Холостой выстрел

             

                …отложенное СЕГОДНЯ может оказаться навсегда упущенным…(Н. Рерих) Моему университетскому товарищу посвящаю.

   - Нет! Дать Генке по физии надо было. Дать со всей силы. Что есть мОчи. Чтобы зубы клацнули, а под правым глазом всплыл в ту же секунду багрово-фиолетовый синяк. И чтобы кукольные губки (была у сестры такая …красивая...намецкая…Гретхен!) шмякнули о зубы и…в лохмотья. Только интеллигентно попросить снять очки. Ну, снял он, а я бы ударил? Нет, наверное. А толку-то…
 
   …На самой середине Витима, покачивая крутыми бедрами, плыла наша брандвахта – средоточие домашнего обжитого места в непроходимой северной тайге, надежного укрытия от дождя (и, как оказалось, мокрого снега!), гнуси и упырей болотных. Уплывал уют и наши постели, уплывали сигареты и макароны. Плыла в Лену, а потом и в Северно-Ледовитый океан отрядная повариха Галка Гирей.
 
    За нашим плавжилищем дохлой щукой моталась из стороны в сторону березка, к которой Генка утром привязывал брандвахту - понтон брошенного за ненадобностью плашкоута – плоскодонного суденышка. Его должен был таскать буксир. Буксира не было, грузов не было, и он ржавел на берегу у старого причала.
 
   Когда встал вопрос о месте нашего проживания, мастер РУСа Максим Стёпаныч Караваев, не смущаясь, предложил его нам. Подошли посмотреть – бочка и бочка. Только Диогенов можно разместить десятка полтора. Повариха мигом переквалифицировалась в техничку, и через пару часов старенький С-80, чихая и кашляя, тащил наш Каравай-сарай к затону. Ночевать, нам казалось, в нем было можно. И вот теперь Версаль наших сердец, дворец шамаханской царицы уплывал от нас со скоростью Витима, бегущего на свиданку с красавицей Леной!
- Урод! Ты не мог привязать по-человечачьи? – я не скрывал своего презрения.
- Бугор,- возопил Генка, не чувствуя раскаяния.- Кто ж знал, что чучельная река за одну ночь может подняться на девять метров?
- Ладно, Серый, чего теперь. Надо думать как Галку и ночевку нашу выручать! Чо решим-то…- загалдела бригада.
- Решим… Вон Жбанчик поплыл уже…

   Генку я не ударил…О-о, сколько вместилось в это «не ударил». Жбан отвязал березу от веревки-каната, припер швартовый конец его на  берег. И мы с Гришаней (кстати студентом МВТУ им.Баумана) помчались. Мы неслись гоночными болидами по берегу, обдирая в кровь ноги, пытаясь сделать хотя бы один виток вокруг чего-нибудь мало-мальски подходящего. Витим незлобиво выдергивал все с корнями, как редиску с грядки, и тек дальше. Над головой то и дело с веселым свистом, шевеля корнями, пролетали сосенки-березки, камни разной величины и веса. Грине надо было высвободить метра три-четыре  мокрого и грязного каната, чтобы я успел сделать виток. Но на такой скорости мы едва успевали оценить обстановку: или обежать, росшее на берегу деревце, или успеть просунуть тяжелый конец под подмытую и поваленную  лесину. Местами приходилось забредать в реку по шею, и тогда канат  пел гитарной басовой струной.

   И все-таки мне удалось обмотать  злополучный конец дважды вокруг солидной пихты. Она крякнула, накренилась и…О-о, счастье! Наша «торпеда» закружила по здоровенному омуту. Взнузданная, она сама медленно греблась к берегу.  Мы только успевали подбирать и сматывать канат. Минут через десть, скребанув днищем галечник, наше первобытное корыто ткнулось в берег.

   Солнце едва пробивалось сквозь дымное марево – где-то горела тайга. Мы с Гриней лежали на высоком берегу, как две дольки лимона, которые выжали, а выбросить забыли. Внизу   неторопливо и как-то вальяжно бежал Витим.
Подошла и загалдела бригада.

   - Ну, вы даете! Красиво бежали! – басил девятиклассник Валерка, навязанный нам комиссией по делам несовершеннолетних. В городе он был трудновоспитуемый. А в бригаде числился спецом по всяким механическим делам. Заставить работать «Дружбу» или любой другой механизм ему ничего не стоило.
   - Ну что, Асcоль? Напугалась малёхо? Это тебе не макароны продувать перед завтраком, - посмеивался, приобняв нашу повариху Толян. Бородатый Толян прикатил из Алма-Аты, где работал в НИИ, и все тяготы таежной жизни переносил  стоически и философски.
Все смеялись. Радовались, как дети. Только в догоняшки не играли.

   А я лежал и почему-то вспоминал свою первую и последнюю охоту…Манок сделал свое дело. Пара рябцов-петушков подлетела на выстрел. Они уселись на толстой ольхе и, оглядываясь по сторонам, пересвистывались. Два пестрых комочка сейчас станут окровавленными тушками.  Я поднял ружье и прицелился в правого. Он сидел на сучке пониже и был виден весь. Вот оно – право выбора. Я умираю от голода?  Да кто я такой, чтобы распоряжаться чужой жизнью? А почему, собственно, не левого? Отец, смеясь, один патрон набивал бумагой, старыми пыжами.
   - Пусть кому-то повезет сегодня! – говорил он.

   Повезет- не повезет – это случай.! А за мною право выбора. Я опустил ружье.
А впрочем… Я поднял ружье и выстрелил в воздух. Рябчики снялись и через секунду скрылись на другом берегу маленькой речки. Ближние листья ольхи колыхнулись и замерли. Я свой выбор сделал.
 
   Пятнадцать мужиков – это не пара рябчиков. Манок, правда другой, и здесь сделал свое дело. Они слетелись ко мне из разных городов. Образованные и не очень, изъеденные  мошкой, с  расцарапанными в кровь рожами, они видели – я поднял руку. Но не ударил… Я сделал свой выбор… Давно.

   Генка стал писателем. У него девять книг и десятая на выходе.
О чем он пишет?
                Кочекта - Согди-Ондон – Мама.
                1971 – 2011 г.