СМЕРТЬ ВОЛКА
Сноп огня вырвался из палки в руках двуногого зверя; и боль мгновенно поселилась в груди волка – она быстро и жадно отнимала силы; но волк бесконечно долго бежал, уже не на втором и не на третьем дыхании, а на последнем. Так долго он не мог остановиться, а нужно было ещё дольше, подходящего укрытия не находилось, давно смолк собачий лай предателя леса, и запахи сообщали, что нет никого опасного. Можно перевести дух. Вот за ручьём расщелина в скале – когда - то лисья нора, теперь, кроме безынтересных старых костей, обрывков шерсти и перьев куропатки, нет ничего, лисий дух отгоняет желающих пожить в брошенной квартире, ему нечего опасаться!
В глубине тише, по носу дует ветер, запахи волк различает, хотя и хуже, чем обычно. Рана болит, и он тихо поскуливал, зализывая её.
Потом проснулся голод, он освежил волку голову, дал силу, но рана отняла её – волк не мог подняться, импульсы посылали его в путь на поиски еды. А боль, словно старый цепной пес, не ведавший свежатины, набросилась на кусок сочащегося кровью мяса, и волк испытывал то, что испытывал кусок под отчаянными укусами старого жадного пса. Боль стала такой же жадной, она захватила всё, ничего никому не дав, и всё ей было мало. Волк стерпелся с ней, как стерпливаются с собственным уродством с рождения. Он охотник, и ему свойственны все ухищрения диких вольных охотников. Волк затаился, как будто в засаде, пес - боль разгрызла его на мерзкие обвислые шматки, из упругого превратив в сгусток слизи – медузу, безвольную почти испустившую дух.
Волк смог вспоминать, память бесполезная вещь для вольной жизни, достаточно выработанных рефлексов и чувств, память – могила вольной жизни, она отнимает большую часть сил, может сыграть с тобой злую шутку; врезаться и сделать трусом – лесным зомби, жертвой. У волка её никогда не было, и потому он успешно дожил до своих лет.
Волк вспомнил оленя, которого так и не смог одолеть, как его поддел олень рогами и швырнул наземь; олень был силен, хоть и не был хищником, он победил потому, что больше хотел жить. Но волк не проиграл, так как забыл поражение, и уже на следующей охоте, действуя осторожно и молниеносно, впился в горло другому оленю, миновав опасный удар оленьих рогов.
Он вспомнил весну и запах сук, ощерившихся соперников, клочья шерсти, побеждает сильнейший! Удобство жизни в стае: удачные охоты, сытое и доброе время единокровников. Лай и первое рычание щенков, матерый блеск глаз волчиц, узы стаи и родства, тепло волчьей семьи.
Запах зайца заглушил волчью память, боль не прекращалась, волк только знал, что надо съесть что-нибудь, свежее мясо – заряд сил, а этот дурной заяц бежит прямо в эту нору, лисий дух его не пугает. Очевидно, он сообразил, что этот дух стар, или за ним гонятся, и у него выбор, и это риск дичи. Дичь, как мерзко чувствовать себя дичью! Волку приходилось испытывать это, перед двуногими, но и от него они пощады не знали, он пробовал мясо двуногих, без своих палок, пускающих молнии, двуногие – чистая дичь. Мясо у них мерзкое, никто в лесу не станет есть двуногого, если только в голодное время.
Когда они охотятся, им помогают собаки – падальщики, сами не способные к хорошей охоте. Волку всегда удавалось улизнуть от них, вот только в этот раз: двуногий появился, как из засады, и был один.
Заяц уже рядом, волк увидел его, один прыжок, но на этот прыжок нет сил. Волку пришлось проводить зайца взглядом, дичь заметила его и дала стрекоча, а вскоре появились преследователи – несколько шакалов, завывая, погнались за зайцем, другие нюхали следы у лисьей норы, слизывая капли волчьей крови, всё! Караулить будут его - волка!
Волк тихо зарычал, одного его бодрого вида хватило бы, чтобы стая шакалов разбежалась, но сейчас волк выглядел жалко и не мог показаться шакалам: жалко выглядит дичь. Он оскалил пасть и зорко наблюдал за широким входом в нору. Теперь ему казалось, что боль так и должна быть, и, более того, была всегда. Исходя из этого, волк понял свои возможности – любого ему удастся растерзать! Но лишь поодиночке, здесь, в норе – иначе и не будет он в безопасности, шакалы будут ждать, у них уйма терпения, потом смельчак проверит: жив ли волк? А у волка терпения тоже не занимать, смельчака он загрызёт! Это весна, волк учуял запах шакальих сук, в другое время года шакалы обошли бы его стороной, но сейчас голод, даже он, волк, неделю ничего не ел – так, пара мышей и всё, а что говорить о шакалах? Отчаяние толкает их на безумство – съесть волка!
Смену дня и ночи волк не замечал, и которые сутки это уже длилось? Боли он уже не чувствовал, боль стала волком, а волк болью, запах гниения волновал шакалов, а он не мог повернуть шеи, чтобы слизать щекотно копошащихся в гниющем мясе опарышей.
Один раз голодная шакалья морда показалась в просвете норы, щелчок волчьих челюстей, скул испуганного шакала, и теперь они так редко издавали звуки и даже запахи, что волку делалось скучно: он спал, а запах шакала бодрил его, как кофеин. Волку хотелось выбраться наружу, но, увы, он уже не мог двигаться. Волк горел, был таким горячим, каким не может быть даже начиненный пулями, даже горящий в лесном пожаре. Сам волк был где-то в самом центре этого пекла и был очень холодным, он уже не видел, и запахи перестали проникать в его мозг. Ему захотелось забраться поглубже в нору, чтобы шакалы не смогли вытащить его труп, затем вдруг делал усилие выбраться наружу, но оставался на месте, звуки издавать он не мог; осталось только вспоминать, но волки почти не умеют этого, тем более умирающие.
Он оскалился от боли и испустил дух, шакалы ещё три дня ждали, на четвёртый ушли, жалобно поскуливая от голода.