул в одну из комнат. Кроме двух плетеных кресел в веранде находился лишь небольшой столик с цветной скатертью, абсолютно неуместный в окружающей строгости. Мои штаны и футболка вымокли насквозь, а спина саднила в местах порезов. Под ногами образовалась лужа, но я не двигался с места, боясь садиться на кресла в таком виде. Кто знает, чего ожидать от этого мужика? Тем более он больше меня вдвое.
Пусть незнакомец спас меня от приступа, но мне ничего не было известно о нем и поэтому внутри зародилось тревожное чувство, от которого я не мог избавиться. Может это какой-нибудь помешанный или сбежавший заключенный, готовый обчистить меня до нитки. Хотя... Кого сейчас интересовали материальные ценности? Только когда на карту поставлена жизнь, понимаешь насколько ограниченно жил до этого, зацикливаясь в собственном мирке.
Мужчина не приходил настолько долго, что спина затекла от жесткой спинки кресла. Я встал, чтобы размять кости, но боль была другой. Тупая и ноющая, она рождалась где-то внутри и распространялась вдоль по позвоночнику. Я несколько раз наклонился, чтобы разогнать кровь, но неприятное ощущение не исчезло. Наоборот, когда тело сгибалось, по спине, будто электрический разряд, пролетал болевой импульс. Стоило распрямиться и становилось легче. Я замер и постарался отвлечь свое внимание. Когда это удавалось, боль совершенно не беспокоила.
- У тебя что, геморрой? - пробасил появившийся в проходе мужчина, - Садись!
Последнее слово было приказом, и я не смел ослушаться. В незнакомце чувствовалась внутренняя сила, которая не давала противиться требованиям. Я сел и раскрыл было рот, чтобы узнать кто он, как тут же получил исчерпывающий ответ:
- Даже не спрашивай, сынок, почему я решил тебе помочь. Это неважно. Лучше задай себе вопрос, сколько еще ты сможешь топтать мир своими ножками? Уверен, ты спрашивал себя не раз.
Мне не хотелось думать о смерти, но ответы отсутствовали, а в больницу я шел как раз за ними. Если он подскажет хотя бы это, станет гораздо легче. Я не отношусь к числу тех, кто боится смерти, я всего лишь не хочу умирать, поэтому дата смерти облегчит положение.
Незнакомец держал в руках чемоданчик, размером с коробку для обуви. Невольно я принялся рассматривать мелкие надписи, но ничего не смог разглядеть.
- Ты меня боишься? - глаза незнакомца недовольно сверкнули, и мне стало страшно от одного взгляда.
- Нет, - только и произнес я. От долгого молчания слово превратилось в шепот. Я откашлялся и хотел повторить громче, но он снова перебил меня.
- Вырабатывай командный голос, сынок. Говоришь, как девчонка. На вот, выпей, - он достал из шкафа изящную фляжку и протянул мне.
На задней стенке красовалась надпись: "Полковнику Мартынову М. Ю. в честь ухода на пенсию". Мои догадки подтвердились - он был военным и неплохо сохранил форму. Я отхлебнул из фляжки и закашлялся от неожиданности. Словно лавина, вызывающая сход еще большего количества снега, небольшой кашель перешел в гортанный рев, заставивший легкие предательски свистеть. Полковник только улыбался, очевидно, думая, что это реакция неопытного организма на спиртное. От чего зависела продолжительность приступов мне неизвестно, но в этот раз кашель завершился очень быстро и мой собеседник не заметил ничего странного.
- Это мой фирменный коктейль, - засмеялся полковник, - он сделает тебя здоровее получше любых лекарств.
Я стер липкий пот со лба и протянул фляжку, на которой виднелись небольшие капельки крови после меня.
- Это лучшее пойло, которое было у тебя в горле! Даю руку на отсеченье! - он опять улыбнулся и отхлебнул.
- Значит вы военный?
Незнакомец выпрямился, спрятал фляжку и отрапортовал:
- Мартынов Михаил Юрьевич. Полковник в отставке.
- Александр, - смущенно заявил я.
Странно, но впервые за время нашего знакомства я разглядел в его лице мягкие черты и, кажется, в глазах зажегся слабый огонек. Хотя может быть это лишь блики заходящего солнца. Через секунду на меня падал прежний металлический взгляд.
- Выслушай меня и продлишь жизнь на неопределенный срок. Эта зараза не так страшна, если знать, что ожидать.
Я терялся в догадках, почему он мне помогает, да и подозревать в обмане не перестал, но поддался воле случая и решил довериться. Полковник поставил коробку на стол и принялся рыться внутри. Вскоре из хлама, документов и совсем крохотных коробочек он извлек пять фотографий, по-видимому сделанных самостоятельно. В детстве я встречал такие снимки и по полоске внизу легко догадался, что использовался неизвестно как сохранившийся "Полароид". Михаил Юрьевич неспешно разложил четыре фото передо мной, похоже соблюдала некую последовательность в снимках - так скрупулезно от старался понять какой за каким идет. Только пятый снимок остался лежать рядом с ним, изображением вниз. На фотографиях, покрытые ранами от заразы, умирали люди, только на первой человек не казался таким изможденным и слабым. Все, кого запечатлел объектив камеры, находились на лужайке перед домом полковника. "Неужели он сходит с ума? Зачем ему эти снимки?" - промелькнуло в голове.
- Кто они?
- Это зараженные, сынок. Я их не знаю, но чертов вирус вынудил меня вспомнить то, чему меня учили далеко в прошлом. На этих фотографиях классификация болезни по степеням заражения, насколько я смог ее изучить. У меня было отличное место для наблюдения, - он указал за окно, туда где заходящее солнце касалось голов пытающихся пройти к спасительной больнице.
Мне пришлось подробно рассмотреть каждую из них.
- Вот, посмотри первую. Я сделал этот снимок около двух дней назад, когда заподозрил, что это не простой матировавший грипп, как уверяли власти.
На снимке изображена молодая девушка, сидящая за рулем. Машина стояла на перекрестке, видимо ожидая двинуться вперед, как только загорится зеленый. Вполне обычная фотография за исключением того, что она вообще не держалась за руль. Обе ее руки расчесывали белую незагорелую кожу, от чего на ней еще ярче виднелись отметины ногтей. Шея и щеки приобрели малиновую окраску, кое-где с кровоподтеками.
- Узнаешь? Чертов вирус добрался до девчонки. По моим расчетам она не дожила до сегодняшнего дня. Ты видишь, как она чешет себя, не понимая что происходит? У нее нет паники, она просто удивлена. Наверняка она валит все на аллергию, а может быть на испорченные лекарства от головной боли. Пока она даже не выглядит зараженной. Я, черт побери, так же как она старался избавиться от жжения на шее и были моменты, когда думал сниму с себя шкуру живьем, но об этом позже, ведь это уже вторая стадия.
- Давно Вы сделали эту фотографию?
- Пять дней назад, а что?
- Откуда Вы знаете, что девушка уже мертва?
- Я сказал ВОЗМОЖНО мертва. Наблюдая за некоторыми зараженными мне удалось выяснить, что средняя продолжительность жизни у заболевших - четыре дня. Сначала фантастическая чесотка, потом нарывы и язвы, дальше чернеют белки и наконец десны и язык становятся черными. К этому времени мозг повреждается настолько, что люди перестают отличать действительность от инстинктивных желаний. В голове закипает злоба и ненависть, которая остается с больным до самой смерти, а желания упрощаются до естественных потребностей. Я не раз наблюдал, как искалеченные люди набрасывались на окружающих, от отчаяния и безысходности. Они просто сходили с ума.
Полковник снова провалился в глубину воспоминаний. Его взгляд, до этого внимательно исследующий меня, стал рассеянным и отрешенным.
- Михаил Юрьевич, а Вы заражены?
Мой вопрос вывел его из оцепенения и заставил улыбнуться.
- Ты думаешь я впустил бы тебя внутрь, если б ты представлял угрозу?
Я поежился. Слишком много могло скрываться за тем, что он мог сделать с "представляющим угрозу".
Полковник протянул мне вторую фотографию. На газоне лежала пожилая женщина. Из-за расстояния детали плохо различались, однако мне удалось разглядеть, что газон под старушкой окрасился красным. Она лежала с прикрытыми глазами, во рту застыл истошный вопль, а все лицо за исключением глаз и рта напоминало мясной фарш. Слава богу фото не было увеличено и я не видел подробностей. С отвращением взглянув на окровавленные руки старушки, которыми она сняла с себя кожу заживо, я отдал фото.
- Не могу на это смотреть. Кто она?
- Да почем мне знать, черт возьми? Я спасал свою шкуру, прячась на втором этаже дома, когда думал, что это спасет нас. Старый дурак! А старуха,.. так она не долго здесь пролежала.
- Вы сказали нас?
Полковник растерялся на мгновение и рявкнул:
- Я имел ввиду себя. Не придирайся к словам! Есть еще вопросы?
- Она смогла подняться и уйти?
- Нет, я видел солдат в спецкостюмах. Они патрулировали район и забрали ее с собой. Здесь каждый вечер проходят патрули, вот только не понимаю, почему они не уносят умерших. С каждым часом их все больше и больше.
Я вспомнил охранников и злость снова стала растекаться по телу. Эти вершители чужих судеб самостоятельно решали кому жить, а кому умирать. Я понимал, что они давали шанс запущенным, а более здоровых оставляли на потом, это даже было справедливо, пока в числе отвергнутых не оказался я. В голове снова мелькнула идея пробраться туда во что бы то ни стало. Теперь у меня был человек, который мог посоветовать как это сделать. Обязательно спрошу у полковника, что он думает на этот счет.
- О чем ты думаешь? Слушай меня, сынок, если хочешь выжить. Когда ты заразился?
Я не мог определить, когда именно я заразился. От старика с улицы или в отеле от соседки. Может быть вообще не от них, а подхватил эту дрянь на вокзале перед отъездом в Борисоглебск, поэтому ответил приблизительно:
- Два или три дня назад.
Ты сейчас на второй стадии, только не понимаю, где твои язвы. Они уже должны появиться. Ты везунчик. Тебе нужно подготовиться к борьбе с вирусом, чтобы в случае появления новых симптомов ты действовал автоматически. Если бы при нашем знакомстве я не знал, как поступить, ты повторил бы участь старухи. Холод очень хорошо снимает желание освежевать себя. Запомни это и ты сможешь дожить до завтра.
- Почему именно до завтра?
- Потому что завтра ты станешь похож на него, - и он протянул мне третью фотографию.
Я ужаснулся. Передо мной предстал мужчина, вот только я уже не мог отличить его от персонажа одного из фильмов про зомби. Чтобы сделать этот снимок, полковнику пришлось выйти из дома. Этот человек скорчившись на дороге, лежал между брошенными машинами. Прямо в объектив смотрели черные глаза умирающего. Ногти на руках отваливались и кровоточили, а кожа очень напоминала раздавленное сгнившее яблоко.
- Я не хочу на это смотреть, - крикнул я, на самом деле мне было страшно. Первобытный страх заполнял все мое естество. Он заставлял меня закрываться в себе, обманывать себя и уговаривать, что это не со мной, что вот со мной этого не случится. Я чувствовал как смерть наблюдает за мной из-за спины. Эти мысли приходили и уходили, превращаясь в непонятную кашу, из которой я уже не мог выделить нечто понятное. Наверное, так мозг спасается от травмирующей психику информации, заставляя перегружаться от обилия непонятных идей и размышлений.
- Придется! Это неизбежно настигнет тебя!
- Тогда просто покажите мне все сразу! Что на пятой фотографии?
- Это не для посторонних глаз, малец! Ты итак увидел достаточно чтобы понять, что тебя ждет! – полковник внезапно разозлился, как будто я задел его своими словами, - Ты умрешь, если не будешь меня слушать!
- У меня ведь нет шансов, правда? Зачем мне стараться, если конец известен? Мне остался один день? - мой голос сорвался и я спрятал голову в плечи. От решимости бороться за собственную жизнь ничего не осталось. Я заглянул в будущее и увидел, к чему все идет.
- Не смей сдаваться, солдат! Когда ты лежишь в подготовленных к бою укреплениях и знаешь, что с минуты на минуту на тебя двинутся танки и несущие смерть вражеские войска, хочется умереть. Ожидание - самое мучительное в бою. Но никто не говорит об этом вслух, хотя думает каждый. А знаешь почему? Да потому что начнется паника и отчаяние заполнит разумы людей. Вот тогда о победе не может быть и речи. Разжигание паники в военное время каралось смертью, потому что люди переставали бороться за жизнь и умирали по доброй воле. Ты знаешь, что я болен, но не так долго как ты. Мое положение не намного лучше твоего, я также быстро расталкиваю людей в очереди на тот свет, но только не сдаюсь. Эти наработки, - он показал на содержимое коробки, - помогут мне понять, что делать дальше.
Я ждал завершения речи и не заметил, как жесткий кашель накрыл меня с головой. Кровь осталась и на руках и на фотографии, которую я не успел убрать. На этот раз это не укрылось от внимания моего собеседника.
- Почему ты мне не сказал, черт возьми? - он буквально вскочил с кресла и уставился на меня.
- Я думал, Вы знаете. Наверное, на втором этапе все кашляют, - залепетал я.
- Ты не понимаешь! - Полковник не на шутку разошелся, - Это не второй этап! Это симптомы, которые я видел только однажды. У человека, который меня заразил...
Воцарилось молчание. Я хотел узнать, что именно так напугало полковника, но терпеливо ждал, пока он продолжит.
Мартынов молчал очень долго. Я видел, как он набирает воздуха, чтобы что то сказать, но снова молчит и смотрит сквозь меня в глубину своих воспоминаний. Наконец его лицо приобрело обычное выражение.
- Это совсем другая форма болезни. Она может протекать бесследно или убивать мгновенно. Только однажды я встречал ее и ничего не могу тебе посоветовать, а значит и помочь не могу, как бы мне этого не хотелось, - голос полковника стал совсем хриплым.
Мужчина отвернулся и, кажется, все же заплакал, но через минуту уже смотрел мне в глаза, как будто не было этого печального разговора. Я не понимал, почему он так преданно стремится мне помочь, но это была не просто помощь. Он выглядел таким, как будто я являлся для него спасением. Как будто моя жизнь для него значила даже больше, чем она значила для меня.
- Я хочу попасть в больницу. Они должны знать, что именно происходит со мной.
- Все что я знал, я тебе рассказал. Теперь я уже никак не смогу тебе помочь. Иди в толпу и борись, чтобы оказаться в числе счастливцев, которых впустят туда.
Я подробно рассказал как бесцеремонно меня отпихнули от спасительного входа и что теперь мне остается только ждать. Полковник первое время слушал не отрываясь, затем опустил голову, видима анализируя услышанное.
- Мне придется ждать, пока не станет еще хуже, чтобы пройти. Но ведь можно попробовать и пробраться туда? Как считаете?
Мартынов принялся убирать фотографии в коробку, задержав взгляд на пятой, той самой, что лежала на столе белой стороной вверх. Кажется он даже не слушал меня. Продолжая разглядывать изображение, он задумчиво произнес:
- Саша, я хочу чтобы ты простил меня. Я заслужу твое прощение.
- За что? Какое прощение? – мне стало страшно. Кажется и этот здоровый с виду мужчина тронулся рассудком.
Полковник поднял взгляд и решительно произнес:
- Я сделаю все, что возможно, чтобы ты оказался в этой больнице!
Что произошло в помутненном сознании Михаила Юрьевича мне не известно, что именно побудило его так отважно ринутся мне в помощники остается загадкой, но главное, что спасение снова стало реальностью. Оставалось обсудить детали.