Бориса в действительности так и зовут – Борис.
И имена в этом рассказе – подлинные. И все события – подлинные.
И я думаю, что за то, как я изложил их, собрав в единый сюжет, на меня никто не обидится.
Нужно ли обижаться на правду, которая удивительно совпадает с человеческой жизнью?
Композиционно я ещё не совсем определился. Но начну, пожалуй, с конца.
Писатели часто используют такой приём для занимательности.
Но занимательность мне ни к чему. Просто, так удобнее.
Летним утром я проходил по Пальмовой Аллее.
Это не подлинное название улицы. Официально она именуется как-то по-другому.
Но никто об этом в Афуле не помнит.
Пальмовая Аллея, – и всё тут.
Высокие пальмы красиво уходят в перспективу.
А внизу, под ними, неумолчно шумят торговые ряды.
На Пальмовой Аллее расположено большинство городских магазинов.
И народ любит здесь гулять, смотреть на товары, нередко выставленные прямо на тротуаре.
Так вот, я проходил по Пальмовой Аллее. И вдруг услышал скрипку.
В Израиле, на городских улицах, немало музыкантов, дарящих своё искусство людям
прямо под открытым небом. И скрипки здесь не в новинку.
Но что-то насторожило меня.
Во-первых, звучал альт.
Во-вторых, голос этого альта показался щемяще знакомым.
Словно я слышал уже его, – и очень близко, – много лет назад.
Что за наваждение?
Я поспешил к месту, откуда лилась мелодия.
И издали сразу же угадал Бориса.
Мы расстались более двадцати лет назад в Таджикистане, стремительно летящем к гражданской войне.
И вот – встретились в далёкой от тех мест Афуле, маленькой точке на огромном вертящемся глобусе.
Борис издали увидел меня и замер.
Он как-то неловко опустил сначала смычок, а потом и сам инструмент.
И несколько мгновений не знал, что делать. Он тоже был потрясён.
Тысячи разноречивых чувств солнечными бликами пробежали по его лицу.
- Здравствуй!
- Здравствуй!
Борис обнял меня, не выпуская из рук внезапно замолчавший альт.
Мы тесно прижались друг к другу, и так стояли несколько безмолвных минут, наверно, забавляя зевак.
Я слышал, как бьётся сердце в груди у Бориса.
Удивительно, что мы сразу и безошибочно угадали друг друга,
хотя годы наложили на нас неистребимую печать. И не только годы.
Разговор понёсся стремительный и бестолковый.
- Как ты?
- А как ты?
Междометия, восклицания, – и никакого продвижения вперёд по смыслу.
Борис опомнился первым.
- Мне нужно работать, – грустно сказал он, – все музыканты, играющие на Пальмовой Аллее,
строго поделили часы. Я не могу нарушить договорённость. Возьми мои координаты.
Борис быстро написал на клочке бумаги адрес и телефон.
Через минуту он уже взмахнул смычком – то ли жест приветствия, то ли прощания.
Я взглянул на каракули, что зацвели на обрывке блокнотного листа.
Назарет! Борис живёт в Назарете, в ближайшем от Афулы городе.
Значит, мы будем часто видеться!
Впервые я увидел его в середине 70-ых годов. Я с семьёй гостил у старых тёток в Полтаве.
Тёток было много, и все наперебой пытались оказать гостеприимство.
В доме, где мы остановились, жила маленькая девочка, внучка одной из тёток.
Она училась игре на скрипке.
Дважды в неделю к ней приходил учитель – высокий черноволосый красавец.
Это и был Борис.
В первый день знакомства мы обменялись мимолётными взглядами.
Пристальных – было не нужно. Да и зачем?
Это – как обмен приветствиями между случайными дорожными попутчиками.
Но жизнь на удивление круто завернула свою интригу.
Вечером хозяйка дома сказала:
- Несчастный Борис. Он лишился работы.
Такой талантливый музыкант, такой чуткий педагог!
- А в чём дело? – спросил я по долгу вежливости и вовсе не сгорая от любопытства.
И я услышал удивительную любовную историю.
Борис и Юля были коллегами, вместе преподавали в музыкальной школе.
Он – скрипач, она – пианистка. Оба молоды, горячи, талантливы.
Взаимность вспыхнувшего чувства не могла обойти их.
Любовь – это всегда прекрасно! Но бывают нюансы.
Юля была замужем. И не за кем-нибудь, а за директором крупнейшего в городе завода,
придававшего городу блеск и славу.
Муж узнал об увлечении жены. Борис с треском вылетел с работы.
Вылетел, несмотря на явные и неоспоримые достоинства.
Ему пришлось давать частные уроки, чтобы не помереть с голоду.
Его гордость и честолюбие были уязвлены.
К тому же, он не мог понять, что же решит любимая женщина.
С точки зрения житейской логики, у него не было никаких шансов.
История Бориса глубоко тронула меня.
Едва дождавшись его следующего визита, я отозвал его в сторону, представился и предложил:
- Приезжай ко мне, в Ленинабад. Работу, во всяком случае, гарантирую.
А там, со временем, будет и жильё.
Я говорил это из симпатии к нему и из сочувствия к так неловко начавшейся судьбе.
Не думал, что он ухватится за эту соломинку.
Но неожиданно услышал:
- Спасибо! Приеду.
Через месяц я встретил Бориса в Ленинабадском аэропорту и привёз к себе домой.
Было ещё летнее, каникулярное время.
Дел особых пока не был, мы бродили по городу, беседовали на различные темы,
приглядывались друг к другу.
Борис внёс нечто необычное, изюминку в наш семейный быт.
В то время он увлекался йогой, очищением организма через недельное голодание.
Мы с беспокойством наблюдали, как он входил в пост, как пребывал в нём и, особенно, –
за трудным возвращением к обычному режиму.
Борис, к тому же, был уверен в себе и крепок духом.
Даже в самые критические моменты голодания, он оставался весёлым, доброжелательным человеком,
интересным собеседником. Он много читал, и, как говорится, читал со вкусом.
На всё в литературе, в поэзии, в искусстве у него был свой взгляд.
Признаюсь, что не без трепета прочёл я Борису свои стихи.
И был очень польщён, когда он одобрил моё творчество.
Вечерами Борис играл на своём альте.
Не просто играл, но грустил и страдал под музыку. Я понимал, о чём он.
- Борис, – говорил я, – вокруг много интересных женщин.
Будет у тебя ещё большая любовь.
- Нет, – отвечал он, – любовь в жизни одна.
- Не будь наивным, – возражал я, – ты и директор огромного завода – две несравнимые величины.
Она не променяет комфорт, даже роскошь, на твои сомнительные блага.
- А любовь? – спрашивал он.
- Любовь в таких случаях умолкает, – резонёрствовал я.
И очень хотел ошибиться.
Борис не сердился на меня. Он мечтательно смотрел вдаль и говорил:
- Юля приедет. Обязательно.
Осенью я отвёз Бориса в соседний с Ленинабадом городок Кайраккум
и договорился об определении его на работу.
- А он хороший музыкант? – подозрительно спросила заведующая отделом культуры.
- Очень хороший! – убеждённо ответил я.
- Странно, – сказала заведующая, – хорошие не начинают с нуля.
Она ждала подробностей. Но я промолчал.
Прошло несколько месяцев, и имя Бориса уже гремело по всей области.
Его приняли на очень выгодных условиях в одну из самых престижных школ.
Юные музыканты, а особенно их родители, наперебой пытались, причём, многие безуспешно,
определиться в его класс. Слава скрипача-виртуоза и прекрасного педагога бежала впереди Бориса.
Я наблюдал за ним издали, как если бы Борис был моим творением.
Одно огорчало меня – его затянувшееся одиночество.
Однажды в моей квартире раздался звонок.
- Мы едем к тебе, – сообщил Борис, и в его голосе прозвучали ликующие ноты.
- Кто это «мы»? – удивился я.
- Мы – это мы. Борис и Юля.
- Она приехала?.
- Представь себе. Развелась и приехала. В одном платье. Но это неважно. Главное, что она – здесь.
Вот они уже у меня дома.
И я любуюсь ими – молодыми, красивыми, одухотворёнными.
Пили вино. Завели музыку – танго Строка.
Борис и Юля кружились в танце, и я понимал, что их счастью нет предела.
Вечером я позвонил Борису в Назарет.
- Как Юля? – спросил я.
- Юли больше нет, – печально ответил он.
Помолчали. Я не знал, о чём спрашивать дальше.
Борис понял.
- У меня дочка и внуки, – сказал он, – жизнь продолжается.
Мне хотелось о многом его расспросить, но я был огорчён и выдавил из себя только один вопрос:
- Почему ты играешь на улице?.
- Частично, ради внуков, – осторожно ответил Борис.
- А ещё? – настаивал я.
Хотелось что-то понять применительно к себе.
- Мне не хватает аудитории, слушателей. Я хочу дарить людям музыку.
И я подумал – а, может быть, мне встать рядом с Борисом на Пальмовой Аллее и читать вслух стихи?
В этой мимолётной мысли мелькнуло для меня что-то вдохновляющее.
Р.Маргулис