Г Л А В А 4 ПРОТИВОСТОЯНИЯ
Мы много часов провели в небесах
Сложить, то получатся годы.
Наверно поэтому в наших глазах
Небес отражаются своды.
Рано утром на привокзальной площади Бронского аэропорта, задрав вверх голову, выла собака грязная, облезлая и худая.
Начальник штаба объединённого отряда Василий Васильевич Шилов, бывший лётчик, летавший ещё на двухместных самолётах По-2 конструкции Поликарпова, более известных, как «кукурузники», имел привычку с утра обходить фасадную территорию, включавшую привокзальную площадь и постройки на ней. Это началось после того, как однажды первый секретарь обкома, приехавший на вылет в Москву, задержался из-за тумана и решил подышать свежим воздухом, прогуливаясь по площади. Гулял он абсолютно один без всякой охраны. Никто из пассажиров и подумать не мог, что это царь и бог громадной области. А всё провожающее его начальство стояло на перроне, не решаясь разойтись. Тогда-то, нагулявшись, он и сказал Боброву на ухо об антисанитарии на площади. Этого оказалось достаточно, чтобы после отлёта начальства на площадь вышли все, кто оказался в этот момент под рукой у Шилова: бухгалтера, лётчики и прочий штабной люд. За час работы они навели на площади порядок. С тех пор на ней постоянно что-то скребли, подкрашивали, ремонтировали.
Василий Васильевич заглядывал во все закоулки, выискивая неубранные переполненные урны, захламлённые участки, валявшиеся где попало пустые бутылки, коробки и ящики. Особенно его удручали пивные и водочные бутылки. При начавшейся в стране великой борьбе с пьянством и алкоголизмом последнее было весьма удивительным. И где только брали спиртное? Ведь в аэропорту и его окрестностях его совсем не продавали. Ну а самогон, который усиленно стало гнать население в ответ на практически установившийся сухой закон, здесь подпольные бизнесмены продавать боялись. Тем не менее, каждое утро только из гостиницы уборщицы вытаскивали два мешка пустых бутылок.
Обойдя территорию, Шилов направился к себе в кабинет, собираясь на селекторной оперативке устроить разнос бригадиру дворников. С этой перестройкой, гласностью и ускорением народ совсем избаловался. Площадь убиралась плохо. И в этот момент он услышал протяжный, леденящий душу, полный тоски и безысходности вой. Василий Васильевич содрогнулся, и мурашки пробежали по его спине. Он огляделся и увидел ошелудивевшего пса.
Как многие старые лётчики, он верил в приметы и знал их множество. Одна из них гласила, что если летчик накануне вылета увидел непотребно воющую собаку, то вылет свой он должен отменить, ибо непременно что-то случится. У него самого был случай, когда он, выйдя рано утром из дома, увидел воющее дурным голосом животное. И в тот же день на его По-2 отказал двигатель. Хорошо, что полёт был тренировочный и они сели недалеко от аэродрома, где их быстро нашли. А мороз был за тридцать.
Шилов забеспокоился.
- Пошла, проклятая! - турнул он собаку, притопнув ногой. - Пошла, говорю!
Собака с места не сдвинулась, только на несколько мгновений прекратила вой, равнодушно посмотрела на начальство печальными слезящимися глазами и, отвернувшись, снова завыла.
- Не к добру это, не к добру, - покачал головой Шилов. - Теперь только и жди какой - нибудь пакости.
Но чего конкретно ждать, Василий Васильевич не знал. И это терзало его ещё больше. Обеспокоенный, он вошёл в подъезд штабного здания.
- Всё спокойно? - спросил дежурного по штабу, получая у него ключи от кабинета.
- Так точно! - по военному ответил тот.
- Повысить бдительность, - приказал он. - Может чего-нибудь произойти.
- Понял! - обалдело произнёс дежурный.
Он поднимался по лестнице на второй этаж, когда в мозгу молнией сверкнула мысль: комиссия! Вот чего надо ждать. Уже два месяца, как не было ни откуда никаких комиссий, и это воспринималось Шиловым, как затишье перед бурей. Он тут же забыл про непорядки на привокзальной площади.
Войдя в свой кабинет, он обзвонил все службы и участки предприятия и предупредил; наведите у себя порядок, будет комиссия. В ответ руководители привычно обещали подтянуться на местах, привести в порядок бумаги, даже не спрашивая, какая и откуда будет комиссия - привыкли. И только начальник АТБ Дрыгало с сомнением в голосе спросил, откуда это стало известно.
- Собака на площади нехорошо воет, - ответил Шилов.
- Чего-о? Какая собака? - изумился Дрыгало. - Ты, Василий Васильевич, хорошо спишь ночью?
- Какой сон в наши годы! - вздохнул в трубку Шилов и тихонько зевнул. - Нет сна.
- Значит, говоришь, собака воет? - уточнил начальник АТБ, прежде, чем положить трубку.
- Воет проклятая.
- А ты от бессонницы вечером стакан теплого молока выпивай, - посоветовал Дрыгало. - А лучше - стакан водки.
- Не могу, сердце, - снова вздохнул Шилов, - да и водки нет.
Комиссия по проверке готовности предприятия к весенне-летней навигации прилетела рейсовым самолётом после обеда. Весть о её прибытии разлетелась по аэропорту со скоростью антилопы, удирающей от тигра. Утверждали, что в ней были не только представители управления, но и высокие чины из министерства.
Узнав об этом, начальник АТБ чертыхнулся, помянув при этом Шилова и его дурно вывшую собаку. Но, как сказал маэстро, всё приходящее, а музыка вечна. Комиссии приходят и уходят, а они остаются. Успокоив себя этой мыслью, Дрыгало, тем не менее, покинул свой кабинет и пошёл обходить своё хлопотливое хозяйство. За свои тридцать лет работы он видел не одну сотню всяческих комиссий, не в одной состоял сам и прекрасно знал, на что обратят внимание высокие гости. Первым делом необходимо убрать с подведомственной ему территории праздношатающихся. Это специалисты ночной смены, которые загуляли, спрятавшись в укромных уголках базы. За неимением водки у них весьма популярна была ЭАФ (эфироальдегидная фракция), которую применяли для промывки высотной системы самолётов и других точных приборов. После употребления оной жидкости от человека несло как из общественного советского туалета. Зато, как утверждали знатоки, с похмелья не болела голова.
Таких людей он обнаружил несколько с красными, как у варёного рака, глазами. Пообещав лишить их премии, приказал отправляться домой. Один, не в состоянии уже двигаться, валялся на старых самолётных чехлах в складе с химаппаратурой.
- Вывезите его с территории на машине к ё .ной матери! - распорядился Дрыгало. - Не хватало ещё, чтобы это чучело комиссия увидела. - Где главный механик? Повернулся он к сопровождавшей его свите из старших специалистов.
- Я здесь, Сергей Максимович! - шагнул вперёд коренастый мужчина с кривыми ногами и подозрительно красным носом.
- Завтра же выдачу ЭАФа взять под личный контроль. Целая бочка за сутки уходит. Куда? Да ей не только приборы - все самолёты отряда перемыть можно.
В шиномонтажном цехе начальник АТБ нагнал страху на слесарей, которые сидели вокруг ведра с водой и курили, громко при этом гогоча. Всюду в беспорядке были раскиданы камеры, покрышки и монтажные инструменты.
- Немедленно навести тут порядок! - рокотал он басом.
В других цехах тоже нашлись недостатки. И только в ангаре, где проводилось регламентное обслуживание самолётов, шла чёткая размеренная работа. Обойдя территорию, Дрыгало обратился к заместителям:
- Всем быть на своих рабочих местах, по личным делам не отлучаться. Проверьте документацию, за неё всегда нам клизмы вставляют. Всё. По местам.
После этого прошёл в свой кабинет и позвонил Шилову. Тот отозвался голосом невообразимо занятого человека.
- Ты у нас ясновидящим становишься, Василий Васильевич, - проговорил в трубку. - Или знал, что комиссия прилетит? Только не говори мне про собаку.
- Ничего я не знал, - пробурчал Шилов. - Сам удивляюсь. Чего звонишь?
- Когда проверяющих мне ждать? Сегодня? Завтра? Давай уж сегодня, чтобы быстрей отчитаться.
- Хорошо, хорошо, - озабоченно ответил Шилов. - Я постараюсь.
А в кабинет к командиру первого летного отряда Шахову Владиславу Дмитриевичу комиссия пришла только на следующий день. Их было четверо. Трое ему были хорошо известны. Это начальник штаба Шилов, замполит Агеев и заместитель Боброва по лётной службе вчерашний выпускник академии ГА Заболотный. Самостоятельно он летал только на одном типе из восьми имеющихся в ОАО. На его должность были кандидатуры и посерьёзнее. Тот же Шахов, например, летающий на всех своих типах в отряде и имеющий богатый методический опыт. Но ещё не вышла мода ставить на такие должности новоиспечённых академиков. Это были люди без достаточной практики, зато голова их за пять с половиной лет обучения была набита всевозможными теориями.
Четвёртый был командиру незнаком. На его погонах, так же, как и у Шахова красовались четыре лыки. На груди - академический значок, блестевший свежей краской. Понятно, недавно закончил. Да и на должность назначен, скорее всего, после окончания академии. В последнее время командир отряда, когда-то получивший высшее образование в одном из лучших военных училищ страны - Балашовском, всё чаще сталкивался с выпускниками академии и пришёл к выводу, что ничего особенного от них ждать не стоит. Они были слабы и в летном плане и в методическом. Да оно и понятно, теория без практики -мертва.
- Владислав Дмитриевич, познакомьтесь, это товарищ из министерства, - представил незнакомца Шилов. - Он будет проверять деятельность вашего подразделения.
- Поливанов, - протянул руку незнакомец, - старший инспектор лётного отдела министерства.
- Шахов, командир отряда. Проходите, товарищи, рассаживайтесь, - на правах хозяина пригласил он, думая про себя, что делать тут замполиту.
Шахов, как и любой лётчик не очень-то жаловал замполитов. Они были людьми не летающими, как правило, из бывших инженеров, окончивших различные политические курсы, каковые расплодились во множестве в эпоху Леонида Ильича. И после этого уже не руки, а рот и язык были их рабочим инструментом. Ничего полезного командир от замполитов не ждал. Он и своего-то замполита лётного отряда терпел лишь потому, что тот был обязателен по штатному расписанию.
- Ну что же, не будем терять времени, - оглядев сидящих, улыбнулся Шахов. - Приступим...
Он знал, с чего начинают все проверяющие. С бумаг. Поэтому ещё вчера, узнав о прилёте комиссии, его начальник штаба собрал все графики, журналы, приказы по отряду и прочие документы и приволок к нему в кабинет. Но Поливанов неожиданно для всех, предложил начать работу не с документов, а с живой беседы, чем ввёл в некоторое смущение всех присутствующих.
- А с кем бы вы желали побеседовать? - неуверенно задал вопрос Агеев.
- Давайте начнём с командиров эскадрилий.
Спустя пять минут, четыре комэски сидели в кабинете Шахова, настороженно глядя на не известного ранее инспектора, уж слишком молодого по годам. Да и с налетом у него не густо. Интересно, где и кем он работал раньше?
- Я задам вам для начала один вопрос, - оглядывая всех по очереди, начал Поливанов. - Как вы понимаете свою роль в обеспечении и повышении безопасности полётов?
Летчики опешили. Ждали чего угодно, но не такого вопроса. Им, производственникам, ежедневно готовящим экипажи в полёт и непосредственно отвечающим за его исход, задают такое. Да разве тут ответишь одними сухими словами воздушного кодекса? За их работой стоят живые люди с их недостатками, каждый со своим характером и проблемами, которые они, командиры, должны учитывать в своей повседневной деятельности. А проблем много. Одно жильё только - проблема проблем. В каждой эскадрилье по 15-20 процентов лётного состава - бездомные. Нет, они не ночуют на улице или в машине, они где-то как-то пристроились. Просто не имеют своего жилья. И бог знает, как они отдыхают перед вылетом.
Проверяющему ответили сухими словами руководящих документов, не вдаваясь в полемику неустроенности быта! Да других слов он от них и не ждал.
- Ну что же, а теперь разрешите взглянуть на ваши свидетельства.
Час от часу не легче. Такого тоже никогда не было за всю историю Бронского отряда. Ну, чего их смотреть-то? Документы оказались в порядке со всеми полагающимися записями и штампами.
« Неужели перестройка началась и в нашей системе? - подивился Шахов. - Или вновь испечённый инспектор решил покрасоваться? Скорее второе».
Вернув командирам пилотские свидетельства, Поливанов на минуту задумался. Молча сидели и остальные, шокированные нестандартными действиями проверяющего. В дверь заглянул заместитель Шахова, но, увидев хмурые лица лётчиков, ретировался. Что творит с людьми перестройка! Но сейчас-то всё вернётся на круги своя, к проверке документов. Покрасовался и хватит. Однако нет.
- А сейчас, товарищи, мне бы хотелось побеседовать с вашим передовым экипажем, - вышел из задумчивости инспектор. - А потом побеседуем с... худшим. И сделаем выводы. Есть у вас таковые? - повернулся он к Заболотному.
- Может быть, экипаж Васина? - неуверенно спросил тот, повернувшись к Шахову. - Ребята как раз здесь. Но там в экипаже командир-стажёр.
- Это даже лучше, - согласился Поливанов. - Посмотрим, каких командиров вы готовите.
При этих словах лица командиров стали ещё более пасмурными.
Шахов встал и вышел из кабинета. Через несколько минут вернулся, успев предупредить экипаж, для чего их вызывают. Они вошли следом за командиром отряда, на ходу застёгивая пуговицы пиджаков и поправляя галстуки. Выстроились в шеренгу около дверей. Сесть их не пригласили.
- Ну, что же, давайте знакомиться, - оглядев всех четверых, сказал инспектор и щёлкнул ручкой, доставая блокнот. - Командир?
- Васин, - услужливо подсказал Заболотный. - Герард Васин, командир-стажёр Доронин...
Переписав всех четверых, Поливанов встал из-за стола и ещё раз осмотрел экипаж.
- Интересное имя, - сказал Васину. - Вы где родились?
- Я местный, - ответил тот. - Но в моём роду есть немцы.
- Понятно. Вам известно, товарищи пилоты, что в авиации не бывает мелочей?
- Да, - коротко кивнул Доронин.
- Конечно, известно, - расплылся в очаровательной улыбке Устюжанин. У него с утра было прекрасное настроение, и даже неожиданный вызов на ковёр не мог его испортить.
- Известно, - подтвердил Ипатьев, пытаясь сообразить, чего хочет инспектор. Он сразу ему не понравился. Сейчас начнёт «тянуть жилы».
- А вот ваш командир, кажется, с этим не согласен.
- Почему же, я полностью с этим согласен.
- Есть сомнения. Мало того, мне кажется, что у вас не всё хорошо обстоит в экипаже и с дисциплиной.
У присутствующих на лице выразилось откровенное недоумение. Это чтобы у Васина было плохо с дисциплиной?
- А там, где нет дисциплины, страдает безопасность полётов, - продолжал
инспектор. - Это аксиома. Я правильно говорю, товарищи командиры?
Товарищи командиры, не понимающие, куда клонит Поливанов, вынуждены были согласиться. А Заболотный несколько раз поддакнул: да, да, конечно!
- Вот у вас троих, - продолжал Поливанов, - расстегнуты под галстуками пуговицы. Казалось бы, мелочь. А это нарушение формы одежды и говорит о нетребовательности командира экипажа. Кстати, у самого командира всё в порядке. А ведь вы шли сюда, зная, что с вами будут беседовать члены комиссии. Ведь командир отряда вас предупредил. И, тем не менее, вы не привели себя в порядок. А что это вы всё время улыбаетесь? – обратился он к бортмеханику.
- Да он у нас всегда улыбается, - попытался разрядить обстановку Шахов. Однако круто взял инспектор. Да сейчас вся молодёжь так галстуки носит.
- Да-а, - неопределённо промычал проверяющий и посмотрел на Заболотного, потом на Шахова. - Возможно, я не прав, объясните мне? А может, вы объясните, командир Васин?
- За свой экипаж я в воздухе спокоен, - с достоинством и с едва ощутимой иронией ответил Герард, - даже если бы они были и без галстуков.
- Хм, вы так считаете? А как насчёт дисциплины?
- Не уверен, что галстук - критерий дисциплины и безопасности полётов. Гораздо важнее ощущение ответственности и знание материальной части.
- По вашему, дисциплина второстепенна?
- Нет. Но она как раз и складывается из ощущения ответственности, а из-за не застёгнутой от жары пуговицы.
Поливанов помолчал несколько секунд, переваривая сказанное, и повернулся к Заболотному.
- Это и есть ваш лучший экипаж? А худший, извините, придёт сюда с... расстегнутой ширинкой?
На лице Заболотного отразилась откровенная растерянность. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но промолчал.
« И почему в комиссии всегда включают таких зануд? - думал Доронин – Специально, что ли подбирают, чтобы людям нервы портить».
« Ну, этот раздует из искры пламя, - внутренне усмехнулся Шахов. - Ни хрена себе, перестроился парень!».
«Думаешь, ты один поборник безопасности полётов? - мысленно возражал инспектору Ипатьев. - А другие только и мечтают, чтобы что-то нарушить».
«Только заплесневелый сухарь и недалёкий человек может провести параллель между пуговицей и безопасностью полётов», - думал Устюжанин. Он тут же не возлюбил этого проверяющего, и уже никакая сила не смогла изменить его мнение.
- Ну что же, отношение к работе в этом экипаже мне понятно, - Поливанов что-то нацарапал в своём блокноте. - Вы говорили о знаниях, - посмотрел на Васина. - Что ж, проверим ваши знания.
И Васину, и Шахову за время своей долгой лётной деятельности не однажды встречались подобные люди. И, хотя их было не так уж и много, но нервы они способны были испортить многим. Они поняли: инспектор, что называется, закусил удила и просто так не отстанет. Пока не сделает из этих ребят ничтожеств. Но это не легко сделать с Васиным. Ему вдруг захотелось встать и уйти из своего кабинета.
- Кстати, я бы хотел познакомиться и с худшим вашим экипажем, - напомнил инспектор Заболотному.
- Да, конечно. Я помню. Найдём... худший.
- Ну что же, хорошо. А пока я задам пару вопросов лучшему экипажу, - кивнул на пилотов Поливанов. - И тут выяснится и уровень их знаний и то, как вы, командиры, работаете с подчинёнными в области профилактики нарушений правил полётов. Ну, вот, вы, стажёр, скажите, какова скорость на глиссаде с полностью выпущенной механизацией крыла в условиях болтанки?
Не успел Эдуард открыть рот, как Пашка, лучезарно улыбаясь, спросил:
- А на каком типе? У разных самолётов она разная.
- Мы говорим о типе, на котором летаете вы, - чуть смутился инспектор.
- Мы летаем на Ту-134, - с нотками гордости в голосе сказал механик.- А вы на каких типах летаете?
У начальника штаба Шилова и Агеева начали вытягиваться лица. Заболотный заметно побледнел. Шахов сидел с непроницаемым лицом, внутренне одобряя желание механика поставить на место лихого инспектора. Но лучше бы он молчал. Ведь отыграются на Васине.
- Вот мы у вас и спросим, - забыв про Доронина, переключился на Пашку инспектор. - Вы ведь бортмеханик? Скажите мне, о чём говорит документ МГА от 23. 11. 85 года номер 335/У?
- Сейчас скажу. - И Пашка достал из кармана записную книжку, куда заносил все основополагающие документы МГА.
- Не надо искать, ясно видно, что не знаете, - с сарказмом в голосе произнёс Пашкин мучитель. - Может, вы стажёр, знаете? Тоже не знаете? Ну а вы, штурман?
- Напомните, пожалуйста, о чём говорит этот документ, и я вам его расшифрую, - вежливо попросил Ипатьев.
- Это вы мне должны напомнить, - скривился в улыбке инспектор и посмотрел на своих сопровождающих. Дескать, сами убедитесь, какие наглецы. Лучший экипаж!
- Извините, но ни в какой голове нельзя удержать массу одних сухих цифр, - не выдержал Васин. - Требование штурмана справедливо. И я уверен, что он знает суть этого документа.
- Герард Всеводолович, помолчите, - постучал по столу Агеев. - Ведь не вас спрашивают. Мы только что о дисциплине говорили.
Но Васин тоже закусил удила. С инспекторами и прочими начальниками он разговаривать не боялся. А чего бояться, за спиной уже три пенсии. Да и молодёжь раболепствовать отучается. Сказываются первые плоды перестройки. Ещё пару лет назад никто не посмел бы так говорить с этим дуроломом. И Васин заговорил жёстко и напористо:
- Почему я должен молчать, Матвей Филиппович? Я такой же летчик, как и инспектор, только, судя по его налёту, опыта больше имею. И не меньше, чем он заинтересован в безопасности полётов. А даже больше, поскольку первый и пострадаю. Это одно. А во вторых, глубоко ошибается тот, кто думает, что безопасность можно поднять только массой порождаемых в министерстве документов. Да их столько, что ни в одной голове не удержать, даже в вашей инспекторской, - повернулся к Поливанову. Для этого и введены рабочие книжки, чтобы туда записывать все требования. Невозможно всё запомнить.
- А это можно проверить, - снова расцвёл Пашка в лучезарной улыбке, продолжая держать блокнот открытым. Вот, например, указание МГА от 17. 04. 81 года номер 1234/14.
Глаза Заболотного округлились и застыли, словно он увидел прямо перед собой гремучую змею. Шилова буквально парализовало. «Надо было ту собаку на живодёрню отправить, - мелькнуло у него в мозгу. - Знал ведь, что какая-нибудь пакость будет». Агеев открыл было рот пытаясь что-то произнести, да так и остался сидеть с отвисшей челюстью.
Такого ещё не было в богатой событиями истории Бронского отряда. Чтобы рядовой лётчик, даже не лётчик, чёрт его возьми, а бортмеханик, кочегар, как их называют, инспектировал проверяющего из самого министерства. Возможно, такого не было во всей системе МГА с момента её образования.
А Шахов едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Смех буквально распирал его. Ну, молодцы! Как отбрили строптивого. Но теперь жди развития событий. Но так ему и надо. Возомнил себя большой шишкой. Выскочка! А налёт-то в два раза меньше, чем у Васина. Но что теперь будет? Шахов представил, какие грозы разразятся над его головой. Ну да Бобров съесть не даст, он разыграет спектакль, как по нотам. Это он умеет делать. Психолог ещё тот, хотя «академиев» тоже не кончал.
Тем временем Поливанов пришёл в себя от наглости бортмеханика. Ему, инспектору министерства, перед которым заискивают некоторые командиры объединённых отрядов, этот мальчишка осмелился выдать такое? Перед своими же командирами сунул мордой в дерьмо!
Но что же делать дальше? Продолжать беседу? Выгнать этих наглецов? Или сделать вид, что ничего особенного не произошло? И он решился.
- Прошу меня извинить, но я считаю сегодня проверку вашего подразделения к летней навигации сорванной, - повернулся он к пришедшим в себя начальникам. – Сорванной вот этими людьми, - повёл подбородком в сторону экипажа. - С нами не желают разговаривать, мало того, в их ответах проскальзывают элементы издевательства. Всё это, конечно, отразится в акте проверки. Вам же, товарищи командиры, наглядно преподнесён урок неуважения. Мне понятно, как ведётся у вас работа с личным составом.
- Мы примем меры, - заметался Заболотный. - Экипаж будет наказан за не этичное поведение.
- Я бы сказал, хамское, - поправил его инспектор. - А сейчас ещё раз прошу меня извинить. Я должен доложить председателю комиссии. Надеюсь, знаете, что это заместитель министра? Проверку продолжим позже.
И Поливанов вышел из кабинета.
- Ну, друзья, заварили вы кашу! - гневно воскликнул Агеев, когда за инспектором закрылась дверь. - Как расхлёбывать её будете? На всю страну теперь прославимся. Молчать надо было, если чего не знаете!
- А ты, Устюжанин! - Заболотный подскочил к Пашке, словно собираясь его нокаутировать. - Ты понимаешь, чего натворил? Ты... вы тоже хороши, Герард
Всеволодович! С кем спорить взялись? Вас же представили, как лучший экипаж.
- Разве по ошибке висят наши фотографии на доске почёта?
- Думаю, их теперь снимут оттуда, - проговорил Агеев.
- Минутку, минутку, - встал Шахов. - А что собственно плохого сделал экипаж? Конечно, тебе не стоило, Устюжанин, делать свой выпад. Сдержанней надо быть. А в общем-то Васин прав. Я вот тоже не помню, о чём говорит этот документ… как его?
- 335 дробь У, - напомнил Пашка.
- Вот, вот. Да и вы вряд ли помните. Разве таким методом проводят проверки?
- Не нам учить представителей министерства, - возразил Заболотный.
- Учить их не нужно, но отстаивать свою точку зрения никому не возбраняется. Привыкли мы представителям сверху только поддакивать. Ради чего? Чтобы они сор дальше нашей избы не выметали? А, может, поэтому у нас каждый раз одни и те же недостатки вскрываются? Не устраняем мы их, а только отписками занимаемся.
- Это что же, товарищ командир, обвинение в адрес партийного комитета предприятия? - тоном скрытой угрозы спросил Агеев. - Так надо понимать?
- Да, и в адрес парткома - тоже. Или у нас нельзя критиковать этот орган. Так сейчас вон и ЦК критикуют.
- Это не критика, это шарлатанство. Распустил народ Горбачёв со своей перестройкой.
Молча слушавший их перепалку Заболотный спохватился.
- Вы свободны, - указал на дверь экипажу. - Пока я вас отстраняю от полётов до особого распоряжения.
- У вас есть для этого основания? - изменившимся голосом спросил Васин.
- Я думаю, основания найдутся у членов комиссии. Идите!
- Почему вы отстранили экипаж от полётов? - гневно спросил Шахов Заболотного, когда дверь за экипажем закрылась.
- Потому, что я, как заместитель по лётной подготовке, должен принять меры.
- Вы заместитель по лётной - вот ей и нанимайтесь. В данном же случае не было ничего, связанного с лётной практикой. А потом я ведь ещё командир отряда и имею право сам разобраться в этом деле.
- Тут случай особый, - возразил Заболотный.
- В авиации особые случаи есть только в воздухе. А на земле - мы люди, каждый со своими недостатками и характером. Я прошу вас отменить своё распоряжение.
- Может, пока всё так оставим? - подал голос начальник штаба. - Комиссия уедет - тогда и летать начнут. А пока пускай отдохнут.
- А, может, и с доски почёта снимем экипаж за то, что он инспектору не понравился? - с сарказмом спросил Шахов.
- Я согласен, надо снять, - не поняв тона Шахова, поддержал Агеев.
Шилов хотел ещё что-то сказать, но, взглянув на Агеева, только махнул рукой. А командир отряда не выдержал.
- Вот вы, Матвей Филиппович, почти всю жизнь просидели на заседаниях и совещаниях, вы, врачеватель человеческих душ. А Васин все лучшие годы в кабинах самолетов провёл, хорошее дело делал. И хорошо делал. И до сих пор делает. Так за что же его, отличника Аэрофлота, с доски почёта снимать? Люди-то вас поймут? Вы-то, как замполит, должны критически мыслить? И, кстати, защищать своих людей.
- Что касается экипажа, то это, прежде всего, ваши люди, Владислав Дмитриевич. И вели они себя не лучшим образом. И, судя по всему, здорово слетались, - добавил с заметным ехидством.
Шахов несколько мгновений удивленно и даже как-то растерянно смотрел на Агеева, словно не узнавая, потом усмехнулся и, отвернувшись к окну, тихо произнёс:
- И откуда только в последние годы в авиации столько посторонних людей взялось?
Агеев, побледнев, встал и вышел из кабинета. За ним, укоризненно покачав головой, старческой шаркающей походкой последовал Шилов. Заболотный тоже направился к двери, но остановился:
- Вы, Владислав Дмитриевич, кажется, сказали сегодня много лишнего.
- Сказал то, что думаю. А вот вы, Заболотный, к сожалению, не сказали своего командирского слова. И решение ваше отстранить от полётов экипаж - ошибочное. Для лётчика нет больнее наказания. Вы это учли? Ведь с людьми нам работать, а не этому инспектору. Послушайте меня, Заболотный: я старше вас и имею право сказать, что одними жёсткими приёмами вы у лётчиков никогда, я подчёркиваю, никогда авторитета не заработаете. А ведь мечтаете об этом. А командир, не пользующийся у подчинённых авторитетом и уважением - для них не командир. Вы должны это понимать, если желаете плодотворно работать на своей должности.
- А вы должны понять, Владислав Дмитриевич, что сейчас, в эпоху перестройки, требования к лётчикам неизмеримо возросли, - после некоторого раздумья ответил зам. по лётной. - А ваша точка зрения основана на старых представлениях и требованиях, зачастую панибратских.
«Эко его в академии вымуштровали, - подумал Шахов. - Ещё ничего полезного для предприятия не сделал, а демагогии уже научился. И ниже пояса норовит ударить. Но, похоже, он законченный дуб. Такие не исправимы. С этим надо или смириться, пли выгонять, или самому уходить»
- Мои требования не на панибратстве основаны, а на уважении к людям и их работе, -возразил он. - А право наказывать людей, как и требовать с них, надо заслужить. Да, Заболотный, заслужить! Ты же на своей должности пока себя ничем не проявил. И ещё: требования, как и наказания, должны быть разумными. Когда ты, будучи командиром Ан-24, выкатился в Сургуте, я отстаивал тебя перед инспекцией, помнишь? А почему? Может, ты мне нравился больше других? Нет. Просто нельзя человека наказывать за недостаток опыта. И только поэтому тебе не отрезали талон нарушений. Да ты там ничего и не нарушал. Но ведь по нашим порядкам отсобачили бы тебе талон и не поморщились.
Шахов перешёл со своим начальством на «ты». Он мог себе это позволить наедине, ибо когда-то Заболотный начинал работать в этом же отряде вторым пилотом, когда он, Шахов, был уже заместителем командира отряда.
А Заболотный некоторое время стоял у двери кабинета командира отряда и чувствовал себя провинившимся вторым пилотом. Да когда-то он тут начинал летать. Потом его долго и мучительно вводили командиром. Дело шло тяжело. Ему давали дополнительные тренировки и всё-таки довели до нужной кондиции. Посадили на всякий случай к нему опытного второго пилота, опытного штурмана и механика, наказали: с командира глаз не спускать. Но всё равно леталось ему трудно и после инцидента в Сургуте он попросился в академию. Ни командир эскадрильи, ни Шахов, ставший командиром отряда, не возражали. А кому нужны такие лётчики? Спустя пять лет, когда про него уже начали забывать, он вернулся и был назначен на должность... заместителя Боброва по лётной службе
- Слышал? - прибежал его бывший командир эскадрильи к Шахову. - Болото теперь наш начальник. И чего ты тогда в Сургуте ему талон не отх ..л?
На груди Заболотного красовался академический значок. И... больше ничего. Летать он, за пять лет сидения за партой совсем разучился. У летчиков отвисала челюсть, когда они узнавали, кто ими будет командовать. Воистину, неисповедимы деяния твои, господи!
И новоиспечённое начальство, получив от проверяющего его инспектора тройку по технике пилотирования в аэродромных условиях, приступило к работе без права... самостоятельных полетов. Для восстановления лётных навыков ему назначили дополнительную тренировку. С тройками по технике пилотирования в воздух лётчиков не выпускали и, слава богу, не выпускают сейчас.
Постояв молча у порога, Заболотный шагнул за дверь, так и не решившись больше возражать Шахову. Но прежде, чем закрыть дверь, проговорил, словно извиняясь:
- У вас теперь будут неприятности, Владислав Дмитриевич, даже если бы мы этого и не хотели.
Оставшись один, Шахов извлёк из ящика стола нераспечатанную пачку сигарет, ждавшую своего часа. Он бросил курить с Нового года, но вот в такие моменты не выдерживал. Дым сигареты показался отвратительным. Он огляделся, куда бы её выбросить и, не найдя пепельницы, швырнул окурок в открытую форточку, воровато посмотрев, нет ли кого внизу.
С трудом досталось ему спокойствие в коротком разговоре с заместителем Боброва. Дожился, Шахов, долетался. Его, тридцать четыре года отдавшего небу, не имевшему по своей вине ни единого лётного происшествия, 25 лег проработавшего на беспокойных командных должностях, поучает какой-то мальчишка, выскочка, который случайно, благодаря модному ныне академическому образованию, выдвинулся в большое начальство. Ни личного опыта у него нет, ни своей методики обучения. Да и откуда этому взяться, если он за 15 лет пребывания в отряде налетал чуть больше 3000 часов. А его сверстники налегали уже в три раза больше.
В их молодые годы от лётчиков требовалось одно: грамотно и безаварийно летать. То есть, давать молоко, если ты назвался коровой по меткому выражению командира эскадрильи Нурислама Бека. А для этого не обязательно заканчивать академии. Это нынче стало модным иметь всякие высшие образования. Вот у него десятка два лётчиков с высшим образованием, в основном заочным. И что же? Ни одного, пожалуй, он не поставил бы руководить коллективом. Много больше, чем значок образования па груди, надо иметь, чтобы разумно и грамотно работать с людьми, распоряжаться их нервами, временем, здоровьем и судьбами. А ещё необходимо чувство такта и справедливости. Всего этого не хватает Заболотному. Как-то водитель трапа, на которого накричал за минутную задержку Заболотный, спросил его:
- Летать вас в академиях не учат, до того учены. Так чему ж вас там пять лет учат? А если бы на моём месте был Бобров? На него так бы накричали?
С приходом Заболотного в лётной службе началось много формальных нововведений. Слабо разбираясь в психологических аспектах лётной деятельности, имея отнюдь не лучшую технику пилотирования одного мало-мальски освоенного типа самолёта и, замечая, что не пользуется авторитетом у лётчиков, он очень болезненно относился к советам более опытных командиров подразделений, считая, что этим самым принижается его высокая должность. Зато он стал отменной «кабинетной крысой». Надоедал подразделениям частыми проверками документации, требовал гору всяких отчётов и анализов. А когда в силу причин ему что-то не предоставляли вовремя, он доводил людей до белого каления. Не раз многие, не выдерживая, писали рапорта и шли к Боброву с просьбой освободить их от занимаемой должности. Но Бобров, дипломат и умница, всегда умудрялся их отговорить. В работу Заболотного он не особенно вникал, хватало хозяйственных проблем. А ещё потому, что всецело доверял опытным командирам отрядов и эскадрилий, где варилась вся «каша» летной деятельности объединённого отряда. Он бы убрал из штатного кадрового расписания эту должность, по это прерогатива управления. А с управлением ссориться он не хотел.
За три года своей деятельности на этой должности Заболотный оброс выговорами, замечаниями и порицаниями, как бродячий пёс блохами, ибо в большом и сложном его хозяйстве каждый месяц, а иногда и еженедельно, случались какие-нибудь происшествия: поломки самолётов или вертолётов, аварии и просто предпосылки к происшествиям. А если таковых некоторое время не происходило, то что-то происходило с его людьми, начиная с попаданий в вытрезвитель и кончая чрезвычайными происшествиями. Бесконечные разборы всех этих событий отнимали много времени, и летать было некогда. А когда и садился в кабину, то только в качестве проверяющего. Ведь формальную ответственность нёс за все события он, начальник службы. И формально получал взыскания.
Конечно, все эти происшествия случились бы, если бы не существовало ни самого Заболотного ни его должности. Да и должность эта по большому счёту была не нужна. Ведь есть же командиры отрядов и эскадрилий и их заместители. Есть пилоты-инструкторы и командиры звеньев. Это более, чем достаточно. И без него много промежуточных звеньев, которые приводят к неразберихе, формализму и распылению ответственности.
Шахов в раздумье остановился у окна и посмотрел вниз. Там, у подъезда здания, садился в свою белую «Волгу» Бобров. Около него суетливо вертелся маленький, не внушающий доверия его заместитель по наземным службам. Ходили слухи, что человечек этот не чист на руку. Доподлинно известно, что у него есть такая же «Волга», шикарная квартира и не менее шикарная дача. Хорошо живётся маленькому человечку, хотя зарплата его намного меньше зарплаты Шахова. Тут же крутился и начальник автогаражей - тоже тёмная личность. У этого машины нет, да и зачем она ему, если он забыл, что служебная машина, ему не положенная, принадлежит государству. Как и многое другое. А вот начальник АТБ Дрыгало не имеет машины, летняя дачка его слеплена из каких-то дощечек. А ведь зарплата у него тоже больше, чем у этих товарищей.
А на оперативках как раз чаще всего и возникает вопрос о непрекращающемся воровстве именно в этих службах. Чудесным образом исчезают аккумуляторы, всевозможные дефицитные детали, строительные материалы и бензин. В последнее время с набором оборотов перестройки такое возникает всё чаще. И Шахову иногда начинает казаться, что перестройка - это начальный толчок к беспардонному разворовыванию страны. Чем всё это кончится?
Он помнил, как хорошо работалось в 60-70 годах. Постоянно осваивали новую технику, люди работали с огоньком. Не было пьянства, как сейчас. Налицо был трудовой энтузиазм. Были цели, и делалось всё для их достижения.
Не было многочисленных бумаг, тормозящих живое дело. Всё делалось быстро и чётко, без излишней нервотрёпки и показухи. А сейчас, чтобы только ВЛЭК летчику пройти, нужен месяц иногда. Раньше это делалось за два-три дня.
Но позже, как по мановению волшебной палочки, фирма начала разбухать и обрастать всевозможными надстройками. В авиации, в живом её теле, исподволь появились люди весьма и весьма от неё далёкие. Масса врачей, психологов, экономистов, бухгалтеров, разработчиков и прочего люда пришла в авиацию не с намерением что-то сделать, а с надеждой что-нибудь урвать, откусить от авиационного пирога. И многие очень скоро поняли, что здесь, годами просиживая в кабинетах и ничего не делая, а, создавая только видимость работы, можно неплохо просуществовать до пенсии. Пример? Да тот же ГОСНИИ ГА.
Постепенно сложилась пирамида, на вершине которой оказались люди не связанные с лётной работой, и не представлявшие всей её сложности и трудности. Их отношение к лётчику было совершенно другое: какой-то ворчун, что-то бесконечно требующий. Но летчики-то знают: безопасность полётов - штука дорогая.
И вот в эти годы авторитет лётной службы начал стремительно падать. Руководители требовали с пилотов только работу, забывая, что они ещё и просто люди. А работы было много. Да её и сейчас много, даже очень много. Особенно в летний период отпусков. В тот период стали быстро накапливаться социальные вопросы. Пилоты по десятку и более лет ютились, где попало, не имея своего угла и выполняя ответственную работу. Это происходит до сих пор. Как влияют на деятельность пилота бездомные условия проживания, психологи и медики почему-то молчат. А если спрашивали об этом лётчики - отделывались невразумительными фразами.
А теперь ещё и эта перестройка, превратившаяся в говорильню. Потихоньку стало разваливаться и то хорошее, что было создано в годы так называемого авторитарного руководства.
Так думал командир отряда, пилот первого класса Шахов.
И это было только начало. Как говорится, ломать - не строить. Ломать у нас умели. Не впервой.
--------------------------------------------
Командир 3-го лётного отряда применения авиации в народном хозяйстве Валентин Валентинович Байкалов был по авиационным меркам уже не молод. 25 лет в авиации значат многое. За плечами была работа на крайнем севере и дальнем востоке, вынужденные посадки в труднодоступных районах. Он помнит их все, такое не забывается, стираются только незначительные мелкие детали. Помнит и самую тяжёлую вынужденную посадку на торосы из-за отказа двигателя. Они уже замерзали. Тогда-то у него и появилась первая седина. Их искали и нашли только на девятый день.
Когда его, худого, небритого и обмороженного, не способного пройти самостоятельно и десятка метров, увидела жена, она горько разрыдалась, едва узнав своего 33-х летнего красавца мужа. И впервые со всей ясностью осознала, что такое его профессия. Когда он выписался из больницы, она почти всю ночь проплакала, умоляя его бросить эту «проклятую работу». А днём на следующий день, немного придя в себя, сказала:
- Прости меня за мою слабость, я же всего лишь женщина. Знаю - не сможешь не летать. Это вас, мужиков, засасывает, словно болото. Но всё же хочу, чтобы тебя списали с лётной работы. Ждать тебя из полётов мне труднее, чем тебе летать. Наверно, я плохая жена для лётчика.
Медкомиссия отстранила его от полётов на год. И он уехал с семьёй в Бронск, неподалёку от которого родился. Через год его снова не пропустили врачи. На ЦВЛЭКе прямо сказали: не годен. Но на следующий год он снова едет в Москву и снова тот же приговор от медицинских светил. Другой так и закончил бы на этом свою лётную карьеру, но не таков был Байкалов. Он пошёл к председателю комиссии и заявил, что чувствует себя здоровым и требует повторного освидетельствования. Профессор похлопал его по плечу и сказал:
- Много сюда таких приезжало. Одни - с мольбами, другие - с угрозами. Были и таковые, что письмами из ЦК заручались. Но что, скажите, батюшка мой, я сделаю, если они не годны? У каждого свой ресурс.
- Я в ЦК не поеду, - ответил профессору Байкалов, - я принесу к вам в кабинет раскладушку и не выйду до тех пор, пока не дадите заключение о годности. Мало того - объявлю голодовку. Я здоров.
- Ну, вот и вы мне угрожать начали, батенька мой. Голодовкой, правда, ещё никто не пугал, вы первый.
Комиссию он прошёл. Но осторожные эскулапы, не найдя в его организме особых отклонений, всё-таки записали в медицинской карте: разрешить полёты на освоенном типе в поршневой авиации. Но это было уже не важно. Главное, что он снова мог летать.
С тех пор прошло много лет.
Начальник штаба Байкалова Чувилов вошёл к нему в кабинет расстроенный.
- Что случилось? - оторвал взгляд командир от бумаг и посмотрел на Чувилова не утерявшим юношеской голубизны глазами.
- К нам прибыл ревизор, - сказал, садясь, Чувилов.
- Что такое? Опять комиссия?
- Конечно. Сейчас инспектор Кухарев предупредил, чтобы готовились к встрече.
Председатель комиссии - заместитель министра.
- Ого! - присвистнул Байкалов. - Недалёк день, когда и министра дождёмся. Такого ещё не было.
- Перестраиваются, - улыбнулся начальник штаба.
- Бумаги-то у тебя в порядке?
- В порядке. Но для трёпа нервов всё равно что-то найдут, сам знаешь. В предписании ж надо что-то писать для приказа. Не писать же - без замечаний. Что это за комиссия?
- Да, пожалуй, - согласился командир. - Долго они тут будут?
- Да кто же знает. Уж замминистра-то точно вечерним рейсом улетит. Не тот уровень у него, чтобы в отрядах сидеть.
- В эскадрильях предупредил?
- Да, начальники штабов знают.
Чувилов не уходил.
- Что у тебя ещё, Василич?
- Командир, - плачущим голосом вдруг заголосил тот, - отпусти меня сегодня к врачу. Работать всё равно эта комиссия не даст, а отвечать на их почемучки - сил нег. Пусть сами в бумагах роются, угрозу безопасности там ищут. Всё, что надо, секретарша им даст. Я приготовил.
- Ты хочешь, чтобы я на почемучки отвечал?
- Тебе по штату положено. А я - пенсионер.
- Ну что же, к врачу никому обращаться не возбраняется.
- Намёк понял, - благодарно улыбнулся Чувилов. - В долгу не останусь.
И он бесшумно, словно привидение, растворился за дверью.
Комиссии были и будут. От них никуда не денешься. Они приезжают и уезжают. Уедет и эта. И всё останется по прежнему. Не всё, конечно. Некоторые недостатки бумажного характера устранят. Но, как шутят остряки, в процессе устранения старых недостатков возникают недостатки новые, которые вскроет очередная комиссия. И всё повторится. Жизнь бесконечна. Да и вообще работа комиссий, и ответная работа по устранению недостатков была похожа на забаву ребёнка с воздушым шариком: сожмёт его дитя в одном месте, а шарик в другом месте раздувается ещё больше.
Байкалов не мог вспомнить случая, когда бы кто-нибудь из членов комиссии загорелся желанием сесть в самолёт и куда-нибудь слетать. И посмотреть, какие дела на периферийных районных аэродромах. Нет. Уж очень некомфортно в самолёте Ан-2. Летом жарко и изнурительная, выворачивающая пассажиров наизнанку, болтанка, зимой - холодно. Когда за бортом минус 30, то в самолёте всего 28. А если кто-то и летал, то в первом отряде у Шахова. Тот же Заболотный не подходил к Ан-2 месяцами, хотя имеет на нём формальный допуск, летал когда-то. Да и на Ан-24 он летает только в качестве проверяющего, мягко держась за управление.
То, что в системе МГА к самолёту Ан-2 относились несерьёзно, знали все. Почти 50% не укомплектованность техническим составом никого особенно не беспокоила. Люди уходили, жалуясь на тяжёлые условия труда, особенно зимой в тридцатиградусные морозы. Попробуй-ка целый день крутить гайки на таком холоде. Зато в городе техников с удовольствием брали на любой завод, как высококлассных специалистов. Так было во многих отрядах Аэрофлота, который остряки называли голофлотом.
Отряд Байкалова для лётчиков был своего рода перевалочной базой. Каждую пятилетку его личный состав обновлялся на 80%. Здесь почти никто не ощущал себя постоянным работником, а стремился побыстрее налетать положенное количество часов и уйти на более тяжёлую технику, где и работа полегче, и платят побольше. Да и условия труда намного лучше. А в обстановке, где нет стабильности в кадрах, работать неизмеримо тяжелее.
Его отряд в шутку называли учебно-тренировочным. Из вчерашних выпускников училищ, в которых программа подготовки давно и безнадёжно устарела, им нужно готовить высококвалифицированные кадры. Известно, что для становления хорошего лётчика требуются годы. И вот человек, едва став опытным, уходил из коллектива, а его место занимал выпускник училища. И так каждый год. Конвейер двигался бесперебойно, сбоев не было. Но порой уходило на переучивание больше людей, чем приходило, и поэтому в отряде почти всегда ощущалась нехватка вторых пилотов.
Правда, в последние два года процесс этот в ОАО замедлился, как и в целом по стране. Списывались старые самолёты, такие, как Ил-18 и Ту-134, а новые почему-то прекратили поступать. Для лётчиков было неясно, зачем списывать прекрасно зарекомендовавшие себя машины? Их нужно модернизировать и совершенствовать, менять авионику, ставить более экономичные двигатели. Правда, обещали, что скоро, совсем скоро будут новые самолёты. Но с началом перестройки обещать перестали. Зато всё больше и больше болтали. Болтунов развелось - пруд пруди. И из этой болтовни люди узнавали истинную цену обещаний. И всё меньше верили этим обещаниям. Наиболее прозорливые говорили: сейчас плохо, будет ещё хуже. Над ними смеялись, куда ещё хуже? Уже некуда. А что в магазинах полки пустые - это ерунда, к этому привыкли. Зато у всех холодильники полные.
Ох, уж эти провидцы! Где они сейчас? Посмотрели бы, что напророчили. Магазины сейчас полные. Холодильники пустые.
Командир эскадрильи Бек с утра был в хорошем настроении. И поэтому заглянул в штаб отряда перекинуться парой слов со своим другом и однокашником Чувиловым. Но в штабе сидели какие-то люди, а начальника штаба не было.
- Он болеет, - ответила секретарша и выразительно повела глазами на двоих человек, усердно перетряхивающих штабную документацию. - Простуда у него. Сегодня до обеда, - она снова стрельнула глазами на проверяющих, - пойдёт к одному врачу, а второй после обеда принимает.
- Понятно, - посуровел Бек. - Простудиться не мудрено, погода нынче очень переменчивая. - И командир вернулся к себе в эскадрилью.
Сомнений не оставалось. То, что сказала секретарша, расшифровывалось просто: до обеда комиссия посетит первую эскадрилью, после обеда - вторую. Или наоборот. Но это уже не важно. И Бек снял трубку телефона:
- Диспетчер? Кто-нибудь из моих экипажей на вылет готовится?
- Сейчас вылетает экипаж Малинина по санитарному заданию на север, - ответила трубка.
- Как там погода?
- Прогноз лётный, но к вечеру с запада ждут тёплый фронт с понижением облачности и осадками.
- Прекрасно. Это и нужно. Скажите Малинину, что я сам с ним полечу, - приказал он.
Решение лететь оправдано. Погода может испортиться, а у Малинина нет предельного минимума.
- Хозяин - барин, - ответил диспетчер. - Мне задержать вылет?
- Не надо, я сейчас иду на самолёт.
- А как же документы, Нурислам Хамзневич? Проверить бы надо всё перед комиссией, - сказал начальник штаба, поняв, что Бек хочет исчезнуть.
Много было комиссий, желавших поближе познакомиться с командиром, но мало кому это удавалось. Как истинный лётчик он всегда был в воздухе. Вот и сейчас он решил прибегнуть к испытанному методу. А своему помощнику сказал:
- Ты сколько на своём веку комиссий пережил?
- У-у-у, - замычал тот, что означало: давно со счёта сбился.
- Польза была от них?
- Э-э, - обречённо махнул тот рукой, что означало: никакой пользы.
- Как принимать их, знаешь?
- Ха! - воскликнул начальник штаба, что означало: не в первый раз. И добавил: - Сейчас все бумаги на стол выложу, пускай роются.
- Вот, вот, - согласился Бек. - Пускай роются. - А сам, - он блеснул белоснежными зубами, - можешь заболеть. Грипп сейчас свирепствует или ещё что-то. Вон и Чувилова прихватило. Только быстрей болей, они могут придти с минуты на минуту.
- Да, меня, кажется, продуло, - закряхтел начальник штаба вставая и хватаясь за поясницу. - Ох!
- Ну, ну! - восхитился Бек таланту помощника. - Смотри и, правда, не заболей. А завтра...
- Завтра с утра буду, - заверил тот. - Пройдёт хвороба.
- Тогда бывай здоров, - попрощался командир и заспешил на стоянку самолётов.
------------------------------------------------------
Лев Андреевич Муромцев, а по молодости лет просто Лёва, был опытным вторым пилотом и имел характер независимый и упрямый. В его летной книжке стояла запись о 1500 часах налёта, которыми он очень гордился. В планах командира эскадрильи Бека он был первым кандидатом на ввод в строй в качестве командира самолёта. Возможно, он бы уже и был им, но хроническая нехватка вторых пилотов сдерживала его продвижение. Но ничего, летом придут молодые выпускники из училища, и уже осенью он будет командиром. Это так же точно, как точно то, что ему через неделю исполнится 23 года. Вся жизнь была впереди и представлялась ясной и безоблачной, ну, на худой конец, слегка припорошенной перистой облачностью.
Сегодня Лёвка в наряде на полёты не числился, но и в графе выходной его фамилии не было. И он справедливо решил, что присутствие его в эскадрилье необходимо, хотя конечно можно было бы просто позвонить. Да и командиру лишний раз на глаза показаться не мешает, чтобы он не забывал про Лёву Муромцева, которого принародно на разборе эскадрильи пообещал в этом году ввести командиром.
Приехав утром, однако обнаружил, что персоной его никто не интересуется. И, потолкавшись по коридору и пожав с десяток рук лётчиков, спешащих на вылеты, он скоро почувствовал ощущение своей ненужности. Он позавтракал в столовой, покурил у подъезда штаба, где обычно собираются люди, свободные в этот день от полётов, выслушал несколько анекдотов о перестройке и Горбачёве и совсем уже решил, что делать тут нечего и нужно ехать домой. В этот момент его и увидел куда-то спешащий командир эскадрильи.
- Ты чего тут делаешь, Муромцев? - вскричал он.
- Ничего не делаю, товарищ командир, - вытянулся Лёва.
- Ничего не делают только отъявленные бездельники, - назидательно произнёс Бек и приказал: - Поднимись в эскадрилью, подменишь начальника штаба. Он заболел. Понял?
- Так точно! - и Лёвка дёрнулся в сторону входа.
- Стой! Я ещё не всё сказал. Посидишь до вечера, будешь отвечать на телефонные звонки. Кто бы ни пришёл - отвечай: ничего не знаю. Приказал, мол, командир тут сидеть - вот и сижу. Всё понял?
- Так точно! - ответил Лёвка, гордый оказанным доверием. - Ничего не знаю.
- Правильно! - подтвердил Бек и оглядел его с ног до головы. - Что-то ты какой-то растрёпанный. Приведи себя в порядок, галстук поправь. Из штаба никуда не отлучаться. Всех праздношатающихся, каков ты сегодня, если придут в эскадрилью - гони в шею. Придёт комиссия - говори, что никого нет.
- Комиссия? - ахнул Лёва и пожалел, что приехал сюда. - Но я боюсь комиссий.
- А ты не бойся, не надо их бояться, - с нажимом произнёс Бек. - Это я их боюсь. Нервы не те стали.
Лёвка был много наслышан о коварстве инспекторов, которые беспощадно наказывают лётчиков за любое нарушение и даже отклонение. А что таковой будет в составе комиссии, он не сомневался. И ещё раз пожалев, что приехал сюда и попался на глаза командиру, он вздохнул и походкой обречённого на гильотину поплёлся на второй этаж.
Дверь открылась неожиданно. Один за другим в комнату входили высокие чины, сверкая золотом погон и нагрудными знаками, каких Лёвка никогда не видел. Из всех вошедших он знал только одного - заместителя по лётной службе Заболотного. Его охватило оцепенение. Он понимал, что нужно встать и представиться, но ноги вдруг отказались повиноваться. За всю свою жизнь он впервые видел столько начальников, сосредоточенных в одном месте. Наконец оцепенение прошло, он вскочил и по курсантской привычке вытянулся по стойке «Смирно!».
- Вы кто? - подступил к нему Поливанов.
- Я? Я пилот, - пролепетал Лёва. - То есть лётчик.
- Где твоё начальство, пилот-лётчик?
- Никого нет. А я сижу вот здесь, командир приказал. Но я ничего не знаю!
- Вот видите, - повернулся Поливанов к председателю комиссии, - и здесь никого нет. - Как ваша фамилия? - снова обратился к Лёве.
- М-муромцев, - ответил тот.
- А свидетельство у вас имеется?
«Отлетался! - мелькнуло в мозгу у Лёвки. - Сейчас пытать начнут. Значит, командир меня под танки бросил».
Дрожащей рукой он достал свидетельство и протянул Поливанову. Но его неожиданно перехватил заместитель министра, погоны которого были все в сплошных широких лыках. Открыл, посмотрел фото и штампы.
- Третий год работаешь, пилот? Как работается?
- Работается хорошо, - ответил Лёва, думая про себя: «Мягко стелет, сейчас экзекуцию начнёт».
- А что же ты так побледнел, Муромцев? Начальства испугался? Ты же лётчик.
- Испугался, - согласился он. - Всё как-то неожиданно.
- Ничего, бывает. Докладывай тогда обстановку, раз командир тебя старшим тут оставил.
- Командир улетел, начальник штаба - заболел, а мне приказано только на телефонные звонки отвечать, - обретая уверенность, ответил Лёва. - А больше я ничего не знаю.
- Что-то сегодня все начальники штабов болеют, - улыбнулся заместитель министра.
- Они же все пенсионеры, - пояснил один из сопровождающих, - бывшие лётчики. Службу чётко знают. На проверяющих у них аллергия.
- Да кто ж их любит, проверяющих. Я вот тоже не люблю. Но приходится терпеть.
Все засмеялись, а Заболотный сказал.
- Ну, вас-то уже и проверять некому.
- Ещё как есть кому, - возразил председатель комиссии и посмотрел в потолок. – Есть кому.
- Понятно, - закивал Заболотный и тоже задрал голову в потолок.
Председатель оглядел многочисленные графики, потрогал запылённый вымпел с надписью «Победитель социалистического соревнования» и окинул взором помещение. Из мебели в эскадрилье стояло несколько обшарпанных старых канцелярских столов и времён Куликовской битвы шкаф без дверок, набитый бумагами. Разглядывая график, замминистра опёрся на один из столов. Стол немедленно завалился в правый крен и дал дифферент на корму, так как у него давно не было четвёртой ножки. От неожиданности высокий чин пошатнулся и опёрся на соседний стол. К счастью у того с ножками было всё в порядке. Край накренившегося стола ударил заместителю министра по ступне, и он слегка поморщился. Заболотный поморщился ещё больше, словно стол ударил по его ноге. Лёва снова побледнел.
- Вы бы хоть мебель обновили, - резко проговорил председатель комиссии, восстановив равновесие. - Здесь же лётные кадры куются, а не такелажников готовят. И везде, во всех эскадрильях такая мебель. У вас что же, лётная служба по остаточному принципу финансируется? - повернулся он к Заболотному.
В Аэрофлот этот человек пришёл из военной авиации недавно в звании генерала и часто летал по предприятиям, знакомясь, таким образом, с обстановкой. Ходили слухи, что за разгильдяйство и недисциплинированность в нескольких портах он уволил не одного человека. Особенно это коснулось отдела перевозок, где давно забыли, что значит улыбнуться клиенту и вежливо ему ответить. С первого вопроса они просто не обращали на него внимания. Со второго презрительно поднимали взор - кто ещё такой?- и тут же отворачивались. С третьего - кончалось терпение - могли так далеко послать, куда не летали ни советские, ни иностранные самолёты. Если конечно клиент не протягивал паспорт с определённой суммой денег.Билетов нет - это был самый вежливый в то время ответ. Служебным же пассажирам, имеющим билеты с открытой датой, говорили, что на ближайшие рейсы мест нет. Когда оказывалось, что эти пассажиры - министерские, места находились. Виновные плакали, пытались доказывать, что произошла ошибка, просили их извинить. Замминистра, человек военный, в ошибки не верил. И правильно делал. И увольнял таких прямо тут же, как говорят, не отходя от кассы.
Он ещё раз прошёлся по комнате и остановился напротив Муромцева.
- Ну, что тебе хорошо работается - я уверен. Мне тоже в таком возрасте хорошо работалось. Но не всё же у вас тут хорошо. Рассказывай, какие есть проблемы? Быть может, жалобы есть, пожелания?
Лёвка по неопытности своей едва не брякнул, что есть и жалобы и пожелания. Слышал он - судачат старые летчики - о дурных приказах, о море ненужных бумаг. Даже по его, Лёвкиному представлению, многие документы нужно отменить, как тормозящие производственный процесс..Например, излишество бумаг на АХР. Это он на себе испытал. Ведь вторые пилоты на химии не лётчики - бухгалтеры. Их так и зовут. Зачем они в кабине сидят - непонятно. Им даже запрещено пилотировать над полем. А как учиться этому? Как опыта набираться?
Это он и хотел высказать высокому начальству, но вспомнил наказ Бека: ничего не знаю. Повернув голову в сторону Заболотного, встретил его угрожающий взгляд: попробуй, скажи - долго не пролетаешь.
- Я ничего не знаю, - промямлил Лёва, - а жалоб нет. Всё хорошо.
- Так уж и всё? - улыбался замминистра. - Не верю. У меня вот и то не всё хорошо.
- Может, и у вас не всё хорошо, - вдруг улыбнувшись, с намёком сказал Лёва, - но оттого, что я скажу о недостатках, они не перестанут быть таковыми.
- Ого! - не то угрожающе, не то удивлённо пропел Поливанов и многозначительно посмотрел на Заболотного.
- Откуда же у молодого человека такое мнение? - махнул председатель Поливанову, приказывая молчать.
- Из наблюдений нашей действительности.
- Тебе ещё рано делать выводы э-м... Муренцов, - не выдержал Заболотный, угрожающе глядя на Лёвку. - Надо выполнять, что приказывают, а не рассуждать.
- А я всё выполняю, - сказал Лёва, - только иногда не знаю зачем? А фамилия моя Муромцев, она легко запоминается.
Замминистра вдруг рассмеялся, а Заболотный покраснел.
- Всё-таки хотелось бы услышать, какие недостатки видят в отрасли рядовые пилоты? Говорите, Муромцев, не стесняйтесь. Для этого мы сюда и прилетели.
Лёвка буквально шкурой ощутил на себе взгляд Заболотного и с тоской подумал, что уж теперь-то ему точно не видеть левого командирского сидения. Из правого бы не вытурили.
- Извините меня, но я не хочу говорить, - немного подумав, ответил он. - Потому что всё равно ничего не изменится.
Замминистра присел на стул и с интересом посмотрел на Лёву. Ему нравился этот парень, чем-то напоминающий его самого в молодости.
- Сколько вам лет, Муромцев?
- Двадцать два.
- Двадцать два, - задумчиво проговорил бывший военный генерал. - На становление хорошего лётчика нужно лет пять - шесть. Значит, будет тебе 27-28 лет. По авиационным меркам не так уж много.
- Кто сильно чего-то хочет, может добиться и раньше, - возразил Лёва и сам испугался такой дерзости.
- Да ты просто вундеркинд! - не выдержал Поливанов.
- Да нет, просто мне нравится летать.
- Но не нравятся некоторые порядки в отрасли, - докончил председатель. – Вот незадача-то! Кому нравятся порядки - не любит летать, кто любит летать - не нравятся порядки. Извечная проблема.
Он встал со стула, расстегнул пиджак, сунул руки в карманы брюк, прошёлся по комнате, остановился у окна и с минуту молча смотрел на улицу. Все присутствующие молчали.
- Ну что же, - повернулся он от окна, - раз тут нет хозяина - и нам делать нечего. Пойдёмте, товарищи. А мебель вы всё же замените.
- Непременно заменим, - заверил Заболотный.
Мебель так и не заменили.
- А вам, Муромцев, желаю не терять принципиальности и здоровья до лет преклонных.
И председатель комиссии вышел в коридор. За ним потянулись остальные. Когда все вышли, Заболотный задержался и, постучав себя по лбу, спросил Лёвку:
- Ты хоть знаешь, с кем разговаривал?
- Не-а, - мотнул головой тот.
- Это первый заместитель министра, а ты с ним тары-бары развёл. Я ещё поговорю с тобой.
Заместитель министра был ещё и психологом и, выходя из комнаты, подумал, что зря он вызвал парня на откровенный разговор. Сказал-то парень всё верно, но он видел, как смотрел на парня Заболотный. А всё-таки хорошо, что молодёжь не умеет кривить душой и говорит, что думает. Молодости чужда завуалированность человеческих отношений, где порой много говорится, но мало делается. Или, что ещё хуже, говорится одно, а делается другое. Он придержал за локоть Заболотного:
- Вот что: этот Муромцев хороший парень. И всё верно сказал. Не надо с ним никаких обработок проводить. Я вот тоже не со всем согласен, что у нас делается. Вы меня поняли?
- Да, да, конечно, - поспешил ответить Заболотный. - Мы стараемся прививать молодёжи чувство честности. Ведь это наша смена.
- Вот именно, наша смена, - почему-то вздохнул замминистра.
Это было редко, очень редко, когда руководителями комиссий были чиновники такого высокого ранга. В Бронском отряде ещё долго вспоминали об этом.
Председатель комиссии в этот же день улетел в Москву вечерним рейсом, оставив вместо себя уже известного нам Поливанова.
---------------------------------------------------
Комиссия работала четыре дня. На пятый Поливанов назначил разбор по итогам проверки.
В зале собрались все начальники служб, командиры отрядов и эскадрилий и их заместители, комсомольские, профсоюзные и партийные боссы. Разбор на правах хозяина открыл командир объединённого отряда Бобров. Как всегда он был элегантен. На форменном пиджаке красовался знак заслуженного пилота СССР.
Первому слово дали представителю технической инспекции, которая проверяла авиационно-техническую базу.
- Коллектив базы выполняет большой объём работ, - начал тот. - Здесь обслуживаются семь типов воздушных судов, не считая транзитных. Не буду говорить о положительных моментах в работе коллектива, ни мало. Но мы призваны вскрывать недостатки. Вот о них и поговорим. Итак, по существу. При фактическом отсутствии резерва летательных аппаратов под рейсы самолёты, тем не менее, простаивают на регламентах сверхнормативное время. Особенно Ту-154.
- Людей не хватает, и нет ангара под этот самолёт, никак не достроят его. А на морозе много не наработаешь, - сразу же завёлся Дрыгало.
- Сергей Максимович, вас пока не спрашивают о причинах простоя, - остановил его Бобров.
- В нашу задачу и не входило искать причины, - продолжал проверяющий. Наша задача - вскрывать недостатки и нарушения. А уж причины вы сами вскроете и устраните.
- Мы их давно знаем, - ворчал Дрыгало, - что толку-то?
- В АТБ есть случаи работы не маркированным инструментом, а это серьёзное нарушение и оправдания ему нет. Сами знаете, к чему это может привести. Всем известны катастрофы из-за забытых ключей в двигателях и других жизненно важных агрегатах.
- Разберёмся, - проворчал Дрыгало, что-то записывая в блокнот.
- Ряд документов оформляется с нарушениями. Нарушается и технология работ при обслуживании самолётов при кратковременной стоянке. В АТБ имеются случаи прогулов, попаданий в вытрезвитель. И явления эти растут год от года. Командованию нужно больше уделять времени для профилактики этого позорного явления.
- Пусть уберут вытрезвители - не будет и попаданий туда, - выкрикнул кто-то из зала. - Вытрезвители как раз и есть наше позорное явление.
В зале послышалось оживление, раздался смех. Все знали, что водка, как и все продукты, продается по талонам, да и по ним, чтобы её купить нужно простоять не один час в очереди.
- Не полностью укомплектованы штаты на участках трудоёмких регламентов, - продолжал проверяющий, не обращая внимание на оживление зала. - Особенно трудное положение создалось на самолётах Ан-2, где не хватает до 40% технического состава. Но вот что интересно. В отделе кадров мне дали справку о наличии техников, я сравнил её сфактически имеющимися в АТБ людьми и обнаружил... мёртвых, простите, душ.
В зале раздались смешки.
- Да, товарищи, не смейтесь. Откуда они? Объясняю, на должностях техников трудятся люди, принятые по протекциям или ещё как-то. Но в АТБ их нет. Они там только числятся. А работают ещё где-то. Возможно, их вообще нет. За них просто кто-то получает зарплату. В более глубокие подробности я не вдавался - не моя компетенция. Кстати - большинство из мёртвых душ — женщины. А техников-женщин я не видел ни разу за 30 лет работы в Аэрофлоте.
В зале снова раздались смешки, кто-то откровенно захихикал. Бобров сидел в президиуме с непроницаемым видом. Дрыгало встал с намерением что-то сказать и уже открыл рот, но так ничего и не сказав, обратно сел.
Этот маленький, кругленький и на вид такой безобидный инспектор, словно в воду глядел. Для многих в порту не было секретом, что Бобров принимал на работу по протекциям так называемых нужных людей. Оформляли их в те службы, штаты которых были не полностью заполнены. А работали они в другом «тёплом» месте. Так появились лжетехники и лжемеханики. Они получали деньги, как техники, но работали в других местах. А, может, как заметил проверяющий, нигде не работали. Но деньги получали.
Смешки в зале продолжались, и Бобров понял, что должен отреагировать. Он гневно насупился, дал знак говорившему человечку замолчать, Встал и, прекрасно зная, что из кадровиков в зале никого нет, спросил:
- С отдела кадров кто-нибудь присутствует? Нет? Шилов, почему не пригласили на разбор начальника отдела кадров?
- Так мы их никогда не приглашаем, - растерянно произнёс тот.
- Ну что же, мы разберёмся с этим в рабочем порядке. Продолжайте, - кивнул он оратору.
Тот тем временем успел снять с носа очки, протереть их и снова водрузить на место. Как будто его и не прерывали, он продолжал:
- Я взял для проверки бортовые журналы нескольких типов самолётов. И вот какая картина получилась. На одном из Ан-2 один и тот же дефект проявлялся тринадцать (!!!) раз в течение месяца. Тринадцать! Это тряска двигателя в полёте. Опаснейший дефект. И каждый раз там была отписка: проверено - тряска не подтвердилась. Что же, её лётчики, простите, от балды пишут? И только на четырнадцатый раз кто-то из лётчиков - подпись не разборчива, что тоже нарушение - красной пастой написал целое письмо начальнику АТБ. Цитирую: «Тов. начальник АТБ! Доколе с тряской летать будем? Пока не упадём?». Глас вопиющего на сей раз был услышан и самолёт загнали в ангар. А теперь я спрошу: что это такое? Что же командиры нарочно этот дефект записывали?
- Сгною! - прорычал с первого ряда Дрыгало. - Выясню, кто виноват и сгною.
Наказывать он умел. Вызвав провинившегося в кабинет, чехвостил его в хвост и в гриву, не стесняясь в выражениях. О премиальных же за этот месяц можно было не думать.
- Тогда вам многих придётся сгноить, - впервые улыбнулся человечек. - Вот дефект по автопилоту на Ту-134. Лётчики записывали этот дефект пять раз подряд. Я посмотрел по прилётам-вылетам, и получилась такая штука. Когда после прилета самолёт стоит часов 5-6, то запись всегда есть. Когда же после посадки через час самолёт должен отправиться в рейс - записей нет. Это говорит о том, что дефект существует до сих пор. Лётчики его знают и не записывают, не желая устраивать задержки вылетов своим коллегам. На словах они, конечно, всё друг другу передают, но не записывают. Похвальная солидарность. Но они же идут на поводу технического состава, который просит их не записывать. Мол, будет большая стоянка - сделаем. Уверяю - не сделают. Лётчики просто развращают этим техников и инженеров. Те, видя, что лётчики летают с таким дефектом, будут и дальше писать отписки. Может это и не влияет на безопасность - я не лётчик - но нарушение требований документов налицо. Но мне памятны несколько катастроф именно из-за автопилота. Выступающий снова снял очки, протёр их и закончил:
- Есть подобные замечания и на других типах, но я не буду о них говорить, всё отразится в предписании.
Вторым выступал с анализом работы лётных служб инспектор управления. Этот набросился на бумаги, которые ведутся с нарушениями и отклонениями от требований министерства и управления.
- Особенно неудовлетворительно ведётся документация в третьем отряде ПАНХ, где командиром является товарищ Байкалов. Вероятно, это отражается и на лётных делах. В этом подразделении с начала года имеются уже две предпосылки к лётным происшествиям - оторванные хвостовые лыжи на самолетах Ан-2. Ущерб незначительный, но дело в безопасности полётов.
Задняя лыжа - это бич на самолёте Ан-2. За всю историю эксплуатации этого самолета их оторвали не одну тысячу. Ибо сконструирована она так, что рано или поздно должна оторваться, просто не может не оторваться. На рыхлом не укатанном снегу она зарывается под снег и ныряет под него, как подводная лодка на большой скорости в воду. Но снег не однороден. Где-то мягкий, а где-то очень жёсткий. И лыжа, попавшая под такой слой снега, неминуемо отрывалась. Все это знали, но ничего не делалось, чтобы исправить недоработку. Да и лётчиков за это особенно не наказывали, но разбирательствами трепали нервы.
- В этом подразделении крайне слабо работает общественный совет командиров воздушных судов, а также общественные инспекторы по безопасности полётов.
Байкалов, сидящий во втором ряду, вспомнил, что только за весну прошлого года общественные инспектора провели около 10 рейдов, исписали гору бумаги, сочиняя акты об отсутствии на стоянках противопожарных средств и по уши утонувших в грязи самолётах, так как стоянки не асфальтированы. Без сапог там невозможно ходить. Заправщики - мощные КРАЗы - и те не могут проехать, буксуют. А самолёты вытаскивают тракторами на взлётную полосу. Работа - смеются лётчики - во фронтовых условиях.
А Бобров только морщится, когда приносят ему эти акты. А если про это же задают вопросы на разборах, он отвечает неопределённо, ссылаясь на недостаток средств, Хотя находятся средства на привокзальной площади строить всякие показушные стелы и мемориалы. Видя такое отношение, все бросили проводить рейды и писать акты. А на какой хрен, если нет реакции? И вот, пожалуйста: не работают общественные инспектора.
Стоянки Ан-2 - это самый дальний угол аэропорта. Кроме лётчиков и обслуживающего персонала сюда никто не ходит. Весной и осенью тут по уши грязь, летом - пыль клубами от винтов двигателем, зимой - сугробы снега, которые начинают убирать только тогда, когда самые рисковые командиры отказываются рулить.
Замполит ОАО тут бывает в лучшем случае раз в году в хорошую погоду. Как-то весной туда попытался пройти Бобров, но, вывозив в грязи свои щегольские туфли, «ушёл на запасной».
Да и сам Байкалов всегда ли внимательно слушал общественных инспекторов, прекрасно понимая, что от них абсолютно ничего не зависит. Они бы были и не нужны, их бы и не придумали, если бы каждый занимался своим делом, как положено. За годы, что он работает, актами инспекторов можно выстелить все 60 стоянок. В несколько слоёв. Вместо асфальта.
Байкалов вздохнул. Порой хотелось написать разгромную статью в газету, излить крик души, поделиться опытом и сказать: не так стали работать, не так. Но кому это надо? Это не хвалебная ода, не напечатают. А вот показушное публикуют всегда. Но кого обмануть хотят?
Вот умники какие-то придумали: авиация - эталон на транспорте. Летчики тут же переиначили - анекдот на транспорте.
Да, пожалуй, добились своего чиновники, написавшие море инструкций. Голова пилота стала работать не в направлении, как лучше полёт выполнить, а как бы чего-то не нарушить. Ибо даже за малейшее отклонение измотают, заставят писать объяснительные записки, издёргают массу нервов. Не стало доверия лётчику. А всё потому, что изначально страдает отбор в лётные училища. А потом твердят командирам: не работаете с людьми, не воспитываете. А воспитывать уже поздно, раньше надо было воспитывать, когда перед глазами была школьная парта, а не приборная доска самолёта...
- Часть экипажей не знают причины летных происшествий в отрасли, - продолжал выступающий. - Более того, они не знают, летая, указаний министерства в области безопасности полётов и предотвращения повторяемости лётных происшествий. За это, товарищи, надо наказывать.
- Если голова на плечах есть - человек всю жизнь пролетает без происшествий, даже если что-то не помнит из ваших указаний, - не выдержал Бек. - За что же его наказывать, если ничего не произошло? Да летчики сейчас и без этого всего боятся.
- А я и не говорю, что лётчика наказывать надо,- отыскав взглядом нахмуренного и начинающего чернеть Бека, пояснил инспектор. - Наказывать надо вас, командиров, за то, что не вовремя доводите требования вышестоящих органов. А экипажи не наказывать - отстранять от полётов нужно.
- Да с ваших вышестоящих органов порой такая, простите, чушь идёт! - повысил голос Бек. - А потом вы что же считаете, что отстранение лётчика, профессионала, между прочим, от полётов - это не наказание? - ехидно осведомился Бек, ещё больше чернея.
Волосы на его загривке стали подниматься, что говорило о большом несогласии с выступающим.
Заболотный, сидевший в первом ряду, повернулся и уставился на Бека, словно удав на кролика. А Бобров - умница - величественно поднявшись со своего места, вежливо, но твёрдо проговорил:
- Нурислам Хамзиевич, нужно прислушиваться к членам комиссии, а не спорить с ними. Вы меня поняли?
- А я и не спорю, товарищ командир, я просто задаю вопрос и требую ответа.
- Садитесь, Бек. Я вам потом всё объясню, - уже не сдерживаясь, произнёс Бобров.
Но Бека неожиданно поддержал командир 1-го отряда Шахов. Несмотря на протестующий жест Боброва, он прокричал из зала:
- Бек прав! С каких это пор отстранение лётчика не стало наказанием? Да это самое горькое наказание!
По залу прошла волна ропота, раздались реплики, посыпались неопределённые возгласы.
- Что же тогда наказание, если не это?
- Никто не имеет права профессии лишать.
- Можно, но по решению суда, а не какого-то инспектора.
- Хватит с нас примеров из устава о дисциплине. Здесь не армия.
- Правильно Шахов говорит...
Встал оставшийся за председателя комиссии Поливанов, поднял руку, успокаивая аудиторию.
- Я объясню: отстранение от полётов есть акт, направленный на укрепление их безопасности. И любому командиру дано такое право, если он видит, что может пострадать безопасность полётов. Мало того - это обязанность командира. Это своего рода профилактика, а не наказание.
В зале снова возмущённо загудели.
- А тебе самому понравится такая профилактика?
- Отстранить можно за что угодно. Какая угроза безопасности, если человек какой-то параграф забыл? Он же не машина.
- За носки не того цвета отстраняют - это безопасность?
- Тогда поясните, какую угрозу вы усмотрели в экипаже Васина, которого отстранили от полётов четыре дня назад? - не унимался Шахов.
Поливанов на миг смутился, затем дослал свой блокнот, полистал.
- В этом экипаже, как мне кажется, не всё хорошо обстоит с дисциплиной, но от полётов я его не отстранял.
- Это я его отстранил, - встал Заболотный, - за незнание требований министерства. Да и дисциплина, как правильно заметил товарищ Поливанов, в этом экипаже не на высоте. Возможно, мы его расформируем. Попозже определимся. Они сдадут зачеты по знанию документов и начнут летать. И вы зря о них беспокоитесь, Владислав Дмитриевич.
- Не вижу для этого оснований и, как я понял, не нашёл их и проверяющий.
- А я, как лицо, отвечающее за лётную подготовку, их вижу.
Теперь не выдержал даже Бобров. Он вдруг вскочил, не встал, именно вскочил, со своего места и резко, но негромко с металлом в голосе произнёс:
- Садитесь, Заболотный. Достаточно. Васина мы все хорошо знаем. Разберёмся. Сейчас наша задача - выслушать членов комиссии.
Говорили проверяющие долго. Шёл разговор об отсутствии запасных частей к самолётам, о неудовлетворительной работе службы пассажирских перевозок, на которую было больше всех жалоб, о слабой работе - как всегда - среднего командного звена и ещё о многом. Не было только разговора о невесть куда пропавших аккумуляторах, которые, по заявлению начхоза управления были отгружены вовремя и в нужном количестве. Не было разговора о механизмах перронной механизации, которые стояли, неизвестно кем разукомплектованные. И, так уж повелось, говорили - не хватает машин. Да их хватало, только они не работали. Хотя были и не списаны. А как спишешь, если её, новёхонькую, получили год назад? А стояли они в самых дальних уголках порта, куда не пройти проверяющему - грязно. Возник, было, разговор об улучшении обслуживания пассажиров, но заглох, наткнувшись на частокол всевозможных запрещающих инструкций.
Начальник СОПП (служба организации пассажирских перевозок) Прикусов пытался одно время перестроить свою службу на хозяйский лад. По штатному расписанию у него не хватало 8 человек. Несколько поразмыслив, что можно сделать для улучшения обслуживания, он с удивлением пришёл к выводу, что нужно... сократить его службу почти на треть. Часть же зарплаты, исходя из существующего штатного расписания, после сокращения выплачивать оставшимся работникам. Это была бы не символическая десятка (две бутылки водки), за которую не стоит напрягаться, а почти ещё треть оклада. И всё бы стало на свои места. Не болтались бы неизвестно где диспетчеры по транзиту, окошки касс которых вечно закрыты. Не кричала бы в его кабинете вызванная по жалобе пассажиров дежурная по посадке, что «за 80 рублей им ещё и вежливость подавай!», не гоняли бы чаи в укромных закутках кассиры, когда у их окошек давились люди, не имея никакой информации.
Но, попробовав осуществить свои замыслы на практике, Прикусов столкнулся с таким частоколом запрещающих инструкций, что энтузиазм его заметно угас. За что бы он ни брался, пытаясь перестроить свою хлопотную службу, он натыкался на запрещающий документ. Один ОТиЗ (отдел труда и зарплаты) с ума сведёт. Вот и перестраивайся! Оказалось, что обо всём за него уже продумали, всё ему расписали, как по нотам нажимай нужную клавишу и всё будет прекрасно. Но на практике, нажатый на указанную клавишу инструмент начинал фальшивить, а то и вовсе давал сбой. Не сразу он понял, отчего это. Потом дошло: в оторванности от реалий жизни. Ибо часть документов давно устарела, а часть вообще была вредна и лишь тормозила процесс движения вперёд. А рядовые работники стали привыкать к этому, гасла инициатива, желание лучше работать, так как существовала уравниловка в зарплате.
- Да ведь мы же воспитали вот так уже целое поколение, - сказал как-то Прикусов на одной из оперативок. - С кем же перестаиваться? У нас ведь вся страна в сплошное, чёрт возьми, как это… в зомби превратилась. Да и свобода действий для перестройки нужна. А вот я, начальник службы, не могу сам свой штат набирать. За меня министерство решило, сколько людей должно быть у меня в службе и сколько им платить. Нас превратили в поколение роботов-исполнителей, обязанных, нет, запрограммированных действовать только по инструкции.
Ох, уж эти инструкции! Пишутся они, как считается, умными людьми для дураков. А для умного чего ж её писать? Исполнители же считают, и иногда не без оснований, что инструкции пишут дураки. Так или иначе, но отчего, прочитав иную бумагу - подписанную ох, как высоко! - вдруг такая тоска и безысходность находит, что хочется разбежаться - и головой в стену. И биться, биться, биться...
Ах, чёрт, да что толку то!
По этому случаю, читатель, позволю себе рассказать ещё один реальный эпизод, имевший место в аэропорту Бронска. Окунёмся в свои дневники двадцатилетней давности. Итак...
Летним утром 1985 года над аэропортом Бронска, его окрестностями, всем громадным регионом и почти над всей Россией стояла ясная безоблачная и до боли лётная погода. Штиль, тепло, сухо. Даже синоптики расслабились и забыли, что такое нелётные прогнозы. В такую погоду летать - одно удовольствие. Все рейсы планировались по расписанию, что радует и экипажи и пассажиров, привыкших к задержкам по «чёрт знает какой» причине. Помимо тяжёлых самолётов в плане на вылет в это прекрасное утро было и десятка два только утренних вылетов самолётов Ан-2 по местным линиям. В то ещё время эти самолёты летали, словно пчёлы, по региону от зари до зари и даже кое-где ночью. Там, где были оборудованы аэропорты для ночных полетов. А они были и ни мало. Не было ни одного районного центра не связанного со столицей региона авиационным сообщением. Ни одного! Даже в крупные деревни были регулярные рейсы самолётов АН-2, Ан-24, Ан-28 и вертолётов. Это сейчас, в третьем тысячелетии, благодаря политическому авантюристу Ельцину и его демократам, от авиации региона почти ничего не осталось. Как, между прочим, и в других. В свердловской области, где когда-то этот, бывший махровый коммуняка, руководил (возможно, и неплохо), а впоследствии ради своих амбиций разваливший громадную страну, а затем по пьяни распродавший и раздаривший своим холуям пол России, не осталось ни одного самолёта местных воздушных линий (МВЛ). Даже в соседние областные города уже не летают самолёты. Но об этом впереди.
С утра пилот второго класса Георгий Клёнов получил срочное задание на санитарный вылет. По инструкции он должен поднять машину в воздух через 20 минут после получения заявки, ибо вопрос стоит о жизни и смерти человека. Быстро подготовившись, они со вторым пилотом поспешили на стоянку. Приняли готовый к вылету и прогретый самолёт, и сели в кабину. Клёнов привычно запросил у диспетчера разрешение на запуск двигателя, но неожиданно получил запрет. Получили запрет, ничего не понимая, и другие экипажи.
Лётчики, выйдя из кабин, собрались у технического домика. Тут же топтались привычные ко всему пассажиры, лениво поругивая Аэрофлот. Кто-то позвонил Байкалову Тот в свою очередь позвонил диспетчеру АДП.
- Что случилось? Почему не вылетают самолёты?
- Приступила к работе новая смена, - ответили ему, - а по инструкции новый РП (руководитель полётов) должен лично осмотреть полосы, убедиться в их пригодности и разрешить полёты.
- Но ведь ещё десять минут назад самолёты взлетали? - удивился Байкалов.
- Это было при старом РП, сейчас заступила новая смена.
- Так в чём же дело? Пускай осматривает, раз ему положено. Надо было раньше это делать. Да и что произойдёт с взлётными полосами за 10 минут?
- Дело в том, что сломалась машина РП, оборудованная рацией. А пешком полосы осматривать не положено. Такова инструкция.
- Шутите? - не поверил командир отряда. - В порту больше сотни всяких машин.
- Да, но нет машины РП. А другие машины ему не подчиняются. Да и допуска у них нет, они не могут по полосе ездить. Вдруг самолет садиться будет.
Байкалов озадаченно поскрёб затылок и спросил:
- Сейчас есть самолёты на подходе?
- Нет. И не будет в течение сорока минут.
- Ну, вот и пусть РП берёт любую машину и смотрит, ему десяти минут хватит
для этого.
- Не положено инструкцией.
- А если машины РП не будет весь день, или неделю - что тогда?
- Ничего не знаем.
Взбешенный командир нервно закрутил диск телефона, набирая номер диспетчера руления и старта, который запрещал запуск.
- Ты хорошо видишь рабочую полосу? - спросил он его.
- Отлично вижу, - ответил тот. - Как же я могу её не видеть?
- Вам положено её осматривать перед заступлением на дежурство?
- Обязательно. Я всё уже осмотрел.
- Каким образом?
- Прошёлся пешочком, - удивился диспетчер, - подышал воздухом. Нам ведь машина не положена.
- Как считаешь, полосы (их было две) пригодны? Воронок от фугасных бомб нет?
Кабаны за ночь ямин не нарыли? Пьяный тракторист их не распахал? Или, быть может, на них кто-то загорать улёгся?
- Да что вы такое говорите! - ответил ошарашенный диспетчер. - Ничего там нет.
Пригодны полосы и никто там не загорает.
- Значит, можно вылетать?
- Конечно можно.
- А что же вы не выпускаете самолёты?
- По инструкции в пригодности полос должен лично убедиться РП и дать мне разрешение на приём и выпуск самолётов.
- Но ведь вы же говорили только что - полосы пригодны!
- Я и сейчас это говорю.
- Тогда я даю экипажам команду на запуск?
- Запрещаю, - ответила трубка, - нет разрешения РП.
- А разрешения господа бога вам не требуется? - психанул Байкалов.
- Мне нужно разрешение РП. А он не даст его, пока не проедет по полосам. Так положено инструкцией. Не я же её выдумал.
- Хорошо!!! - заревел в трубку Байкалов. - Я имею право подбора посадочных площадок с воздуха, посадку на них и влёт безо всяких диспетчерских разрешений. Сейчас я сяду в санитарный самолёт и взлечу. Всю ответственность беру на себя. В Ак-Чубее больной умирает.
- Здесь не посадочная площадка, здесь аэродром первого класса. Запрещаю...
Байкалов в ярости так хрястнул трубкой по телефону, что он печально звякнул несколько раз, словно щенок, незаслуженно получивший пинка. Потом набрал номер ПДСП. Уж там-то разберутся. Там удивились и... развели руками. А что мы можем поделать, раз такова инструкция?
- Но ведь задерживается санитарный вылет. Человек умереть может.
- Все мы когда-то умрём, - мрачно пошутили в трубку. - Ждите...
Минут 20 курили экипажи у технического домика, обмениваясь мнениями об этой комической ситуации. Они уже знали о причине задержки.
- В былые времена за такое кого-то быстро бы в воронок упрятали, - сказал кто-то из старых техников. - Это же, ребята, вредительство.
- Ну и бардак у вас в Бронске! - вторил ему командир грузового самолёта из Смышляевки.
- У вас не лучше, - возразили ему.
- Да вот же маслозаправщик стоит, - ткнул пальцем Клёнов. - Садись и смотри полосы. Три минуты нужно всего.
- Вот незадача! Притворно возмущался командир звена из эскадрильи Глотова. – Забыли инструкцию написать, что в подобной ситуации делать. Ай-ай-ай!
- Ничего не делать, - ответили ему.
- Так ведь пока ничего и не делается.
- Вот именно. Ничего не делай - и не нарушишь ни одну инструкцию.
- Да ещё и премию получишь за обеспечение безопасности полётов.
- Докатились, пассажиры смеются.
- Анекдот на транспорте в действии.
К домику подкатил жёлтый УАЗ аэродромной службы, оборудованный рацией. Из машины были слышны нервные переговоры и перебранка диспетчеров.
- Что же нам теперь на запасной аэродром прибывающие самолёты отправлять? – орал диспетчер подхода. – Это при ясной-то погоде? Вы все там с ума посходили!
- Мы ведь тоже полосы осматриваем каждые 30 минут, - сказал инженер аэродромной службы. - И даём пригодность к работе. Зачем ещё и РП их осматривать? Но окончательное слово за ним.
- Да что же их весь аэропорт смотреть бегает? - не выдержал Клёнов. - Умрёт у нас больной - будем по прокурорам бегать. Где же у этого РП здравый смысл?
- Да вы что, ребята? Какой здравый смысл? Низ-зя! - поднял палец командир самолёта Митрошкин. - Низ-зя! Это же вам не хренота собачья, а ин-струк-ци-я! Понимаешь, Жорка, ИНСТРУКЦИЯ!
- Да, перестраиваемся мы здорово!
Между тем Байкалов позвонил Заболотному, хотя был уверен, что ничего этот человек не решит. Спокойно выслушав гневную речь командира, тот спросил:
- А почему вы вмешиваетесь в эту ситуацию?
- Но ведь идут задержки рейсов.
- Ваше дело - обеспечивать безопасность полётов, а не затыкать амбразуры огрехов других служб.
- Но ведь ещё и план выполнять нужно.
- План в ущерб безопасности нам не нужен.
Байкалов в сердцах бросил трубку, едва не выведя из строя второй телефон.
А на стоянке лётчики в ожидании, когда РП осмотрит полосы, травили анекдоты.
- А вот ещё про волокиту. Собрал начальник подчинённых и говорит: «К нам пришла новая методика обучения. Но нет инструкции по пользованию этой методикой. Поэтому, прежде, чем пользоваться методикой, необходимо разработать инструкцию по пользованию методикой. А чтобы пользоваться инструкцией по пользованию методикой, необходима методика по пользованию инструкцией. Вот этим мы, товарищи, и займёмся. Думаю, шесть месяцев лам для этого хватит. За работу!».
К Клёнову подошёл его второй пилот Муромцев.
- Мы полетим сегодня? Больной умрёт - кто отвечать будет?
- Скорее всего, найдутся объективные причины. Тебя не обвинят, не бойся.
- Я не за себя боюсь, за больного. Скоро час, как у моря погоды ждём...
А Байкалов решился позвонить командиру ОАО. Бобров, выслушав его, приказал взлетать без осмотра полос РП, если их уже диспетчера осмотрели. Он хорошо знал, где можно поступиться требованиями приказов и заработать авторитет у лётного состава. Но диспетчер оказался на редкость упрям. Тогда, взбешенный не менее Байкалова, диспетчеру старта позвонил Бобров. Не представляясь, скрипучим голосом спросил:
- Вам знакомы такие понятия, как логика и диалектика?
Диспетчер узнал голос командира и вскочил с места. Никогда ещё командир объединённого отряда не звонил рядовому диспетчеру.
- Не понял вас, товарищ командир, - промямлил он.
- Ваша фамилия?
Диспетчер представился.
- Так какого же чёрта вы там сидите, Фёдоров? Почему не выпускаете самолёты?
- Но, товарищ, командир, - начал было он, - по инструкции...
- Немедленно обеспечьте вылеты. Если не желаете - покиньте стартовый пункт и напишите на моё имя рапорт об увольнении. Нечего там штаны протирать.
-Но если что случится - прокурор с меня спросит, - не унимался Фёдоров.
- С прокурором буду я разговаривать. Обеспечьте вылеты. Это приказ.
Через полтора часа нелепой задержки самолёты разлетелись. Первым вылетел санитарный самолёт. Он летел в район Ак-Чубея на север области, где на аэродроме мучительно корчился больной с острым перитонитом.
А что было бы, не окажись на месте Боброва? Что думаешь ты, читатель?
Действительно, трудно сказать. Вот что такое инструкция.
Разбор продолжался около трёх часов. Все члены комиссии высказались, но ничего нового не сказали. В основном все замечания повторялись от проверки до проверки и имели, как выразился инженер, проверявший АТБ, глубинные корни. Итог подвёл Поливанов. После него выступил с заключительным словом Бобров. Говорить он умел дипломатично.
- Что же, - начал он, - комиссии для того и создаются, чтобы взглянуть на дела наши свежим взглядом. Мы здесь, прилагая все силы выполнению государственного плана, порой не успеваем претворять в жизнь некоторые указания министерства, а что-то и забываем в ежедневной производственной текучке. И это свойственно людям. Диалектика. Как говорится, не ошибается тот, кто ничего не делает.
Мы выполняем большой объём работ, товарищи. Я не буду приводить цифры - они всем известны. Но это не оправдание наших недостатков, которые выявила комиссия. Они говорят о наших недоработках, неумении ориентироваться на требования партии по перестройке нашей деятельности. Настораживает и повторяемость недостатков, на что тоже справедливо указала комиссия.
Завтра предписание будет размножено и вручено всем начальникам служб. Изучите и устраняйте вскрытые недостатки. Срок - три дня. Доклады об устранении предоставлять в письменной форме. Через неделю мы должны отчитаться перед управлением. А с виновными в нарушениях, выявленных комиссией, будем разбираться. И в заключение позвольте поблагодарить членов комиссии за проделанную работу. Всё, товарищи. Вопросов нет? Разбор закончен.
Люди гуськом потянулись к столовой, поскольку уже давно шло время обеда. Члены комиссии пошли обедать в ресторан в отдельную комнату, где обедали Бобров, Агеев и некоторые другие лица. Для гостей обеды всегда были бесплатные. И даже водку не подкрашивали чаем, как в общем зале.
На следующий день комиссия благополучно отбыла с тяжёлыми головами и хмурыми взглядами, оставив предписание на семи листах убористого текста.
Предписывалось устранить вскрытые недостатки, наказать нерадивых, отстранить виновных и проанализировать деятельность всех служб. Но, прежде всего, предписывалось составить план по устранению недостатков и копию выслать в управление, что и было с завидной быстротой сделано секретаршей Боброва. Для этого она, прочитав предписание, открыла один из шкафов, с минуту там порылась и извлекла ещё не успевшую запылиться с прошлой комиссии, папку с надписью: «Предписания». Сличив текст предписания из папки с только что порождённым комиссией, она удовлетворённо кивнула. Потом из недр соседнего шкафа появилась папка с надписью: «Планы мероприятий». Бегло прочитав лежащие там бумаги, снова удовлетворённо кивнула. Карандашом зачеркнула в графе «Сроки выполнения» старые даты и поставила новые. Затем вышла в соседнюю комнату, где располагалось машбюро.
- Верочка, отпечатай срочно, даты - сегодняшние.
Верочка, почти не глядя в текст (давно выучила наизусть одни и те же термины), за семь минут отбарабанила текст в пяти экземплярах. Ещё через пять минут Бобров утвердил его. Текст не читал, ибо всецело доверял такие дела секретарше. Только расписываясь, напомнил:
- Не забудь один экземпляр отправить в управление.
- Конечно, Фёдор Васильевич, - улыбнулась девушка.
Она не хуже своего шефа знала, что в управлении эту бумагу никто читать не будет. Она будет положена в такую же, как у ней, папку, а папка засунута в такой же шкаф. Похожим способом рождал такие бумаги каждый начальник службы. Только в управление не отсылал, а отдавал начальнику штаба Шилову. Тот подшивал их и аккуратно складывал в шкаф. И всё становилось на круги своя. До следующей комиссии.
Воистину прав маэстро, воскликнувший: всё приходящее, а музыка вечна!
-------------------------------
- И всё же я прошу вас отменить своё решение об отстранении Васина от полётов, - сказал Заболотному командир отряда Шахов на второй день после отъезда комиссии. – В экипаже - стажёр и ему сейчас перерыв не желателен. Он будет терять навыки.
- А он и будет летать, как только сдаст зачёты. На подготовку им неделя даётся.
- Пусть летают и параллельно сдают зачёты.
- Я не могу изменять решение комиссии.
- Почему-то в других службах всё могут, - не выдержал Шахов. - Кстати, предписание-то вы готовили, зачем включили туда пункт об отстранении экипажа? Ведь Поливанов на разборе ясно дал понять, что отстранять не стоит.
- Ну, я за другие службы не отвечаю, - повысил голос и Заболотный. - А приказ по Васину уже утверждён. Предписание готовил я, не спорю, но ведь Поливанов его подписал? Значит, изменил решение.
- Не без помощи вас, - снова не сдержался Шахов.
Заболотный молчал, не зная, что ответить. Затем произнёс:
- Дался вам этот экипаж. Что вы его так защищаете?
- Я не экипаж защищаю, а справедливость.
- Справедливость в защите не нуждается. А ваш экипаж развёл с председателем комиссии демагогию, проявил невоспитанность вместо того, чтобы отвечать на вопросы. Я хочу поставить вопрос о его расформировании.
«Это вас научили в академиях демагогии, - едва не произнёс командир отряда. - Гляди-ка, справедливость в защите ему не нуждается».
- Ну что же, тогда я вынужден подписать рапорт Васина о предоставлении ему отпуска.
- Это его право.
- Рапорта написали все члены экипажа.
- Это их право. Зачёты сдадут после выхода из отпуска.
В полдень следующего дня экипаж в полном составе вышел из автобуса, прибывшего на центральную площадь Бронска из аэропорта.
- Ну, что же, господа отпускники, до встречи через месяц, - невесело улыбнулся Васин. - На летний отпуск теперь можете не рассчитывать.
- Да хрен с ним, с отпуском, командир, переживём! - с бесшабашной удалью в голосе ответил Пашка. - обидно не за это, а за что в душу плюнули.
- И где только на эти должности таких Заболотных и Поливановых берут? – спросил Ипатьев. - Специально что ли назначают?
- Их не назначать - выбирать надо. Народ, он всегда фантик от конфетки отличит. Разве бы Заболотного выбрали?
- Это в нашей-то системе, да выборные должности? Тебе Томас Мор родственником случайно не приходится?
- Причём тут твой Мор?
- Он, говорят, родоначальником социалистического утопизма был.
- Дурак ты, Пашка! Мы можно сказать из-за тебя пострадали. Ну, чего ты этого Поливанова экзаменовать начал? Что с него взять, кроме анализов?
- Ладно, хватит препираться, - одёрнул их Доронин. - Всё равно не подерётесь. – Он указал на ресторан. - А не посетить ли нам сие заведение?
- Дома пообедаем, - возразил Васин. - Водки в нём всё равно нет. Там безалкогольные свадьбы играют. Сам видел.
- Обижаешь, командир, - улыбнулся Эдуард. - Вот, скажем, зашёл бы сюда наш друг Заболотный - для него бы не было. А мы люди холостые и весёлые - для нас найдётся. Я тут, когда в опале был, частенько тоску-печаль заливал.
- Мы поняли, у тебя здесь - блат, - сказал Ипатьев.
- Без блата в наше время - ни шагу, - подтвердил механик.
В пустом ресторане знакомая официантка несказанно удивилась, принимая заказ:
- Вам на четверых сто грамм?
- Это много? - спросил Васин.
- Гм, - промычала девушка, - чудные вы какие-то! Да когда сюда ваши ребята заходят,
так бутылку на брата заказывают.
- Так ведь не положено? - удивился Ипатьев и ткнул пальцем в висящее на стене объявление, где пояснялось, что на человека можно заказывать не более 100 грамм.
- Это ещё со старых времён, - улыбнулась девушка. - Сейчас-то совсем не положено.
- Так, так, так, - рассыпался мелким смешком Пашка, - мы всё поняли. Нам не надо девятьсот, - подмигнул ей, - два по двести и пятьсот. Так пойдёт?
- Принесу две, - снова улыбнулась официантка.
В ожидании заказа Ипатьев достал пачку отпускных денег и стал раскладывать их на две неравные части. Большую положил во внутренний карман пиджака, меньшую - в карман брюк. На недоуменный взгляд Васина пояснил:
- Это чтобы капитуляции не получилось.
- Чего-о?
- Капитуляция - это вручение жене всей зарплаты. Попробуй потом выпросить на
бутылку пива.
- Это точно, - согласился Доронин. - Не так уж и трудно её отдавать, всю, труднее убедить, что она вся.
- Всё-таки хорошо, что нам её некому отдавать, - потёр ладони Пашка и предупредил штурмана: - Смотри, карманы не перепутай, когда будешь жене деньги вручать.
- А заначку лучше под погон прячь, - посоветовал Васин, - там уж точно не найдёт.
Официантка принесла заказ. Водка была налита в чайные стаканы и замаскирована под чай.
- Мальчики, - предупредила она, - эту выпьете - ещё принесу.
- Ну и страна у нас! - посетовал Устюжанин. - Легально выпить и то нельзя. Угораздило же в ней родиться. За перестройку, друзья!
- За романтику перестройки!
Содержимое стаканов быстро перелилось в глотки. Только Васин отпил несколько глотков и пояснил:
- Мне с вами не тягаться в этом деле. Возраст учитывайте.
Доронин, закусывая, продекламировал:
Кто небо видел наяву –
Не на конфетном фантике,
Кого и день, и ночь дерут -
Тому не до романтики.
Снова подошла девушка и поставила на стол трёхлитровый кувшин с плескающейся, подкрашенной под клюквенный сок, водкой.
- Как будто это морс, - сказала она.
- Кто ж поверит? - ухмыльнулся Пашка и взялся за кувшин. - Коротка, господи, данная нам тобой жизнь, - вздохнул, разливая водку по стаканам, - ещё короче - радости в ней. Ну, будем здравы! И чтобы про работу и всяких там Заболотных - ни слова. Мы в отпуске. Да сгинут в геену огненную все враги наши! Аминь! Девушка, ещё... по 150 чаю.
- Меня что обидело? - сказал Васин после третьей. - Да то, что этот Заболотный нас демагогами обозвал. Мне Шахов весь с ним разговор пересказал.
-Это оскорбление, командир! - стукнул по столу Ипатьев. - Да за это по морде...
- Мы демагоги? - воскликнул раскрасневшийся Пашка. - Вот сволочь! Ни за что
отстранил, да ещё и обзывается. К-козёл!
- Помолчи, кочегар, дай командиру сказать,- одёрнул механика Доронин.
- Надо бы быть выше обид, - продолжал Васин, - но не могу. Слишком много лет я проработал в этой долбанной системе, чтобы оскорбления от недоделанных лётчиков
выслушивать. Я более 30 лет летаю, и более 40 человек командирами ввёл. Вот он, - кивнулна Доронина, - уже и не знаю, какой по счёту. И не один даже предпосылки к происшествию не сотворил. Это о чём-то говорит?
- Ты не расстраивайся, командир, - икнул Доронин, - чего на дураков-то обижаться.
- Точно! - подтвердил опьяневший Устюжанин. - Все же знают, что ты не такой. Знают и уважают. Народ, он всё знает. На то он и народ. Вот ты, - ткнул пальцем в Ипатьева, - Заболотного уважаешь? Скажи честно?
Штурман вместо ответа скорчил такую мину, словно хлебнул что-то мерзкое.
- Вот видите, он его не уважает. Может ты, Эдик, уважаешь?
- Кого?
- Поливанова, - подсказал штурман.
- Не-ет, - замотал головой Доронин. - Пускай его другие уважают, если хотят.
- Ну вот, он тоже не уважает. А кто уважает? - спросил Пашка и, оглядев всех по очереди и не дождавшись ответа, подытожил: - Никто не уважает. А тебя, Герард Всевдло... Всево-до-лович, - выговорил по слогам, - все уважают. И мы - тоже. Гадом буду!
- Когда перестройка эта началась, - сказал штурман, - я обрадовался. Ну, думал, заживём теперь, как в нормальных странах. А стало только хуже. К власти одни болтуны приходят. Тот же Заболотный.
- Да разве это перестройка? - снова икнул Пашка. - Ты в лесу давно бывал?
- Причём тут бананы?
- А при том. Когда ветер деревья что делают? Раскачиваются вершинами, шумят на ветру. А внизу тишина. Перестройка там, в Москве. А у нас тут тишь, гладь и, как говорится, божья благодать. Нижнее начальство выжидает, чем там, наверху, все эти дурачества закончатся. Нижнее начальство не хочет перестройки, ему и так хорошо.
- Мало того, оно саботирует перестройку, - дополнил Васин. - Вот магазины на глазах пустеют. Талоны ввели на всё.
- За саботаж надо к стенке ставить.
- Кто же решится? Сейчас не сталинские времена.
- Но ведь что-то надо делать? Так и будем жить, ничего не меняя? Командир, ты старше, объясни?
- А что объяснять? В Москве кто о перестройке больше всех шумит? Не народ, а депутаты, которые вовсе не стоят с пяти утра в очереди за макаронами и ливерной колбасой. Они-то под перестройкой видят, прежде всего, делёж власти. А что шахтёры бастуют - так они не перестройки хотят, а жрать. А на все эти перестройки им по большому счёту наплевать. Много их было. И у Хрущёва, и у Брежнева. Но ничего хорошего, кроме обещаний, народу от них не было.
Всеми благами всех перестроек пользуются проходимцы всех мастей, которые в такие смутные времена из всех щелей, как тараканы выползают. Так и на этот раз будет. Ничего нового тут история не придумала. Потому и скажу мужики: не дай-то бог вам жить в такое время. Но придётся. И ещё: если в какой-то стране зашумели о перестройке - значит в ней что-то не так. А в России перемены всегда очень болезненны. Мутной волной перестроечной пены к власти наверняка принесёт человека коварного, властолюбивого, самолюбивого и авантюрного. А если ещё и беспринципного...
- У нас же есть Горбачёв?
- Он мягок и, скорее всего, не удержит власти. И нерешителен. А промедление, как сказал великий вождь, смерти подобно. Горбачёва уже губит медлительность. Если в магазинах голые полки без войны - кто же у власти долго продержится? Пожалуй, Горбачёв уже потерял свой шанс.
- И угораздило же нас тут родиться! - вздохнул Пашка. - Однако я что-то окосел, господа-товарищи.
-Однако не ты один, - улыбнулся Васин и поднялся. - Давайте пожелаем Эдуарду приятного отдыха - и по домам.
Эдуарду, как человеку холостому, почти бесплатно всучили в профсоюзе горящую путёвку на юг. Он сначала отказывался, но что делать в Бронске без дела целый месяц? Да и 60 рублей - не деньги. И он решил улететь в Сочи. Благо и билет-то бесплатный. На обратном пути заедет на родину, туда, где прошла его юность. Родных там никого не осталось, но на кладбище рядом лежат мать и отец, ушедшие так рано и так трагически.
Да и вообще приятно подышать воздухом родины.
По дороге домой Васин окончательно обдумал, чем займётся в незапланированном заранее отпуске. Он купит какую-нибудь дачку, о которой уже давно мечтает жена. Да и ему летать осталось немного, надо же чем-то на пенсии заниматься.
Дома был младший сын.
- Привет, старик, - подошёл к нему Васин. - Чем занят?
- Здравствуй, папа. Чем можно заниматься, если до выпускных экзаменов осталось меньше месяца.
- Понятно. А планы на будущее так и не ясны?
- В который раз, отец, удочку забрасываешь, - улыбнулся сын. - Не в тебя я пошёл, не нравится мне авиация. Наверное, в иняз поступать буду.
- Это с двойками-то по литературе?
- С двойкой. Одна за всё время. - Ну не нравится мне Анна Каренина, не нравится Маяковский. Кстати, у нас наверняка половина учителей страны не любят Маяковского и не все читали Каренину. Тоска от них. Ты же сам говорил, что несколько раз начинал читать, но так до конца и не дочитал. Это не Пикуль. И не Семёнов.
- Ну, ну, занимайся. Пожалуй, доля истины в твоих словах есть. Но только доля.
Васин прикрыл дверь в комнату сына и вздохнул. Когда-то мечтал, что вырастут сыновья и пойдут по его стопам. Но, к сожалению, авиационная династия Васиных на нём начавшись, на нём же и закончится. Если только внуки. Нет, вряд ли.
Как-то он на родительском собрании организованном совместно с учениками попросил поднять руки тех, кто желает стать лётчиком. Из 57 учеников (три параллельных класса) поднял руку... один. На него посмотрели, как на ненормального. А Васин получил шок. Перестройка и гласность делали своё дело. А ведь в его школьные годы летчиками хотели стать все, даже девчонки. И становились. А что случилось сейчас? Почему престижная и мужественная профессия стала не нужной? Что случилось?
Бесцельно походив по маленькой квартире, взялся за изучение программы телевидения, но ничего интересного не обнаружил. Всё-таки включил экран и, как всегда, увидел без конца сменяющихся на трибуне депутатов, которые подолгу и бестолково говорили о чём-то, бесконечно всё критикуя и обличая. Это смотреть давно уже надоело.
Открыв дверцу бара, обнаружил бутылку никарагуанского рома, которую уже и не помнил в каком городе и когда купил. Пожалуй, представился случай её открыть, отпуск всё же. В ресторане с ребятами он почти не пил и не чувствовал себя пьяным. Подошёл к телефону и набрал номер друга и однокашника по училищу Дягилева.
- Иван, ты дома? Завтра не летаешь? Это хорошо. Приходи, посидим за шахматами,
тоскливо что-то и муторно. Что есть? Ром есть. Кофе? Ты где живёшь? Его только в Москве по великому блату можно найти. Тут даже мой доставала Устюжанин бессилен. Ладно, жду.
В ожидании Друга заварил чай, нарезал ломтиками лимон. Хорошо, что есть рейсы на юг. Этот продукт ни у него, ни у соседей не переводился. Через полчаса в прихожей зазвенел звонок.
- Ты, Герард, не расстраивайся и плюнь на этого выскочку, - едва перешагнув порог, заговорил Дягилев. - Самое паршивое дело на дураков обижаться.
- Да не расстроился я, - отмахнулся Васин. - Просто чего-то нет настроения.
- Карьерист, бюрократ и формалист, - продолжал Дягилев. - Лётчиком он никогда не был, случайный человек в авиации. Мы же не первый день его знаем. Одним словом - болото. Не зря ему эту кличку дали.
- На кухне посидим? Я уже и шахматы расставил.
Разлили по бокалам чай, плеснув по напёрстку рома для аромата, в рюмки налили отдельно.
- За твой отпуск, Герард, - поднял рюмку Дягилев. - Как отпускнику уступаю право первого хода.
- Какой отпуск, - проворчал Васин, - Заболотному бы такой.
- Да получит он своё, - пообещал Дягилев. - Если эта чехарда, называемая перестройкой, в правильное русло выльется, то такие Заболотные не нужны будут.
- Или их ещё больше наплодится.
- Может и так быть. Наша страна непредсказуема. Однако тебе шах!
- Ну, от шаха ещё никто не умирал. - Васин прикрылся, двинув вперёд пешку.
- А я вот думаю, что теперь твой стажёр делать будет? Как бы его наш друг снова в правое кресло не усадил. Для парня это будет удар.
- У меня весь экипаж в отпуск ушёл.
- Правильно сделали. Иначе бы их растащили по другим экипажам, и остался бы Доронин один. А с другими ему, согласно программе подготовки, летать нельзя.
- Шахов это понимает, я с ним беседовал. Поэтому всех и отпустил в отпуск, чтобы экипаж сохранить. А там, глядишь, страсти утихнут.
- Ну и отлично. - Дягилев отхлебнул из бокала. — Тебе опять шах.
С минуту они молчали, обдумывая ситуацию на доске.
- Кажется, я проиграл, - сказал Васин.
- Согласен. Давай ещё по одной за победу.
Выпили, молча пососали лимон.
- Ещё партию?
- Должен же я отыграться. Скажи, Иван, сколько ты в прошлом месяце налетал?
- Не густо. 35 часов. А мог бы и все 60 налетать, если бы не учёба да прохождение полугодовой комиссии. Я же её почти 10 дней проходил. А когда-то за полчаса.
- Вспомнил! Раньше один врач отряда был - и всё. А сейчас врачей у нас, как в городской поликлинике. Им же чем-то нужно заниматься. Вот и гоняют нашего брата. Кстати, за экономию получил что-нибудь?
- А ничего не получил. Тьфу! - сплюнул он ладонь лимонное семечко. - Какая у нас к чёрту экономия? С начала месяца вроде наэкономил три тонны. А в конце месяца прилетаем в Бегишево, там топлива нет. Приказали лететь на дозаправку в Уфу, там всегда керосин есть. Вот и накрылась экономия. А пока мы летали в Уфу, пассажирам на три часа задержку дали, сказали им, что в Бронске туман. А кто-то из пассажиров позвонил сюда знакомому, прямо в аэропорт. Этот знакомый говорит, что не было тут тумана, и нет. Солнце, мол, тут светит. Тогда пассажиры в амбицию. Пришлось им сказать истинную причину задержки. Всё равно не верят. Бузили там, пока мы из Уфы с полными баками не сели.
- Что же, это не ново. Вот вроде внешне у нас всё хорошо. Быстрота, относительный комфорт. В общем, эталон на транспорте.
- Это для пассажиров, - уточнил Дягилев. - Они же видят всю нашу кухню только снаружи. А снаружи её подкрашивают.
Читатель, оставим на время командиров доигрывать партию и допивать ром и вернёмся на 15 месяцев назад, чтобы посмотреть, о чём писала газета «ВТ» в феврале 1986 года №-34 (19781) от 06. 02.
К вопросу экономии топлива и культуры обслуживания пассажиров.
28. 01. 86г. Рейс № 1146 Челябинск- Брежнев - Чебоксары. Посадка в Брежневе (так умудрились назвать одно время Ижевск, но потом одумались) в 15ч. ЗО мин.
«... Хоть часы по Аэрофлоту сверяй! - сказал сосед С. Гаврилина, работника Чебоксарского электролампового завода, - точно по расписанию сели. К сожалению дальше не сверялись не только часы, но и сутки. 12 часов пассажиры провели в аэровокзале без всякой (!) информации о дальнейшем рейсе. В 5 часов утра их усадили, наконец, в самолёт и, ничего не объясняя, привезли в... Куйбышев. Быть может, испортилась погода, и самолёт улетел на запасной? В Куйбышеве в самолёт сели два пассажира в форме Аэрофлота, и самолет направился в порт назначения. Завеса таинственности приоткрылась просто. В аэропорту Брежнева, перед прибытием туда самолёта, следующего строго по расписанию, появилась грозная телеграмма за № 271805, подписанная первым заместителем начальника ПУГА (Приволжское управление ГА) Б. Комоновым: «Для вывоза делегатов чебоксарского авиаотряда рейс 1146 выполнить с посадкой в Куйбышеве». Слово делегаты уважаемый Б. Комонов написал зря. Это были всего лишь участники совещания, проходившего в Куйбышеве. Совещаются тут часто и много...».
Ну да пусть совещаются. Правда, от совещаний этих, известно, току мало. Всё для галочки. Дело в другом. Почему ради двух служебных пассажиров, которые летали на самолётах бесплатно по служебному билету, сочли возможным держать в неведении половину суток почти 50 человек? Бог с ним, с перерасходом топлива. Плевать. В чём провинились пассажиры? Б. Комонов уже за давностью лет на это не ответит. Несколько лет назад начальника ПУГА проводили на заслуженный отдых. С почётом. Не так, как провожают рядовых лётчиков.
Дело в другом и это «другое» поражает. В аэрофлоте, как нигде, призывают к дисциплине. К какой - не сказано. Надо полагать, к дисциплине разумной. В Брежневе же (Ижевске) проявили твердолобость и упрямство (считай дисциплину). Там в течение полусуток держали самолёт и экипаж, ибо в Куйбышеве (теперешняя Самара) он ни по указанию Комонова ни даже по указанию господа бога сесть бы не смог: там был туман. И терпеливые российские люди 12 часов мыкались в неуютном вокзале безо всякой информации. А два служебных пассажира, в меру пьяненькие, храпели в гостинице в номере не для простых смертных. Думали ли «делегаты» или тот же Комонов о пассажирах? Вряд ли. Они были для них чем-то абстрактным, как тогда говорили - загрузкой.
В статье не указаны фамилии «делегатов». Но со стопроцентной уверенностью можно сказать, что один из них был командир Чебоксарского отряда, а второй, скорее всего, его замполит.
А теперь подумай, читатель, в какой удивительной стране мы жили! Где ещё такое возможно? И что бы сделали с Комоновым, скажем, американские пассажиры, если бы он отобрал у них 12 часов времени, причинив массу неудобств? Правильно. Они бы все дружно подали в суд. А тот присудил бы Комонову столько, что пришлось бы, как говорят, по миру с сумой...
И ещё один вопрос не даёт покоя. А если бы туман был сутки, двое?
Заслуженный пилот СССР Комонов за время перестройки успешно перестроился и, не менее успешно, освоил рыночную экономику, которую в известные времена активно охаивал, как загнивающую. В начале 2002 года ушёл на пенсию с должности начальника управления. В нынешние времена ему вряд ли пришло бы в голову так поступить с пассажирами. Нынче время хоть и хреновое, но уже не советское. Да и люди уже не те. Не советские.
- Экономим, чтобы безжалостно растранжирить, - сказал Дягилев. - Парадокс!
- Авиация - страна парадоксов, Иван. Да и вся наша страна - тоже. А ещё - загадка для иностранцев. Никак они понять не могут, как это в богатейшей ресурсами стране мы умудряемся жить с пустыми полками магазинов? Вроде бы вся страна напрягается, работает в три смены, а результата нет. Всё, словно в Бермудский треугольник проваливается. Ничего, нигде и никогда не хватает. Вот у нас: не хватает топлива, двигателей, запчастей, смазочных материалов...
- Гримасы социализма. Да и не хватает-то только народу. Кстати, в капитализм вкатимся, думаешь, всем всего хватать будет? Нет, получим ещё больше гримас. Брежнева многие вспомнят.
- Катимся, катимся, а куда прикатимся? - пропел Васин, делая ход конём. - У тебя, Иван, не возникало чувство, что страна существует для Аэрофлота, а не он для страны?
- Возникало и не раз. Да и вообще у меня впечатление, что там, в палатах московских, давно не знают толком, что у нас делается. Особенно в авиации ПАНХ. Там ведь как: хочу - лечу, не хочу - сто причин найду. И прикроюсь святым словом – безопасностью полётов. Этой фразой, как поп крестом от нечистой силы, всё прикрыть можно.
- Ну, в ПАНХе известно, как летают. Половину полетов можно сократить без всякого ущерба. Но куда лётчиков девать, если всё это сократить до разумных пределов? Сам же знаешь: на севере Ан-2 и Ми-8 за водкой гоняют по тайге за 700 километров.
- А чего ж не летать, если заказчик оплачивает и подписывает это, как производственный налет.
- Но оплачивает это государственными деньгами.
- Конечно. За свои бы деньги не полетел. А государственный карман - он бездонный. Пока. А собственно, что изменилось на третьем году перестройки? Ничего, кроме лозунгов. Ведь всё, как было, так и осталось государственным. Как летали начальники на охоту в тайгу на Ми-8, так и летают. Говорят, очень удобно. А заявки выписываются на патрулирование газо и нефтепроводов. Или вот подсчёт оленей с воздуха. Зачем? Для чего?
- А ты видел, сколько туш выгружают из вертолётов после таких «подсчётов»? И куда потом везут?
- Всё-таки удивительная у нас страна, Герард. Ни какая другая этого давно не выдержала бы.
- Это точно. Я в прошлом году за грибами в тайгу летал, знакомый командир вертолёта пригласил. У них вдоль трассы нефтепровода куча посадочных площадок. Садись, где хочешь. А грибов там - море. Так вот, пока они грибы собирают, вертолёт, якобы, летает. Понимаешь? Но это ещё ничего. А вот когда я услышал в эфире, что по нефтепроводу шпарит тяжёлый Ми-6, я чуть с ума не сошёл. Это был явный перебор. Он же в час больше трех тонн керосина съедает. Но и это ещё не всё. За ним следом по этой же нитке с десятиминутным интервалом летит Ми-8. Этот тонны полторы в час расходует. И даже это не всё. В эфире я услышал ещё и самолёт Ан-2. Он летел... по той же трассе. Представляешь? На 50-километровом участке летает почти эскадрилья всякой техники. Прорва топлива уходит. От кого они в тайге, где на сотни вёрст ни души не найдёшь, это охраняют? Говорят, ищут утечки. Но для чего тогда наземные приборы? А в стране на уборку хлеба топлива не хватает.
Читатель, если ты думаешь, что наш герой что-то преувеличивает, то я - автор этих строк могу подтвердить: да, так было. Изо дня в день, из года в год. Мне тоже приходилось принимать участие в этих лишённых смысла полётах. Такова была система. И если ты, читатель, не связан с авиацией, тебе трудно представить размах этой вакханалии. Сжигались сотни тысяч тонн топлива. Это было самоедство государства.
В подтверждение слов моих и моего героя приведу отрывок из газеты «ВТ» от 1988 года.
«... Больно представить и смотреть, как на открытом по метеоусловиям тридцатикилометровом участке нефтепровода делается дневная санитарная норма налёта ( 8 часов лётного времени). Пилоты прекрасно понимают, что наносят ущерб такой никому не нужной работой. Может быть, запретить? Но зачем? Ведь это план, премиальные и другие почести. Вот и получается: чем хуже государству - тем лучше Аэрофлоту, этому государству в государстве. Существующий порядок морально калечит людей. Пора, пора остановиться и что-то решать...».
Ан-2, да и вертолёты тоже, пролетает в минуту три километра. Тридцать - за десять минут. Нетрудно подсчитать, сколько раз он пролетит над этим участком нефтепровода за 8 часов. И сколько сожрёт топлива. А если учесть, что труб в стране закопано столько, что если их вытянуть вокруг экватора, они обовьют его не один раз. И ежедневно в стране сотни единиц всякой техники висели над этими трубами: нефтепроводами, газопроводами, продуктопроводами.
Это было, не убоюсь этой фразы, узаконенное вредительство. Государство ело самоё себя. И съело. Не выдержало.
А тогда до остановки было ещё четыре года. Она придёт и будет мучительной и болезненной.
Ты представил, читатель, почему тогда на наших заправках не было бензина? А ведь нефти добывалось намного больше, чем сейчас, и все заводы Союза работали на полную мощность круглосуточно. Ку-да мы ка-ти-лись? Аэрофлот считался вторым после ВВС потребителем топлива. Не знаю, как было в ВВС, но в Аэрофлоте зря топлива сжигалось много. Впрочем, если судить по всеобщему бардаку в стране, его не меньше бесполезно сжигалось и в ВВС.
- И ведь заказчики идут на это безобразие! - воскликнул Дягилев.
- Так они же не в Америке живут, а тоже в СССР. У них тоже план, от которого
премии зависят. Им предложи космический корабль взять для патрулирования своих труб, они и его возьмут, - засмеялся Васин. - Но... мне опять мат.
- Ты сегодня не в форме, - сказал Дягилев и потянулся к рюмке. - Давай за победу, а то сейчас твоя половина придет.
- Нам ли их теперь боятся!
- Не в этом дело. Просто я женской ворчливости не переношу.
- Да, - вздохнул Васин. - Моя к старости стала излишне ворчлива. А может мы все такие, только не замечаем этого за собой?
В прихожей стукнула дверь, и послышался голос:
- Васин, ты дома?
- Вот, накаркал! - засуетился Дягилев. - Убирай бутылку под стол. Рюмки, - он быстро выпил свою, - тоже. Чай сюда давай.
- Помяни чёрта - тут же явится, - тихонько смеялся Васин, расставляя на доске фигуры.
Пока жена снимала в прихожей плащ, они всё убрали.
- Здравствуйте, мужички! - вошла она на кухню. - Чего это вы здесь, а не у телевизора? Ага, всё ясно! А шахматы для прикрытия поставили? Какой праздник отмечаете? Ещё не целовались?
- Здравствуй, Евгения! - привстал Дягилев. - Вот, играем.
- Играете? Да у тебя же, Иван, ферзь и король неправильно стоят. Допивайте уж свой вонючий ром, конспираторы. Я запах почувствовала ещё в коридоре. - Она внимательно посмотрела на мужа и вдруг спросила: - Герард, у тебя что-то случилось?
- Что у меня может случиться? - отмахнулся Васин, не поднимая глаз.
- Герард, за 30 лет я тебя изучила. Признавайся.
- В отпуск я пошёл, вот и всё.
- Вот это дела! - взмахнула руками женщина. - Мы же летом вместе собирались.
- Так обстановка сложилась.
- Хоть бы раз в три года эта ваша обстановка позволяла вместе отдохнуть.
- Женя, говорю же тебе, так обстановка сложилась. Всем экипажем ушли.
- Батюшки! - ахнула супруга. - У тебя ЧП?
- Да всё нормально у него, Евгения, - вступился за друга Дягилев. - Там вопрос другого порядка.
- Вот так всю жизнь! - сердито громыхнула кастрюлей жена. - То обстановка меняется, то министр летом отпуска запрещает, то командир не отпускает...
- Зато у тебя хороший муж и прекрасный лётчик.
Супруга Васина резко повернулась, бросила на стол полотенце, упёрла руки в полные бёдра и неожиданно визгливым голосом прокричала:
- Да мне-то что оттого, что он хороший лётчик? Мне-то что? Денег много? Так у сестры вон муж сварщик и такие же деньги получает. Вот он наверно специалист высшей квалификации. Ему и квартиру через год после свадьбы дали. Дети родились -
трёхкомнатную квартиру получили. И путёвки на юг семейные дают через год. А мы вот эти 37 кооперативных квадратных метров девять лет ждали. А может у твоей Ольги хоромы?
- Ты же знаешь, тоже двухкомнатная.
- Вот! А у сестры трёхкомнатная, такая, что в ней наши три уместятся. И не кооперативная кстати. И муж её в выходные и по ночам дома, а мы вас дома пол жизни не видели. В молодости вы по пол года на своей вонючей химии пропадали, да на всяких ваши учёбах да в УТО дурацких. Дети-то без вас выросли. Да и сейчас! Я как-то почти две недели с ним, - зло кивнула в сторону мужа, - записочками переписывалась. Прихожу с работы, записка: ушёл на вылет. Утром встаю, собираюсь на работу - ему пишу. Прихожу вечером, снова от него привет. Разве это работа?
- Это он куда-то налево ходил, - улыбнулся Дягилев.
А может и налево! - вдруг всхлипнула женщина. - Дуры мы были в молодости. Повлюблялись в вашу бижутерию на казённых костюмах, да в красивые фуражки с кокардами. Ах-ах, лётчики-романтики! Специалисты высшей квалификации! Да разве к специалистам так относятся? Вон у вас некоторые до пенсии в обшаге живут. А годы уходят. Горе с вами, лётчики! И жалко вас. Вон сколько умирает, до шестидесяти не дожив. А пенсии? Чем ваша пенсия от моей будет отличаться?
- Ну, с жильём-то везде трудно, - вставил всё-таки Дягилев фразу.
- Трудно, но хуже, чем в вашем голофлоте нигде нет. Да и порядки у вас, вечно чего-то боитесь.
Женщина обречённо махнула рукой и ушла из кухни. Васин искривился в гримасе хмурой улыбки.
- Ты, Иван, не обращай на неё внимания. Это она из-за отпуска.
- Да чего там! - Дягилев махнул рукой. - Права она. Мы привыкли к нашим порядкам, притерпелись. А ведь действительно всего боимся. Диспетчеру в воздухе боимся возразить - пришьют нарушение фразеологии. И - иди сдавай зачёты. Врачу боимся возразить – от полётов отстранить может. С перевозками в конфликт вступишь - пиши объяснительную. А почему лётчик всего боится? Да потому что легко раним. Его многие могут от полётов отстранить и лишить работы. Вот, как, например, тебя.
- Да чёрт с ними со всеми! - выдохнул Васин. - Доигрывать будем?
- Допивать будем.
Васин вытянул из-под стола бутылку. Выпили без тоста и привычного чоканья.
- Где ты эту гадость приобрёл? - покосился Дягилев на бутылку. - Нет ничего лучше нашей водки.
- Где же её взять? Вон талоны за прошлый месяц так и остались не отоваренные. Не могу я часами в тысячных очередях стоять и матюги нашим правителям слушать. Как всё это надоело, Иван! Поживём ли когда по человечески? А эту, - кивнул на бутылку, - в Одессе, кажется, купил. Там с водкой нет проблем, сам знаешь. Начихали они на Горбачёва - Лигачёва и всех прочих трезвенников. Ещё будешь?
- Не выбрасывать же. А потом проводишь меня, подышим кислородом.
Через десять минут они вышли на улицу. Темнело. Вовсю пахло неповторимым запахом наступающей весны.
- Мне кажется, у каждого времени года есть запахи, - сказал Дягилев.
- А я ощущаю почему-то только запах весны, - с грусть в голосе произнёс Васин, вдохнув воздух полной грудью. - Он мне напоминает юность и первую любовь.
- А ещё курсантскую жизнь.
- И её тоже. Это неразделимо. Какое время было, Иван! На полёты, как на праздник шли. Я тогда даже в коммунизм почти поверил.
Мимо прошла стройная женщина, источая терпкий аромат духов, Дягилев посмотрел ей вслед и, потянув носом, сказал:
- Рублей на сто пахнет, не меньше.
- Пожалуй, - улыбнулся Васин. - А помнишь, Иван, курсантскую заповедь: если ты увидел на улице хорошую девушку - не забудь переключить переключатель рода работ в режим «Сопровождение».
- А эту помнишь: лучше потерять любимую девушку, чем скорость на четвёртом развороте.
- Ещё бы! - задумчиво произнёс Васин. Скорость я не терял ни разу, а вот девушку...
- Э, брат! Ты ещё не можешь забыть свою Любашу?
- Ты же знаешь, Иван, первая не забывается.
- Она тебя не любила.
- Это неважно. Любил я. До сих пор иногда снится из того далёкого времени. Сначала с пионерским галстуком, потом с комсомольским значком.
- До сих пор жалеешь?
- Бессмысленно жалеть о том, что безвозвратно ушло. Но что сделаешь с памятью? Иногда набегает какая-то светлая и лёгкая печаль, словно дуновение ласкового ветерка. Ну, ладно, Иван. До встречи.
- Пока, Герард.
Они хлопнули друг друга по ладоням, как привыкли с курсантских времён и разошлись.
Как-то волею судьбы несколько лет назад Герард посадил свой самолёт на запасной в тот город, куда сразу после его отъезда в училище уехала учиться и Люба. Они переписывались. В свой первый курсантский отпуск он поехал к ней. Люба встретила его на вокзале. С ней был симпатичный, модно одетый парень. Говорили они не долго. Герард успел купить билет дальше до дома на этот же поезд. Много раз потом он писал ей письма, но это были письма-дневники. Он их уничтожил через 10 лет. Адрес же её в этом городе помнил до сих пор. Улица Строителей, дом...
Тогда аэропорт назначения закрылся морозным туманом прочно и надолго. Васин, повинуясь какому-то безотчётному чувству, оделся и вышел из гостиницы, где экипаж коротал время в ожидании погоды. Была ночь, тихая и морозная. На метеостанции ему сказали, что туман до утра не рассеется. Время у него было. Васин вышел на привокзальную площадь и спросил таксиста, знает ли он в этом городе вторую улицу Строителей.
- Я здесь всё знаю, - сонно ответил таксист. - Отвезти?
Через полчаса они были на месте. Герард вышел из машины, негромко хлопнув дверцей.
- Эй, лётчик! А платить кто будет? - удивился таксист и шустро выскочил из тёплого чрева «Волги».
- Я поеду с вами обратно, подождите немного.
Водитель успокоился и снова нырнул в машину. Васин подошёл ближе к дому. Это было старое деревянное здание постройки конца сороковых годов. Квартира должна быть на втором этаже. Здесь она сейчас или нет? Возможно, переехала в другое место. Но он знал только этот адрес.
Вот здесь она ходила, любила другого. Где, с кем она сейчас? Хорошо ли ей? Да и в этом ли городе она сейчас? Какой стала, спустя тридцать лет? При современных средствах поиск её займёт немного времени. Но зачем? Сказать, что она до сих пор снится ему из такой далёкой и невозвратной юности? И светло и грустно от таких снов. Последний раз снилась месяц назад.
Не знает этого она и никогда не узнает. Ну а если просто позвонить по телефону и услышать её голос? Нет, нет, нет. Пусть лучше сохраниться в памяти юной, красивой и весёлой. Ведь неизвестно, какая она сейчас.
Он последний раз бросил взгляд на старый дом и сел в машину.
- Кого-то ищете, командир? - спросил водитель.
- Да вот этот дом, - кивнул Васин. - Девушка здесь жила...
- Девушка? Тут раньше женское общежитие было. А давно она тут жила?
- Около тридцати лет прошло.
- Фью! - свистнул таксист. - Мне тогда 10 лет было. В то время тут всего несколько
домов стояли от бумагоделательного комбината. А ваша жена здесь жила и работала?
- Да. Но не жена. В этом городе я видел её последний раз.
- Что же, умерла, погибла?
- Да нет, так жизнь распорядилась. Она с другим осталась.
Шофёр помолчал, щёлкнул прикуривателем, затянулся и неопределённо сказал:
- Да, жизнь! Я вот тоже когда-то в школе любил. Куда теперь поедем, командир?
- В аэропорт.
Ранним утром, когда все ещё спали, над городом, набирая высоту, прогрохотал самолёт. Это Васин уводил свою машину в освободившийся от тумана аэропорт назначения. В нарушение правил, запрещающих полёты над городом, он на несколько секунд затянул разворот после взлёта и этого было достаточно, чтобы пройти поближе к тому дому, перед которым стоял ночью, и уже сверху бросить на него прощальный взгляд.
Где ты сейчас? С кем? Как живется тебе? Вспоминаешь ли иногда?
В морозной дымке внизу ничего уже не разобрать.
Ровно и мощно гудели двигатели, выталкивая самолёт вверх с вертикальной скоростью 30 метров в секунду.
----------------------------------------------
продолжение следует