ВЕЛЕНЬЮ БОЖИЮ, О МУЗА, БУДЬ ПОСЛУШНА
Эссе о русской культуре
13. ДВЕНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ БАГРАТИОНА
(Петр Багратион)
16 ноября 1805 года в Австрии состоялся знаменитый Шёнграбенский бой. В русско-австро-французской войне дела у России клеились не очень. А тут еще при отступлении армия наша почти попала в окружение — вот-вот войска наполеоновского маршала Мюрата должны были перерезать путь, позволявший кутузовским батальонам соединиться с подкреплением из Москвы. Однако прославленный французский полководец неожиданно встретил за деревушкой Шёнграбен авангард, возглавляемый генералом Петром Ивановичем Багратионом. Четыре тысячи русских солдат на сутки задержали стремительное наступление тридцатитысячной армады Мюрата. За это время подразделения Кутузова вышли из под удара и соединились с главными силами. Так Багратион вместе с солдатами совершил еще один из своих многочисленных подвигов...
“Багратион, невысокий, с восточным типом твёрдого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим на крыльцо.
— Ну, князь, прощай, — сказал Кутузов Багратиону. — Христос с тобою. Благословляю тебя на великий подвиг.
Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правою, на которой было кольцо, видимо, привычным жестом перекрестил его...”
Да, это отрывок из “Войны и мира” Льва Николаевича Толстого. Эпизоды ранения Николеньки Ростова, адъютантство князя Андрея у Багратиона, героический бой пушкарей капитана Тушина — всё это относится ко времени Шёнграбинского сражения. Но обратите внимание на приведённое выше извлечение. Кутузов благословляет Багратиона “на великий подвиг”.
Почему — мы знаем. Генералу предстояло задержать многотысячную французскую махинищу — в буквальном смысле горсткой солдат, пока русские не выскользнут из грозящего окружения. Но почему этот подвиг выпал на долю Багратиона?
Опять же присмотримся к словам: “с восточным типом твёрдого и неподвижного лица”. Мне почему-то раньше казалось, что родословная Багратиона уходит куда-то во Францию. Но это совсем не так. Происходил Петр Иванович из древнейшего грузинского княжеского рода, извечно занятого воинской службой. Сам Петр Багратион уже с семнадцати лет — в армии. Участвовал в тогдашней русско-турецкой войне, в Польском походе, в победоносных боевых действиях Суворова в Италии и Швейцарии. Причем надо заметить, уже сам Суворов поставил его, Багратиона, во главе авангарда русской армии. А авангард — все самые ответственные и опасные бои.
Наши сегодняшние заметки, как, наверно, уже поняли читатели, мы назвали по аналогии с подвигами Геракла. Но Геракл был лицом мифическим, полубожественным; а Багратион — вполне реальным, земным; Геракл совершил двенадцать великих подвигов, а Багратион, если быть справедливым — гораздо больше. В каждом авангардном бою он выказывал неизменные чудеса храбрости и геройства. Недаром же в тридцать четыре года Петр Иваныч был уже генерал-майором. Потому-то, наверно, у Кутузова и сомнения не было, кого посылать на смертельно опасную, но необходимую операцию...
“Пройдя с голодными, разутыми солдатами, — читаем в романе, — без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять вёрст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско-цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было идти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжении суток всю неприятельскую армию...”
Приходится удивляться, как страшно уставшие после ночного броска солдаты молниеносно заняли позиции, да еще и самые лучшие на местном ландшафте. С бастина батареи Тушина, как увидел князь Андрей, “открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля”.
Всё происходило, как при ускоренном прокручивании киноленты. Как только — так сразу. Не успели занять позиции, как рядом с палаткой Тушина “с нечеловеческой силой” разорвалось первое ядро. Князь Болконский увидел:
“что прежде неподвижные массы французов заколыхались и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Двое французских конных, вероятно адъютантов, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рессеялся, как показался другой дымок от выстрела. Сраженье началось...”
Багратион со своей свитой, не обращая внимания на постоянно взвизгивающие пули и осколки от ядер, с лицом, по определению Толстого, “крепким, карим, неподвижным, с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами”, неторопливо объезжал все позиции, притом умудрялся появляться именно там, где положение складывалось самое опасное. Князь Андрей, сопровождавший генерала в его рискованной поездке, обратил внимание на важную деталь.
“Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость, их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с растроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойными, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживлённее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростью...”
На одном из участков нашего расположения французы предприняли отчаянное наступление, пытаясь сломить сопротивление багратионовского авангарда. В бой Мюрат бросил отборнейшие силы. Они приближались стройной колонной. Уже видны были “мохнатые шапки солдат”, нарядно одетые офицеры, трепавшееся о древко нерусское знамя.
Тогда Багратион, понятно, оказавшийся в этом месте, отдал поводья коня и бурку свою одному из казаков, размял ноги и поправил на голове картуз. Далее — толстовское описание этого прогремевшего тогда на весь мир сражения:
“ — С богом! — проговорил Багратион твёрдым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю...
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов... Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий... и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнёсся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение, как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: “Ура!”
“Ура-а-а-а!” — протяжным криком разнеслось по нашей линии, и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но весёлою и оживлённое толпой побежали наши под гору за расстроенными французами...”
Сколько раз в жизни доводилось мне перечитывать это место в “Войне и мире” и только теперь подумалось о сверхчеловеческой воле Багратиона. Я бы назвал ее суворовской волей, которая, конечно же, дается от Бога, дается для совершения невероятнейших подвигов, подобных Шёнграбенскому, подобных многим, украсившим в свое время суворовские походы. Наверно, за признание такой доблестной воли, такого бесстрашия в Багратионе Суворов подарил ему еще в Италии свою прославленную боевую шпагу.
Впрочем, мы знаем, волей такой, порождающей невероятную смелость, одаривались не только полководцы. Сколько было у нас бесстрашных офицеров, солдат, да и людей не только военных (припомним Ивана Сусанина, погибших или пострадавших за нашу христианскую веру...). Уж кому, кому, а Толстому, офицеру, хорошо знавшему народ, было это точно известно. Потому-то с такой убедительностью и яркостью отразил он в романе и волю Кутузова, и волю Багратиона, и волю капитана Тушина, и волю рядовых солдат. Посмотрите, до какого самозабвения доводит бесстрашие капитана Тушина, отражающего со своими израненными пушкарями одну атаку за другой.
“ — Вишь, пыхнул опять, — проговорил Тушин шепотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, — теперь мячик жди — отошлём назад...
— Что прикажете, ваше благородие? — спросил фейерверкер, близко стоявший около него.
— Ничего, гранату... — отвечал он.
“Ну-ка наша Матвевна”, — говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был “дядя”; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение...”
Про батарею Тушина в пылу сражения забыли, а капитан, принимая на себя все яростные удары врага, отбивал да отбивал их, потерял половину батареи, а не отступил, пока не получил приказа, доставленного Болконским. Это и к нему, и к его пушкарям тоже относились слова Багратиона, сказанные к концу жаркого дня: “Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия”. Да, геройски! — На другой день французы не осмелились возобновить нападения, и остатки Багратионова отряда (погибло более двух тысяч человек) присоединились к армии Кутузова.
Через семь лет, в Бородинскую битву, сухопарый русский Геракл, снова будет появляться в самых опасных местах и в самое опасное время, и снова совершит множество великих подвигов. При последнем его смертельно ранят. При каком по счету? — При двенадцатом, умноженном на двенадцать. По крайней мере, число это никак не должно быть меньше...
(Продолжение следует).