Это полемика с очерком моего земляка (и сверстника!) писателя Владимира Шевченко.
Его текст «День победы над Японией» здесь: http://proza.ru/2011/08/21/277
Мне показалось интересным продолжить начатый разговор.
Здравствуйте, Владимир!
День победы над Японией в 1945 году – интересная тема, и уже близка очередная дата. Для меня это живо вдвойне, поскольку (мелочь символическая, но приятно) я родился 2 сентября, ровно через 12 лет после того, как на борту «Миссури» была поставлена точка в Великой – а назову-ка я её так! – Тридцатилетней Двухэтапной Всемирной Бойне ХХ века.
А потому, понятное дело, в дискуссии про то, «когда праздновать», я всецело на стороне современных законодателей, а не за сталинский Верховный Совет, назначивший праздник 3-го сентября. Да собственно, этот выбор и соответствует исторической правде. Второго числа произошло событие мирового значения, и, на мой взгляд, можно бы немного своими былыми советскими гордостями и поступиться – так, разок, во имя справедливости наднациональной. Толерантности ради, хотя бы.
Всё это, конечно, наполовину в шутку сказано.
Я-то не о том.
Я про главный вопрос Вашего очерка: необходимо ли было СССР вступать в борьбу в Тихоокеанском бассейне? И вот сама формулировка вопроса кажется мне уже совсем не соответствующей современным представлениям о тех событиях.
Поэтому я бы уточнил сперва – кому «необходимо»?
Конечно, необходимо, - если под «СССР» подразумевать политическое руководство государства.
А вот абсолютно сомнительной представляется необходимость воевать населению измученной 4-летней войной страны.
Время идет, с расстояния значения событий становятся видней. Мне кажется, ту лукавую сталинскую фразу про то, что «верный союзническому долгу СССР дал обязательства… и вступил… и победил агрессора» пора нести в архив.
Что это за «долг»?
Почему СССР должен был быть «верен»?
На протяжении лет сталинский СССР много чему был «верен», начиная с коминтерновских идей, – и много от чего отказывался с восхитительной лёгкостью.
И это – просто потому, что в игре сил, называемой политикой, руководствуются прагматикой, выгодой. И никогда (за исключением редких политических безумств) – долгом. Такие игры предельно циничны для обыденного сознания, следующего в жизни хоть какому-то количеству этических правил.
Если хотите, СССР был точно так же «верен» пакту о ненападении с Японией – верен ровно столько времени, сколько это было нужно. А потом вдруг в одночасье проникся другой «верой».
Говоря здесь «СССР», конечно, я разумею Сталина.
Антигитлеровская коалиция возникла как взаимная необходимость лидеров государств во взаимодействии. С конца 1941 союзники подталкивали Сталина вступить в войну с японцами. А он их – к войне на континенте в Европе.
Это всё чистая прагматика – ходы игроков, взвешивающих силы, пытающихся предугадать будущее и принять правильное решение вовремя для себя.
С декабря 1941 Сталин легко мог тянуть с японским вопросом. Чем дальше, тем легче. Да, Япония угрожала советским границам, с 30-х годов вплоть до Пёрл-Харбора, – реально. Но теперь она стремительно увязала в войне на Тихом океане и чем дальше, тем меньше представлялось возможным японское нападение.
В 1941 идея воевать на Востоке, имея свой кровавый хаос на западе страны, Сталина могла лишь ужаснуть. Два-три года спустя она перестала казаться безумной. Сталин, тёртый политический игрок, стал понимать, что в руках у него очень сильная карта. И что отдать её надо с большим толком.
Обещание начать воевать через 3 месяца после разгрома Германии он даст лишь осенью 1944. Но сразу даст понять, что «за просто так» этого не будет.
И вот наступил 1945-й. Ялтинская конференция союзников.
Уже на Мальте, перед самой Ялтой, совещаясь с американцами, Иден говорил: у русских большие требования, мы должны оценить, что мы можем им дать.
Черчилля ужасала возможность русского влияния в центральной Европе и меньше всего волновала тихоокеанская война. Рузвельта интересовало одно – цена. Цена участия СССР в войне с Японией. Эту разницу интересов Сталин и использовал, и довольно умело.
Торг произошел. Два сильных игрока (США и СССР) положили на лопатки третьего. В секретном соглашении 11.02.45 первым делом записали все дальневосточные дивиденды русских: «Возвращение Южного Сахалина и Курил, сохранение статуса Монголии, база в Порт-Артуре, КВЖД». И в августе солдаты «верной долгу» державы вступили в войну на Востоке.
Тут надо чётко спросить себя – что это была за война?
Ни для одного из участников она не была войной в защиту отечества.
Японцы не вторгались на территорию США.
Война шла за сферы влияния на море и на земле чужих государств.
Больше!
Если можно называть «империей» государство с сильными военными возможностями, государство, способное расширять своё влияние и диктовать свою волю другим, – то мы вправе, мне кажется, на всю дальневосточную войну 1941-1945 гг. посмотреть как на империалистическую. Войну хищников, решивших пооткусывать друг другу лапы.
Причем, империя и агрессор – это не синонимы!
США стали жертвой агрессии, но в войне на Тихом океане преследовали вполне империалистические цели.
А вот с «милитаристской Японией» чуть-чуть не получилось что-то странное, дальше некуда:
стоило войне шагнуть на японские острова, как мгновенно поменялся бы её смысл. Японцам пришлось бы защищать родину. А союзникам – столкнуться с неимоверно возросшим сопротивлением и огромными собственными потерями. Хиросима, Нагасаки и, как следствие, решение о капитуляции, – не спасли ли они нацию от еще более великих бед?.. Вопрос, понятно, риторический…
Хорошо, но где я вижу советский империализм? – спросите Вы.
А вот он.
В ялтинских решениях 1945 года были еще раз обговорены границы влияний стран «Большой тройки» в Европе. Они и стали главным предметом торга в обмен на участие в войне. Итоги были очень неплохими, как тогда показалось Сталину.
– Греция: стопроцентный британский контроль;
– Италия: совместный британско-американский контроль;
– Югославия: 50:50 русские и англичане;
– а вот вся центральная европейская часть – зона влияния СССР;
– и, самое главное, конечно, Польша.
В польской болезненной для всех проблеме англичане остались в меньшинстве. Конференция признала люблинское сталинское правительство, отказав в правах лондонскому – это был самый жирный куш, вырванный Сталиным у «верных друзей». Правда, его потом пришлось второй раз отбивать в Потсдаме: англосаксы спохватились, что-то уж очень легко они сдались в феврале. «Верными» ялтинским идеям союзники вдруг почему-то перестали быть. Впрочем, и Сталин не долго был предан идее международной антифашистской солидарности, – начинались другие игры.
Вот так. Вернее – вот как…
Вот за этот ялтинский покер Сталина –
(включавший, конечно, и возвращение Сахалина с Курилами,
и Монголию, – про которую вообще непонятно, что она сейчас такое есть,
и Порт-Артур и КВЖД, отданные потом китайцам в приступе весёлого дружелюбия,
и грядущий китайский коммунизм в удивительном азиатском варианте,
и будущую войну в Корее) –
русские мужики расплачивались самой ходовой монетой советских времён – жизнями.
Кто из них задумался (потом), что эта короткая военная кампания странным образом станет связана еще и с Берлинской стеной, с нашими танками в Будапеште и в Праге? С нескончаемыми перестрелками с Армией Крайовой в польских лесах? С ненавистью румын к Чаушеску, за которым, придет день, будет гоняться, как за зверем, весь Бухарест?
С какими мыслями ехали воевать на Восток? Транзитом, эшелонами, минуя города и деревни, где ждали их близкие? Понятно, – думали не про то, что они держат в руках жар-птицу сталинской мечты о власти над Европой. Об этом даже не подозревали. Ясно, головы кружила страшная битва на Западе, оконченная победой. Где, мол, уже наша не пропадала. Японцы – милитаристы? Звери? Хасан был? Сахалин нам надо? – Завалим и японцев. А пропаганда правильной стороной повёртывала необходимость дальневосточной войны к глазам и ушам измученного, уезженного невзгодами народа.
Верность союзническому долгу!.. Хитрость (и, я бы сказал, подловатость) языка, которым в сталинском СССР озвучивались любые государственные решения, была в том, что использовалась предельно высокая лексика. Братья, сестры, долг, дружба, мать-родина и тд и тд, – а потом неизбежная инфляция заложенного в них прямого, хорошего содержания. Да собственно, кто сказал, что государство должно быть искренним в своих заявлениях? У государства своя иносказательность, идиоматика, свой эзопов язык. Слушаем это и поныне…
Кто оспорит их, – воевавших на Дальнем Востоке, – мужество и военную доблесть?
Да никто. Это было. И Хинган, и пески Гоби, и стремительные десанты на острова. Теперь это были не те десанты – не Керчь 1941-го, не Эльтиген 1943-го. Эта армия уже научилась военному искусству. Не самому доброму среди искусств, но в ту эпоху, увы, главному.
Я хорошо помню на скромных мятых мужских пиджачках 60-70-х годов медальку с надписью «3 сентября 1945». Её часто носили здесь. У металла был более красноватый отлив по сравнению с «германской» наградой, а пышноусый Сталин на ней гордо смотрел на Восток, а не на Запад.
К тем людям нет претензий. Они верили тому, что слышали. В «преданность союзническому долгу», в то, что «без нас» никак было не повалить агрессора. Их беда, что слышали они в большинстве своем только то, что им было позволено идеологической цензурой слышать.
А вглядываться в войну, вслушиваться в шум тех событий, ужасаться, понимать, и главное, думать самим, – это наш удел. Я не вижу в нем ничего недостойного. Это дело, как ни странно, тоже требует своего мужества.
**
Скоро поднимем рюмку в годовщину окончания войны. Я-то уж точно – дата в дату. Хотя, повторю, не так это важно, вспомнить о том 2-го или 3-го.
Важно – если пить, то за что.
За победу над Японией? (То есть, за победу людей над людьми?.. Или ментальности над ментальностью?.. Или стальной ледяной государственной машины над чужой стальной государственной машиной? Хм…)
За победу разума? (Хм, хм……)
Я бы выпил за стариков.
Здоровья им. Им досталось дважды - и тогда, и теперь. Пусть не повторится то, что было.
С уважением,
Григорий Лыков,
Владивосток,
Август 2011.