Это был конец августа.
Солнце уже остывало, и в вечернем воздухе жужжащего города его ленивые лучи растекались по асфальтовым дорогам ровными золотистыми полосами.
Тени от домов и рядов фонарных столбов уже начали прятать в себе осеннюю прохладу и какую-то особую, вытянутую вечернюю тоску.
Блики на речной воде слепили глаза и тонули в черных пропастях их зрачков.
Мимо, вальяжно покачиваясь из стороны в сторону, неспешно курсировали постепенно пустеющие речные трамвайчики.
А где-то в городе, пролетая по воздушным мостам, гудели об услышанных за день новостях синие троллейбусы.
Она откинула прядь светлых волос и подняла глаза к небу.
Ровное и спокойное, оно плескалось прямо над ее головой, отражая в себе солнечные блики от окон высотных домов.
Он стоял чуть в стороне, задумчиво перебирая в своей голове буквы из их диалога.
Они не держались за руки, но тонкая кожа на их ладонях еще хранила тепло нечаянных прикосновений.
В этом странном мире, где все нуждалось в разъяснениях и планировании, они встретились, не зная, что ищут и чего хотят друг от друга.
Задавая себе каждый раз привычный для окружающих вопрос «Зачем?», они путались в ответах как в клубке разноцветных ниток, не находя даже начала какой-либо мысли.
И в этот вечер, когда головы каждого были заполнены сумбурными размышлениями о других, они смотрели друг другу в глаза, надеясь там найти хотя бы какой-нибудь ответ на еще не произнесенные вслух вопросы.
И ничто не связывало их, и все нити отношений были порваны.
И только единственный из тридцати одного вечера августа был свидетелем того, что одиночество бывает на двоих.