Застарелый запах подвала – сырость и камень. И еще паленая пакля – от чадящего и потрескивающего факела. С потолка капает.
Ржавый тяжелый ключ с третьего раза входит в скважину. Грязно-рыжая полоса на ладони: не люблю перчаток, руки потеют. Толкаю дверь коленом: просела, скребет по полу. Заглядываю в Детскую. В лицо – смрад зверинца. Вой, визг, хрюканье, хныканье. Цепи металлом по камню. Темно.
Стою на пороге: дальше нельзя. Опасно. Внизу, в яме, копошится бесформенное, переменчивое в прыгающем свете. Не уронить факел. Не захлопнуть дверь. Не споткнуться. Прошлым летом Детский Палач вот так споткнулся. Теперь я за него. Руководство тюрьмы не выделяет средств на Детскую. На питание и все прочее. Кушают тех, кто послабее, так что до казни редко кто доживает. Работы нет. Синекура…
Стою. Гудят над ямой мухи – ловкие, мелкие, увертливые, но детишки их все равно лопают. Слышу: хрумкают чем-то, причмокивают – высасывают косточки. Еще от старого палача остались. У самих кости хрупкие, легко пережевываются… Ух, гадость какая. Не стоило бы мне сюда ходить.
А я хожу. Из-за Голоса.
За стеной вздох. Значит, сейчас заговорит.
- Привет, Голос.
- Привет, Палач. Как поживаешь?
- Помаленьку… Зима нынче, радикулит мучает.
- Спиртом разотрись…
Голос сидит отдельно, но слышен отчетливо. Судя по звуку, он постарше детишек. А во взрослое его не переводят, потому что он замурован. Он принц от морганатического брака. Здесь его держат, чтоб законному наследнику не мешал, а убить не могут: вдруг пригодится. Для переворота или там еще чего. Ума не приложу, чем он живет. Но раз говорит – значит, не умер еще?..
- Ненавижу свою работу. Никакой пользы обществу. Лучше уж дома сидеть у камина. Хозяйка яблоки печет, глинтвейн варит. А я тут…
- Не расстраивайся. Всему приходит конец.
Внизу верещат заполошно: опять схватили кого-то. Интересно, сколько их там? Давно не считает никто. Новых кидают время от времени. Те, если их сразу не съели, поначалу орут членораздельно. А потом только воют. Поэтому я к Голосу наведываюсь. Скучно мне. Охота поболтать…
- Хэй, голос, а лет тебе сколько?
- Много. Больше, чем тебе.
- Эт почему еще?
- Так ты здесь с прошлого лета, а я всю жизнь.
- Везет тебе. Другие больше месяца не протягивают.
- Вот и я не протянул.
Молчит. Я тоже молчу. Голос вздыхает.
- Я умер.
- А чего ты тогда здесь?
- Потому что тело здесь. Посмотреть хочешь?
- Там стена.
- Там дырка. Наклонись и посвети.
Проклятый радикулит… Спину простреливает болью. Наклониться не получается. Осторожно-осторожно, по чуть-чуть, становлюсь на колено. Потом на оба.
- Где?
- В дальнем углу. Ниже.
Изгибаюсь, вытягиваю руку с факелом. Ни черта не видно, стена и стена.
- Ниже.
Опускаю факел. Детишки прыскают по углам, как тараканы. Волочатся тряпки, цепи, конечности. Кто-то как вцепился в кость, так и ползет с ней подальше от света. Они непривычные, визжат: глазам больно. Да мне побоку.
- Все равно не вижу.
- Не в тот угол смотришь.
Поворачиваюсь, и тут будто каленой проволокой опоясывает. Хватаюсь за поясницу …
Факел летит вниз, шлепается и – фсс! – гаснет.
- Да что за…
Голос молчит. А я не могу разогнуться. Черт, где право, где лево?..
Шарю руками вокруг себя и натыкаюсь на пустоту. Ага, вот он край! Не оступиться, подняться аккуратненько…
И вдруг – крик:
- Ату!!!
И я внизу. В яме.
Больше не больно, только очень страшно.
Шуршат, шелестят тряпки, цепи звеньями по полу… Медленно…
Холодные ручонки робко тянут за волосы…
Ужас вязкий, вонючий, тяжеленный, как мешок с мукой на груди.
Неизвестно, сколько их там.
Наверное, много…
И они ГОЛОДНЫЕ