Это было на входе в Белое море. Мы торопились из Мурманска, чтобы вывести изо льдов очередной караван. У берега Ямала нас ожидали сухогрузы, доставившие газовикам или нефтяникам трубы.
Мы опаздывали – задержал шторм в Баренцевом море. Только к утру изматывающая болтанка сменилась привычным треском ломающегося льда и можно было уснуть. Но через какой-то час ледокол вдруг остановился, хотя накануне ребята-штурманцы за традиционным вечерним чаем у доктора (так они привыкли называть меня) говорили, что встреча с караваном будет не раньше обеда.
Из-за заиндевевшего иллюминатора доносились какие-то тревожные звуки, особенно пронзительные в тишине. Судовое радио молчало. По наружному трапу протопали оживленно разговаривающие матросы или кто-то другой, не спящий в это раннее время.
Встал с кровати. В каюте тепло, даже жарко. За бортом было светло, но рассмотреть что-либо через замерзший иллюминатор было невозможно. Он открылся с трудом, с пронзительным визгом в промерзших «суставах». В каюту ворвалось облако морозного воздуха, обожгло лицо. Задрожали свисающие с полки над столом простенькие, но весь рейс заботливо опекаемые традесканции. Тут же пришлось плотно задраиться и начинать одеваться.
На палубе народ что-то оживленно обсуждал. Под лучами весеннего солнца снежный простор слепил глаза. Снег свежий, возле старых торосов – наметы. Но были и новые торосы, выступающие изломы льда на которых переливались на солнце зеленоватым цветом. Лед был не толстый, сантиметров тридцать. Невдалеке, по курсу ледокола виднелась даже довольно большая полынья.
Начиная от борта судна и дальше – у полыньи, между торосами, на ровном льду расположились сотни тюленей. Те, что были рядом с ледоколом, сердито, нет – зло и даже яростно вытянули, если так можно сказать о тюленях, свои шеи в нашу сторону, оскалили зубы и ревели.
Знаток Арктики гидролог Лосев уточнил, что это – гренландские тюлени, зимующие и плодящиеся в Белом море. Как раз сейчас, в самом начале марта, происходило массовое щенение.
Да, не в самый лучший момент мы потревожили их покой. И только ли покой? Присмотревшись, увидел, что действительно почти возле каждого тюленя лежали бельки – только что или несколько дней назад родившиеся тюленята. Они были совершенно белыми и почти сливались с покрывавшим лед снегом, поэтому поначалу и не бросились в глаза. Но белизна их в отличие от снега была все же другой, какой-то живой, теплой. Да и круглые пуговицы их глаз тут и там поблескивали на солнце. Через несколько дней, благодаря очень питательному молоку матерей, они подрастут и смогут покидать на время льдину, будут учиться самостоятельно добывать себе пропитание. А пока они совершенно беспомощны, им нужна мать, нужна пусть и холодная, ледяная, но твердь. Морозный ветер им не страшен – спасает слой жира и пушистый мех, мех, который издавна манил человека, превращал его в детоубийцу. Суровая правда!
Несколько бельков прижимались к взрослым животным всего в паре метров от борта, и их можно было хорошо рассмотреть. В некоторых местах на снегу виднелись следы недавних родов. Парили продушины во льду – ворота в морские просторы, в убежище от непрошенных гостей или врагов. Именно последними нас считали, очевидно, встревоженные тюлени.
Возле некоторых продушин находились только бельки. Очевидно, их мамы не выдержали зрелища надвигающейся черной громады и скрылись в море. Они понимали, что своим малышам, для которых еще не пришло время жить и находиться даже самое короткое время в воде, они ничем не смогут помочь. И вот эти беззащитные малыши, жизнь которых теперь зависела только от нас, приподнимали свои головки, бессмысленно, как показалось, смотрели на судно, возможно, различая на нем и нас, но, не понимая и не пытаясь понять, что или кто это перед ними появился.
Теперь все зависело только от нас.
Кто-то сказал, что капитан послал радиограмму в Штаб морских операций, и сейчас будем ждать команды оттуда: искать обходной путь, ждать или идти напрямую по тюленьему лежбищу. Правда, последнее предположение в связи с его невероятностью мы сразу отвергли. А с учетом информации гидролога о том, что свобода ледокола здесь весьма ограничена из-за мелей, мы поняли, что предстоит довольно длительная стоянка.
Кто-то ушел в каюту, кто-то принес фотоаппарат. Понемногу стали успокаиваться и тюлени. Рев их из тревожного превратился в зовущий: так те, кто в суматохе покинул своих тюленят, звали их. Тюленята в ответ пытались ползти, тихо скулили, и этого было достаточно, чтобы взрослое животное распознало родную кровинушку и устремилось к нему.
Кое-где через продушины вернулись те, кто при нашем приближении соскользнул под лед. Они тут же подползали к своим детенышам, а те сразу утыкались своими мордочками к материнским соскам. Жизнь налаживалась.
Было холодно, но уходить не хотелось. Курили, разговаривали, умилялись мирной картиной тюленьей жизни. Кто-то вспоминал виденную когда-то картину охоты на тюленей, возможно, используя прочитанное о жизни на Севере в скудной судовой библиотеке.
Действительно, трудно представить, что в наши дни могли охотиться с помощью тяжелых колотушек, а потом волочить или везти на собачьих упряжках через торосы десятки убитых животных. Коренного жителя Севера интересовал не только тюлений мех, но и жир, мясо.
Реальнее представить прячущегося за торосами охотника с ружьем. Выстрел – пробитая голова тюленя падает на лед, тут же окрашивающийся алой кровью. Недоуменный малыш, глуповато глядящий на приближающегося человека… В белька стрелять нельзя, он мал, а шкурка его очень ценна…
А в мыслях до сих пор вырисовывается другая картина из услышанного тогда или позднее. Вертолет в небе. Испуганно шарахающиеся тюлени, устремляющиеся, если так можно сказать об их неуклюжих движениях на льду, к продушинам. Хорошо, если невдалеке есть полынья. Но, готовясь к рождению потомства, животные выбирали прочный лед, подальше от воды. Толчея, рев. Ревут и брошенные тюленята. А сверху – выстрелы, выстрелы… Вертолет зависает надо льдом, выпрыгивают люди, собирают убитых животных и верещащих малышей в веревочные сетки и взмывают вверх. Наполненную сетку не поднимают внутрь. Она свисает на длинном тросе, покачивается, вырисовывая на снегу извилистую кровавую дорожку.
Но сегодня нет ни вертолетов, ни охотников. И все же настроение тревожное.
Прошел обед. Все отвлеклись на повседневные дела. В медблоке – первые после обеда пациенты. Вдруг корпус ледокола (а на корме, где мы располагались, это ощущалось особенно сильно) завибрировал, заскрежетал по борту лед, и мы двинулись. Вперед?! В одних халатах выскочили на палубу. За кормой пенилась всклокоченная нашими огромными винтами холодная вода, разбрасывались в стороны обломки льда. По борту судна лед подминался, огромные льдины накренялись, становились почти вертикально, потом медленно опускались… Не все тюлени успевали отползти, спастись в своей продушине. Некоторые скатывались в воду с накренившихся льдин, некоторые скрывались под корпусом судна. Будем надеяться, что многие из них спаслись. А бельки? Бельки пока еще не научились плавать…
Друзья-судоводители сказали, что таким был приказ Штаба. Простой ледокола и ожидавших нас сухогрузов очень дорого обходился…
Белое море,
1984 г.