Влипнуть надолго
Была такая же ночь. Под такие же напевные переливы сверчков тишина под звездами постепенно превращалась в музыку сфер. Так же в темном небе покоилось одинокое светлеющее облако, как будто впитавшее в себя закатные солнечные лучи. Так же сидела я на кухне, облокотившись левой рукой о круглый стол, и строчка за строчкой ложились почти не прерывающиеся ровные цепочки приходящих из ночи слов. Время от времени некоторые зачеркивала нетерпеливой линией, но вслед за ними появлялись новые, казавшиеся началом настоящего прорыва в нескончаемую вечность.
Кружил мотылек у лампы, ударяясь о стекло. Постанывал по-человечески холодильник, замораживая к зиме бруснику. На липкой ленте тонко голосила угодившая в очень сладкую конечную точку своего полета обыкновенная, хоть и храбрая в поисках пропитания муха. Липучка была подвешена в преддверии наступившего сезона заготовки фруктов и ягод, как спасение от возникающих из ниоткуда дрозофил. Но вот так случилось, что большая отважная муха первой наткнулась на этой ленте на свое «никуда» из «вдруг откуда ни возьмись».
Все так же. Но что-то изменилось. И я пытаюсь понять, что именно.
Кажется, тишина становится менее поэтичной, но более информативной. Слушаю тишину и пишу о ней, осязаю звуки, создающие ее. А несколько лет назад тишина была лишь спусковым механизмом моих воспоминаний о давно ушедших днях, куда остро хотелось вернуться, хоть и понятно было, что возвращение безповоротно кануло в прошлом. Сегодня тишина – это жизнь в настоящем, видимом, звучащем, имеющим плотность, рельеф и структуру. Сегодня тишина – это маленький праздник задушевной беседы со своим вдохновением, ровным и спокойным, весьма доброжелательно настроенным по отношению ко мне. Кажется, вдохновение мной довольно. Еще бы! В последнее время нечасто приглашаю его в мои ночные собеседники, поэтому изредка потрепаться со мной под сверчащую лунную сонату ему становится даже интересно. Еще более интересно ему просто молча слушать и осязать звучащую в ночи тишину.
Поглядываем с моим вдохновением смущенно на липкую мухоловку и обоюдно соглашаемся, что ночной мотылек, вероятно, и правда, чья-то душа, успокоившаяся собственной находчивостью. Нашла тепло и приобрела в бесконечном кружении мудрость. Дремлет мотылек на нагревшейся за день шероховатой стене, избежав такого прилипчивого «никуда». Утром упорхнет по своим делам.
Издалека доносится звук уходящего в восточном направлении ночного поезда. И вот - единственное воспоминание, притаившееся и улыбчивое. Такой же находчивый мотылек когда-то сокращал расстояние до нужного ему открытого освещенного окна вместе со мной в купе ночного поезда. Лежа на животе на верхней полке, я считала убегающие на запад огоньки, а он пристроился на козырьке моей светлой кепки, лежащей внизу на подрагивающем и позвякивающем столике.
Утром, готовясь спрыгнуть на песчаную насыпь полустанка у соснового леса, я осторожно посадила головной убор себе на макушку. Пропутешествовал ли мотылек через весь лес со мной до самой деревни, где меня не ждали, или упорхнул раньше, - этого я уже не знаю. Хотя, может быть, он был просто изобретателен, но не столь уж и мудр. Аромат янтарных сосновых слез способен расчувствовать кого угодно. Влип, наверное. Если так, то это надолго.