Мне запомнилась заводская столовая на территории городка шёлкового комбината.
В этом городке я рос и познавал жизнь.
Там был целый мир – неизведанный и влекущий.
Например, соперничали друг с другом два непохожих друг на друга базарчика.
На одном – за прилавками стояли русские бабки, они продавали топлёное молоко в глиняных горшках.
Не могу забыть вкус этого молока, терпкий, пряный с горчинкой тёмных застывших пенок.
Второй базарчик являл собой пестроту незнакомого мне таджикского быта.
На виноградных листьях томились колёсики самодельного масла, в большые пиалы был разлит каймак,
подёрнутый лёгкой плёнкой нежного вкусового всесилья.
А фрукты? Эти бесконечной сладости персики, эта ароматная айва,
эта кисло-сладкая неповторимой прелести алыча! Да что говорить!
По базарчику сновали народные умельцы, предлагавшие самодельные игрушки – бесконечных акробатов на перекладинах
и ярко раскрашенные жужжалки, внутри которых таился конский волос.
Ходили между рядами продавцы всяких вкусностей.
С деревянными тележками приезжали мастера ни с чем несравнимого блюда под названием – «Горячий горох».
Они небрежно кидали на тарелочки дымящуюся ароматную массу, приправленную перцем и другими специями.
Молодые «коробейники», подпоясанные разноцветными платками, выкрикивали –
«Жареный кукуруз! Жареный кукуруз!». Именно так и никак иначе.
Это была марка, фирма, как сейчас бы сказали – бренд, лёгких круглых жёлто-белых шаров воздушной кукурузы.
Словом, соблазнов можно было встретить, гуляя по посёлку, бесчисленное количество.
А меня манила заводская столовая.
У нас в семье не было традиции общих семейных обедов.
Мама питалась в детском саду, где работала врачом. Отец сутками пропадал на пастбищах и дома бывал редко.
Мама выдавала мне на пропитание несколько смятых рублей ежедневно.
Приближалось время обеда, и меня начинало томить предчувствие праздника.
Ноги сами несли туда, где так маняще пахло фирменным блюдом – котлетой
с гарниром под названием «пшеничная каша», всегда политым горячим, солоноватым соусом.
Я помню себя школьником – лет одиннадцати-двенадцати.
После занятий я вприпрыжку бежал в заводскую столовую.
В столовой было два зала – общий и для инженерно-технических работников.
Они различались чистотой скатертей и бумажных салфеток.
Меня привлекал второй зал, где обычно бывало малолюдно.
Взяв свою долгожданную котлету, я садился у окна, ел и наслаждался жизнью посёлка,
всегда суетливого и куда-то спешащего.
- Молодой человек, можно присесть рядом с вами?
От неожиданности я уронил ложку в соус и очень смутился.
Надо мной навис неотвратимым обещанием необычного знакомства высокий мужчина
в белоснежной пубашке и галстуке.
Таких я здесь ещё не видел.
Люди приходили либо в спецовках, либо в мятых хлопчатобумажных костюмах.
- Так можно присесть? – незнакомец повторил вопрос.
Я торопливо кивнул.
- Мерси, – сказал он и поставил свою тарелку напотив моей.
- Позвольте предствиться, – сказал странный посетитель столовой, – инженер Иван Семёнович.
Можно – Ваня. По молодости лет не обижусь.
Он деловито посолил пересоленный соус и спросил:
- И из какого мы класса?
- Из шестого, – выдавил я.
- Что учите?
- Басню Крылова «Волк и ягнёнок»
- Крылов – это хорошо. А как насчёт Лафонтена? Тоже был классный баснописец.
Про Лафонтена я ничего не знал, в чём и поспешил признаться.
- Ах, школа, школа! – воскликнул инженер Ваня, – и когда ты поумнеешь, школа!
Когда расширишь свой кругозор.
За беседой я не заметил, как проглотил котлету, не успев насладиться её вкусом.
Инженер Ваня предложил:
- Разрешите взять вам вторую порцию? Не обижайте отказом!
Я, конечно, согласился.
Потом мы сидели и ещё беседовали.
Потом загудел гудок, он возвещал о конце перерыва.
Инженер Ваня встал и, просительно заглядывая мне в глаза, сказал:
- Пожалуйста, приходите завтра. Я умоляю вас.
Понимаете, я не привык есть в одиночестве.
У нас в семье очень ценились домашние обеды. А у вас?
Я промолчал.
Мне понравилась мысль о дополнительной котлете.
Тогда я ещё не понимал, что самое вкусное блюдо – это застольная беседа.
Р.Маргулис