А Б С У Р Д
Был выходной день, суббота, однако настроение мое этому не соответствовало. И вот почему. Я должен был встретиться с приятелем у станции метро Кировский завод в одиннадцать часов утра и передать ему ключи от ремонтируемой нами квартиры, которые я по ошибке увез.
Досадная случайность. Уходя, закрывал дверь и автоматически сунул их себе в карман, а они ему зачем-то срочно понадобились. И теперь из-за этого банального недоразумения я должен был вставать ни свет, ни зоря и тащится бог весь куда.
Дело в том, что мы с приятелем жили в разных концах города. Он обитал у Кировского завода, это на юго-западе, а я пребывал на севере, между станциями метро Гражданский проспект и проспект Просвещения. И чтобы передать ему эти злополучные ключи, я должен был пересечь весь город. А если еще учесть, что это был мой выходной, часть которого я неминуемо должен был убить на поездку, вместо того, чтобы поваляться в постельке и понежится, думаю, понятно, чем было вызвано мое недовольство. Однако выхода не было, надо было ехать.
Самый короткий путь туда был на метро. К счастью, размыв между Мужеством и Лесной уже устранили, восстановив движение, и я мог ехать напрямик, не делая крюка и пересадок. Гражданка соединялась с Кировским заводом прямой веткой. Поэтому это был самый удобный маршрут.
Прикинув, сколько мне требуется времени на дорогу, я накинул на всякий случай лишние пятнадцать минут, терпеть не мог опозданий и в девять тридцать вышел из дома.
Народу в метро было мало. Эскалатор полз почти пустой, как вверх, так и вниз, поднимая и спуская примерно равное число пассажиров, человек, может, десять. Не густо их оказалось и на платформе.
Чтобы не ошибиться с выходом, а я запамятовал, с какой стороны на Кировском находится эскалатор, я встал в центре перрона и стал ждать электричку. Но стоять ничего не делая, было скучно. Чтобы хоть чем то себя занять, я стал разглядывать размещенные на стене рекламные плакаты. Их было два. Один рекламировал предмет женского туалета, колготки фирмы Филадора, другой - сигареты марки «Marlboro». На первом, соответственно, была изображена молоденькая смазливая девица, с растущими от ушей ногами, красующаяся в колготках фирмы Филадора, на втором, ковбой, с видом победителя жизни, извлекающий из раскрытой пачки сигарету.
Несколько секунд взгляд держался на этих плакатах. Однако не найдя в них ни какой изюминки, соскочил и автоматически устремился в темный туннель, откуда должен был появиться поезд. Затем я глянул на электронное табло, показывающее интервал между прибытием и отправлением электричек. Судя по его показаниям, последний поезд ушел три минуты назад, значит, следующий вот-вот прибудет. Интервал в три минуты показался мне слишком велик даже для выходного дня. Я решил, что не пройдет и двадцати секунд, как появится поезд. Хотел даже засечь время, чтобы проверить это, но отвлекся.
За спиной у меня послышались шаги и приглушенные голоса. Я оглянулся. Со стороны эскалатора приближалась молодая парочка, высокий парень лет двадцати пяти и девушка, чуть моложе него. Не доходя до меня два три шага, они остановились, и стали о чем то ворковать.
Скоро послышался нарастающий гул приближающегося поезда. Из туннеля потянуло ветерком, а еще через секунду появился он сам. Из черного чрева вынырнули два светящиеся глаза и пронеслись мимо, окатив меня волной воздуха. Поезд плавно затормозил и остановился, попав стыком вагонов на то место, где я стоял, разделив, тем самым, меня и парочку. Я оказался в начале одного вагона, парочка, в конце другого. Двери разъехались, и мы вошли, каждый в свой вагон.
Окинув взглядом салон, он оказался почти пустой, я решил не забираться вглубь вагона и сел на свободное место рядом с дверями. Парочка проделала то же самое, только не села, как я, а встала на свободное место в торце вагона у окна. Двери с шумом захлопнулись, вагон качнуло, и поезд тронулся. В стекле напротив замелькали отражения колонн станции, побежали и исчезли. В окна ударил мрак.
До Кировского мне ехать было минут тридцать пять. Я решил это время подремать, компенсируя столь раннее пробуждение. Обычно под шум дождя и стук колес спится всегда легко. Монотонное постукивание невольно склоняет ко сну. Я закрыл глаза и постарался уснуть. Однако не вышло. Выпитый утром кофе уже начал действовать, влив в меня заряд бодрости. Спать не хотелось. Нужно было найти себе другое занятие.
Тогда я решил почитать. Порылся в сумке, обычно я всегда носил с собой книгу, но обнаружил, что забыл ее взять. «Растяпа», выругал я себя мысленно и вдруг, похолодел, вспомнив про ключи. Мне показалось, что я забыл их дома. «Вот будет номер», подумал я, растерянно, и запустил руки в карманы, ощупывая их. К счастью, ключи были со мной. Они лежали в правом кармане брюк. Кончиками пальцев я ощутил приятный холодок металла. От сердца у меня отлегло. Я улыбнулся и покрутил по сторонам головой, рассчитывая найти себе занятие, которое поможет мне скоротать время, но ни чего достойного не обнаружил. Машинально глянул в себя, нет ли там чего интересного. Но и там лекарства от скуки не оказалось. Ни новых мыслей, ни новых впечатлений. Дорога не обогатила меня ни чем. Пришлось прибегнуть к излюбленному способу развлечения скучающего в дороге пассажира, тренировке внимания и наблюдательности.
Я стал разглядывать пассажиров. Начал с дальнего конца вагона, переходя от одного к другому, по мере потери к ним интереса, пока не добрался до сидевшей напротив меня троицы, двух парней и девицы. Все трое были примерно одного возраста, лет двадцати. И, в отличие от предшествующих субъектов наблюдения, все трое были достойны внимания. На редкость колоритные фигуры. Как говорят киношники, «типажи», так что их можно было наблюдать, не опасаясь ни скуки, ни чувства бесцельно потраченного времени. Но, увы, как раз этого я сделать и не мог. Слишком уж близко мы находились друг от друга. Сначала, правда, я предпринял такую попытку, наивно полагая, что мое любопытство останется не замеченным, но, поймав несколько раз на себе мой пытливый взгляд, троица ответила мне таким жгучим взглядом, что мне стало не по себе. Желание пялится на них тут же исчезло. Я отвел взгляд и посмотрел поверх их голов в окно напротив. Затем на соседний вагон.
Парочка все еще там стояла. Она представляла идеальный объект для наблюдения. Они так оживленно беседовали, что их можно было разглядывать, не опасаясь быть уличенным в бестактности. Уж слишком они были увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на окружающее, тем более, происходящее в соседнем вагоне. «То, что надо», подумал я и стал их разглядывать.
Парню было лет под тридцать. Он был высок, значительно выше спутницы и, в отличие от нее, находился в удобном для меня ракурсе. Стоял ко мне лицом, и я мог хорошо его рассмотреть. Однако ни чего выдающегося в его чертах не обнаружилось. Это было обычное лицо. Типичный овал, посадка глаз, их цвет, нос, слабо выраженный подбородок, средней величины уши и ни чем не примечательная копна волос на голове. В общем, внешность он имел заурядную, самую что ни наесть среднестатистическую и попадись он мне на улице в толпе, его было бы так же трудно выделить, как пшеничное зерно в горсти пшеницы. Единственное, пожалуй, что бросалось в глаза, это слегка полноватые губы, которые беспрерывно двигались. Его рот ни на секунду не закрывался. Он работал им, как жерновами, только не так ритмично и перемалывал не зерна, а слова.
«Интересно, что он там бормочет», подумал я и с любопытством стал наблюдать за его губами, стараясь определить по их движениям, что они выражают. Однако сделать это оказалось не так то просто. У меня отсутствовал навык, присущий глухонемым. Недоставало их чутья. Поэтому составить полное представление о происходящем мне не удалось. Кое-что угадывалось, кое-что нет.
Но это лишь подхлестнуло любопытство. Для большей ясности я включил в общую картину парня всего, блеск глаз, мимику, движения рук, которыми он жестикулировал, сопровождая рассказ. Но и это не прибавило понимания.
Тогда я добавил туда и девушку. Она хоть и стояла ко мне в пол оборота, но без ее реакции трудно было воссоздать всю картину целиком. Для этого мне и так пришлось изрядно поднапрячься и включить на всю мощь фантазию. С помощью последней я дорисовал недостающие детали картины.
Получилось следующее. Парень рассказывал какую то историю, скорее всего, какой то случай, который приключился либо с ним самим, либо с одним из его знакомых. И хотя слов его я не слышал и не мог разобрать их интонацию, по его оживленной мимики было видно, что история, явно, смешная. Девушке это нравилось. Она охотно его слушала и почти не перебивала. Лишь иногда, в особо смешных местах, он всхлипывала и заливалась смехом, жалась к его груди, и прятала там лицо, либо закрывала его руками.
А я сидел в соседнем вагоне, и, довольный тем, что нашел себе занятие по вкусу, за всем этим наблюдал, дивясь человеческой способности раскрашивать мир воображением. А именно это я и делал, выступая в роли художника, раскрашивающего реальность. До моего участия мир представлял собой нечто неопределенное, хаотичное, не поддающееся осмыслению. Вроде детской раскраски, требующей человеческого вмешательства. И чтобы его понять, его необходимо было сделать доступным пониманию, перевести на человеческий язык, в традиционную знаковую систему, придав картине звуки и краски. Так сказать, законченность. Именно это я и сделал, придав картине завершенность.
Этот неожиданный поворот мысли настроил меня на особый лад. Незаметно для себя я переключился с обыденной точки зрения на философскую, рассматривая происходящее уже не как частный случай, а в контексте мироздания, в центре которого находится человек с его восприятием окружающего мира. И мысли потекли сами собой. «А в чем, собственно говоря, неправы философы сенсуалисты,- подумал я,- Беркли, Юм, Мах, утверждавшие в один голос, что все окружающее человека, суть комплекс ощущений». Иными словами, окружающий человека мир, данный ему в ощущениях, есть продукт его сознания, продукт творческой силы мысли, воображения. И в какие одежды человек его нарядит, в какие краски раскрасит, светлые или темные, таким мир и будет, по крайней мере, для него самого. Рай или ад, который он сотворит. Не зря же говорят, что и то и другое находится ни где-то вовне, в той или иной точке вселенной, связанной с пространственными координатами, или даже измерениями, а внутри человека, в его душе. Он носит их в себе самом, и рай и ад. Так что все зависит от человека.
Так вот и эта влюбленная парочка, щебечущая в соседнем вагоне, творит свой рай, даря себе радость и счастье. И я, в свою очередь, не как сторонний наблюдатель, не принимающий участия в происходящем, но, как обладающий этой уникальной способностью творить вокруг себя мир по своему усмотрению, создаю свой маленький рай, поднимающий мне настроение и не дающий скучать. И в этом смысле, я - творец, подобный богу, вызывающий к жизни одним только словом целые миры, населенные миллиардами подобных мне существ.
Последний поворот мысли меня заворожил. Загипнотизировал настолько, что я забылся и забыл обо всем на свете. Забыл о времени, о том, где я нахожусь, куда и зачем еду. Я сидел, как сомнамбул, не реагируя ни на что, не слыша ни грохот колес, ни голос диктора, объявляющий названия остановок. Все это куда то исчезло, растаяло, растворилось. Был только я и мои мысли, которыми я упивался.
Я сидел и наслаждался способностью бога создавать миры, творить их без всяких усилий, одним только движением мысли, по своему желанию. И та легкость, с какой я это делал в своем воображении, зачаровывала. Она напоминала мне то, с какой непринужденностью, одним только нажатием клавиши мы включаем и выключаем свет. Щелк и все. Включил, выключил, включил, выключил и так сколько угодно то, разрушая созданный мир то, возрождая его снова.
И до того мне это показалось забавным, что в какой то момент
меня разобрало. Я не выдержал и брызнул смехом. Сначала, правда, тихонько, стыдясь и сдерживаясь, но потом, по мере того, как рисуемые воображением картины принимали все белее комичный размах, все громче и сильнее. И, в конце концов, потеряв над собой контроль, я не выдержал, и уже не обращая внимания ни на окружающих, ни на рамки приличия, разразился оглушительным смехом на весь вагон.
Сколько времени длился этот приступ, я не помню. Помню только, что, когда экзальтация чувств стала ослабевать, я машинально глянул на тех парней и девицу, что в ответ на мое любопытство окатили меня ледяным взглядом. И что? Оказалось, они то же смеются. Смотрят на меня и давятся смехом, который лезет из них, как фарш из мясорубки. И все окружающие то же. Впились в меня глазами и хохочут. Хохочут, даже не догадываясь о причине моего смеха. Просто так, в унисон, заразившись им от меня, подхватив, как вирус.
И тут уже, как последняя капля, переполняющая чащу терпения, меня кольнула мысль о маленьких божках, о шести миллиардах кривляющихся человечков, играющих роль богов, которые, как и я, творят свои маленькие миры, создавая, кто рай, кто ад, каждый на свой манер и лад.
И тут я взорвался, окончательно потеряв над собой контроль. И уже не в силах сдерживаться, заржал. Заржал, как ни когда в жизни, изрыгая из себя громовые раскаты смеха, от чего, теряя способность удерживаться на одном месте, стал медленно сползать с сидения на пол, заливаясь смехом и брызнувшими из глаз слезами. И, чем дольше это длилось, тем комичней все это выглядело. Тем абсурднее все это мне казалось. Тем истеричнее становился мой смех, так что я вынужден был на ближайшей станции, едва лишь распахнулись двери, выскочить из вагона, оставив всех этих хохочущих божков следовать их собственному провидению.
Другие читать по адресу: http://literary-page.ru/ Моя литературная страничка