Зарисовка. За окном

Северный Бриз
Пасмурное утро, а может быть день или вечер, нельзя определить наверняка. В кресле перед открытым окном сидит мужчина, с тоской смотрит на серый город, который простирается насколько хватает взгляда. Кабинет где то в середине одного из небоскрёбов, позволяет смотреть с высоты, но смотреть особенно не на что, всюду одно и то же: серость, сырость, запах затхлости в воздухе. Всё вокруг плотным облаком окутывает смог. Немного зябко, мужчина сидит в одной рубашке с закатанными рукавами, и руки начинают покрываться пупырышками. Он с тоской смотрит в это чёртово окно, вдыхает пропитавший всё вокруг влажный смог.
Большой стол, заваленный бумагами, полумягкое крутящееся кресло с высокой спинкой, жалюзи на окнах. Серые стены, повторяющие своим цветом всё то, что можно увидеть через открытое окно.
Мужчина встаёт, чтобы распахнуть окно пошире, берётся рукой за створку, распахивает окно настежь, потом опускает взгляд на свою руку, ставшую липкой от прикосновения к раме снаружи. Брезгливо морщится, и идёт в крошечный санузел, притаившийся за незаметной дверцей в дальнем углу кабинета.
Стены в этом крошечном туалете покрашены тусклой жёлтой краской, над раковиной с потёками ржавчины, висит лампочка под круглым покрытым пылью плафоном. Мужчина открывает воду, и из крана течёт тонкая мутноватая струйка, с неистребимым запахом канализации.
Всё вокруг выглядит так, как будто простояло в запустении не один десяток лет, виновата это вездесущая влажность. Здания, которым нет и трёх лет, уже начинают приходить в негодность. Недавно новенькие, с иголочки, офисы становятся мрачными и унылыми.
Мужчина возвращается в комнату, встаёт напротив окна и, сложив руки на груди, смотрит на улицу, пытаясь уловить в бесконечном потоке машин хотя бы один яркий росчерк, загадав, что если увидит, то всё сбудется.
Что именно должно сбыться он не знает и сам, но мучительно хотелось чего то, что всколыхнёт эту сводящую с ума серость. Того что раскрасит мир яркими красками, и позволит разделить этот бесконечный, длящийся годами серый день.
Дорога на работу, в толпе таких же как и он, полусонных, спешащих куда то людей. Они идут не поднимая взгляда, и это хорошо, он пытался заглядывать в эти лица, но оттуда на него смотрела только пустота, которую он чувствовал и внутри себя. Своей собственной пустоты более чем достаточно, и смотреть на чужую точно такую же невыносимо. Он быстро привык ходить с опущенным взглядом, сливаясь с безликой толпой.


***

Он стоял со скрещёнными на груди руками и сосредоточенно вглядывался в транспортный поток. На столе ждали незаконченные бумаги, какие то отчёты, счета, но всё было отброшено сознанием как несущественное в данный момент. Сейчас для него было важно только одно, найти этот яркий мазок в океане серости.
Чувство времени и так притуплённое монотонностью окружения, полностью отключилось, сколько он так простоял, несколько минут, а может быть несколько часов, неизвестно, да и не важно. Взгляд выловил одну грязно-красного цвета машину, потом ещё одну такую же, и ещё, и ещё. Частью разума он напряжённо размышлял, считать ли эти машины тем самым ярким мазком, ведь они выделяются в общем потоке, или же, поскольку цвет у них хоть и красный, но очень глухой, они просто вариации на тему общей серости. Пока он об этом думал, продолжал всё так же напряжённо всматриваться в бесконечный поток у подножия зданий, и вести счёт грязно-красным машинам, их набралось уже девять. В душе поселилась надежда, что может быть вот оно - хорошее предзнаменование, ведь он загадал.
Шло время, и он выловил в потоке голубовато-сиреневую машину, и опять начал рассуждать о том, достаточно ли она яркая, но не успев углубиться в рассуждения поймал взглядом ещё одну машину, на сей раз приглушённого горчичного цвета, а следом за ней, на две полосы ближе, ехал жёлто-зелёный автомобиль. Тут уже надежда разгорелась в полную силу, ну что ещё считать ярким, если не эти улыбающиеся мазки?
Счёт красным автомобилям прекратился, и что странно, даже их цвет перестал казаться таким уж приглушённым, просто задымлённая атмосфера и плотная облачность делали своё дело, похищая часть яркости.