Клумбы на колготки все размазала как свежую воду проглотила и цветной настойкой марганцовки выплюнула в твой объектив. Ты делаешь шаг назад говоришь что не используешь все эти новомодные фильтры. Ты меня заставляешь ходить по тросику от бортика к бортику раскачивая судно как свежий скандал. Горькие яблоки порезала на ладонь чтобы нежность поспешно спустить в ядовитый пластик сторублевого стакана из него в канализацию. У тебя хватит денег в черной комнате меня как красную лампу почти ретро кусать так чтобы после совершенного я еще долго слепо наклоняясь пальцами как макраме впопыхах искала сережки. Чтобы я постыдно возвращалась в залу растирая пораненные щеки: пусть лучше в линзы врут, помаду рвут я все вынесу ты сам говоришь что я как выгнутое по приказу сомелье плечико.
Я тебя пачкаю юбилейным тортом хватаю за ремень пищу лисой. Я про тебя пишу мальчиком-поэтом длинные красноречивые прорези, в которые красноволосые женщины вставляют проспект. На улице пригладил мне волосы. Обнял не смог ответить потерял суть. Заплакал печальным честным уже осенним запахом, выдал на прощание вкусный тальк на язык и сказал мне «Настя! Ты разбила мне сердце!» вышел в двери. Я еще долго трогала ласкала перышком закрытые глаза и родинку на левой.
Через пол часа вернулся горячий растроганный со вспотевшим подшерстком. Прижался телом потом головой потом долго кидал меня в стены в рамы в деревянные ступени лестниц. Сидел на корточках стирал прошлое стирал детей стирал заказы выплевывал заблудшее кокетство.
Я откусила от слегка черствого кекса напоминание прошедшего праздника. Кто мужчиной был я шептала маме внутри шоковых кровоподтеков и растерзанных бутонов кураторского сердца.