В студенчестве был у меня приятель Володя Мыскин.
Мы не то, чтобы очень дружили, но симпатизировали друг другу.
И даже одно время вместе снимали жильё – в заводском посёлке, за железнодорожным мостом.
Володя был, что называется – стиляга.
Две вещи сильно занимали его воображение – тряпки и джаз.
На этих вещах он свихнулся и отдавал им большую часть времени и сил.
Но если отвлечься от стиляжества, в целом он был добрым приятелем – не жмотничал,
мог поддержать любую беседу и даже блеснуть остроумием.
Наш студенческий быт являл собой достаточно жалкое зрелище. Особенно, в смысле питания.
Возвращаясь домой с лекций, мы покупали буханку хлеба да банку кабачковой икры.
Это и составляло каждодневный ужин. Ну, конечно, ещё чай с сахаром.
Но мы были молоды, полны жизненной энергии, мечтали о будущем и не отчаивались.
Тем более, что по воскресеньям у нас была отдушина в виде похода к Володиным дальним родственникам.
Там нас кормили вкусным борщом и поили чаем с баранками и мёдом.
Я уже плохо помню этих людей.
Но два обстоятельства не дали им вообще улететь из памяти.
Первое – это то, что в семье были две почти взрослых дочери, школьницы старших классов.
И второе – случай, о котором я намерен рассказать.
Девочки, Володины кузины, были погодками. Женя училась в девятом, а Люба – в десятом классе.
Об их школьной жизни я не имел ни малейшего понятия и особых талантов у них не замечал.
Увлекались они зарубежной эстрадной музыкой, могли подолгу простаивать в ЦУМе за грампластинками фирмы «Балкантон» и, если покупали что-нибудь новомодное, были бесконечно счастливы.
Они могли часами слушать эти записи, и весь дом плясал под их дудку.
Родители морщились, но терпели.
Женя казалась мне абсолютно несерьёзной – такая беззаботная попрыгунья-стрекоза.
Люба выглядела девой со спящими до времени страстями.
В её глубоких глазах как бы застыли колдовские омуты, которые когда-нибудь должны оттаять на горе окружающим.
Не буду скрывать – и я заглядывал в эти омуты.
И содрогался временами, думая, что же произойдёт, когда эта десятиклассница обратит свой взор во взрослую жизнь.
А история эта случилась в сентябре, в тёплом южном сентябре, когда вечера уже не пышут диким летним зноем
и можно гулять по тенистым улицам, не испытывая неудобств из-за жары и пыли.
Люба сказала мне:
- Рафаил, давай погуляем по вечернему Сталинабаду.
Мне так хочется увидеть город в разноцветных огнях.
Я вопросительно посмотрел на её родителей.
- Ну что ж, – согласилась мама, – не возражаю. Только недалеко и недолго.
И мы весело выпорхнули на улицу.
Люба держала меня за руку, как маленькая девочка.
Но я чувствовал её недетское напряжение. Она была готова шагнуть во взрослую жизнь.
На площадях играла музыка, кружились пары.
Мы тоже немного потанцевали и фокстрот, и вальс.
А потом Люба сказала:
- Давай напоследок зайдём в парк.
Я согласился.
Парк был недалеко от места нашей прогулки.
Он был большой и тёмный, только в самом его центре, где располагались торговые точки, толпился народ.
У входа в парк стояли тележки наподобие тех, что развозят газированную воду. Торговали сухим вином.
Если бы я был один, то не преминул бы выпить пару стаканчиков. Но при Любе!
Я сделал вид, что тележки меня не интересуют и хотел пройти мимо.
Но Люба потянула меня за рукав.
- Давай выпьем по стаканчику, - заговорщицки зашептала она
- Что ты! – испугался я. – Да пила ли ты когда-нибудь вино?
- Я хочу, я хочу, я хочу, – стала капризно твердить Люба
и даже несколько раз стукнула кулачком по моей спине.
В разговор вмещалась продавщица:
- Молодой человек, не будьте скупердяем. Угостите девушку.
- Рано ей ещё! – буркнул я.
- Ну, что вы, – засмеялась продавщица, – она в самой поре.
Округлилась что спереди, что сзади
- Ладно, – сказал я, – налейте по стаканчику.
Мы с Любой сблизили стеклянную посуду до мелодичного звона и выпили.
Вино было приятным на вкус, его подсластили клюквенным сиропом.
После этого я увлёк Любу на тенистую аллею и бережно усадил на скамейку.
- Сиди спокойно, – посоветовал я, – не дай Бог вино ударит в голову.
- Пустяки, – небрежно ответила моя спутница, – я прекрасно себя чувствую.
И она странно захихикала.
Я насторожился. Некоторые нотки в её голосе мне не понравились.
- Люба, – сказал я, – закрой глаза и не разговаривай. Хмель сейчас выйдет.
- А я не хочу, – заявила Люба, – мне так интересней.
Например, я бы не возражала, если бы ты поцеловал меня в губы.
Я дотронулся до неё лёгким поцелуем.
- Тебе вредно волноваться, девочка, – с нарастающим беспокойством сказал я, – прислони голову к моему плечу и поспи.
- А вот когда, – заплетающимся голосом сказала Люба, – а вот когда я выйду за тебя замуж, я всегда буду спать на твоём плече. Правда?
- Правда, – пообещал я.
Люба заснула. Я с тревогой глядел на часы. Время приближалось к критической отметке.
Пора было возвращаться. А не то родители Любы начнут бить тревогу.
Я осторожно растолкал свою спутницу.
- Что? – она смотрела на меня осоловелыми глазами.
- Надо идти, сказал я.
- Но мне трудно встать, – захныкала Люба, – и потом босоножки жмут.
- Разувайся! – скомандовал я, – давай мне свою обувь.
Я поволок её к выходу. Люба шла и спотыкалась.
Фактически я волок её на себя.
На половине дороги нас окликнули Любины родители.
Мама издали закричала:
- Что с моей девочкой? Ей плохо?
Родители подбежали и смотрели на меня с ужасом.
- Люба немного выпила, пробормотал я.
- Она пьяна! – взвизгнула мама.
Отец выхватил дочь из моих рук и закричал:
- Ты… Ты… Пошёл вон, негодяй! Чтоб ноги твоём в нашем доме…
И я ушёл. По дороге меня нагнал Володя.
- Морду бы тебе набить!
- Валяй! – согласился я.
В голове ворочались тяжёлые мысли.
Мы шли молча. Наконец, я остановился и сказал:
- Почему так? Вечер вроде бы начинается, как праздник.
Но это лишь тонкая корочка. А сковырнёшь её – внутри тоска.
Володя не ответил. Он сплюнул и скрылся в темноте.
Р.Маргулис