Я закрываю третью тетрадь, потом чисто механически открываю её на первой странице и медленно читаю ещё раз. Что хочу найти, и сам не понимаю. Возникают новые вопросы, а ещё и на предыдущие нет ответов.
События в его жизни всё убыстряются. Начинается тетрадь с литературы, это вполне понятно. Не хватает ему интеллектуального, что поделать! У меня в Мологе было практически то же самое. Только там нашлись книгочеи, а здесь читальный зал.
Появилась Юля – это понятно. Пятнадцать лет, что вы хотите. А по документам даже шестнадцать! Если это она, то почему именно она? Очередная случайная закономерность или закономерная случайность?
Правда, довоенный сборник Уткина (небольшой бежевый, в переплёте) у меня в шкафу стоит. Интересно, такой же? Или?..
А как он рассуждает о наступающей войне! Аккуратно, будто включил инстинкт самосохранения. Даже Уфу засекретил. Однако в предыдущих тетрадях он был менее осмотрителен, что же здесь произошло? Или понимает, что всё это слишком серьёзно, боится даже сам с собой говорить и лучше помолчать?
С нетерпением и некоторой боязнью перехожу к четвёртой. Пролистываю, будто хочу найти что-то вложенное, какой-нибудь листок, который должен непонятно что объяснить. Замечаю, что появились записи карандашом. Что гадать, увидим.
15 апреля
Месяц назад закончил третью тетрадь, а начать следующую как-то руки не доходили. Ничего принципиально нового не произошло. В вечерней школе я за год пройду два; учителя говорят, что и на следующий вполне возможно то же самое. Так что годам к девятнадцати я смогу закончить школу, и мне надо учиться дальше. Я вежливо и с некоторым азартом соглашаюсь, хотя понимаю, что будущий учебный год у меня точно не в этой школе. Или у токарного станка по полторы смены без выходных, или в своей за компьютером.
В училище тоже всё чин чином. Готовлюсь к практике, мастер обещает интересную работу, где и руки нужны, и голова пригодится (а что, есть места, где она не нужна?).
С Юлей продолжаем встречаться в читальном зале, иногда ходим в кино, были в театре (Костромской театр привёз «Анжело» – Юля хочет меня немного, как она выражается, окультурить).
По дороге домой рассказала, что прошлой осенью приезжал Утёсов со своим оркестром, а перед тем в «Центральном» выступал джаз Генриха Варса из Львова, она ходила с родителями, очень понравилось (ты наверняка ничего подобного не слышал!). И вообще много интересных гастролей чуть ли не каждый месяц, только билеты иногда трудно достать. Утёсова я слышал на диске (есть у отца, хотя это не его поколение и даже не деда, ему почему-то нравится). Кто такой Варс – не имею ни малейшего понятия. Вернусь – поищу на ретросайтах, наверняка есть.
В конце марта попали на концерт Любови Орловой в Большом зале Дворца – он ещё не отделан так, каким я его знаю (видимо, это сделают лет через десять-пятнадцать, раньше явно будет не до этого). Орлову я видел только в старых фильмах, а здесь она невероятно популярна.
Кстати об окультуривании. Интересно, как бы Юля отреагировала, если сесть вместе с ней за комп и поставить диск с прогулкой по Парижу или Лувру? Кто кого бы окультуривал?
Вполне ожидаемая новость – весна. Говорят, на днях полностью перекроют плотину и будут заполнять водохранилище, его уже называют Рыбинским морем. Сашке тоскливо, хотя это началось не вчера и все давно должны понять, что Мологи больше нет. Но можно ли с этим свыкнуться? Даже у меня на душе какие-то кошки скребут, хотя был там только раз прошлой осенью, и то уже на развалинах, стало быть с Мологой практически ничего не связывает. Разве что Сашка да названый брат-тёзка, который уехал туда больше сорока лет назад. Правда, моего города со мной тоже нет, но он будет в двадцать первом веке. Со мной или без меня?
2 мая
Вчера был на первомайской демонстрации, видел Юлю и её одноклассников. Со многими в последние недели познакомился (вполне нормальные ребята, комплексовал я совершенно зря), и сейчас у меня с ними хорошие отношения. Демонстрация мало чем отличается от ноябрьской. Портреты, плакаты, лозунги. Одни славят вождей, другие – социализм, третьи в любое время к месту – о защите Родины и отпоре врагу. Многие (даже среди ремесленников) чувствуют приближение войны, но вслух говорить боятся. Как-то вечером об этом зашла речь в общежитии, спросили и меня, что я об этом думаю. Отговорился общими словами, мол, если будет, и на фронте воевать надо, и в тылу рабочие нужны. Куда пошлют, туда и пойду. А что я должен был сказать? Прочесть краткий курс истории войны, когда где какие битвы и прочее? И промолчал об этом не из боязни чего-то там за себя. Ну, донесёт на меня кто – что это изменит для всех?
После демонстрации все пошли к Юле. Было весело, но только я знал, что это последнее такое веселье. Естественно, промолчал.
15 мая
Экзамены и контрольные – горячая пора. Как и все, учу и сдаю, так что обо всех других проблемах почти забыл, потому и мало что записываю. В читальном зале бываю редко. Сегодня в сквере открытие летнего сезона, но пойти не получилось.
22 мая
В городской газете чуть ли не каждый день статьи и заметки о заполнении водохранилища, «море» ещё в кавычках. Пишут о начале работы шлюза, о больших теплоходах, о том, как ведут себя ничего не понимающие звери. Есть даже фото лося на плоту. Ничего нет только о людях, которые покинули свои дома.
25 мая
После вчерашнего до сих пор не могу прийти в себя. День начался обыкновенно. После училища пошёл в библиотеку, поскольку в школе ни занятий, ни экзаменов. Юля была там, готовилась к какой-то контрольной. Потом она собралась домой пораньше, и я с ней. Уже около дома вдруг сказала, что через полторы недели они всей семьёй едут к летичевской бабушке – родители на месяц маминого отпуска, а она до конца каникул. Сначала я вроде даже и не среагировал, но буквально через несколько секунд въехал в ситуацию, остановился и тупо посмотрел на неё. Видимо, в моём поведении действительно было что-то необычное, потому что Юля тоже остановилась и спросила, что со мной такое.
Вместо ответа я повернулся и пошёл к ней домой. Она, ничего не понимая, направилась за мной.
Меня встретили как обычно, то есть вполне радушно. Юля непонимающим голосом начала:
– Сказала Мише, что едем в отпуск к бабушке Риве, так он сразу побелел и пошёл к нам, а вроде и не собирался сегодня. Но я же после каникул вернусь…
– Действительно, Миша, что в этом особенного, мы уже несколько лет собирались, всё не получалось, – сказал Наум Семёнович. Но, похоже, на моём лице было написано что-то такое, что и он остановился, хотя по инерции добавил: – А почему бы и нет?
– Наум Семёнович… – я начал подбирать слова, ещё не зная, что и как сказать, – Наум Семёнович, а вы можете в этом году поехать к свердловской бабушке, а к летичевской – хотя бы в будущем? Да и бабушку Риву с собой в Свердловск позвать? Она там в Летичеве одна или ещё кто есть?
– Сейчас одна, моя сестра с семьёй на Дальнем Востоке, брат на севере, а деда Семёна уже нет. А что всё-таки случилось, мы уже и билеты взяли…
– Билеты можно сдать, – чуть ли не плача проговорил я. – И бабушку Риву вызвать!
– Но всё-таки, Миша, в чём дело? – почти умоляюще спросила Полина Львовна. – Маленький уютный городок, когда-нибудь приедешь – тебе понравится…
Я молчал, не зная что сказать. Выручил Наум Семёнович:
– Ты думаешь, война будет? Но ведь у нас с немцами договор…
И тут я неожиданно для себя прокричал:
– Будет, будет, будет! Очень большая и очень страшная!
Крик сопровождался слезами и чуть ли не истерикой, так что Полина Львовна подбежала ко мне, прижала к себе и начала успокаивать.
Через несколько минут я вроде бы пришёл в себя, выпил из Юлиных рук стакан воды и замолчал.
Наум Семёнович растерянно переспросил:
– Будет? Большая и страшная? Но когда? И откуда ты это можешь знать?
И я ответил как-то сдавленно и обречённо:
– Будет. Вы из отпуска не успеете вернуться. Очень большая и очень страшная. Знаю. Даже день и час. И ничего не могу сделать. Но хоть вас хочу спасти.
Видимо, всё это выглядело слишком серьёзно, поэтому никаких шуток о прорицательстве, гадании и прочей подобной ерунде не последовало.
– Но ты хоть понимаешь, что об этом сейчас нельзя говорить вслух и вообще никому? – тихо спросила Полина Львовна.
– Понимаю, потому и говорю, – так же тихо ответил я.
– Ладно. Обсуждать, похоже, нечего, надо принять как должное. Завтра даю телеграмму маме, пусть срочно едет к нам. Просто едет, и всё. Эти билеты сдаём, берём до Свердловска. Так? – Наум Семёнович сказал это таким тоном, будто со мной советовался.
– Так, – в тон ему ответил я и добавил: – Так я пойду?
– Может, чаю? – спросила Полина Львовна.– Я заварю…
– Нет, спасибо, Полина Львовна, я очень устал, я приду завтра.
Юля пошла меня провожать.
– Так ты действительно… – начала было она, но я закрыл её рот ладонью и тихо сказал да.
В общежитие шёл как пьяный. Вахтёрша посмотрела косо. Дыхни. Пожалуйста. Она покачала головой.
Ночью я почти не спал. В голове крутились мысли, которые складывались в фильмы о войне, оккупации, гетто, расстрелах, и главными героями в них были Юля, Полина Львовна, Наум Семёнович, неизвестная мне пока бабушка Рива… Потом киевский памятник в Бабьем Яре, который я видел три года назад, когда ездил туда с родителями – и их лица на его фигурах… Всё это представлялось столь явственно, что я не понимал, что мне сейчас делать и как от этого избавиться. Видимо, эти картины будут сопровождать меня до того момента, пока я точно не узнаю, что все они в Свердловске.
Сашка включил свет и сразу понял – что-то не так.
– Ты выпил что ли?
– Нет, но, кажется, мне сейчас это надо.
– Что случилось? С Юлей поругался?
– Нет, потом объясню (скажу ему двадцать второго, там уже всё равно будет).
– Подожди, схожу к соседям, у них сегодня было весело. Может, осталось что.
Через минуту Сашка вернулся:
– Только водка.
И подал полстакана. Водки я ещё никогда не пробовал, даже вино только раза два-три, а тут совершенно не раздумывая выпил залпом. Никакого опьянения не почувствовал, но сразу уснул.
Я отложил недочитанную тетрадь. Ну да, он же Миша! Всё стало абсолютно ясно – и почему бабушка настояла, чтобы меня так назвали, и почему она после возвращения из эвакуации (оказывается, это и не эвакуация была!) долго искала неизвестного мне до сих пор Мишу и вышла замуж только когда совершенно разуверилась в поисках. Об этом мне могли бы рассказать прадед Наум и прабабушка Полина, но их не стало ещё до моего рождения. Кое-какие туманные разговоры, правда, я слышал дома, но был совершенно нелюбопытен. А бабушка, подарившая мне на исходе своей последней болезни несколько книг, в том числе, кажется, и Уткина, до конца держала всё в себе…
27 мая
Сегодня зашёл к Юле специально, чтобы проверить билеты до Свердловска. Про себя подумал – будто проводник какой. Все были очень серьёзны.
Уезжают седьмого июня поездом до Ярославля, а там сядут на свердловский. До Ярославля их провожу и сразу же вернусь.
Все занятия закончились, с понедельника начинается заводская практика, так что каждый день на смену к восьми утра, а вечером свободен.
30 мая
На заводе получил небольшой аванс, потому вчера пошли в сквер на аттракционы. Тема отъезда не обсуждается – не договаривались, само как-то сложилось. А что говорить? Юля сюда вряд ли вернётся в ближайшие годы – школу придётся заканчивать там, потом институт. Я это вполне понимаю. Она вроде бы тоже предчувствует, но вслух не говорит.
5 июня
Ходили с Юлей в кино. В «Центральном» с понедельника идёт «Таинственный остров». Жюля Верна оба читали, так что смотрели внимательно. Как обычно, провожал. Говорили о фильме. Юля вспомнила «Детей капитана Гранта», которых видела несколько лет назад, тот был интереснее. Мне здешние приключенческие фильмы вообще трудно смотреть – и нецветные, и никаких спецэффектов, и актёры играют уж очень наивно. И всё время вижу какие-то непонятные намёки. В самом начале, когда герои спасаются на воздушном шаре, пушки и ружья стреляют – гражданская война в Америке. А у меня в голове сразу появляется та, которой ещё нет. Уже на острове один из героев говорит, что война, наверное, уже кончилась – а до меня доходит, что ещё не началась, и безумная мечта – может, не начнётся совсем, может здесь какой-то параллельный мир, такой же, да не совсем, и здесь её не будет. Но сразу обречённо понимаю, что просто фэнтези начитался, а с такими книгами в сорок первом делать нечего. Потом герои отбиваются от пиратов – здесь всё ясно. И вообще мне бы такой воздушный шар – домой улететь (но тогда я навсегда расстанусь с Юлей…). А герои на шаре не попали куда хотели…
Конечно, вслух я ничего подобного не говорил, но мне показалось, что и Юля могла думать в этом направлении. Несколько дней назад она вдруг заговорила со мной о Мессинге (ещё в марте я рассказал о его выступлении) и связала его с тем нашим вечерним разговором. Я замялся, но рассказать правду о себе не рискнул. Побоялся – но чего? Неужели когда-нибудь придётся рассказать Юле обо всём? И что тогда будет дальше?
О том, что в кино были вместе в последний раз, молчали.
8 июня
Вчера проводил Юлю с родителями до Ярославля. Бабушка Рива поедет прямо в Свердловск через Москву, ей так проще. Сидели у окна друг напротив друга, старался украдкой смотреть на Юлю, хотел запомнить её лицо, но боялся встретиться взглядом. Иногда рассеянно глядел в окно, видел старые деревянные станции. Кирпичные вокзалы только в Лому и Чебакове, они и в моё время стоят как стояли. Совершенно непонятная станция Всполье, я только на обратном пути сообразил, что здесь будет Ярославль Главный.
Подошёл поезд, сколько он стоял – не знаю. Попрощались. Обнялись. Я впервые поцеловал Юлю. Долго смотрел вслед поезду. Вот и всё.
15 июня
Сегодня воскресенье, ездили к Сашке на Слип. Я у них давно не был, с зимы (ходили однажды по льду через Волгу). За столом сидели вшестером – родители, два старших брата и мы.
Последние дни я как-то замкнулся в себе, угрюмый и неразговорчивый. Видимо, это и со стороны заметно. Меня пытались развеселить, но Сашка решил, что это из-за Юлиного отъезда (всего лишь на каникулы, чего такого!), о чём и сказал всем. Пусть думают, что так и есть.
22 июня
Пишу утром, почему-то захотелось именно сейчас, хотя совершенно не о чем. Сашка у родителей, и вообще все разъехались на выходные и я в комнате один. Это к лучшему – быть сейчас на людях, видеть последние часы нормальной жизни и понимать всё это просто нет сил. До двенадцати здесь ещё мир.