Кто кинул первый камень

Лев Верабук
                (Один день из жизни Сергея Львовича. К юбилею России 19.08.1991 – 19.08. 2011).   

                …Можешь выйти на площадь,
                Смеешь выйти на площадь,
                В тот назначенный час?!
                Александр Галич.


   Двадцать лет – жизни нет! Все эти Айсберги, Вайсберги и всякие там Розенкрейцеры! Не говоря уж Гильденстернах и прочих лицах кавказской национальности с раскосыми глазами. Думаете, это Горбачёв с Ельциным вам подстроили? Нет! Это я, дурак, во всём виноват! Простите люди добрые, ведь не со зла натворил, а по недомыслию…


                Начальный капитал


     В ту лихую годину у комсомольских вожаков и партийных кураторов стало модно создавать Совместные Предприятия. Они приносили огромные барыши и множились, как вши в мутной питательной среде райкомов. Может благодаря бесплатным площадям, телефонам и факсам, а может от всеобщего скудоумия в самой читающей чёрте-что стране в мире.

    У зарождающегося рынка то и дело вставали вопросы. Заграничные подельники требовали быстрых решений, а партийно-комсомольские чи-стоплюи не хотели пачкаться.

    Пока менты чесали репы, а ГБ занималось перестройкой своих рядов, на помощь коммерции пришли бандиты. Они, как танки, не боялись грязи и смолоду умели грамотно понуждать противную сторону к непротивлению.

     Урки, не раздумывая, кинулись крышевать молодой бизнес, но вскоре поняли, что забивать стрелки в подворотне не солидно. Братва среднего звена стала обзаводиться собственными офисами.

   Один, такой деловой, отжал себе сталинку на Академической и обратился ко мне. Он желал превратить грязные обои коммуналки в чисто сверкающий хай-тек, а я, сдуру, взялся и под аванс набросал почеркушку крутого арт-декора.

   Замечу для бухгалтеров, что все мои расчёты шли через Союз Графиков на Малой Грузинской. В подвале дома проходили легендарные выставки нонконформистов, а на 8 этаже жил Высоцкий. Там с бедных художников официально брали за обналичку половину от суммы договора. Это не считая взяток и подарков кассирам, бухгалтерам и прочим делопроизводителям за скорость. Это устраивало всех, потому что Госучреждения платили от пуза, не держа безналичные деньги за реальное бабло.

    Но времена менялись. Работодатель, хоть и был Мордвин, сделал обрезание моему эскизу. Экономя на дизайне, он настоял на дешёвом минимализме: просторный кабинет себе для вынашивания бизнес-планов, конура для сотрудников и переговорная для спаивания клиентов. Ещё заказчик потребовал комнату отдыха с огромной кроватью, чтобы на ней подкладывать под ВИП партнёров своих Мата Харри с целью разведки сексом.

   Хозяин – барин и я сколотил евробригаду из одного еврея и двух бледнолицых негров. Мы пахали, как Стахановцы, до 18-го августа. Воскресным вечером я торжественно поставил серебрянкой жирную точку на проекте. Негр Ваня вынес художественный мусор на помойку и вернулся че-рез магазин.

   Лёгкий фуршет в честь окончания работ плавно перетёк в тяжёлый. Погоревав о былом качестве портвейна, мы перешли к дискуссии о смысле жизни. Тут все дружно сошлись на плодотворной роли дам в этом смысле и  принялись козырять личными примерами, перебивая друг друга. И только один негр Ваня всю дорогу скатывался в полемике на политику.

    Около полуночи мы сели в метро и в приподнятом настроении разъехались по домам. Бригада предвкушала денежку под расчёт, забыв, что завтра – понедельник, который мудрые предки считали тяжёлым днём.



                Животная мистика


     Выйдя на станции Ленинский проспект я бодро зашагал к Воробьёвым горам имени Ленина. Путь домой лежал через Нескучный сад и Москвареку. Вдали пробило полночь, ухнул филин. И сумрачный навес из бурных листьев сокрыл унылый лунный свет и мрак меня накрыл. С трудом нащупав в темноте тропу, я брёл среди бесплодной чащи.

   Внезапно передо мною над кустами всплыла уродливая злая морда. Поверх седых взъерошенных волос рога торчали, а снизу клочья куцей бо-роды висли. Глаза чудовища мерцали и светились гиеной огненной. Оно застыло, я оцепенел, покрывшись хладным потом.

    Казалось вечность молча мы глядели друг на друга. Враг первый не стерпел и, головой мотнув, он на меня помчался, круша кусты и путь не разбирая. Я в ужасе пустился наутёк сквозь лес дремучий, позорно вниз по косогору. И в узел вился каждый сук ползущий, и корни древ мои ступни цепляли, а ветви по щекам меня хлестали, пытаясь выколоть глаза скорее.

     Очнулся я на середине Андреевского моста. Погоня подотстала. Позднее я узнал, что на меня наехал старый козёл Бяша. Он смолоду прижился в живом уголке Нескучного сада на халявных харчах. Летом его каждую ночь выпускали на стометровой верёвке для моциона и променада.

     Но в ту ночь сатанинский лик стоял перед моими глазами и гнал сон. Лишь под утро мной овладело лихорадочное забытьё. Но оно тотчас развеялось от грохота танков за окном. Питая с детства неприязнь к будильникам в любых обличиях, я встал в отвратном настроение.

     Танки даже на парады никогда не барражировали по моей набережной им. беглого каторжника. Недоумевая, я включил голубой экран и услышал голубую музыку. По всем пяти каналам шёл один и тот же балет с лебедями. Когда сверху нам объявили гласность и перестройку, мы сразу привыкли к разносолам по ТВ. Смотреть, как раньше, одно и то же было несносно.

    Я, выпил кофе, закурил и, утешая себя пословицей о ранней птичке, позвонил заказчику. Все его телефоны подозрительно молчали...

     Забегая вперёд, скажу, что он захотел скрысить наш трудовой лавондос. Хитрый труженик криминала, хоть и был доволен новым интерьером, решил нас кинуть, прикрывшись начавшимися в стране демократическими преобразованиями. Чтобы он заплатил, пришлось в натуре прибегать к чисто реальным аргументам, железным доводам и несвойственной лексики.

   Но это уже другая история, а пока я решил пролить свет на тревожные события и сделал звонок другу.

      Прирождённый оратор окончил «Плешку», потом ПТУ краснодеревщиков, но пошёл в журналистику. Позднее он показал себя и в «Фас» и в «Профиль», «Однако», предпочёл телевидение. Взяв трубку, умная еврейская голова разом подвела черту под рогатой мордой, танками и лебединой песнью:
       – Переворот, Серёга! Эти подонки опять узурпировали власть. Я написал статью "Хунта у власти" для "Независимой газеты", но они арестовали весь тираж.

    Всем давно было ясно, что большевики не потерпят преобразований и чего-нибудь, да отчебучат. Но ввести в столицу танки, даже Пиночет себе не позволил, ограничившись лишь пехотой с артиллерией.

    Закругляя разговор, я процитировал демократа утописта Чернышевского и пафосно воскликнул:
    – Что делать?

    Вторя Галичу, приятель посоветовал выйти на площадь.


                Майдан на Манеже


      Раньше я никогда не участвовал в демонстрациях, ни в красных, ни иного колера. Может я опасался толпы, услышав в детстве фразу Карла Юнга:
    – Скопления масс привлекают демонов.

     А может меня просто раздавили на похоронах Сталина в прошлой жизни или в очереди за бесплатными значками на первой американской выставке?

   Около одиннадцати часов я прибыл на Манежную площадь. На ней стояли под парами военно-поливальные машины, цвета хаки, а вокруг клубились несколько тысяч людей. Среди разноцветных одежд белели ватманы: «Нет фашизму!», «Путчистов - под суд!», «Свободу России!».

         Я, как и собравшиеся, не хотел возвращаться к незаконному режиму большевиков. Ведь он лишил нас свободы с рождения, а меня на сорок лет заточил в красной зоне против моей воли.

    Примыкающие к площади улицы были заполнены бронетехникой и перекрыты троллейбусами, оторванными от проводов. У «Националя» и Исторического музея стояли автобусы с унылыми омоновцами. Ожидая приказ на разгон соотечественников, они отводили глаза и вжимались в сиденья.

    Люди на Манежной поразили меня своей смелостью. Стоило какому-нибудь броневичку начать движение, как под его гусеницы бросалось несколько храбрецов.

     Рядом со мной попытался тронуться военный водомёт. Один человек тут же перед ним распластался, а трое забрались на подножки и открыли капот. Желая обездвижить машину, они бестолково колотили по её внутренностям. Понимая, что Отечество в опасности, я протиснулся между ними и, под шумок, выдернул и выкинул свечной провод.

   От Большого театра в нашу сторону двинулась колонна бронетранспортеров. Люди ринулись навстречу и, взявшись за руки, остановили. Вскоре другая колонна попыталась пройти между Манежем и Александровским садом, но тоже была остановлена. Потом со стороны старого университета на площадь попытались прорваться несколько водометов. Но под нашим напором они отступили, бросив часть своих искалеченных товарищей. Народ быстро обучился правильно ломать поливалки.

   Среди блуждающих демонстрантов я встретил приятеля с женой. Они рассказали, что на площадь заходил вождь ЛДПР СССР. Он начал агитировать в поддержку путчистов, но народ осерчал и прогнал его матом и криками «Фашист!».

   В полдень прибыл молодой человек с мегафоном и значком депутата. Объявив об антиконституционном перевороте, он призвал к всеобщей забастовке и на защиту «Белого Дома». Люди ринулись туда пешком по Тверской, а мы нырнули в метро и всех опередили.


                Противостояние
 
     На Калининском мосту стояла впритык колонна танков. Между ними фланировала публика. На речь Ельцина с броневичка, мы опоздали, но народ передал нам его призыв к москвичам дать отпор путчистам.

      Молодые Таманцы высовывались из бойниц и вежливо просили сигареты. Пока я шёл через мост, они расстреляли у меня целую пачку настоящей Мальборы. Угощая солдат, я брал с каждого слово не стрелять стрелять по живым людям. За вирджинский табак, они с радостью обещали блюсти нейтралитет, потому что им не выдали патроны.

     Около «Белого Дома» было пусто. Но у входа со стороны набережной встали насмерть человек двадцать. Их глаза горели решимостью отдать свою жизнь за Свободу. Безоружная горстка людей, готовая к самопожертвованию в основном состояла из интеллигентных женщин Бальзаковского возраста. Таких светлых целеустремлённых лиц я никогда раньше не видел, а уж позже тем более. Цвет нации воодушевлял всех вокруг и внутри здания.

    Все ждали, что вот-вот прибудет Альфа от КГБ или дивизия Дзержинского от МВД. Слухи назначали штурм сначала на два часа, затем на три, а потом уж совсем точно на четыре, потому что по Минке к нам двигается армада танков с расчехленными стволами и полным боекомплектом. Ещё говорили, что Кантемировцам уже выдали патроны, а ГБ арестовало Гдляна.

     Этот бывший следователь генпрокуратуры начал раскручивать «хлопковое дело» о коррупции в Узбекистане в неугодную ЦК сторону. За это его отстранили, и он прослыл видным демократом.

    Народ не знал, что в это время серые кардиналы делили посты и сферы влияния. Если кто-нибудь из них счёл себя обделённым, то началась бы атака. Но штурмовикам пришлось бы штыками прокладывать путь сквозь женские тела, обагряя кровью белые стены. За себя не скажу, так как меня дома ждала беременная жена, но подножку спецназу подставил бы, обязательно.

    Со стороны Бородинского моста доносились выстрелы. В воздухе висела тревога, но царил Божественный дух. У православных был великий праздник Преображения Господня, и они просили о милости. Да и все другие конфессии, обессилев терпеть ненавистный режим, молились за правое левое дело.

    Умные богатенькие слиняли из Москвы ещё ранним утром. Они резонно считали, что на всех демонстрантов-протестантов будет достаточно одной ракеты «воздух-земля».

    Ещё мудрей поступило на перепутье одно именитое семейство на букву М.  Памятуя о Троице, оно выступило сразу по трём направлениям: батя прибежал кланяться в Кремль, старшенький улетел сетовать за бугор, а младшенький прибыл к вечеру в Дом Советов и не прогадал.

    Около двух часов по полудню из подъезда высунулось одно уполномоченное и оторопелое лицо. Дрожащими руками, оно раздало нам пачку листовок Ельцина «О незаконности действий ГКЧП». Читая взахлёб, мы передавали друг-другу прокламации, как дураки. Умные люди уже к вечеру наделали с них ксерокопии и продавали, имея свой маленький гешефт.

    Вскоре к нам вновь вышло тоже лицо. Оно уже обрело уверенность и громко  распорядилось:
     – Граждане, беспокоиться не о чем. Генерал-полковник Кобец уже назначен председателем Комитета РСФСР по обороне здания Верховного Совета России. Надо срочно возводить вокруг баррикады.

     Я никогда не служил даже под началом старшины, а тут целый генерал! Душа возрадовалась и откликнулась поэзией:
                – Раз за нас встал сам Кобец,
                Значит хунте всей пиzdец!

    Женщины засмеялись, а все настоящие мужчины бросились возводить баррикады. За стройматериалами мы отправились в Краснопресненский парк. Там стояли совершенно неподъёмные скамейки из железного бетона. Они специально так отлили, чтобы местная шпана не могла их растащить по тёмным аллеям и заниматься там всякими пакостями со своими возлюбленными.

     Но то, что служит преградой хулиганам, не может остановить простых русских мужиков. Они, как мураши, облепили лавку со всех сторон и, поплевав на руки, оторвали от земли. Кряхтя, матерясь и попёрдывая, дядьки проволокли её на полметра и остановились перекурить.

     Мы с приятелем попятились от одного вида этакой тяжести. Стесняясь своей неспособности к физическому труду, два вшивых интеллигента бочком вернулись обратно. Облюбовав близстоящую телефонную будку, мы её раскачали и опрокинули, под аплодисменты дам.

      Это и был ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ в построении баррикад и нового общества. Вскоре его завалили спиленными деревьями и разным мусором. Но, многие не поняли нашу антикоммунистическую акцию и на протяжении трёх последующих дней возмущалась:
     – Вот блин! Позвонить неоткуда! И что за муdаk сломал единственную в округе телефонную будку?

      Мы с подельником опускали глаза, втягивали головы в плечи и с удвоенным рвением возводили баррикады из всякого хлама. Перепачкавшись и поцарапавшись, я пролил кровь за отечество и порвал свою белую итальянскую куртку с карманами.
   
    Одна сердобольная дама принялась причитать о моём дорогом импорте, но я прервал её плач в патриотическом запале:
     – Не печальтесь, гражданка. Свобода – важнее! Победим, так я ещё десять таких ветровок куплю. А проиграем, то нам всем дадут бесплатный ватник с номером.

     Народ беспрерывно прибывал к Белому Дому. Около четырёх подошла полусотня бравых казаков, вооружённых нагайками. Они были одеты в красивую форму с лампасами и в папахах набекрень. На радости, что в нашем полку прибыло, мы аплодировали лихим орлам стоя. В ответ добрые молодцы поигрывали грозными плётками и снисходительно улыбались.

   После пяти подъехал взвод подмосковного ОМОНа с натуральными калашами наперевес. Войны прошли внутрь, чтобы строить там свои баррикады. Сопротивление путчистам крепчало прямо на глазах.

   К нам примкнул даже один священник. Судя по его пламенным речам и страстному темпераменту – расстрига. От нуворишей подгребла охрана из вооружённых ветеранов-афганцев, а от бандюков быки с волынами и водкой. А уж на бухло слетелись бомжи со всех вокзалов.

     По реке проплыл утлый ботик с Российским триколором и приветствовал нас троекратным гудком. Дамы рукоплескали, но чепчики вверх не бросали, опасаясь сглазить исход предстоящей баталии. Народ разбирал ломиками булыжники из мостовой, и складировал оружие пролетариата для отражения штурма.

     Маленький чернявенький мужичонка принёс авоську пустых бутылок, ветошь и канистру бензина. Присев на корточки, он начал производить коктейли имени Молотова. Вокруг него собрались самые смышлёные и, открыв рты, перенимали опыт.

    Добрые бабушки из ближайших переулков напекли пирожков с картошкой. Артритными ногами они выписывали кренделя по замусоренной мостовой и угощали всех желающих.

    Дородная дама с усиками и приклеенной в уголке рта сигаретой, учредила табачный банк. Она стреляла курево у сочувствующих демократии прохожих и передавала его защитникам отечества. Когда у меня кончилась вторая пачка, я подошёл к ней и представился ветераном противостояния. Она сочувственно раскрыла огромный пакет и разрешила выбрать несколько сигарет из дешёвой разносортицы.

     Около шести подошла большая колонна, держа за края огромный флаг России. Впереди шёл с рупором мой сосед и язычник Вовка Иванов. Он был депутат Москворецкого района и рассказал:
    – Завод Лихачева и «Калибр» объявили забастовку, а нас много раз пытались остановить милицейские кордоны. Народ впадал в ступор и начинал пробуксовывать. Я видел, что у служивых нет приказа применять дубинки и, как тафгай, кидался на оцепление. За мной бросались вперёд несколько отчаянных сорви голов. Молчаливое большинство оживало и следовало за нами.

     Я понимал, что менты отступали, чуя дьявольский темперамент Вована. Когда он слышал от меня слово Божье, то входил в раж и безотчетно матерился.

    Тут на балконе «Белого дома» появился Ельцин в окружении соратников. Они подставили ему микрофон и услужливо прикрыли бронированным кейсом. Президент РСФСР кратко обрисовал положение и пообещал не по-кидать Дом Советов до полной победы. Поблагодарив за помощь соотечественников и отдельно военных, он закончил речь мощной точкой:
    – Дни заговорщиков сочтены! Возврата к прошлому нет, и не будет!

   Стихийный митинг разразился овациями и аплодировал до тех пор, пока Борис не удалился с балкона. Народ ещё немного побродил вокруг здания и, поняв, что больше ничего ни произойдёт, стал расходиться. Мои приятели тоже проголодались и ушли домой, благо жили рядом на Белорусской.

    Сверху увидели массовое дезертирство и обратились за помощью в «Эхо Москвы». Из всех средств массовой информации, эта единственная радиостанция говорила правду. Весь день она торчала у путчистов занозой в заднице, а вечером попросила москвичей прийти к нам на смену.

    К полуночи подкрепление прибыло в последнем синем троллейбусе, воспетом поэтом. Очкарики средних лет поднатаскались в походах за туманами и на Грушинских слётах, и были грамотно экипированы. Нечета тем полоумным, которые с утра выскочили спасать отечество на босу ногу.

   Интеллигенты в штормовках грели лица бородами, а тела – свитерами, которые связали их заботливые половинки. Они же снабдили мужей термосами с кофе и толстыми бутербродами. Друзья взялись за руки, чтоб не пропасть поодиночке, и образовали живое кольцо вокруг здания.

    Вскоре у них устали руки. Они решили подкрепиться и разорвали кольцо. Слушая их чавканье, я понял, что теперь справятся без меня. Для приличия я постоял ещё немного, но приглашений разделить сэндвич не было. Под жалостное урчание желудка, я удалился по-английски.

   Ночной город встретил меня гулкими пустынными улицами. Спрятались не только влюблённые и пьяницы, но даже коты с милиционерами. Браво маршируя, я тихо напевал: «Вихри враждебные».

   На Садовом кольце стояли в ряд чистые и ухоженные телефонные будки. Предлагая себя, они выстроились, словно уличные проститутки при показе. В спальных районах нет такие красоток, потому что народ с окраин заходит в них по малой нужде и ради забавы отрывает трубки.

    Я позвонил домой и, чтобы успокоить жену, солгал:
   – Прости, любимая, не мог позвонить раньше. Был у Белого дома, а там какой-то вандал сломал единственный телефон-автомат.



                У разбитого  корыта


     На следующий день в Белый Дом примчался Растропович и ещё несколько приличных людей. К ним примкнули Лужков с супругой, Шамиль Басаев, Ходорковский и ещё много разного сброда.

   Высокие баррикады окружили здание, ощетинившись на внешний мир острыми пиками. Их выдернули из кованой ограды и вставили в мусор. Для прохода оставили парочку КПП с охраной из шестёрок. Они попытались меня не пустить, но разве можно удержать человека, с детства прикидывавшегося нинзей. Иначе нельзя было пройти в отели и магазины «Берёзка» для иностранцев, на кинофестивали, и даже на самые захудалые танцульки.

     Внутри бурлила толпа забаррикадированных. На огромном балконе Дома Советов беспрерывно сменялись ораторы. Вокруг расторопные дельцы бойко торговали воззванием Ельцина «К гражданам России». Другие пустили по кругу шапки, собирая деньги на пропитание для сопротивления.

   Несколько парней с громким голосом нарядились в камуфляж и назначили себя командирами. Вокруг них толпились адъютанты и простые прихлебатели. Верховоды то и дело отдавали приказы инертным массам, набирая и посылая в дозор свежие когорты. Они ежечасно производили ротацию на КПП и чуть реже гоняли одиночек за пивом и сигаретами.

     У внутреннего подъезда поставили длинный стол и складной стульчик. На нём сидела революционно настроенная девица в кожаной косухе. Она с серьёзным видом записывала всех желающих в список «Живого кольца».

        Как конченый индивидуалист, я не записался, не желая подчиняться приказам и служить отечеству на побегушках. Сейчас жалею, ведь мог бы получить медаль «Защитник свободной России». Эту награду из натуральной латуни выдали почти двум тысячам. Сомневаюсь, что среди них был кто-то из первой двадцатки, заразившие всех своим мужеством.

     До конца противостояния убийцу телефонной будки тянуло на место преступления. Но в одну и ту же баррикаду нельзя войти дважды. То первое дивное ощущение Агалитэ, Франтерлитэ и Либертэ не повторилось.

    Метаясь по городу, как в лихорадке, я давал интервью, улюлюкал сносу железного Феликса и даже помог Жукову. Он экспроприировал в ЦК какие-то бумаги и загрузил ими меня и ещё десяток таких же лохов-революционеров. Мы перенесли коробки с документами  со Старой площади в хитрый особнячок на Маросейке. В них явно было что-то очень ценное, раз Александр до сих пор на плаву. Может пароли к Швейцарским счетам, а может телефоны кремлёвских девочек по вызову?

    На третьи сутки пролилась кровь, и с прогнившим режимом было по-кончено. А потом вся страна хоронила трёх мальчиков разных конфессий. Театрализованные похороны православного, иудея и мусульманина транс-лировали в прямом эфире.

   Народ рыдал у телевизоров, поминая погибших и отмечая победу водочкой. Я желал погибшим Царствия Небесного, но слёз не было, так как возникли первые сомнения.

   По наивности, я ещё неделю ждал, когда вывесят списки стукачей и мы начнём делить золото партии и недра страны по совести. Но так и не дождался...

    Номенклатура и бригады чекистов остались у власти. Правда, некоторых своих партийных подельников они застрелили, отравили и покидывали из окон. Но все остальные потеряли страх, расширив себе полномочия до беспредела.

    Требуя перемен, наш народ недавно проголосовал за сохранение страны, а я даже придумал ей новое название: «Союз Свободных Стран с Россией». Но в разваленном государстве грабить по чёрному бандитскими методами было легче.

    В Беловежской пуще братские баи, паны и прочие пупки купили у нашей верхушки ярлыки на правление за несколько бутылок и обещаний. Они принялись лишать имущества и крова русский народ, а заодно и свой. Кровь потекла рекой. Я понял, что меня опять развели, и вспомнил о предложение президента:
    – Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить.

   Я мог запросто проглотить три порции чебурек из 6 штук. И это в то время, когда их делали не из пищевого картона, а из трёх видов мяса с травами и каждый чурек вмещал чашку бульона. Собрав дома кворум, я объявил свою квартиру свободной республикой, себя – верховным правителем, а ракушку под окном – протекторатом.

   Мы хотели вывесить на ней флаг, но ограничились бумажной табличкой: «За осквернение частной собственности мочеиспусканием штраф – 5 МРОТ». Но став свободным, народ не изменились. Он продолжал использовать задний фасад тента, то по малой, то по большой нужде и красть мою вывеску в целях личной гигиены.

   В октябре 93-го я чуток поумнел и не повёлся на зов Егора Тимуровича. Протестанты были мне не по душе, но я знал, что Ельцин не такая рохля, как путчисты и сам за себя постоит с танкистами.

   По-видимому о моём пофигизме доложили наверх. Новая власть, став правопреемницей совдепии, похерила справедливость. Вместо того, чтобы компенсировать мне геноцид большевиков и мой рабский труд под их пятой, она развязала против меня гибридную войну.

   Полчища её сателлитов бессовестно приписывали счета и грозили отрезать нам коммуникации. Нас стали травить просроченными эрзац продуктами. Коммунальщики, электрики и прочие прихлебатели всех мастей угрожали по телефону и подмётными письмами. Но молодая независимая республика стояла насмерть, крепчая духом в осаде.

    Тогда меня решили придушить финансово. В августе 98-го правящие миром банкирские дома объявили мне полный дефолт. Я попытался позвать людей выйти на площадь, но им было лень бороться за справедливость. Народ безмолвствовал, а если кто-то и отвечал, то очень благодушно:
   – Подумаешь, у меня-то всего две (три – пять) тысячи долларов пропало. Обещали же вернуть лет через десять. Наверняка отдадут, быть может.

   Добрые люди радовались, что у меня пропало больше, чем у них, и с хорошим настроением шли дальше строить капитализм. Интересно, как они себя сейчас чувствуют? Ведь теперь, если они возьмут микро кредит в 5 тысяч рублей, то через три месяца он вырастает до 300 тысяч, а их за просрочку будут бить, насиловать и отбирать всё, что найдут.

   Однажды ранним утром взвод гастарбайтеров прибыл сравнять наши ракушки с землёй. Я выскочил с газовой волыной, но взбешённый сосед Вован разогнал их голыми руками. И лишь когда они привели подмогу, он достал из машины биту.

   Проиграв в открытом бою, городская голова стал мстить исподтишка. Чтоб его не узнали, он надвинул на глаза кепку и средь бела дня украл из-под моих окон Андреевский мост. Напёрсточник ловко подменил бесценный подлинник архитектуры на дешевый новодел, желая выставить меня лохом перед москвичами.

   Но за провальный штурм моего протектората, его всё равно отправили в ссылку на Альпийский лужок. На освободившееся место поставили своего вогула с гиблой Югры. Он воспользовался царящей вокруг него демократией и без суда приказал своей орде сокрушить нашу ракушку. Всё находящееся внутри добро, властитель милостиво отдал своим наймитам на разграбление.

   Моя маленькая республика проиграла войну громадному паханату. Но троянская конница одолела нас не в честном бою, а взяла хитростью, измором и запрещённым оружием. Боясь огласки, захватчики не решились сразу убить свободных граждан. Они взяли нас в плен и морят голодом, а если иногда кормят на показ перед иностранцами, то отравляющими веществами.

    И всё же тот Двунадесятый праздник стал одним из лучших дней моей жизни. Больше я никогда не встречал столько светлых людей, собравшихся вместе с одним добрым помыслом. Но вот до сих пор думаю: а не заложи я тогда первый камень, может преображение страны пошло иным путём? И она просияла бы, как солнце и одежды её сделались белы, как свет?


                Вверху картина маслом "Перестройка" Х.М. 131 на 180 см. 1991г.

                © Copyright: Лев Верабук, левый берег Москвареки 19.08. 2011.