Образцовую народную армию накануне Первой мировой войны имела кайзеровская Германия.
Вкратце о принципах её формирования уже говорилось. В мирное время Германия имела регулярные полки, бригады, дивизии и корпуса, дислоцированные по всей её территории. Корпуса объединялись в ВОСЕМЬ Армий. Это – если говорить о кадровой армии мирного времени. С объявлением в стране мобилизации (а начало мобилизации равнозначно объявлению войны своему противнику) на базе кадровых частей и соединений формировались РЕЗЕРВНЫЕ части и соединения. Причем формировался очень интересно: по принципу: немецкий полк-отец отдавал полку-сыну и хорошую материальную часть и хороший личный состав. К тому же немецкие запасные солдаты, (отслужившие установленный срок и уволенные в запас) не скоро теряли свою ценность, как хорошо подготовленные бойцы. Тут уж сказывались особенности национального характера и менталитета. Отслужившие в армии немцы, (с их склонностью к дисциплине и порядку), годами хранили дома мундиры своих полков, одевали их на государственные и полковые праздники, с радостью маршировали в колоннах, словом сохраняли воинский дух и выучку долгое время. Как показали первые же сражения Великой войны, резервные германские части по уровню своей боеспособности ничем не отличались от кадровых полков и дивизий.
Совсем по-другому получилось в России.
Она тоже имела массовую кадровую (самую крупную в Европе) армию. Но, как нередко у нас бывает, подошли к копированию германского принципа формирования запасных частей непродуманно, не вникая в детали и суть проблем.
Второочередные дивизии в России были введены незадолго до войны – реформой Сухомлинова 1910 г. В мирное время при первоочередных дивизиях были сформированы незначительные «кадры», которые при мобилизации разворачивались в целые части. Это сделано было по немецкому образцу, но для этого не существовало у нас немецких условий быта и жизни, немецкого менталитета и организованности.
Бывший командир 61-й второочередной дивизии генерал П. Симанский после войны написал большую и откровенную статью о том, КАК НА ДЕЛЕ создавались русские второочередные части (которым и пришлось нести все тяготы трёхлетних сражений).
Разберём наиболее интересные моменты его работы:
«Вечером 26 (13) июля начальник штаба 35 пехотной дивизии (которой в то время я временно командовал) полковник Батранец привез уведомление из штаба Московского военного округа о назначения меня командиром 61-й, т.е. второочередной, дивизии. Так как никто из нас не звал, где должна формироваться эта новая дивизия, (!!!) потребовался запрос Москвы. Оттуда поступило указание, что 61 дивизия будет формироваться в Нижнем-Новгороде...
1 августа(19 июля), в субботу, я прибыл в Н.-Новгород и доложил командующему округом о вступлении в должность. В этот же день, в 5 час. Вечера, представились мне командиры частей моей дивизии, и затем я приступил к непосредственному руководству организационными работами.
Прежде всего выяснилось, что я предоставлен самому себе. Когда, считаясь с тем, что моя дивизия формируется из 10-й пех. дивизии, входящей в состав V корпуса, мною была послана командиру последнего (ген. Литвинову) телеграмма с рапортом о вступлении в должность, а затем какой-то срочный запрос по существу, - я получил краткий ответ, что 61 пех. дивизия в состав корпуса не входит. Очень странным было отсутствие старшего, а следовательно более опытного руководителя в такой новой для всех работе, какой являлось формирование второочередных дивизий».
- Обратите внимание, что САМ КОМАНДИР новосоздаваемой второочерёдной дивизии НЕ ИМЕЛ НИ МАЛЕЙШЕГО ПОНЯТИЯ о том, ГДЕ она будет формироваться, В КАКИХ УСЛОВИЯХ, КТО будут у него ближайшими помощниками (командирами бригад и полков) и КОМУ ОНА БУДЕТ ПОДЧИНЯТЬСЯ!!!
- Никаких занятий, тренировок и практических опытов такого формирования даже на его уровне НИКТО НЕ ПРОВОДИЛ ! (Помните статью военного министра Российской империи Сухомлинова «Мы – готовы!»). Вот ТАК были «готовы». Командир дивизии, не имевший НИКАКОГО ОПЫТА по её формированию был предоставлен самому себе, не имея ни помощи ни поддержки от вышестоящих штабов.
«Второе, очень странное явление, с которым я сразу столкнулся, состояло в том, что 2-я бригада моей дивизии формировалась в Моршанске и Козлове, куда из Нижнего можно было добраться лишь через Москву, теряя столько времени, что это могло вредно отразиться на мобилизации всей дивизии. Вследствие этого пришлось совсем отказаться от непосредственного наблюдения за работой 2 бригады, и в результате такого положения вещей 244 пех. Красноставский полк я впервые увидел только 28 (15) августа в 10 часов утра, в деревне Лиски, когда полк выступал с ночлега на Томашов и два с половиной часа спустя ввязался в бой с австрийцами, а 243 пех. Холмский полк – в этот же день в 5 час. Вечера, когда два батальона полка медленно двигались, являясь резервом своих дерущихся сотоварищей.
Ни я не знал своих подчиненных, ни они меня».
- Замечательно «продуманное» размещение формируемых полков привело к тому, что командир дивизии ВПЕРВЫЕ увидел ДВА своих полка (из четырёх по штату) только В ДЕНЬ ВВОДА ИХ В БОЙ!
«Второочередные дивизии появились у нас взамен запасных частей, которые в мирное время состояли из пятиротного состава запасных батальонов и двубатальонных (8 рот) запасных полков, при чем как полк, так и батальон, каждый в отдельности, при мобилизации формировал два полка – первой и второй очереди.
Эта чисто русская система, за которой с большим вниманием наблюдали иностранцы, думая, кажется, применить ее у себя, в начале XX века была заменена новой, принятой нами от тех же иностранцев, заключавшейся в создании первоочередных полков – скрытых кадров, из которых при мобилизации формировались полки второй очереди.
Кадры полков второй очереди, особенно в сравнении с кадрами прежних запасных частей, были слабее (23 офицера и 246 рядовых на полк. В том же числе рядовые хоз.-админ. службы), но численная слабость могла быть компенсирована их качеством. К сожалению, в этом именно отношении, нами были допущены вопиющие нарушения. Переняв от Германии ее систему скрытых кадров, мы не переняли одновременно их отношения к каждому вопросу вообще, а к вопросу будущих второочередных частей в особенности...
У нас делалось все это исключительно на бумаге, вследствие чего полки-дети (не по их вине) были и плохо снабжены и (в большинстве случаев), чтобы «избавиться», в их кадры направлялся наихудший личный состав. Соответствующие правила и инструкции точно определяли, кто из офицеров переходит из «линейных» (первоочередных) полков во второочередные. Мобилизационные проверочные комиссии должны были, по долгу своей службы, проверять заполнение должностей, но, по-видимому, проверяли это не всегда.
Командиры первоочередных дивизий... не интересовались этим делом и если даже и знали о нарушениях, то в своих личных служебных интересах делали вид, что ничего не знают и ни о чем не догадываются. В результате 38 пех. Тобольский полк выделил в мои кадры наихудших офицеров, не считаясь с существующими на этот счет определенными инструкциями, и передал в Луковский полк офицеров, в большинстве больных или со слабым здоровьем, малоопытных и малознающих. ... многие из офицеров Тобольского полка находились в это время на излечении в отдаленных санаториях. Даже на серьезную и ответственную должность ад'ютанта штаба дивизии Тобольским полком был назначен штабс-капитан Визгалин, человек с параличом ноги, нерешительный, не понимающий своих обязанностей и даже, как потом выяснилось, не обладающий сознанием своих непосредственных служебных обязанностей. В первый же переход им был растерян весь свой обоз, и этот случай он об'яснял необходимостью наблюдения только за денежным ящиком».
- «Гладко было на бумаге...» И вот так обстояло дело НА ПРАКТИКЕ. Конечно же, каждый командир постарается сохранить у себя в части опытных, знающих, требовательных офицеров, а всё «болото» - ленивых, больных, пьющих и т.д., которых, к сожалению, всегда хватало, «сплавить» при первом же удобном случае, «на сторону». Формирование запасных частей предоставляло для этого прекрасную возможность и многие «отцы-командиры» ей воспользовались;
- Тут тоже сказывались особенности нашего менталитета, которые совершенно не были учтены «отцами- создателями» нового способа формирования второочередных частей в русской армии: если немецкий «полк –отец», как правило, старался направить в «полк –сын» лучших людей и хорошую, исправную материальную часть, то у нас зачастую действовали по принципу; «на тебе боже, что мне не гоже». На практике это вызывало следующие последствия:
«Согласно инструкции, из первоочередных полков во второочередные, должны были перейти все оружейные мастера. Это было, безусловно, целесообразно, ибо вопрос починки и сохранения оружия во второочередных частях не мог быть до сих пор поставлен на должную высоту и нужны были опытные оружейники для организации соответствующих мастерских; 61 дивизии они были особенно необходимы, чтобы привести винтовки в вид, пригодный для пользования ими...
Несмотря на прежние распоряжения и явную необходимость, командир 10 пех. дивизии не позаботился в нужное время о приспособлении винтовок к остроконечным патронам».
Попросту говоря, новые, остроконечные патроны НЕ ПОДХОДИЛИ к нашим винтовкам, если винтовки не были соответствующим образом доработаны специалистами в оружейных мастерских.
К чему это приводило НА ВОЙНЕ и пишет П. Симанский:
«Оказалось(!!!!!!) что винтовки не были приспособлены к остроконечным патронам. Времени для этого имелось больше, чем достаточно, ибо дивизия должна была выступить не раньше 18 (5) августа, но у нас не было соответствующих приборов и потребовалось обращение за ними в окружное артиллерийское управление. Последнее указало на один из губернских городов, но и посланному туда офицеру ничего не удалось получить. Вновь обращение в Москву, вновь указание нового места - и прежние результаты. Третье обращение в окружное артиллерийское управление, - и опять все снова, как и прежде. В конце концов дивизия: выступила с неприспособленными винтовками, и только в пути, почти, в пункте выгрузки, около Владимира-Волынского нас догнала часть приборов. Несмотря на напряженную работу во время дневок и даже на двух ночлегах, большинство винтовок так и не удалось приспособить за недостатком приборов, и дивизия могла лишь пользоваться старыми патронами. В виду того, что оружейные парки не выступили вместе с дивизией, запасы патронов оказались очень ограниченные, ибо у нас находилось только количество, возимое в обозах полков. Это привело к тому, что когда в первом бою 28 (15) августа, под Василевым в Галиции, около 10 час. вечера русскими был сделан последний выстрел, винтовки из огнестрельного превратились в холодное оружие, - и о дальнейшем сопротивлении численному превосходству австрийцев не приходилось думать. Поздно вечером я прибыл в штаб соседней 35 пех. дивизии, где согласно распоряжения я должен был встретить комкора XVII. Случайно я встретился с находившимся в штабе ген. Ремезовым, бывшим командиром 10 пех. дивизии.
- Почему вы думаете о вынужденном отходе? - спросил он, прислушиваясь к мoeму разговору с начальником штаба 35 дивизии.
- Потому, что нет патронов, - ответил я.
- Но ведь мы вам можем дать их, сколько пожелаете,
- Да, но мои винтовки к ним не приспособлены.
- Как же так? - удивился ген. Ремезов.
- По вашей вине, - был мой ответ: по вине 10 пех. дивизии. Только благодаря брошенному на соседних участках оружию, энергичной работе моих оружейников и нескольким спокойным дням, уделенным судьбой моей дивизии, удалось относительно быстро ликвидировать этот вопрос, и, когда в конце сентября (по новому стилю) прибыли оружейные парки 61 дивизии, можно было сдать старые патроны и запастись новыми».
- Как вам всё это нравится?! ОКАЗАЛОСЬ (!!!) что винтовки, с которыми наша второочередная дивизия выступила в поход НЕ МОГЛИ СТРЕЛЯТЬ остроконечными патронами, давно принятыми на вооружение русской армии. Чем занимались все наши полководцы в мирное время – остаётся только гадать...
Но ЭТО – ещё полбеды. «Кадры решают всё!», как справедливо говорилось в знаменитом лозунге. А вот с кадрами-то в этих запасных дивизиях и была настоящая беда.
П. Симанский вспоминал:
«В гораздо худшем положении находился более серьезный вопрос, - назначения командиров полков. Все это были люди, делавшие в мирное время карьеру в полках, чего достигали не знаниями и тактической грамотностью, а умелым приспособлением к требованиям командования в области хозяйственной деятельности. Одним словом, я получил не командиров полков, в полном значении этого слова, способных к руководству боем, а хозяйственных руководителей, качеств которых, как таковых, я даже не был в состоянии оценить, ибо обстановка требовала безусловного участия в боях, а не забот об экономии на керосине или на солдатском обмундировании. Больше всего я был удивлен тем, что командиры эти, не умеющие совсем отдать правильных распоряжений в поле, вопреки ожиданиям, оказались невежественными даже в области строя, что, казалось бы, должно было быть хорошо им известно...
Казалось бы, что на высшие должности в молодых, неспаянных и необученных второочередных частях должны подбираться люди с особой тщательностью. Как просто разрешался бы этот большой для общих успехов вопрос, если бы, например, командир той первоочередной дивизии, из которой выделялись кадры во второочередную, принимал командование над последней, беря с собой сработанный и опытный штаб. Ведь даже рассуждая теоретически, командиры эти должны бы иметь больше опыта и лучше знать свои второочередные части, чем новые командиры, назначенные на эти должности не из соображений по существу, а исключительно по спискам в порядке очереди. Можно быть уверенным, что при подобной постановке дела на вопросы формирования второочередных дивизий было бы обращено больше внимания и указанных выше ошибок при заполнении должностей не потребовалось бы теперь напоминать и подчеркивать. Та постановка дела, какая была в действительности, была бы понятна, если бы второочередные дивизии предназначались для второстепенных действий и задач - охраны железных дорог, защиты крепостей и т. п. Однако, всему высшему командованию было известно, что, согласно оперативных планов, дивизии эти расценивались наравне с первоочередными и что они должны принять участие уже в начале полевых действий. К чему это привело? "Большинство наших неуспехов, - пишет Н. Головин, - об'ясняется отсутствием в этих дивизиях упорства в бою; прорывался общий фронт, оголялись фланги первоочередных дивизий - и все это ложилось тяжелым бременем на наши оперативные предположения" .
- Обратите внимание, что имелся довольно простой «рецепт» для лечения многих болезней русских второочередных частей. Действительно, если бы их формирование было получено ЛИЧНО командиру кадровой дивизии, которая формировала второочередную, то многих безобразий с подбором кадров, подготовкой вооружения и снабжения этих войск, можно было бы избежать. Никто бы не стал вредить самому себе и подбирать бездельников на командные должности, или отправляться на войну с негодными винтовками. Но даже до этой несложной меры царские военачальники додуматься не сумели;
- Очень характерно, как деликатно называет знаменитый русский историк генерал Н. Головин проблемы, возникшие при боевом использовании второочередных дивизий: «неуспехи», «отсутствие упорства в бою». Всё-таки, стремление приукрасить ситуацию, «показать товар лицом», неотъемлемая черта нашего национального характера. Даже ПОСЛЕ Первой мировой войны и катастрофы русской армии в ходе её, Н. Головин «стесняется» называть вещи своими именами. Впору было говорить совсем о других вещах: отсутствии у многих этих дивизий стойкости в бою, умения «держать удар» и не впадать в панику, низкой пленоустойчивости и КРАЙНЕ слабой дисциплине и боеспособности этих дивизий.
Генерал-лейтенант К.Л. Гильчевский в годы Первой мировой также командовал 83-й пехотной второочередной дивизией. Сам он, кстати, участвовал ещё в русско-турецкой войне 1887-88г.г. и дорос до генеральского звания из простых вольноопределяющихся. За храбрость, проявленную им при взятии турецкой крепости Карс, в 1878 году, он был произведён в прапорщики. Солдатскую службу и воинскую дисциплину К.Л. Гильчевский знал очень хорошо.
Вот что он вспоминал о своей 83-й запасной дивизии, командовать которой ему пришлось в начале войны:
«"Контингент запасных состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было не боевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим обязанностям безучастно".
Тоже очень деликатное определение поведения русских офицеров в запасных частях ещё в САМОМ НАЧАЛЕ Первой мировой войны: «безучастно». Сами они нередко называли это своё отношение, отбыванием номера» и вот к чему это приводило:
"Батареи, впервые попав под огонь и не имея у орудий щитов, растерялись. Передки поскакали в тыл, а командир дивизиона, офицеры и прислуга, вынув из орудий замки и прицелы, побежали назад от своих пушек".
Примеров удивительной пассивности, халатности и отстранённости г.г. офицеров от управления своими подчинёнными Гильчевский приводит много:
"В этот день, как и ранее, на походе нас поражал вид ротных командиров, ехавших верхом при ротах совершенно безучастно. Лучшие командиры полков были убиты, хорошие офицеры выбыли уже в первом пятидневном бою; командир Орского полка, Москули, все время прятался в обозе якобы по болезни; командир Бузулукского полка заявлялся тоже больным; полк вел капитан, очень слабый. Порядка в полках и в артиллерийской бригаде не было. Приходилось на каждом переходе пропускать мимо себя дивизию по два-три раза и каждый раз обгонять дивизию верхом,— и все же, как бы умышленно, порядок не налаживался. Поражало полное безучастие командиров полков и батарей и их безразличное отношение к продовольствию людей и лошадей".
- А ведь ротный командир – КЛЮЧЕВАЯ фигура в армии. Именно от него зависит и порядок в роте и её дисциплина и стойкость солдат в бою. Когда ротный «опустил руки» и ему на всё наплевать, до беды недалеко.
Генерал Гильчевский хорошо понимал значение дисциплины на войне и старался поднять её. Несмотря на свой возраст (а ему уже было 57 лет) он без устали носился верхом от полка к полку, пытаясь добиться выполнения своих приказов, не останавливаясь и перед крутыми мерами:
"Винтовки стояли не в козлах, а были воткнуты штыками в землю. Командный состав не обращал на это внимания. Я потребовал, чтобы винтовки немедленно были вычищены, смазаны и поставлены в козлы. Ближайший от меня какой-то солдат приказание умышленно не исполнил; тогда я, выхватив револьвер, произвел в него несколько выстрелов".
Однако и эти суровые методы помогали слабо.
"Его дивизия, писал известный русский историк А. Свечин, при занятии австрийского города Уланува, в котором казаки начали погром, продолжила этот погром и сожгла город начисто. Этот прискорбный эпизод обусловил отчисление его от командования дивизией».
Некоторое время Гильчевский был в резерве, а затем его назначили командиром ПЕРВОЙ ополченческой дивизии.
Огромные потери, понесённые кадровой армией в начале мировой войны вынудили русское правительство принимать срочные меры для пополнения армии. Одной из таких мер стали части народного ополчения (как видим это «изобретение», и тоже не от хорошей жизни, появилось у нас ещё задолго до Великой отечественной войны, в годы Первой мировой).
"Гильчевский,— писал Александр Свечин,— получает 1-ю ополченскую дивизию — сборище почти небоеспособных дружин, получившее потом название 101-й пехотной дивизии".
На деле определение "небоеспособные" выглядело почти комплиментом.
"Дружины,— вспоминал Гильчевский,— были вооружены старыми винтовками Бердана. Патроны к ним были с дымным порохом давнего изготовления, отсыревшие, так что при выстреле некоторые пули падали в нескольких шагах от стрелков, а во время боя цепь окутывалась густым дымом. Боевая подготовка дружин была очень слабая. Мне рассказывали, что при отступлении дружин от города Черновицы они при обороне нередко копали окопы фронтом не к противнику, а в обратную сторону — так плохо они ориентировались в поле. Никогда дружины не выступали в назначенное время, а всегда на несколько часов позже и часто не исполняли приказа или искажали его. А в одной дружине командовала дружиной жена командира дружины, донская казачка Полковникова. Она по-своему комментировала приказы и настаивала, чтобы они исполнялись по ее толкованиям. Ездила она верхом при дружине рядом с мужем, одетая в мужской казачий костюм".
Во многом соответствовал ополченцам и командный состав:
"402-й полк не внушал особой надежды, так как командир его Кюн, хотя с виду был и бравым, но во время боя совершенно терялся; он, даже находясь в закрытии на своем наблюдательном пункте, от артиллерийского огня почти терял сознание".
Вот что было НА САМОМ ДЕЛЕ в нашей армии в годы Первой мировой войны. Одни дивизии выступали на фронт имея винтовки, не способные стрелять патронами нового образца, другие – с «берданками» и сырыми патронами, которые не стреляли, а плевались пулями.
"В бою,— писал Свечин,— как прирожденный вождь второочередных войск, К. Л. Гильчевский всегда, насколько мне его приходилось наблюдать, находился в центре ружейного огня или на наблюдательном пункте, построенном в 200-300 шагах за передовыми окопами, или верхом в цепях. Быть может, это был единственный русский генерал, применявший такой метод управления. Но он был необходим, чтобы толкать второочередные части в бой: начальник дивизии должен был являться среди них душой всякого боевого действия".
В результате, Гильчевский стал признанным специалистом по поднятию боеспособности наших запасных частей и даже «дорос» до должности командира корпуса. Однако таких генералов, как Гильчевский, способных «встряхнуть» свои войска, составленные из запасных и ополченческих формирований, и заставить их воевать, в русской армии были единицы.
На фото оренбургские и терские казаки.
(По отзывам генералов Мартоса, Клюева и Постовского второочередные казачьи полки показали крайне низкий уровень боеспособности во время похода 2-й Армии Самсонова в Восточную Пруссию)
Продолжение:http://www.proza.ru/2011/08/26/251