Протестуем!
28 августа машина со съемочной бригадой "600 секунд", прервав работу, вернулась на студию. Самая динамичная и предельно информативная передача, 32 месяца собиравшая миллионы зрителей у экранов телевизоров, закончила свое существование и не потому, что иссякли письма и прекратились звонки людей, дающих толчок ее темам и сюжетам, не потому, что передачу оставила часть внезапно "прозревших" коллег. Нет, все не так - "Секунды" закрыты волевым решением начальника Лентелерадио Б.М.Петрова, забывшего спросить мнение миллионной аудитории о дерзнувшей иметь свой взгляд передаче.
Или у нас сегодня уже не гласность и плюрализм?
Наверное, легче теперь будет разномастному ворью и отребью... Должно быть, труднее теперь станет тем, для кого "Секунды" оказывались последней инстанцией и последней надеждой...
С передачей вместе мы мужали, становились сильнее и смелее. И сейчас, когда программа, без которой не мыслился ленинградский день, тонет в зыбком болоте всеобщего умолчания, давайте вспомним, что она значила для всех нас все эти трудные годы и возвысим голос в ее защиту!
Движение в защиту НТК - 600,
контактный телефон: 217-01-46
Санкт-Петербург - Ленинград,
29 августа 1991 года.
Тысячи экземпляров пламенного призыва, вдохновенно, на одном дыхании написанного мною, множили чьи-то ксероксы - небесплатно, конечно, однако Глебыч со скрипом, но выдал сколько надо на это дело из денег, присланных питерцами на счет, объявленный программой: речь шла о выживании и первостепенной задачей было не дать властям задушить себя втихаря, под первым же благовидным предлогом. Всегда актуальная, злая, острая, на фоне общего бесцветья выделяющаяся, как заматеревший на воле волчара среди слабосильных холеных сук, программа НТК-600 взывала к массам, зная, что они поддержат, потому что можно было не любить, не разделять мнения или выбора событий, но трудно было уже отказаться от ежевечернего биения горячего сердца отчаянно самоуверенной видеокамеры.
Но наши спящие массы, как всегда, нуждались хоть в какой-нибудь встряске, и потому в один из дней под предводительством "ответственной за все" Тамары мы мчались на чьей-то неопознанной, бывавшей в переделках машине, свернув с Чапыгина по Кировскому проспекту, останавливаясь время от времени на мгновение где-нибудь, например, у выхода из метро. Я, пачкая руки мерзким силикатным клеем, поливал листовки, присобачивая их в скоростном варианте на стены фасадов и столбы фонарей.
Мы теряли канал. Гады-дворники, конечно же, уже назавтра сорвут на мусор эти взволнованные строчки, но кто-то увидит, кто-то кому-то расскажет - блин, что же это у нас тут делается? Да и что, черт возьми, нам оставалось! Невзоров - я это уже знал - в ближайшее время будет говорить с рабочими Металлического на их дружественной территории, а это значит - работяги с нами. А до этих усталых стариков, смеющихся студенток, слоняющихся домохозяек и угрюмых от беспросвета мужиков нам надо было эту правду еще донести - хотя бы так, испытанным партизанским методом.
Завершали мы свою вылазку в центре города. Когда машина тормознула на Невском, в районе Казанского, я, почти не глядя, плеснул на бумагу клеевой струей, а когда поднял глаза, на меня уже шел перевитый ремнями мент, перед взглядом которого я автоматически, нисколько не думая, шлепнул свое воззвание.
- Прыгай в машину! - то ли выросший во вчера сам в себе я, то ли издали от Тамары шепотом орал чей-то голос в ушах. Но никто никого не догонял, прицельно стреляя в спину из Макарова - теперь похоже, всем все в этом городе и в этой стране было до фени, ибо махрово цвели несоветские, черт знает какие уже времена.
Большинство листовок мы уже распатронили.
- Спасибо, ребята! - проехав квартал, сказала Тамара мне и моему подельнику, пылкому юноше, добровольно вызвавшемуся по редакционному телефону и орудовавшему вместе со мной. - Мы еще крутанемся у мэрии, - продолжила она. - Я там на парадные двери листовок нацепляю, под самый нос Собчаку!..
Это мое приключение началось пару месяцев назад, когда телефон зазвонил и женским нестарым голосом совершенно неожиданно прозвучало: "Вас беспокоит программа "600 секунд". Вы хотели участвовать в работе передачи?" Я помолчал, испытывая впечатление, как если бы перед глазами зависла летающая тарелка, открылся таинственный проход и соблазнительная баба-пришелец волнующим тоном мне предложила пройти прокатиться.
- Вы меня разыгрываете! - не укладывалась в моей голове невозможная простота звездного предложения.
В трубке неопределенно хмыкнули, и через мгновение голос нашелся:
- А вы позвоните по одному из наших контактных телефонов и убедитесь!
- Зачем? - великодушно согласился я. - Так и быть, верю. Как нам встретиться?
- Приезжайте на Чапыгина. Можете сегодня?
Сегодня я мог и уже через какой-то час вынимал паспорт для оформления в бюро пропусков (само собой, того требовал статус особого режимного предприятия, всегда готового к отражению атак любых беспаспортных террористов). Оставалось только позвонить по соответствующему местному номеру. Я и позвонил, и через пять минут мне навстречу экзотической рыбой выплыла, шевеля плавниками, крепкая дородная женская фигура. В одно мгновение я был идентифицирован.
- Вы Холоденко Анатолий? Пройдемте-ка, присядем...
Я достал пропуск и просочился, наконец, на заповедную территорию.
В углу фойе с невыключаемым, кажется, никогда телевизором, демонстрирующим продукцию, кующуюся в соседних цехах, действительно стоял выполнявший функцию отстойника диван, куда мы и упали.
- Расскажите о себе! - изучающе, помолчав, предложила мне тележенщина, как выяснилось, Тамара. - Кстати, вы курите? - зажигая себе сигарету, спросила она.
Курение я в принципе отрицал.
- К тому же, - добавляю на всякий случай - и не пью.
- Не волнуйтесь так! - замечает по ходу дела Тамара, не свода с меня пристальных темно-карих немигающих глаз.
Спустя каких-то четверть часа, видимо, выудив достаточно принципиально важных ответов (Мое отношение к Ельцину? - Пусть работает человек! - К Собчаку? - Непростой, неоднозначный кадр... - Умею ли я работать с бумагой? - Мой любимый материал...), она решилась-таки пригласить меня к небожителям, куда мы и проследовали по обшарпанной ногами творцов эфира самой заурядной и даже плохо вымытой лестнице.
Вместе со своей быстрой, несмотря на довольно массивный облик, проводницей я скоро оказался перед закрытой и хорошо укрепленной редакцией, куда нас впустили, только удостоверившись через соответствующий дверной глазок. За дверью находился кабинет, просторным назвать его было нельзя. Несколько человек, находившихся внутри, обложившись папками и кипами бумаг, без работы явно не сидели, за исключением водителя, индифферентно утопавшем в кресле. В принципе, в "доме волка" было обыденно и даже, на первый взгляд, скучно. Мирное впечатление несколько менялось при повороте глаз на пуленепробиваемый жилет, весомым символом наброшенный на плечи задвинутого в угол высокой полки манекена.
Мне предложили кофе. Я пил его - без сахара, потому что в редакции, в городе и в стране с сахаром было напряженно, как, впрочем, и со всем остальным - все привычное вокруг валилось, рушилось, распадалось и потому всегда поверх головы было работы у молодой команды НТК.
Я сидел не занятый ничем, но, в конце концов резко распахнулась внутренняя дверь и, небрежно скользнув по мне глазами, энергично к выходу шагнул, распространяя электрический ветер, лидер "Секунд".
- Александр Глебович! - остановила его на лету Тамара, - к нам новый человек.
Мы коротко взглянули друг на друга. Я молчал. Мне, как всегда, все было по фигу.
- Что же, выглядит серьезно. Будет, наверно, хорошо работать.
В мои ничем не занятые руки сразу же суют кипу старых журналов входящих звонков. Там было все, вся наша гадкая и неповторимая жизнь - я с интересом листал обтерханные листы, где бесстрастно фиксировались время, содержание, телефоны и адреса звонивших, разрывавшихся от любви или ненависти к передаче - сплошь и рядом, на любой наугад взятой странице...
От чтения меня отвлекло стремительное появление невысокого, крепкого, с ясным здоровым лицом молодого парня, небрежно бросившего принесенный с собой журнал на стол редактора.
- Это Дима! - представили мне его. - Будете вместе работать в нашем пресс-центре.
- Когда начинать? - как нормальный солдат-новобранец, с готовностью спросил я.
Начинать можно было хоть завтра. Дима, плотно расположившийся напротив, дает мне свой инструктаж - как проехать, как найти... И, ради Бога, никому ни слова - ни об адресе пресс-центра, ни вообще о своем к передаче отношении, это надо запомнить железно.
Так началось мое недолгое участие в этом феноменальном, кипящем эмоциями и страстями деле. Обычная дверь зарешетчатого помещения ничем не примечательного дома почти у самой кромки залива открывалась по контрольному глазку перед моим лицом.
Не теряя времени, я падал в кресло за стол с телефонами, вибрирующими от бесконечных звонков обеспокоенных происходящим граждан. Всю обратную связь редакции с народом замыкал на себе бравый, молодцеватый Дима Мантышев, за двести ничтожных рублей дневавший здесь и ночевавший. Людей команде точно не хватало - как воздух, необходимо было фиксировать непрерывно поступающую информацию, из мутного потока которой редактор, а, в конечном счете, Александр Невзоров находил то самое, что делало выпуск энергетически насыщенным и злободневным. Вначале я хватался за любой пробившийся к нам звонок, устанавливая человеческий контакт с первым же позвонившим, каким бы козлом он ни был, но Дима, привычно водрузив ноги в башмаках на заваленный бумагами и окурками стол, давно, похоже, имел иное мнение на этот счет. Швыряя складной тяжелый нож в и без того перекошенную дверцу казенной тумбочки, он, под настроение, орал абоненту что хотел...
- Вам интересно, кто тут сидит, отвечает? Какая разница, дед! Папа римский - устраивает?
Папа римский был озабочен прежде всего поиском крутого криминала, для чего, не дожидаясь, пока события сами заявят о себе, звонил в городские суды, бурно радуясь мало-мальски кровавой находке. Но, обычно, звоня на Чапыгина, тон его сообщений приобретал пренебрежительно-пессимистический характер.
- Тишь да гладь, гадство, - вздыхал Дима, выше кражи со взломом никто не поднимается!
Чтобы попасть сюда, надо было приглянуться Невзорову лично. В свое время в программе, в пике ее популярности, мелькнуло сообщение о наборе учащихся в школу репортеров при НТК. Из орд претендентов, явившихся на конкурс, было выбрано трое, остался, в конце концов, только Мантышев, работая в пределах своего понимания не за страх, а за совесть. Здесь на НТК он стал классным исполнителем, доверенным порученцем, без размышлений и рефлексий - военная косточка в еще недавнем прошлом - делавшим все, что надо было, и функции его, я подозревал, не ограничивались телефонными контактами, ибо время от времени выдергивали Диму из пресс-центра звонком черт те куда, после чего я здесь оставался один за все про все.
Впрочем, нередко в работу включалась всегда являвшаяся как хозяйка Ирина Александровна, и тогда я имел перед глазами образец и пример своеобразного профессионализма, работающего на пределе самоотдачи. Пряча дворянское лицо за дымом своих нескончаемых злых сигарет, Ирина хватала трубку требовательно звонившего телефона и, во мгновение вникая в суть излагаемого, почти всегда вполне по-женски впадала, если дело касалось чистоты знамени, в крайнюю субъективность.
- Что, мразь, - кричала, меняясь лицом, она, - тебе не нравится наша программа?! Да пошел ты, знаешь куда!..
Впрочем, для отъявленных, брызжущих ядовитой слюной врагов "Секунд" имелось эффективное, мгновенно отрезвляющее любого средство - едва услышав грязный поток брани, подчас прямых нецензурных ругательств, мы пресекали разговор вопросом - "назовите себя", на что звонившая скотина распалялась еще более. Но - мгновенно сникала, трусливо бросая трубку, если мы называли его телефон - АОНы еще не были известны нашей целомудренной стране, а у нас номера абонентов светились четко. Однако же, если граждане не задевали святых чувств Ирины, она в потенциально интересных случаях, не теряя и секунды, включала механизм оперативной, к вечернему эфиру, работы с гибко реагирующей на события и происшествия студией. Естественно, здесь базой всему были сигналы бдительных телефонных пользователей, проявлявших гражданскую сознательность, фиксируя по жизни всякий стрем или элементарно закладывая друг друга, не найдя в себе достаточных сил, чтобы спокойно глядеть, как кто-то там тащит на себя народное одеяло. Звонили очень разные люди по самым необыкновенным поводам, но всех их объединяло нестерпимое желание дать своей информации ход.
Какие-то мужики подозрительно перегружали с тыла магазина ящики остродефицитной в те незабвенные времена водяры, но не дремали зоркие завистливые обыватели; в общественном сортире был замечен навсегда поселившийся там бомж; окровавленный, полубезумный от предчувствия близкой гибели, чудом вырвавшийся по пути в свой скотский Освенцим из грузового фургона бык, смущавший собою едва не в центре Питера не склонных к вегетарианству прохожих; особо внимательные в эти тяжкие времена к мусорным контейнерам граждане, в который раз надыбали не радующую глаз расчлененку...
Бывало, звонили с неблагородной целью смешать с дерьмом чиновника или депутата, причем, надо полагать, и было за что, другое дело - практически любой звонивший категорично отказывался называть свое имя или телефон, и это при том, что во время диалога номер у нас прямо перед очами светился на все сто.
Были и другие звонки - греющая душу реакция на ежевечернее биение напряженного эфирного пульса, нас благодарили и поддерживали, произнося добрые слова, дружески и без всякой выгоды, что, конечно же, не несло ровно никакой информации и можно было это даже в журнал не вносить, но, может быть, как раз эти звонки и оправдывали нашу безумную попытку существования.
И еще не забыть мне звонок молодой, судя по звонкому, рвущемуся от всхлипов голосу женщины, молившей связать ее с Невзоровым, потому что в муках у нее умирала по онкологии мама, а врачи ее выписали домой, чтобы не портить смертью статистику, а чудовищные боли нечем было унять - ни лекарств, ни наркотиков не дали: зачем? Вам, мол, немного уже осталось...
- Я везде была, никто, никто не помог! - рыдал мне в трубку мой захлебывающийся от горя абонент. - Пусть Невзоров их накажет!
- Вам программа постарается помочь... - опуская трубку, торопливо записывал я контактный телефон человека, верящего в нашего круто взлетавшего лидера, как в свое последнее оружие...
Каким он был, Александр Невзоров? Я это так никогда и не узнал, ибо мог проглотить, разрывая тогда еще молодыми клыками только те - редко сахарные - кости, которые мне, битой в шрамах, видавшей виды обычной уличной дворняге бросала скупая на подлинные события и ощущения жизнь.
...Конечно же, о нем самом лучше было бы спросить у его близких - да были ли они у него вообще? Жил - я знал - у него дома кот по кличке Ландсбергис. И это - все. Даже если бы я, проявив чудеса находчивости и предприимчивости, познакомился с этим с улицы Достоевского котом, что бы, счастливый, он мне рассказал, кроме своего, извините, "мяу"?..
В декабре девяносто седьмого десять лет исполнилось этой давно закрытой, но не забытой людьми, передаче.
- Почему вы не вернетесь обратно в журналистику, к своей программе? - спросили его - я видел случайно - по ТВ.
- Вам сколько лет? - удивился он. - Ах, двадцать четыре! В двадцать четыре еще можно быть репортером. Поймите же, я вырос!
...В этом долбаном мире взрослеют все. Прощай! Прощай навсегда, передача! И - будь здоров, Александр!