Что увидели русские солдаты в Восточной Пруссии в августе 1914 года
Традиционным приемом либеральных историков ныне стало всяческое выпячивание впечатлений советских солдат 1945 года от того уровня жизни , который они увидели в Восточной Пруссии. Очень любят подчеркнуть то, что часы, велосипеды, достаток в еде и одежде были привычны для большого числа немцев и были совершенно недоступны –де нашим «забитым и нищим колхозникам», которые и составляли тогда основную массу красноармейцев.
Слов нет, уровень жизни колхозника 30-40 - х годов сильно отличался от уровня жизни зажиточных немецких бюргеров. Причин тому – множество и не о них сейчас разговор.
Давайте посмотрим, что же увидели русские солдаты в августе 1914 года при вторжении нашей армии в пределы Восточной Пруссии. Ведь они жили как раз в «России, которую мы потеряли» и про которую нам рассказали столько былей и небылиц за последние годы.
Уж их-то, вкусивших всех прелестей знаменитой столыпинской аграрной реформы, надо полагать особо удивить было нечем. Россия тогда, как известно всем почитателям «демократической» историографии, жила богато и счастливо, кормила весь мир своим хлебом и маслом и т.д.
Как известно, абсолютное большинство солдат царской армии были неграмотными, или малограмотными. Поэтому оставшиеся в живых участники походов в Восточную Пруссию, из числа солдат и унтеров, никаких письменных воспоминаний не оставили. Придётся довольствоваться мемуарами офицеров русской армии, тем более, что младшие офицеры русской армии, служившие непосредственно в ротах и других боевых подразделениях, довольно хорошо знали своих солдат и могли достоверно отображать их впечатления от увиденного.
Есть малоизвестная книга командира роты Уфимского пехотного полка капитана А. А. Успенского «На войне», написанная им уже после войны, на основании своих фронтовых дневников. Издана она была в эмиграции, так что большевистская цензура никак не повлияла на её содержание.
Автор очень подробно описывает ход боевых действий своего полка, действовавшего в составе войск 1-й Армии генерала П. Ренненкампфа.
Вот как он САМ воспринимал уровень жизни населения Восточной Пруссии: «Немцы после Гумбиненского поражения отскочили далеко на запад, не задержавшись даже на такой выгодной позиции, как Ангерапская, где потом, зимой, они совершенно приостановили наше второе наступление на Пруссию.
Отступление их войск от Гумбинена носило характер совершенного бегства, как сообщили нам местные литовцы и пленные из поляков. Занимая новые области Восточной Пруссии, какое довольство, достаток и даже богатство видели мы здесь во всем на каждом шагу! Каждая усадьба простого крестьянина снабжена десятком земледельческих орудий, телефоном, электричеством, велосипедами, газетой. Везде водопровод и канализация! А какие "дворцы" для скота с электричеством, с асфальтовым полом, бассейнами проточной воды и т. д. На полях нет и кусочка невозделанной земли. Сараи и погреба битком набиты "впрок" всякой снедью и припасами! В чуланах и погребах сундуки с огромными запасами одежды и белья! Чего немцам было еще надо?! Зачем кайзер и его правительство захотели искать лучшего?!
Вот, наконец, при дальнейшем нашем продвижении вглубь Пруссии, от Инстербурга стали попадаться навстречу огромные фуры с беженцами; их направляли наши коменданты к границам России. Старики, женщины, дети сидели в этих фурах, сзади шел привязанный скот, как-то: коровы, телята, лошади. На возах этих - всевозможный домашний скарб, даже мебель!
... Жителей в местечках и усадьбах совершенно не было, но видно было, что они бежали недавно. В домах мы заставали еще теплую плиту, еще не остывшее жаркое, неоконченную на швейной машине работу; гуляющих около домов лошадей, коров, свиней и много домашней птицы, которая и попадала тогда в ротный котел!
Вообще, во время первого нашего наступления в Восточную Пруссию, помимо сытного, обильного в то время казенного довольствия, солдаты питались гусями, индюками и свининой в разных видах!»
Как видим, даже командир роты был поражен этими «реалиями» жизни ПРОСТЫХ КРЕСТЬЯН в тогдашней Восточной Пруссии! Но может быть, капитан Успенский просто плохо знал быт и уровень жизни русского крестьянства и напрасно удивлялся?!
Посмотрим на другие свидетельства. Вот отрывок из записок капитана Генерального штаба Б.Н. Сергиевского «Пережитое. 1914» (Книга, написанная на основе его дневниковых записей, также была издана в эмиграции, в Белграде, в 1933 году). Капитан Сергиевский воевал в составе XXII Финляндского армейского корпуса.
Вот его впечатления от Восточной Пруссии:
«25 августа (7 сентября).
Около часа дня мы переехали государственную границу. При приближении к ней, по обе стороны шоссе тянулась русская деревня. Довольно чистенькие, но очень скромные крестьянские домики. Около последнего из них на обочине шоссе гордо, возвышался на бело-черно-желтом столбе черный двуглавый орел. Шагах в 30 далее лежал поверженным на землю почти точно такой же столб, но с одноглавым орлом... Сейчас же дальше началась немецкая улица селения Гросс-Просткен - огромные двухэтажные здания, садики с железными решетками, прекрасные службы, тротуары и т. д. Разница между русской и германской деревней была по-истине изумительна. Но ведь и то правда - мы были уже "в другом царстве, в ином государстве...".
Но может быть, это просто «баре» удивлялись, а нашим крестьянам такие картины жизни были привычны и удивления не вызывали?!
У Сергиевского в книге есть описание очень характерной сцены. (Дело происходит в восточно-прусском городке Маркграбово, осенью 1914 года):
«3-я Финл. стр. бригада продолжала движение вглубь Германии. Противника не было. Жителей также не было. Отдельные дома и целые селения стояли пустыми. Жители ушли со своими войсками, видимо совершенно наспех, бросив все свое имущество…
Я заметил, что два стрелка вышли из колонны и зашли в дом. Я слез с лошади и тоже зашел в него, предполагая, что увижу картину грабежа. Дом был брошен жителями. Его две-три комнаты были прилично обставлены. Мягкая мебель, стенные приличные часы, занавески, картины, даже пианино. В тоже время ясно было, что хозяева простые люди, но зажиточные, как большинство немецких крестьян. Наши стрелки стояли среди комнаты, видимо удивленные.
"Ваше высокоблагородие, обратился один из них ко мне, кто жил в этом доме? Немецкий барин?".
- Не думаю, вероятно обыкновенный крестьянин.
"Как же у мужика, да этакие вещи?".
- Германские крестьяне, братцы, живут богато. Это дом простого человека.
Стрелки были, видимо, поражены. Они глядели друг на друга и лица их постепенно принимали озлобленное выражение. Вдруг они повернули свои винтовки прикладами
вверх и, крича ругательства по адресу "проклятых немцев", стали ударами прикладов сокрушать все, что было возможно: часы, посуду, картины...
Я прекратил эту безобразную сцену, выгнав стрелков из дома. Когда я в дальнейшем пути и в следующие дни видел повсюду разгромленные, именно разгромленные, а не ограбленные, немецкие дома, то я понял, в чем дело: наш некультурный простолюдин, выросший в нищете, не мог подавить в себе раздражения и животной ненависти при виде богатства врага. Он привык, что богато живет "барин". Этого, своего, русского барина он тоже не ахти как любил; но увидеть богатое жилище простого мужика, да еще того "немца", из-за которого ему пришлось итти на войну, - это вызывало в нем прямо-таки чувство бешенства».
ОЧЕНЬ интересный и важный эпизод. Тут требуется подчеркнуть несколько моментов:
- Обратите внимание, что офицер Генштаба русской армии УВЕРЕН, что наш ПРОСТОЛЮДИН (а 95% наших солдат как раз и были «простолюдинами») ВЫРОС В НИЩЕТЕ!!! Это для него абсолютная реальность, и он говорит об этом без всякого пафоса, или эмоций, как про общеизвестный факт и данность;
- Также ДЛЯ НЕГО нет ничего удивительного в том, что БОЛЬШИНСТВО немецких крестьян ТОГО ВРЕМЕНИ были людьми ЗАЖИТОЧНЫМИ. Мягкая мебель, приличные часы и даже пианино (!!!) в доме немецкого крестьянина не вызвали у него никакого удивления. Видимо бывая, до войны
в Германии он видел, что это там обычное явление;
- а вот для русских СОЛДАТ все увиденное было настоящим ПОТРЯСЕНИЕМ. Русские солдаты были УВЕРЕНЫ, что ТАК богато жить могут ТОЛЬКО «БАРЕ»;
- Очень важна (как предвестие будущих революционных потрясений в России) и фраза Сергиевского о том, что русские крестьяне и своих-то «бар» не слишком жаловали. Это тоже было для него совершенно понятно.
- Отметим и то, что направился Сергиевский за солдатами в брошенный дом немецкого крестьянина, предвидя, что они устроят в нем разгром и не ошибся. ДАЖЕ ПРИ НЁМ, офицере Генштаба, солдаты начали громить этот дом.
К сожалению, такое поведение русских солдат было далеко не редким в Восточной Пруссии 1914 года.
Вот, что говорит об этом А. Успенский в своих воспоминаниях:
«Мы с подесаулом зашли в имение.
Чудный дворец, окруженный роскошным парком! Громадные ворота с гербом владельца, - какого-то генерал-адьютанта кайзера, - сейчас командира кавалерийского корпуса на войне, как я потом узнал. Ковры из роскошных цветов обрамляли парадный подъезд и вестибюль - веранду с мраморными колоннами и баллюстрадой.
Из приемной мы пошли в огромный зал столовую и остолбенели от удивления! Громадный длинный столь, персон на 100, был накрыт и сервирован всевозможными Закусками и блюдами и ассортиментом разных вин и водок, вазами с цветами и т. д. Но видно было, что обед был еще не кончен, когда неожиданная весть о поражении и отступлении Макензеновского корпуса пришла сюда... Произошло повальное бегство от этого стола, из этого замка хозяев и гостей, всех до одного! На многих тарелках лежали взятые яства, почти нетронутые и вино в бокалах невыпитое...
За залом следовали огромный роскошный салон с двумя белыми концертными роялями: один из них был раскрыт с развернутой на ней сонатой Бетховена... Далее блестела паркетом анфилада роскошных комнат, но мы туда не пошли. Я только обратил внимание на огромную, чудной работы, серебряную группу всадников ("атака кавалерии"), стоявшую на столе в углу зала под стеклом. Надпись гласила, что это подарок офицеров разных полков N-ской кавалерийской дивизии своему начальнику. Где-то он теперь? Чует ли, что скоро от его замка останутся лишь развалины?!
Случилось следующее.
В тот же день вечером, когда начальник русской 3-ей кавалерийской дивизии, ген.-лейтенант (фамилия его, кажется, Бельгард) на террасе с мраморными колоннами читал своим командирам полков приказ о дальнейшем движении дивизии, неожиданно из одного окна прозвучал револьверный выстрел и начальник дивизии пал мертвый, пораженный пулею в сердце!...
Бросились искать убийцу, обыскали весь дворец, все погреба, сараи и чердаки... Убийца пропал!...
Командиры полков уехали к своим частям, а... ночью огромное зарево осветило всю окрестность!...
Говорили, что это казаки, из мести за смерть любимого начальника, совершенно разрушили и сожгли это имение.
В данном случае это была месть, но, вообще, меня поражала эта удивительная страсть казаков к разрушению.
Часто, бывало, входишь в немецкую усадьбу и, если раньше побывали здесь казаки, то находишь ужасные следы разрушения: разбитые двери, окна и зеркала, пианино, буфеты, разорванные картины на стенах, пропоротые пиками диваны, кресла, даже постели!
Беззаветная удаль и храбрость казаков вроде Крючкова, прославившегося в первой стычке с немецкой разведкой: один против десяти немцев! И рядом - казаки-хулиганы, "храбрость" которых в разрушении имущества мирных жителей!»
Не берусь не осуждать, не оправдывать в данном случае казаков за этот вандализм и уничтожение имения. Может быть, они действительно сильно любили своего командира дивизии, а может быть этот выстрел был только поводом для оправдания последующего разгрома и поджога усадьбы.
Во всяком случае, это не добавило авторитета и уважения ни казакам, ни русской армии в глазах немецкого населения захваченных нами районов Восточной Пруссии.
Как видим, местным жителям было что защищать от русских войск, которые к тому же, к великому нашему сожалению и стыду, нередко вели себя совсем не «по-джентельменски».
Об этом – чуть позже, а пока приведём свидетельство генерал-квартирмейстера русской армии Ю.Н. Данилова. В своих мемуарах «Россия в мировой войне 1914-15г.г.» он пишет о том, КАК встретило русскую армию население Восточной Пруссии летом 1914 года::
«Участники Восточно-Прусского похода свидетельствуют довольно единогласно о прекрасно организованном содействии местного немецкого населения своим войскам. Кроме вольных стрелков, шнырявших на своих мотоциклетах и велосипедах по всей стране и высматривавших наше расположение, население сигнализировало о наших передвижениях огнями, пожарами, пусканием в ход ветряных мельниц, колокольным звоном. Наши войска со всех сторон были окружены шпионами и соглядатаями, что, конечно, осложняло их боевую работу и облегчало ориентировку противника».
Нашим войскам приходилось действовать в условиях крайней враждебности к ним со стороны местного населения.
Важно отметить и высокую степень патриотизма у немцев и эффективности шовинистической пропаганды. Дух германского превосходства и презрения к России был характерен для большинства населения Германии.
А. Успенский вспоминал:
«Население здесь оставалось на местах и даже на наших глазах немцы исполняли свои полевые работы. При проходе нашего полка через одно местечко, меня неприятно поразили шутки и критические замечания мирных жителей, следивших за нами с ироническими улыбками, словно это не на войне, а в мирной обстановке, на маневрах проходит свой полк куда-то на ученье. Также спокойно глядел на нас толстый немец, сидевший развалившись, с сигарой в зубах, на машине-сенокосилке, запряженной парой породистых лошадей».
Это – было в начале похода, когда определённая «толерантность» со стороны наших войск к местным жителям сохранялась.
Тот же Б.Н. Сергиевский рисует прямо-таки пасторальные картинки начала кампании в Восточной Пруссии:
«25 августа (7 сентября).
...Еще несколько минут быстрой езды и мы въезжали в Лык, уже более двух недель занятый нами. Город был еще совершенно не тронут войной. Улицы были полны народом, все магазины и кафэ торговали. При въезде нашем в город какие-то две барышни в белых платьях очень мило махали нам платками...
В центре города слышалась музыка: на главную улицу из боковой выходила колонна одного из полков нашей 2-ой бригады; впереди оркестр и развернутое знамя; по бокам, вокруг оркестра и знамени, с упоением маршировала толпа немецких ребятишек. Полк шел как на параде. Яркое августовское солнце сияло на русских штыках... Но где же война? ...»
Но вот спустя некоторое время, когда ужасы войны потрясли сознание людей, а ожесточение боёв и размеры потерь повлияли на дисциплину, психологию и поведение людей, картина резко изменилась.
Вот что писал Сергиевкий о «Маркграбовском погроме»:
«Вот наконец и маленький, чистенький городок Маркграбово. Мы смеялись, сравнивая себя с Наполеоном, который ждал депутации бояр "с ключами старого Кремля": и мы ожидали увидеть бургомистра с заверениями лойальности. Но нас, действительно, ждала судьба Наполеона: город, как некогда Москва, оказался брошенным жителями и, сверх того, совершенно разгромленным. (Во всем городе были обнаружены, и то на другой день, две, женщины, забившиеся где-то в подвале)...
Трудно себе вообразить, чтобы было возможно за четыре часа, да еще ночных, так разгромить целый город. Большинство окон было разбито, двери выломаны или сорваны с петель, внутри домов все, что можно, разломано, разбито, исковеркано. На улицах всевозможные предметы, выброшенные, опять же, не ради грабежа, а ради их порчи и разрушения...
Второочередной полк, вошедший сюда ночью и до разсвета ушедший, очевидно весь свой ночной отдых употребил на стихийный погром. Надо было совершенно осатанеть тысячной толпе, чтобы произвести то, что было сделано в городе!
...Ходил я, сначала один, затем с самим подъехавшим ген. Волкобоем, из квартиры в квартиру, из дома в дом, из улицы в улицу, вероятно, часа полтора и не мог найти ни одной не разгромленной квартиры... Во многих домах мы видели забытых в клетках попугаев, канареек, находили во множестве брошенных собак и кошек; видели по тому, что еще уцелело, что жители бросили свои очаги внезапно: оставлены ценные вещи, на столах кое где недоеденный обед, в кухнях полные кастрюли на плите... Но окна побиты, мебель поломана, всякие фарфоровые и другие мелочи сокрушены ударами прикладов...
Осматривая одну такую квартиру, мы с генералом услышали шорох в дальней комнате. Волкобой пошел туда. Через минуту я услыхал его визгливый крик и удары. Бросился ему на помощь и застал глупейшую сцену: комната - кладовая; посередине разсвирепевший генерал с обломанным стэком в руке; перед ним два солдата, отставшие от ночных погромщиков, но в каком виде! Перед ними на столе ряд огромных банок со всевозможным вареньем, а у них самих руки, лица, шинели - сплошь в черносмородинном и ином варенье. Очевидно они выгребали руками варенье из банок и пожирали его из пригоршней...
"Разстреляю! Мерзавцы, животные!.." визжал генерал. Он потерял всякое душевное равновесие. И действительно, видеть русских воинов в таком виде и в этой обстановке дикого погрома было непереносимо человеку, выросшему в понятиях "народной гордости"...
Потом мы узнали, что посланный с небольшой командой, от штаба корпуса еще ночью корпусный комендант, в утренние часы, борясь с этим погромом, лишился голоса от крика и, ко времени нашего прихода, совершенно физически обезсилел..
Здесь уместно будет сказать пару слов о тех двух второочередных полках (303-м и 333-м) которые в эти дни и позже были приданы XXII-му арм. корпусу. Укомплектованные почти на 100% запасными старших сроков, эти преемники манджурских "бородачей" не блистали боевыми качествами и приводили в отчаяние командование и соседей. После Маркграбовского погрома, когда внутренний порядок и дисциплина одного из них (не помню, которого) дали такую изумительную картину развала, у финляндских стрелков стало ходить много шуток, полуприличных и вовсе неприличных, по адресу этих несчастных полков. Например, считая 333 половиною апокалипсическаго "звериного" числа 666, полк стал у нас называться "полузвериным". А 303 трактовался, как половина названия нашумевшего лекарства "606".
Здесь я впервые на деле увидел, насколько способ формирования влияет на боевые качества части».
О том, КАК формировались русские второочередные части, почему многие из них имели низкую боеспособность (в отличие от германских резервных частей) мы поговорим в следующей главе.
А пока посмотрим, что увидели русские генералы в Восточной Пруссии, в августе 1914 года. В.И Гурко командовал одной из кавалерийских дивизий, входивших в состав 1-й Армии Ренненкампфа. Кстати сказать, командовал хорошо. Именно его дивизия совершила рейд в конце августа глубоко в немецкий тыл, к Алленштайну, стремясь выяснить судьбу 2-й русской Армии и её командующего Самсонова. Выручить им никого не удалось, но сам рейд был проведён дерзко и успешно.
Вот что писал В.И. Гурко о Восточной Пруссии:
«...в окрестностях не было недостатка в съестных припасах и фураже; на походе мы обнаруживали поразительное изобилие сельскохозяйственных продуктов. Были районы, через которые германские или наши собственные войска проходили по пять или шесть раз, в каждом случае забирая все необходимое для своего снабжения. Несмотря на это, поздней осенью 1914 года, во время нашей второй кампании в Восточной Пруссии, мы обнаружили сохранившиеся в этих местах громадные запасы продовольствия для людей и фуража для лошадей. И это – несмотря на то, что все армии, побывавшие там, использовали провиант, нисколько не заботясь о будущем.
На меня произвели сильнейшее впечатление чрезвычайно высокие стандарты научного ведения сельского хозяйства, которые в Восточной Пруссии соблюдались повсеместно. Дело было не только в исключительном прилежании крестьян при обработке своих ферм, но и в том, что правительство, без сомнения, оказывало им всяческую поддержку.
Очевидно, только радикальными правительственными мерами можно было объяснить тот факт, что во всех районах Восточной Пруссии, через которые мы проходили, весь крупный рогатый скот был голландской породы – черные с белым животные, которых германцы, по всей вероятности, считали наиболее подходящими для этой страны. Кроме того, очень сильное впечатление на всех нас произвело богатство крестьянских хозяйств и странное единообразие их построек. Все подворья состояли из нескольких каменных строений, в одном из которых жили хозяева, а другие использовались для сельскохозяйственных нужд; все вместе было обнесено высокими каменными стенами.
Изобилие продуктов, богатство (!!!) крестьянских хозяйств в Восточной Пруссии поразило даже далеко не бедного царского генерала, как видим.
Как знать, может быть если бы царское правительство проявило хоть десятую долю той заботы о крестьянстве, которую видели германские бюргеры от своего кайзера, может быть и никаких революций в России не было?!
Наверное, про изобилие продуктов, удобства быта и жизни германских крестьян, прекрасное состояние их домов и посёлков сказано уже достаточно.
Посмотрим на то, КАКАЯ техника была у воюющих сторон в начале Первой мировой войны. В.И. Гурко вспоминал:
«В эти дни в небе впервые появились германские аэропланы. Над нашим лагерем постоянно пролетали аппараты «Таубе». Первое впечатление, которое они произвели на русских солдат, очень немногие из которых вообще когда-либо видели аэроплан, достойно упоминания. Как только в небе над ними появлялась воздушная машина, солдаты бросались к своим винтовкам и, не целясь, палили в ее сторону до тех пор, пока офицерам не удавалось убедить их в полной бесполезности такой стрельбы…
Иногда этот дурной пример оказывался столь заразителен, что солдаты выпускали по аэроплану, летящему на высоте нескольких тысяч метров, обойму за обоймой. Был случай, когда какой-то ротный писарь опорожнил барабан своего револьвера по машине, заведомо находившейся вне пределов досягаемости даже винтовочного огня…
…Некоторые русские машины были сбиты винтовочным огнем при заходе на посадку на свои аэродромы. Это послужило причиной издания приказа, предписывавшего нашим аэропланам пролетать над своими позициями на малой высоте, чтобы их можно было опознать. Новый порядок, однако, мало улучшил положение, поскольку непрерывно прибывали подкрепления, состоявшие в основном из солдат старших возрастов, никогда не видавших аэроплана и считавших воздушные машины просто за объект, по которому надо непременно стрелять. Они всерьез считали, что такую хитроумную вещь, как летающая машина, могли построить и применять только германцы.(!!!)»
Что тут скажешь… А ведь вся дивизия Гурко до войны формировалась и квартировала не где-нибудь в глубинке, а прямо в Москве. Однако даже там практически никто из наших солдат аэропланов не видел. А уверенность в абсолютном техническом превосходстве противника была у солдат полной.
Давайте посмотрим, что Гурко пишет о других технических средствах: «Мы были тогда чрезвычайно скудно снабжены телеграфной и телефонной аппаратурой и связистами. Действительно, дивизионным штабам выделялось только по одному подразделению связи численностью примерно в шестьдесят человек. В полках также имелись свои обученные связисты, но у них не было никаких технических средств».
С транспортом в русской армии была и вовсе беда… В Германию наше войско вторглось имея лишь конные повозки да арбы, так же как в и начале 19 века, в сражениях с Наполеоном.
«Мы не имели ни легкого, ни тяжелого моторного транспорта», пишет Гурко. «Когда начальнику военных сообщений моей дивизии удалось раздобыть три тяжелых моторных фургона, в штабах ближайших пехотных частей мне очень завидовали».
А вот как передвигались германские войска: «Противник …имел возможность применять для перевозок по проселочным дорогам механический транспорт, тогда как у нас в этот период такие средства практически отсутствовали. Когда мои кавалеристы пришли в соприкосновение с германцами, они могли видеть позади неприятельских боевых порядков длинные колонны всевозможных грузовиков, заполненных войсками. Другим огромным преимуществом наших врагов была телефонная и телеграфная сеть».
Доходило до смешного:
«Когда наша пехота приблизилась к перешейкам, то обнаружилось, что они удерживаются маленькими отрядами пехоты и самокатчиков. Их численность установить не удалось, поскольку большая часть велосипедистов отступила на запад и юго-запад от городка, бросив на дороге около шестидесяти велосипедов. Ими немедленно завладели наши стрелки, а отчасти даже и кавалеристы».
Велосипеды были уже ТОГДА самым обычным делом в Германии. Они имелись во всех крестьянских домах, на них свободно катались немецкие подростки. Велосипеды широко использовались немцами для ведения разведки и оперативного перемещения пехоты на угрожаемые участки. Для наших бойцов это было невиданным делом. Не случайно этим трофеем так стремились завладеть даже русские кавалеристы. Интересно, куда они потом девали эти трофейные велосипеды: к седлу что-ли приторочивали?
Ну и, в заключение главы ещё один интересный эпизод из книги В.И. Гурко ««Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914 1917», рассказывающий о том, КАК организовывали, подчас, русские генералы «взаимодействие» с немецким населением в захваченных городах Восточной Пруссии:
«Характерный случай произошел в городке Ангербург, которого мы достигли, пройдя ускоренным маршем пятьдесят два километра в те дни, когда у нас еще не было грузовых автомобилей, на которых можно было подвезти для солдат провизию. До Ангербурга мы добрались уже под вечер, причем германцы оставили его всего за несколько часов до нашего появления. Офицеры доложили мне, что у них нет для своих людей хлеба, а запас сахара, чая и соли почти совсем истощился. Я приказал узнать, как обстоят дела в местных хлебопекарнях, но выяснилось, что все они заперты и покинуты владельцами. В городе не оказалось и представителей муниципальных властей. По улицам поодиночке прогуливались горожане, с любопытством поглядывая на отдыхавших русских солдат. Я велел бить набат на колокольне кирхи и дать знать гражданам городка, что они должны собраться на рыночной площади. Мало-помалу там собралась небольшая толпа людей общим числом около трехсот человек, состоявшая в основном из стариков и старух. Обратясь к ним, я попросил указать мне кого-нибудь, кто мог бы взять на себя обязанности мэра и выступить посредником между мной и горожанами. После шумного обсуждения было названо имя; из толпы вышел, а скорее был вытолкнут какой-то мужчина. Позднее я узнал, что он был владельцем продовольственного магазина. Затем я в присутствии толпы сообщил ему, в чем состоят мои требования. А именно: жители должны немедленно начать работу во всех городских пекарнях, определив в каждую из них необходимое число женщин для выпечки хлеба. Мне уже успели доложить, что в закрытых пекарнях имеется сколько угодно муки. На следующее утро в мою кавалерийскую дивизию, в которой насчитывалось тогда примерно 4 тысячи человек личного состава, должен быть доставлен двухдневный запас хлеба, а также достаточное количество сахара, чая, соли и табака. Пока я объяснял все это новоизбранному бургомистру, стало ясно, что он вовсе не склонен оказать нам содействие и выдвигает всевозможные причины, которые якобы не позволяют снабдить нас всем требуемым.
… когда из штаба мне сообщили, что видели в городе автомобиль, который можно использовать. Тогда я еще раз обратился к толпе и объявил, что, поскольку моторные средства передвижения используются для военных надобностей, я требую от присутствующих граждан незамедлительно сообщить, где находятся все наличные в городе автомобили, так как они, без сомнения, отлично знают, где их содержат. Кроме того, я добавил, что сказанное мной – вовсе не шутка и, если требуемая информация не будет представлена, я прикажу расстреливать всех живущих в тех домах, где будут обнаружены автомобили, или же, за отсутствием обитателей, расстреливать жителей соседних домов. Этот приказ я отдал в манере, указывающей на невозможность им пренебречь, имея при этом в виду, что в случае, если горожане поверят в серьезность угрозы, мне никогда не придется приводить ее в исполнение. Впечатление, произведенное моими словами, превзошло все ожидания. Сначала из толпы раздались голоса людей, предлагавших проводить нас к местам стоянки автомобилей. Предложенные ими сведения на поверку оказались совершенно точными, хотя, к большому сожалению, все указанные нам машины оказались неисправны и из годного к употреблению нам удалось обнаружить только некоторое количество запасных частей. Однако заявленная мной угроза расстрелов неожиданно привела нового бургомистра к выводу, что все мои требования удовлетворить вполне возможно. Добровольцы отправились печь хлеб, и к следующему утру все мои приказы о реквизициях были выполнены с буквальной точностью. Полученных таким образом припасов дивизии хватило на несколько дней.
Хотя отступление из Восточной Пруссии доставило нам множество неприятностей, можно сказать, что для Германии последствия нашей операции оказались неизмеримо более серьезными. В города, расположенные в глубине страны, тысячами устремились беженцы, распространявшие по пути баснословные рассказы о жестокостях, якобы творимых нашими войсками. Особенно много диких слухов ходило о действиях наших казаков и об их предполагаемых зверствах в отношении мирного населения. Могу с уверенностью заявить, что эти россказни в пересказе только уснащались новыми жуткими подробностями и вызвали в германских городах настоящую панику. Эти истории, имевшие тогда хождение по всей Германии, не могли не повлиять (разумеется, мне трудно судить о степени этого влияния) на германские военные власти, которые со всех сторон подвергались тогда давлению с целью заставить их предпринять попытку пресечь наше наступление в Восточной Пруссии».
Конечно хорошо, что Гурко не пришлось никого из мирных жителей Аренсбурга расстреливать, и они сами показали нашим кавалеристам где спрятаны автомашины в городе и испекли для них много хлеба. Но после ухода наших войск эти приказы НАВЕРНЯКА стали известны всей Германии. Они стали веским ОСНОВАНИЕМ для распространявшихся в Германии слухов о «русских варварах», способных расстреливать мирных жителей и давали многим немцам «оправдание» для своих жестокостей в отношении уже русского населения и наших войск и пленных. «Как они к нам – так и мы к ним» - это обычная логика поведения на войне.
Подчеркну, что эти (и многие другие) недостойные действия русских войск в Восточной Пруссии НИСКОЛЬКО НЕ ОПРАВДЫВАЮТ многочисленных жутких ЗЛОДЕЯНИЙ НЕМЦЕВ в России как в Первую мировую войну, так и особенно в годы Великой отечественной войны. Нет им не оправдания, ни забвения.
Но: что было, то было…
Незадолго до начала Первой мировой войны русский военный министр Сухомлинов опубликовал в газетах статью с хвастливым названием «Мы готовы!».
Как НА ДЕЛЕ оказалась «готова» к войне русская армия показали первые же бои в Восточной Пруссии, А вот у немцев не было пустых слов, но зато было много конкретных дел.
«Наш первый поход в Восточную Пруссию убедительно показал, с какой тщательностью германцы готовились к войне. Они все продумали, все предусмотрели и затратили на подготовку очень большие средства» - откровенно записал В.И. Гурко.
На фото: русская полевая кухня. (Французская открытка)
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/23/307