Это было удивительное пальто. Ни у кого в нашем поселке подобного не было. Оно было такого пронзительно голубого цвета, как небо начала весны, когда только - только начинает подтаивать снег, становясь похожим на подмокший сахар, а с сосулек срывается звонкая капель. Вот в эту то пору небо становится такого глубокого чистого голубого цвета без малейшей примеси синевы. Это уже позднее, когда весна войдет в силу и сквозь разбухшие почки ветвей уже прорывается клейкая зелень листьев, небо наливается той синевой, от которой оно как бы становится тяжелей и ниже опускается к земле. А до этой поры небо прозрачно своей невесомой голубизной... На него хочется безотрывно глядеть и глядеть, душа человеческая, ликуя, так и воспаряется в эту волшебную высь. И ни одно облачко, даже самое призрачное не заслоняет этой сияющей голубизны. Вот такого невероятного цвета было Колюнькино новое демисезонное пальто. И на ощупь оно было приятным. Легкий ворс его ткани был таким мягким, шелковистым, что казалось, будто касаешься пальцами только что распустившиеся серебристые почки вербы.
- Эл-ля! Зыка, какое у меня пальто! - хвастался перед поселковой ребятней инвалид детства Колюнька. Он сидел сгорбясь, упираясь в землю обрезанными до локтей с кожаными ремнями у запястий костылями на лавочке у своего дома. Так ему усовершенствовал их его дед. Костыли с опорой под плечи Колюньке были без надобности, так как ноги у него в коленях не разгибались. А не разгибались они у него от того, что его мать возила Колюньку в какой-то научный институт к профессорам и те перемудрили, сделав ему какую-то операцию. Так что Колюнька из просто неходячего ДЦП-ешного ребенка стал окончательным инвалидом, у которого ноги были согнуты в коленях так, разогнуть их уже не было никакой возможности. Сухожилие ему там перерезали что ли, что его ноги так стянуло и скрючило?! Теперь он мог только стоять на пальцах ног, как какая-нибудь балерина и упираться руками о перекладины обрезанных костылей. И этот Колюнька теперь, несмотря на августовскую жару, парился, пыжился и важничал перед всеми в своем небесном пальто и большегубо лыбился, кося в разные стороны (один на север, другой на юг) синими глазами. Санька - белобрысый соседский пацаненок одиннадцати лет, он жил от Колюньки через дорогу, - завистливо колупнул большим пальцем грязной ноги пушистую пыль дороги и нарочито пренебрежительно цыкнул слюной сквозь зубы: - Па-ду-ма-ешь! Да мне мамка сто таких пальтов, если надо купит!
Ну это было уже чистой воды вранье! Не по карману было бы Санькиной мамке купить своему Саньке такое шикарное пальто. Колюнькина семья по поселковым меркам считалась зажиточной: только у них на их Степной улице добротный дом в несколько комнат под шиферной крышей с высокими тесовыми воротами, у остальных домишки в общую комнату и кухню. Мать Колюньки работала главным бухгалтером, а Санькина - кондуктором на автобусе. Отец - вообще на мусоровозке... Правда, отца своего Колюнька и в глаза не видел: еще до рождения своего первенца тот засел в тюрьму по неизвестной для Колюньке причине. Зато у него был хозяйственный и рачительный дед, который собирал бутылки на свалке и в детской коляске возил их сдавать на приемный пункт. И бабушка у него всей ребятне на зависть: добрая - добрая, булочки и хрустящий хворост выпекает так, что язык проглотишь. Никто в их поселке так не печет хлеба на хмелю и румяную сдобу. И корова у них есть - удоистая бодливая Буренка, а во дворе Санькиных родителей только куры квохчут, да хрюкает порося в стайке. Короче, не видать Саньке подобного пальто, как своих ушей! И это, несмотря на младость лет, понимали все: и скрюченный Колюнька, и Санька с тяжелой прямо таки ртутной завистью в глазенках, и его худосочная сестренка Катька с ее выгоревшими на солнце жидкими косицами, которая стояла рядом с Санькой, заложив руки за спину . А Колюнька сидел перед ними и кобенился своим пальто. В этот момент Санька его жгуче ненавидел, еще бы этого Колянище мамаша каждый год к морю возит, а он море только на картинке и видел. А как его мамаша Колюньку улещает, уговаривает, чтоб напоить рыбьим жиром: - Выпей, Колюнька, хотя бы ложечку! А Колюнька морду воротит. И тогда его родительница пускается на всякие там хитрости: - Санечка, выпей-ка ложку! И семафорит Саньке глазами, мол, конфетку дам! А конфеты у нее настоящие, шоколадные, не то, что липкие квадратики «Дунькиной радости»! Да Санька за одну такую конфету зараз готов бутылку рыбьего жира, не моргнув глазом, заглотнуть! А Колянище все не соглашается... Тогда очередь доходит и до Катьки - худой, бледной, похожей на картофельный росток, проросший в темном погребе. Та послушно открывает рот и покорно глотает противную маслянистую жидкость. Так за бесплатно! Потому что дура, тихоня и всегда всех слушается.
- Вкусно? - просительно заглядывает ей в глаза Колюнькина мамаша.
Скусно-о... - податливо мычит Катька.
И Колюнька уже в который раз поддается на эту провокацию. Раззявывает свою губастую пасть и мамаша торопливо вплескивает туда ложку рыбьего жира.
Окончательно таки перекосило Саньку, когда Колюнька из кармана своего небесного пальто достал прямо таки огромную конфетищу. Это была всем конфетам конфета! Таких Санька не видел даже на витрине поселкового магазина: в хрустящей серебристой обертке, вафельная, хрустящая с шоколадными прослойками.
Санька даже слюной подавился! В его крутолобой башке моментально созрел коварный план, как выманить у Колюньки его конфету.
- А што... зыканское пальтецо. - он льстиво провел пальцем по ворсистой поверхности рукава Колюнькиного пальто. Бабуська сказала, я в нем в школу пойду. В первый класс. - выхвалялся Колюнька, бдительно сжимая в плохо гнущихся пальцах конфетищу. Санька цепким взглядом косил в ее сторону, как бы Колянище не поторопился схрумкать ее.
Дай на обертку посмотреть, что на ней нарисовано.
Колюнька чуть приоткрыл перед Санькиным носом ладошку.
- Да ближе. Ни фига ж не видно.
И тогда растяпа - Колюнька доверчиво раскрыл перед ним всю ладонь. Этого — то Саньке и надо было! Он сцапал конфету и, кривляясь, заплясал перед Колюнькой: - Обманули дурака на четыре кулака!
И тогда Колюнька взревел во весь голос и фуганул в Саньку сосновым поленом из поленницы около лавочки. У Колюньки были слабые скрюченные ножки, но скрюченные ручонки были сильными, натренированными волочить по земле Колюнькино тело на обрезных костылях. Но он промахнулся и полено просвистело мимо Санькиной вихрастой башки. Тогда Санька демонстративно развернул серебристую обертку и на Колюнькиных глазах захрустел шоколадной вафелькой. Со своей сестренкой Катькой, таращившей глаза на происходящее, он даже и не подумал поделиться. От злости Колюнька орал и суетливо скреб обрезанными костылями около лавочки, силясь подняться на пальцы своих искалеченных ног.
На его рев из калитки выскочила разгневанная бабушка: Быстро оценив обстановку, она выломала хворостину из черемушника в палисаднике.
- Ща-ас, пужа-ну! Ща-ас, пу-жа-ну! Фулюган! - грозила она вслед улепетывающему во все лопатки Саньке. Но куда там! Черные пятки озорника уже выбивали дробь по укатанной машинами уличной дороге, только фонтанчики пыли взрывались под его быстрыми ногами. Катька тряслась на месте и хлюпала носом.
Колюнькина бабушка, конечно, пожаловалась Санькиной матери. Вечером мать порола его шлангом от стиральной машины, гоняя из угла в угол, и бранилась: - Да разе можно забижать увечного ребенка?! И как у тебя только руки не отсохли?!
- У-У-Колянище противный! Я ему еще покажу, везунчику! Все ему да ему... - выл в углу упрямец, обливаясь злыми слезами.
Балбес ты, балбес... разве ж такому везенью завидуют? Избави бог тебя от подобного счастья! Его жалеть надо, помогать, а ты, злыдень!... Как мне теперь в глаза соседям глядеть? Они к нам с добром, молока вон бесплатно дают. Катька наша совсем заморыш, а без молока и вовсе загнется. Ведь с пеленок их молоком вскормлена...
Пусть жрет все подряд, тогда и будет сильная, как я. - огрызался Санька, ненавидя увечного Колюньку и какую-то недоделанную свою сестренку.
Беда мне с тобой... ведь Катька у нас недоношенная, всего кило пятьсот и родилась ...Ни одна титька ей в рот не лезла, из пипетки Буренкином молоком и кормили, спасибо соседям. - пыталась вразумить его мать. - Еще раз тронешь Колюньку — всю шкуру спущу! И еще раз жиганула сына для острастки рубчатым шлангом. Первого сентября Колюнькина бабушка на закукорках понесла внука в первый класс. Поначалу его и в школу-то принимать не хотели. Обмочится ребенок в классе, кто его в туалет таскать будет? Но Колюнькина бабушка настырно заявила директору школы: - Ишо чего удумали! Раз дите увечно, так и учить его не надо? А в туалет его Катюха сводит, посадите их за одну парту. Директор было заикнулся об обучении на дому, но бабушка уперлась: - Пусть как все учится в школе, не хужей других будет, не глупый там какой...
Первое время она все таскала Колюньку на своем горбу, но потом дед приспособил тележку
на которой возил воду из колонки. Это была низкая квадратная деревянная тележка с откидывающейся железной перекладиной на четырех велосипедных колесах. Колюнька складывал туда свои обрезанные костыльки, упирался руками в железную перекладину толкал ее вперед своим весом и медленно брел, опираясь на нее на своих цыпочках негнущихся ног в небесно-голубом пальто. Так почти самостоятельно он мог доползти до школы. Беда была только в том, что для портфеля в тележке уже места не было. Да и не по силам было калеке толкать тележку с дополнительным грузом. Пробовали было Саньку уломать таскать Колюнькин портфель вместе со своим, но тот уперся. Ни за какие крендели и конфеты не уговорить его было. Рысистые ноги требовали бега, скачков, прыжков, а тут тащись рядом с Колянищем с двумя портфелями в руках, как каторжник прикованный к ядру. Фигушки вам! Выпоров было, мать заставила Саньку тащить Колюнькин портфель, но тот, дойдя до конца улицы, оглянулся и, увидев, что никто его уже не бдит, бросил портфель в дорожную пыль и смылся без зазрения совести. Подобрала Колюнькин портфель безответная Катька. Сама худая, что твоя немочь, она с трудом тащила два портфеля, волоча их по пыли. Иногда приходилось оставлять портфели на земле, чтобы пыхтя от натуги втащить Колюньку, равному ей по весу, в тележку и за железную перекладину тягать ее вместе с мальчишкой через разжиженную дождями дорогу. А уж потом перетаскивать через дорогу портфели.
В этот день Колюнька получил свою первую оценку. Он, сияя глазами, тыкал под нос уличной детворе раскрытый дневник: - Эл-ля, каку пятерку я получил!
Санька, взглянув в него, тут же безжалостно уличил его: - Дурак, это же двойка!
Колюнька никак не хотел верить ему и упрямо твердил:- Теть Маш, это же пятерка! Пятерка?!
Санькина мать закатила сыну подзатыльник и поддакнула: - Ну, кака же это двойка... конечно, пятерка Ты учись, Колюнька, учись, не сумлевайся. Ну что за ирод у меня растет? Прейди только у меня домой! - пригрозила она сыну.
А Санька задумал отомстить Колюньке. Однажды, когда Катька и Колюнька тащились в школу, они увидели, что их нагоняет Санька. Он ухмылялся во весь рот, а позади него как ручная ползла змея. Трясясь от страха, Катька засунула Колюньку в его тележку и за перекладину потянула что есть сил ее прочь и от Саньки и от змеи. Но чем быстрее она тянула тележку, тем быстрее к ним приближался Санька со своею змеей. Колюнька обмочился и заревел. Катька, убедившись, что им вдвоем не убежать бросила Колюньку в его тележке и бросилась наутек. Отбежав, опомнилась, вернулась назад и рывками потянула тележку за собой. Санька догнал их быстро. Оказалось, что змея была дохлой и он тянул ее за собой на веревочке.
- Что пересрались? Так вам и надо! У- у, Колянище!
Они опоздали в школу, потому что пришлось вернуться домой, сменить Колюньке штаны. На обратном пути из школы Катьке вдруг пришло в голову, что гораздо легче ей будет переправлять через скользкую грязь дороги тележку, портфели и Колюньку поэтапно, как лодочник, который поочередно переправлял через речку волка, козу и капусту. И она приступила к делу. Сначала перенесла портфели и поставила их на относительно сухое место. Потом вытащила из тележки Колюньку и прислонила его к телеграфному столбу. Колюнька стоял уцепившись за серый столб в своем небесном пальто на цыпочках ног и ждал, когда Катька переправит тележку через жидкие наплывы осенней грязи к портфелям. Наконец Катька самонадеянно взвалила Колюньку себе на загривок, как это делала его бабушка, и потащила через дорогу. И вдруг... ее сапог поскользнулся в жидкой грязи и Катька, взмахнув руками, выронила Колюньку прямо в большую черную лужу... И пальто... это сказочно — голубое пальто все безобразно изгваздалось! Особенно жирные пятна грязи были на спине и на рукавах! Катька обомлела.
- Все! - убито заявила она Колюньке. - Больше я к вам ни ногой! Меня убьют за твое пальто.
Колюнька утешал ее: - Не бойся! Бабуська добрая, она не будет тебя ругать. Ты же не нарошно, а нечаянно.
- Нет. - убежденно твердила свое Катька. - За такое пальто мне непременно попадет. Обязательно.
Перед ее глазами предстала картина, как мать, так же как и Саньку, порет ее рубчатым шлангом. За такое по головке не погладят, польто-то дорогущее!
Понуро дотащила она Колюнькин портфель до соседского дома, усадила Колюньку на его лавочку, сунула в руки злосчастный портфель и поскорее убежала домой, пока не вышла его бабушка. Дома затаилась за кухонным столом (мать была еще на работе), тихонькой мышкой заскреблась пером в тетрадке, готовила уроки. Руки тряслись, и палочки в тетради выходили такие же кривенькие, скрюченные, как Колюнькины ножки. Хлопнула входная дверь, и сердце ее провалилось прямо в живот. Но это прибежал с улицы Санька.
- Ну, ты и молоток! Здорово ты окунула Колянище в лужу! Бабка поди опять прибежит ябедничать. Ну, теперь держись! И пороть будет мамка, как сидорову козу! Поди, еще за пальто заставят платить...
У Катьки затряслись губы и на глаза навернулись слезы. Санька неожиданно сжалился, обнял ее за плечи: - Не реви! Может, обойдется как-нибудь... Тсс! Мамка идет ...- глянул он в окно.
Пришла мать с работы. Задвигала кастрюли на печи, торопясь приготовить ужин. Катька, зажавшись в углу, низко опустив голову, пеленала в тряпочки плассмасового уродца. Санька исподлобья сторожко следил за матерью, похоже, она ничего еще не знала. Незаметно косил взглядом в окно на соседский дом.
- Глянь, - шепнул он Катьке. - Бабка их прется со свертком, пальто несет показывать.
Как гром грянула входная дверь. Мать, оторвавшись от плиты, настороженно глянула в Санькину сторону: - Опять что-нибудь натворил, паршивец?!
Санька смолчал.
- Мария, где твои ребятишки?
- Тутока. А што тако? Санька опять забижал вашего? - скорая на расправу мать грозно посмотрела на сына.
Да нет Мне твоя Катюха нужна.
А это еще что? Случилось чего?
Но Колюнькина бабушка ничего ей не ответив, спокойно подошла к Катьке и положила сухонькую ручку на склоненную голову.
Катюшка, не уроси ...не уроси... Ишь как испужалась. А пальто, его ведь и постирать можно. Глянько лучше, какой я тебе подарок принесла. А ишь чего удумала… в гости не приходить!
И она развернула бумажный сверток. Там была кукла. Такая большая и новая, каких у Катьки сроду и не было. Пухленькая, румяная толстушка с почти настоящими волосами, хотя и в простом ситцевом платье. Но зато у нее было особенное выражение лица: нарисованные карие глаза смотрели спокойно, доброжелательно, а уголки губ чуть приподнимались в ласковой усмешке.
Пальто, конечно, Колюньке бабушка выстирала, но оно как-то все вылиняло, поблекло и утратило свою сияющую голубизну. Стало немного бесформенным, серебристый ворс скатался в серые катышки. Но, тем не менее, его Колюнька доносил до конца учебного года, а на следующий год ему купили другое. Черное.