И не она же, право виновата,
Что все о нем, о нем и о весне,
О белом флаге поднятом, о шпаге,
Изломанной и брошенной к ногам,
О тех словах, что не отдать бумаге,
О той любви, что не отдать словам.
(с) А. Каковиди, Ё.
Каким-то холодным февральским вечером, в одном из маленьких московских клубов, типа Дреноута, друзья повели меня на вечер стихочтения какой-то ерунды. Это был точно февраль, хотя я не могу утверждать. Я никогда не любила говорить точно, да и не умела, но это определенно был февраль. Так вот, маленький клуб, в котором нередко играли на гитаре, орали песни о Профессоре и по Профессору (да, речь о том самом Толкиене), читали прозу и стихи... Я была там этим холодным вечером. Стихи мне жутко не понравились, и я, право, не понимаю, что делала тогда там. Наверное, лишь спасалась от холода вместе с друзьями, которые находили эти стихи прекрасными и глубокими. Редко разделяла их мнение, но все таки пошла на этот вечер. Лучше бы там читали классиков... Вкуса нет, строки не рифмуются, смысл - чушь какая-то...
Это был маленький зал с деревянными столами и стульями. В зале курить было нельзя. Многие, затаив дыхание, слушали строки, пропитанные якобы глубоким смыслом (фу, гадость). Лица пустые, серые, скучные. Почти у всех карие глаза. Никогда не любила кареглазых. У меня просто напросто не складывались с ними отношения. То вредные эти кареглазые, то вредная я... Хотя не назвала бы себя вредной, скорее, полезной обществу в творческом плане. Я писала весьма не дурные стихи, рассказики всякие, черкала грифелем в альбоме с бумагой... Да, в этом была вся я. Я не читала модных журналов, разве что лишь какие-нибудь самиздаты, чтобы интересоваться, как деградирует литературное общество. Порой там даже были хорошие стихи и, внимание, поэты, включавшие в себя всю современную питерскую интеллигенцию, бездарных московских выскочек, которые блистали каплей ума, ну, и дальше по списку. Нет, я не издавала свои стихи. Я считала себя слишком слабым поэтом, легко подвергалась критике, и, словно Мастер в романе Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", боялась сойти с ума. Меня часто критиковали друзья, мне было этого достаточно. Даже более чем.
Что я все о стихах да о стихах? Ведь совсем не о них речь и не в них дело... Просто в тот вечер, сквозь всю эту мерзкую атмосферу с дурацким кареглазым обществом, я увидела Его. Его, просто Его. Да, Он был как будто из сказки, совершенно не реальный, волшебный, совершенно другой, из соседнего мира мальчик, в черной рубашке, темных классических джинсах и в кожаных туфлях (туфли? кожаные? в феврале?). Его глаза, нет сомнений в их прекрасности, закрывали крупные темно-каштановые кудри. Наверное, он выступал какими-то вечерами в этом самом зале, ждал критику, не дожидался и уходил. Он был весь такой романтичный, что, скорее всего, писал стихи (современном мире так мало мужчин, которые пишут стихи!..)
Мы долго молчали, ни слова о любви. Я им тайно восхищалась. Наконец, он встал, посмотрел на сцену и махнул рукой. Что? Он уходит? Да, он уходит, надевает шляпу, пальто, уходит из зала вон. Какие-то люди бежали за ним, чего-то ждали и хотели от него, но не получали и, по выражению лица, очень расстраивались.
-Кто он? - спросила я кого-то, бежавшего за ним.
-Флейтист.
-Поэт?
-И это тоже.
-Как его имя?
-Никто не знает.
По окончанию концерта мы вышли из зала. Я их оставила в одиночестве и ушла к площади трех вокзалов (или к площади Трех Миров?). Мне надо было домой. Холодно, поздно, февраль. Ленинградский вокзал, все, как обычно. Глазами я поймала взгляд, уставленный на меня. Со временем мне становилось даже как-то страшно. Это был тот самый, это был Он. Он позволил мне подойти к нему. В его онемевших от холода ладонях я увидела серебряную палочку. Флейта, Япония, серебряные вставки. Я приблизилась. Глаза были... Зеленые, как кроны деревьев. Он был сказочным принцем. И тогда я спросила:
-Вы флейтист?
-Да какой же?... Пара нот, ничего больше.
-Только поперечная? - окинула я взглядом его интсрумент.
-Увы, но я даже этого сказать не могу - не разбираюсь.
Мы разошлись в этом зале касс. Я поспешила на поезд. Он проводил меня взглядом. Наверное, Он герой. Я не знала его имени, он не знал моего. Пять минут. Поезд тронулся. Я открыла книжку со стихами. Футуризм, Маяковский. И да, как раз в тему: "Из тела в тело веселье лейте. Пусть не забудется ночь никем. Я сегодня буду играть на флейте. На собственном позвоночнике" (Маяковский, поэма "Флейта-позвоночник").