ИЗ ЦИКЛА "СТАРЫЕ ЛЮДИ"
Многих, ой, многих больно задел нынешний процесс обнищания. Особенно страдают граждане пожилого возраста без "привилегированных" пенсий. Впрочем, независимо от возраста мало кто умеет приспособиться к бедности, а подавно пережить унижение человеческого достоинства, которые нищета сопровождает.
Уж точно: никто не хочет попасть в категорию нуждающихся со всеми материальными неудобствами и моральными страданиями. И если уже так было суждено, то люди к собственной нищете относятся по-разному, соответственно изменяя образ жизни: одни пополняют армию попрошаек, собирателей бутылок, завсегдатаев мусорников, стараясь не обращать внимания на пренебрежительные, а то и брезгливые взгляды; другие силятся припрятать свое убожество. Кому из них легче? Кто в более выгодном положении?
...Лина Ивановна своё 75-летие отметила, как сумела, — никто не помогал печь праздничный фруктовый пирог из пяти компонентов, включая два яблока. Как и много предыдущих дней рождения подряд, юбилейный также отпраздновала в одиночестве. Муж умер из-за внезапной остановки сердца еще четверть столетия тому назад, 55- летним. Сын потерялся где-то в миру.
Сначала он, её сынок Ромчик, единственный ребёнок, был хорошим мальчиком, послушным, неплохо учился. Но на третьем курсе политехнического института связался с сомнительными друзьями, стал пьянствовать, учёбу бросил, работал изредка - до первых же прогулов. Трехкомнатную квартиру, еще при жизни мужа, пришлось разменять, чтобы сыну выделить отдельную, однокомнатную, так как надумал вступить в брак...
Общались изредка, всё больше — по телефону. "У Ромчика теперь своя семья, не до нас, стариков", — успокаивала Лина Ивановна себя и супруга, пока сын не развелся. Очень скучала по внуку, которому бывшая невестка категорически запрещала видеться с отцом и его родней. Когда муж умер, а Лина Ивановна вышла на пенсию, то сын начал наведываться чаще, в основном, чтобы упрекнуть мать, которая занимает двухкомнатную квартиру, а они с новой женой теснятся в вдвое меньшей. Вскоре и вторая жена с маленькой дочуркой ушла от Романа к своим родителям. Но тот недолго тосковал, вступил в брак снова. И в третий раз развелся - кто же с пьяницей будет жить! С того времени, если и посещал мать, то по обыкновению в день её пенсии. А его короткие разговоры непременно сводились к тому, дескать, извини, мать, что посетил с пустыми руками - я сейчас на мели, не подбросишь ли деньжат? Когда давала не половину своей мизерной пенсии, а меньше, то сын шел недовольным, что-то брюзжал под нос, громыхая дверью.
Хотя и проработала Лина Ивановна заводским инженером с юности, сразу после получения диплома, - большой пенсии не заработала, а в самый раз сумму прожиточного минимума, на что, как известно, прожить вряд ли можно по-людски. "Кому-то, кто получает минимальную пенсию, еще хуже. Слава Богу, я не из их числа!", — по своей привычке снова и снова успокаивала себя пожилая женщина.
А однажды Роман пришел и сообщил, что едет куда-то на заработки, наверное, за границу, оттуда напишет. Писем Лина Ивановна так и не получила. Когда любопытные знакомые спрашивали, где же сынок, что-то его давненько не видно, то у женщины была готова легенда: работает в Италии, ежемесячно шлет денежные переводы. Кое-кто советовал: "Вы бы этого всем не рассказывали, а то еще ограбят". Мысленно Лина Ивановна горько усмехалась: "Как же разочаруется тот грабитель! Я еще даже на свои похороны собрать денег не успела".
Хорошо ухоженная, небедно одета, всегда радушная, Лина Ивановна вызывала приязненное отношение окружающих. Кое-кто, считая ее обеспеченным человеком, умудрялся ещё и деньги у неё одалживать. Соседям не отвечала отказом, хотя у самой не то что лишнего рубля, а и необходимых средств для повседневных, даже минимальных нужд не было. Питалась чуть ли ни одними лишь макаронами, овсянкой и хлебом. Изредка варила овощной супчик. Экономила на всем. Зато когда шла в поликлинику за рецептами или в случае серьёзного недомогания вызывала врача домой, то всегда припасала для него подарочек — коробку конфет, флакон недешевого шампуня и т.п. Иногда и деньги вручала, как годится, в конверте. Словом, сумела Лина Ивановна создать общественное мнение о себе как о благополучной пожилой даме. "У этой старушки всегда все обстоит благополучно, всем бы такую старость", — завистливо ей в след шептались дворовые сплетницы.
Друзей у Лины Ивановны было маловато: кто-то из ровесников уже отошел в лучший мир, а тех, кто жил материально благополучней благодаря прежде всего детям и внукам, но чванился этим, старалась избегать. Так как не хотела себя ощущать обделённой, как говорится, бедной родственницей.
Отказалась и от услуг так называемой социальной работницы — из тех, кого направляет отдел социального обеспечения исполнительной власти на помощь одиноким людям преклонного возраста. В этом госучреждении было известно, что Лина Ивановна фактически одинокая, так как её сын — неизвестно где: недаром же покинутая на произвол судьбы старая мать даже написала заявление в милицию относительно его поиска. А отказалась от государственной опеки после того, как соцработница завела разговор о квартире, предлагая "переписать" или завещать ей или кому-либо из членов её семьи. "У меня есть кому оставить наследство", — кротко, но уверенно объяснила подопечная, имея в виду, если не Романа, то внуков.
Теперь Лина Ивановна была вынуждена, как и раньше, сама все делать — и прибирать, и стирать, и в магазин ходить, и в аптеку. Только одному Богу известно, что большинство рецептов так и лежат недвижно, ибо выписаны на дорогие, зато, как отмечала докторша, эффективные лекарства. И холодильник у старой женщины часто отключен, так как нечего туда положить...
Неужели ж она сама виновна в том, что никому до неё дела нет, — именно из-за созданного ею же имиджа обеспеченного, благополучного, хоть и одинокого человека? И в чем корень стыда по поводу того, что ты беден и, в сущности, никому не нужен? Очевидно, прав был Франсуа Вольтер, заметив: "Не бедность невыносима, а презрение. Я могу обходиться без всего, но я хочу, чтобы об этом не знали".