Если так случится, раскрошатся вены

Елизавета Борзая
Синеватая сцена. И никого никогда будто здесь не было.
Она открыла глаза, планета из говна закрыла все двери.
Ноги содрогнулись и рухнули под тело. Так хотелось кричать.
Но выходило только уродливо сгибать пальцы и щуриться от боли и досады.
Из-за неведомой ранее кости в горле воздух задерживался у гланд и гнил.
Она растеклась по сцене и стала вспоминать то мгновение, которое вихрем понесло ее стопы подальше от слов гадких.
Будто тогда умерли все.
Пытаясь вытащить вибрирующий телефон из кармана платья, она больно бухнула локоть о пол и завыла, застонала, забилась однодневкой.
Она вспоминала, как в миг изменилось лицо навсегдашнего человека, узнавшего, что Навсегда предало его.
И, спрятав, ярость и агонию несчастья далеко, чтобы не спугнуть, сказал тихо:
"Так получается, я с тобой не уеду..."
Домино по ее венам понеслось, разбивая вены.
Лицо задрожало, глаза утопились.
А он ведь не мог уйти с работы, а она могла уйти из жизни только из-за осознания будущего одиночества, которое обещало когда-то больше не заходить даже на чай.
И вот вечер, старая зловонная сцена, мятые ладони от мелких камней на бетонном полу.
И только шепчет: "Найди меня и спаси в последний раз."
И знаете, замечательные мои, он ведь нашел ее.
И вот он обычно такой будничный был, что не хотелось мечтать, не хотелось красоваться, он устранял мир, вознося вечность в потертых старых джинсах до последних небес.
А сейчас его важность, которую он принес с собой в ладонях, перенеслась в ее руки и заколдовала их.
Они обвили шею, прижались и стали так громко и яростно плакать, что, если бы их слезы вызывали дождь, то человечество не спаслось бы.
- Я ведь так умру, я ведь так просто не смогу вставать с постели. Я ведь хочу, чтобы ты будил меня по утрам. Я буду спать назло всему своему будущему, ожидая твоего поцелуя.
- Прости, пожалуйста, прости... Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
И она уехала одна и, скорее всего, умерла там от горя.