Я уже не помню, как у нас появились первые голуби. Возможно, отец взял парочку у соседей, у которых они были, кажется, всегда. Помню только, что в нашем сарае-хлеву на балке под потолком появилось гнезд, сделанное из старого посылочного ящика, в котором ворковала пара голубей.
Мне всегда нравилось бывать в хлеву, особенно зимой. Воздух там какой-то особенный: теплый, густой, живой. Правда, в дальнем углу стояла металлическая фляга с мазутом, который использовался зимой для растапливания печки, но она обычно была закрыта и поэтому запаха мазута не чувствовалось.
Из плотно закрытого окна, через которое выбрасывали на улицу навоз, просачивался морозный воздух, поэтому все оно было заиндевевшим, выделялось своей кружевной белизной на желтоватой глиняной стене. Но холода от окошка не чувствовалось – его сразу же побеждал теплый воздух. Из-за двери, ведущей в соседний сарай с сеном – «сенник», чувствовался душистый запах сена.
В главном углу хлева – место коровы. Их на моей памяти было несколько, последняя – Лыска. Рядом - теленок. Деревянный настил под ними всегда покрыт свежей соломой. Обязанность чистить в хлеву лежала на отце, и он ее исполнял безукоризненно.
По вечерам я любил ходить с мамой доить нашу корову. Вот мама берет стульчик, ополаскивает коровьи соски, подставляет ведерко, все время что-то ласково приговаривая. Лыска лениво пережевывает свою жвачку, изредка взмахивая хвостом. «Стой», - как бы сердясь, покрикивает мама. А я стою рядом и в который раз осматриваю все кругом.
На жердочках насеста дремлют куры. То одна, то другая вдруг вскрикивает, а то и хлопает крыльями, передвигаясь зачем-то на другое место. «Наверно, им тоже снятся сны», - думал я. И гуси в клетке, которые тоже уже спали, спрятав клюв под крыло, нет-нет, да переговариваются о чем-то в своей клетке.
За свиньей я наблюдать не любил. Из ее клетки всегда исходил неприятный резкий запах, хотя папа регулярно выгребал оттуда всю грязь. Да и сама свинья не отличалась чистотой, большей частью лежала, похрюкивая и постанывая. Не раз приходилось наблюдать за ее кормежкой – она всей мордой залезала в корыто, наполненное довольно аппетитно пахнувшей кашей, разбрасывала ее, пытаясь зачем-то даже перевернуть корыто. Поэтому оно было прикреплено металлической цепью к прочной стенке клетки. Прибить его намертво было нельзя, так как опять же из-за «аккуратности» свиньи, его нужно было периодически чистить и мыть. В общем, не любил я свинью.
И вот появились голуби.
Говорят, что голуби – жадные и даже жестокие птицы. Кроме того, они доставляют людям много хлопот, загрязняя крыши домов, чердаки, балконы, подоконники. А для меня и сейчас голуби – самые красивые, самые умные, самые гордые и, вместе с тем, скромные птицы. Это не курица, подобострастно наклоняющая свою головку и заглядывающая просительно в твои глаза. С каким достоинством они подходят к тебе, высоко подняв голову. Даже не подумаешь, что они ждут от тебя крошки хлеба, зерно. Кажется, голуби просто хотят пообщаться.
Конечно, они не подпускают к найденной крошке не только воробьев, но и сородичей. Но никогда не видел, чтобы голубь выхватил эту крошку или зернышко у своей подруги.
А как они ухаживают друг за другом! Можно часами любоваться подходами, кружением вокруг предмета своего воздыхания, настоящими поцелуями голубиной пары, слушать их так понятное воркование.
Летом на каникулы приехал из города старший брат. Первое, что он показал, был голубь, которого он вытащил из-за пазухи. Это была белая голубка. Находясь в руках, она втягивала испуганно свою голову, но не трепыхалась, не пыталась вырваться. Наверно, за длительную дорогу привыкла к своему хозяину, а сейчас испугалась вновь сменившейся обстановки, яркого света.
Предстояло приучать ее к новому дому. Поэтому, несмотря на лето, понесли ее в хлев, соорудив из ящика очередное простенькое гнездышко. Сверху ящик прикрыли сеткой и несколько первых дней выпускали голубку гулять только внутри помещения. Правда, брат часто выносил ее на улицу, поднимал над собой, как бы показывая ей двор, окрестности, но пока не выпускал из рук.
Видно было, что птица эта ему очень дорога. Нам она тоже сразу понравилась. Белоснежная, без единого пятнышка, с изящной головкой, на которой выделялись крупные, в красных ободках, глаза. На кончиках крыльев и, особенно, на хвосте перышки заканчивались завитками, образующими, когда голубка взмахивала крыльями и расправляла хвост, кружевное обрамление. А как красива она будет в полете!
Брат даже дал ей имя – «Княжна Мэри». Наверно, он недавно читал Лермонтова, и образ юной княжны запал ему в душу. Мне, впрочем, тогда это имя ничего не говорило, но нравилось каким-то недеревенским благозвучием. Для нашей красавицы оно очень подходило.
Вскоре Княжна полностью освоилась, ее стали выпускать на улицу. В первый раз мы очень волновались, вернется ли. Но она взмыла вверх, покружила немного и опустилась на крышу. Не найдя там ничего интересного, слетела во двор, подошла к птичьей поилке, нет-нет да и поглядывая на нас, будто боялась, что мы ее бросим и уйдем.
На следующий день мы уже волновались меньше, а вскоре и совсем привыкли к ее полетам. Но все же возвращения ее мы ждали больше, чем других наших голубей.
Приближалась осень, погода стояла пасмурная, часто накрапывал дождь. Скоро копать картошку. Убирали в огороде завядшую ботву помидор, огурцов, тыкв, жгли ее на костре, который все не хотел разгораться.
И вот однажды утром брат, который просыпался рано, чтобы выгнать на пастбище корову, заскочил в дом и сказал, что в хлеву нет Княжны Мэри. Окошко на ночь закрывалось. Никто ночью туда не ходил. Где же она?
Мы все с родителями пошли в хлев, осмотрели все уголки - нигде нашей голубки не нашли. Другие голуби выглядывали из своих гнезд, некоторые уже сидели на окошке и ждали, когда его откроют. Мэри среди них не было. Мы горевали, расстроились и родители, но каждый, хотя и не говорил об этом, надеялся, что кто-то открывал окно или дверь и голубка почему-то раньше вылетела на улицу. Вот-вот она вернется.
Но она не прилетела и к вечеру. Не было ее и на следующий день…
Брат собирался снова в город на учебу. Сейчас понимаю, что ему тогда было особенно тяжело уезжать: приехал с радостью, с красавицей-голубкой, а уезжает один, да еще и с пониманием непоправимого. Родители были заняты работой. Я, признаюсь, вскоре как-то забыл о пропаже.
Наступили холода, а вскоре пришла и настоящая зима. Как-то рано утром, еще находясь под согретым за ночь одеялом, услышал тихие переговоры родителей на кухне. Отец принес дрова и уголь, чтобы растопить печь, и что-то говорил маме взволнованным голосом. Та просила его говорить тише, чтобы ребенок, то есть я, не услышал.
Когда отец ушел на работу, я сразу же пристал к маме с вопросом, что случилось. Она отнекивалась, потом помолчала и сказала, что нашлась голубка. Во фляге с мазутом.
Очевидно, тогда для костра кто-то брал мазут и не закрыл флягу, или, скорее, прикрыл ее вместо крышки находящимся всегда на ней старым мешком. Мэри слетела вниз, опустилась на флягу, мешок сдвинулся и… Скорее всего, все именно так и было. Белоснежная красавица упала в черную враждебную бездну. Не взмахнуть попавшими в липкую жидкость крыльями, не вылететь. Не дает дышать ядовитый воздух…
Прости нас, Княжна!
С годами эта история все чаще возникает в памяти. Почему?