Знаешь, мне холодно. Мне одиноко. Стужёный ветер несёт льдинки града мне прямо в лицо, неприятно царапая и даже раня кожу. Я смотрю сквозь прищуренные веки, и бесконечная мёрзлая пустота проникает в меня и растворяет в себе, унося далеко за линию горизонта. И вижу, как над сухими равнинами, в сером свете облаков беспорядочно торчат из земли одинокие прутья кустов. Чего-то ждут.
Это пустыня. Это земля, на которой нельзя расти, но можно лишь ждать. Ждать, зная, что когда-нибудь она придёт. Ждать прекрасную как ночь и живительную как тепло. Ждать, пока придёт смерть, мучительно и беспомощно озираясь вокруг и впитывая в себя пасмурную муть неба.
— Пора, – говорит Альна, но я по-прежнему заколдованно смотрю куда-то в ширь, в даль: будто моё место тоже здесь и суждено мне разделить судьбу с серо-чёрной землёй, с ветвями кустов, с несущимися безрассудным неостановимым галопом батальонами облаков.
Пора, и не отрывая взгляда от прозрачного, дующего мне в лицо ветра, я тихо ступаю на встречу посадочному модулю: большому, инородному этой пустоте, но терпеливо ждущему своих хозяев.
Внутри тепло, немного душно и мало места. Внутри тихо. Я стою в переходном тамбуре и привыкаю к неестественной тишине, пока Альна прогревает двигатели. Кажется, что снаружи было лучше, естественней и здесь может поджидать опасность.
Что-то не так? Стены — здесь некому прятаться. Альна — работает. Двигатели? — их и не должно быть слышно. Ящерицы, микроорганизмы? Чушь.
Я? Что со мной?
Переведя взгляд на Альну, я встретился с ней глазами, и в них стоял серый бестелесный ветер. Как будто привязанные, они смотрели в мои глаза и когда Альна отстёгивалась, и когда вставала с кресла, и когда подходила ко мне. Она не отрывала взгляда, пока мы не слились в объятьях, а наши глаза не закрылись.
Взлетели нормально, доложили обстановку и, вместе с начальником экспедиции, решили послать туда пробную партию учёных.
Ещё долго с этой планеты никто возвращался живым.