начало: http://www.proza.ru/2011/08/15/829
Глава 3. Испытание ожиданием
Четвертая четверть пролетела очень быстро. Впереди была поездка в Москву и встреча с любимым. Этим девушка и жила. Все три месяца разлуки они переписывались и перезванивались. И так сроднились в письмах и междугородних разговорах, что казались друг другу самыми близкими дорогими роднульками.
Он называл ее бижу - своей любимой драгоценностью, фамильной, делая акцент на этом слове. А она... Каких только нежных прозвищ не придумывала для избранника. И все выспрашивала, как звучит, по–французски, его имя в уменьшительно-ласкательной форме.
— Называй меня просто Анри, — отвечал неизменно он.
— Не надо меня уменьшать, а ласкать тебя в большой форме и огромном количестве буду я, — серьезно отшучивался любимый.
Подружка была очкастая, маленькая, толстенькая и очень принципиальная, со своим твердым моральным кодексом строителя нравственности. Этакая властная тетка, шагающая по жизни твердой устойчивой походкой. Только поэтому мама и разрешила поехать в Севастополь. Она надеялась, что Вера будет под ее неусыпным досмотром. Так и получилось, хотя смотреть и контролировать её особо не пришлось. Судьба распорядилась по-своему. В ту неделю, которую девочки прожили в Москве, влюбленным не довелось увидеться, потому что Анри срочно отозвали во Францию, именно в день приезда.
Это было серьезное испытание, не считая первого расставания. Крах фантастических планов. Девушка так тщательно и бережно оберегала чистые сердечные чувства от любых поползновений, что даже подружке не раскрывала девичьи тайны. И та так и не поняла, почему Вера, после приглушенного телефонного разговора, вдруг стала сама не своя, и ничего не объяснив, выбежала на улицу.
Подружка нашла ее через час на скамейке в парке, рядом с домом родственников, у которых они остановились погостить. С отрешенно-безутешным видом, в мокрой от слез кофточке. Молчащей, как партизан-патриот на допросе, не отвечающей на все ее взволнованные вопросы и любопытные домогательства. А что она должна была поведать подруге? Что хотела удрать от бдительного контроля, бросить ее вместе с Севастополем и без остатка отдаться любимому, о котором мечтала все три долгих месяца разлуки денно и нощно? Что они должны были встретиться, а его телефон предательски молчал, как глухонемой. О том, что взволнованная и удивленная Верочка позвонила в редакцию, а мужской незнакомый голос, как ей показалось, с пристрастием стал выпытывать, кто звонит и по какому вопросу. И на ее жалкое лживое лепетание, как еще сообразила что-то придумать умно-деловое, сказав, что должна передать конфиденциальную информацию из Омска лично для Анри, ей снисходительно ответили, что тот уехал в командировку по срочному заданию. А будет, скорее всего, через месяц.
Каникулы для девушки заранее закончились крушением надежд, потому что обратно из Севастополя они возвращались в Сибирь прямым поездом, минуя столицу. Она, конечно, понимала, что у сердечного друга такая работа, «трое суток шагать, трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете», как любил напевать папочка. Что он постоянно в разъездах и по стране, и за рубежом. Но ведь заранее обговорили дату приезда. Вера специально лукавила и оттягивала выезд в Москву, чтобы наверняка встретиться. Почти весь, на удивление очень жаркий июнь, провела в душном городе, кипящем в час пик горячей асфальтной суетой под ногами, среди индустриально-промышленной озабоченности трудового люда, которому, казалось, не было никакого дела ни до нежности, ни до любви. Не спасали ни дача, ни великая судоходная река. Только ожидание встречи призывно горело маяком и днем, и ночью. И вот... Это был удар не по правилам. Все радужные мечты заволокло гарью и ревнивым туманом подозрений.
А подруга подливала масла в огонь. Оказывается, пока Вера извергала водопады слез, звонила её мама узнать, как они доехали. И услышав, что дочка, с кем-то переговорив по телефону, выбежала стремглав из квартиры в неизвестность, та не на шутку разволновалась и рассказала той про все свои опасения и тревоги.
И вот теперь Зойка стояла перед Верой, гневно сверкая очами-очками, и требовала откровенности, разговора по душам. Но девушка только отмахнулась от нее, сказав пару ничего не значащих фраз о том, что это обыкновенное мамино беспокойство и придумки. А плакала... Плакала она...
— Да ты сама иногда ревешь в три ручья, Зоя! Вон, хотя бы по своему Димке. Накатило на меня, устала от дороги и... Не спрашивай, я ничего не скажу, можешь меня расстрелять, — вымученно улыбнулась в ответ.
Следующие дни были заполнены экскурсиями по музеям и всевозможным выставкам. Но волшебная сила искусства не смогла взять верх над Верочкиными чувствами и мыслями, которые были только об Анри.
Глава 4. Севастопольские муки.
Севастополь встретил любимым морем, разбродом и шатаниями. Всегда добрый и гостеприимный, он был похож, с одной стороны, на отчаянно чирикающего и нахохлившегося воробья, а с другой, слышалась песенка чибиса: «Ах, скажите, чьи вы, ах, скажите, чьи вы, и зачем, зачем идете вы сюда?» А самой девушке хотелось стать чайкой и улететь от никчемной политической суеты, от пустого, разрывающего сердце, ожидания встречи с любимым. Улететь, как это сделала чайка по имени Джонатан, в великий и опасный мир мудрости и свободы. Вера была под сильным впечатлением от книги Ричарда Баха, присланной Анри. Она прочитала необыкновенную историю взахлеб и решила, что таким образом любимый открыл свое сокровенное, суть, понимание мира и жизни в нем. Думала, что вместе они будут обсуждать произведение, и как вольные птицы, парить над бренностью быта в любовном союзе совершенствования, пожертвования и созерцания.
Как же еще перед Новым годом она мечтала поехать в этот город, бредила им, перечитала все, что нашла об архитектурных и исторических памятниках, о героической обороне Севастополя, Даше Севастопольской, о самоотверженных защитниках. Пела любимую мамину песню из оперетты «Севастопольский вальс». И была уверена, что именно там встретит судьбу на всю жизнь в виде капитана военного морского корабля. Загадывала под бой кремлевских курантов свое сокровенное желание. Кто бы знал, что уже в апреле все мечты рассеются, что утренний туман над морской бухтой, а сам город будет нужен лишь, как средство, для встречи в Москве с любимым человеком. А еще через три месяца она будет равнодушно взирать и на достопримечательности, и на военные корабли, и на моряков.
Одна... В таком желанном когда-то, светлом городе. Без всякой связи с рыцарем своей мечты и, практически, без надежд. Только с черной дырой в душе, куда засасывали всю её светлую, романтическую сущность, разрушительные чувства подозрения, наполняя вкусом желчной горечи.
Пляжные, загарно-купальные дни перемежались интеллектуально-познавательными походами на Малахов курган, Диораму и Панораму, поездку в Херсонес, музеи, театры. Все было пресно и черно-бело. Фиолетово, как говорят сейчас.
Оставалась надежда на Главпочтамт, который за недельное время проживания в Москве упорно молчал. Но Анри всегда твердил, чтобы она верила в чудо. И Вера, как за соломинку, ухватилась за умирающую в конвульсиях мечту, помчала, полетела, будто на крыльях, в главное прохладное здание связи. И, замерев перед входом, ахнула от восторга. Перед ней стоял, готовый отправиться в плавание корабль, похожий на старинный парусник. А капитаном будет Анри. Вот она сейчас зайдет на палубу, в главный зал, а он уже стоит и улыбается неприметно из-под своих густых усов только ей одной, протягивая навстречу сильные и ласковые руки. И они, обнявшись, встав вместе у штурвала корабля, поплывут в галактические, счастливые дали. Девушка даже зажмурилась от таких сладостных грез-видений. Твердо уверившись, что ее ждет подробная весточка от французского капитана Грея.
Но пустота молчания оглушила ее своим безразличием и омертвила окончательно. Почва из-под ног была выбита. И Верочка действительно поплыла, не сопротивляясь, по океанским волнам обиды, отчаяния, гнева, безжалостно захлестывающим её, и одновременно яростно обжигающим, как лучи южного палящего солнца.
— Три строчки, три строчки можно было всегда отправить, откуда угодно, при любых обстоятельствах. Хотя бы просто извиниться. Бездушный и холодный эгоист.
Правильно вразумлял её мамин знакомый врач-психотерапевт, что мужчины, рожденные под знаком рака, эгоисты, самовлюбленные нарциссы. Она тогда только смеялась, не вслушиваясь в беседу. Новомодными и ставшими доступными гороскопами увлекались все, кому не лень. Анри был совсем не такой. Противоположный! Умеющий окружить вниманием даже на расстоянии. Сколько за три месяца прислал дорогих, шикарно иллюстрированных интересных книг с репродукциями обожаемых художников-импрессионистов, всяких милых безделушек, и даже ее любимый горький швейцарский шоколад, которого и в помине не было в продаже.
— Был, да выходит, сплыл, — сгоряча думалось девушке, — врачам надо верить! — тогда она решила, что мама специально все подстроила, чтобы дочке больше негатива получить о возлюбленном из уст уважаемого медицинского светила. И сейчас ей было стыдно за те мысли. Вера убеждала себя дальше,
— Вешал мне свои иностранные спагетти на уши, вместо бриллиантов, а я, наивняк, верила, ждала! Чуда ждала! Повелась на какое-то дежурное мороженое с хризантемами, на жалкие иллюстрации, на модную бижутерию, на ласковые разговоры. Бижу... Идиотка законченная, муха жу-жу-жу, а не бижу, — больно и критически упрекала она себя.
— Да у него в этих поездках-самолетах-поездах-теплоходах, срочных непонятных командировках, таких как я, тонна, правильно мамуля говорила. И презентов, в виде шоколадок, куколок-фуфелок и прочей дребедени, после всех их фуршетов-банкетов, горы остаются. А я, «молодца»! Чуть не предала родителей и лучшую подругу! Даже хорошо, что он струсил в последний момент и отказался от встречи. Какая же я, глупая фантазерка, мечтательница влюбленная, нашла, кому отдать невинность... Какому-то неизвестному журналистишке. Да и с женой непонятно почему развелся! — всякие глупые и мерзко-гнусные мысли, как растревоженные осы, роились в молодой головушке и безжалостно жалили в самые обнаженные и чистые места юной, не умудренной житейским опытом, души. Всякие разные... А сердце, знай себе, выстукивало имя, прописанное в нем любовью,
— Анри, А-нри, Ан-ри, А-А-А...
продолжение следует: http://www.proza.ru/2011/08/26/259