Эту историю я уже как-то публиковал, и она была встречена мёртвым молчанием публики. Поскольку не известно, молчание это хорошо или плохо, я повторяю попытку.
Тем более юбилей.
***
Утро 19 августа 1991 года.
Я приехал в Москву из провинциального городка, куда занесла меня затейница судьба и собственная склонность к радикальным жизненным экспериментам. Там в провинции я стал придумывать имитационные игры, и одна из них оказалась удачной - в неё отчаянно "резались" молодые предприниматели города, и называлась та игра "Спрут", в точности, как итальянский сериал про мафию. Игра была интеллектуальной, остросюжетной и стратегически нетривиальной. Ах!
Тогда я еще не знал о возможностях компьютерных игр, и реализовал идею в виде игры настольной. Мне устроили встречу в "Воениздате", где предполагалось выпустить тираж.
Я вывалился из электрички на Курском вокзале и поперся к Кремлю. Где-то там, мне сказали, "Воениздат". Может и там, может, и нет. Я туда не попал, потому что на Васильевском спуске и везде стояли танки, и в воздухе было какое-то напряжение.
- А что это? - обратился я к прохожему с совершенной провинциальной непосредственностью.
- А вы не знаете?! - изумился он. - Это военный переворот!
Какой, к черту, "Спрут", какой "Воениздат", если переворот. Я почувствовал радостное возбуждение, как всегда перед большими неприятностями...
Всё же надо было быть разумным. Переворот переворотом, война войной, но я приехал по делу.
- А как пройти к "Воениздату", - спросил я какого-то зеваку, рассматривающего танки, на которых сидели солдаты, тоже, как и вся публика возбужденные, мало что понимающие и с дурацкими улыбками на симпатичных молодых лицах.
- Да там закрыто все! - ответил зевака.
- Правда, что ли? - переспросил я.
- Ты что, не русский?
- А то ты не видишь! - разозлился я.
Драться мы не стали, потому что переворот. Потом как-нибудь.
И славно! В "Воениздат" мне уже не хотелось, я поехал к родственникам и там по телевизору после положенной классической музыки и балета узнал про ГКЧП и увидел трясущиеся руки главного советского "черного полковника" тов. Янаева. Ну, и всю хунту.
То ли до того, то ли после, услышал звуки очереди из крупнокалиберного пулемета. Пора было двигаться навстречу событиям. Не сиделось...
К вечеру я уже был заместителем командира 6-й сотни обороны Белого Дома, спасал демократию. Ближе к ночи, нашего командира вызвали в Белый Дом, и он не вернулся. Я остался за старшего. Думаю, кто-то из той сотни меня и вспомнит. Нет, не за какие-то особые заслуги. Какие заслуги, глупости это, их, слава Богу, не было, да я и не знаю, случись что, смог бы я в то время повести себя так, как следует. Твердость духа долго не давалась мне.
Просто такая была ночь. Запоминающаяся. Люди стояли цепями вокруг оплота новой Российской демократии. Хорошие, славные люди. Искренние. На крышах зданий вокруг Белого дома видны были фигурки снайперов. Они не маскировались. Потом через нашу цепь к Белому Дому провели под руки какого-то молодого человека. Кажется, он был ранен или контужен. Не знаю, где и как. Потом появились иностранные корреспонденты с телекамерами, вроде из CNN, не помню точно. Их направили ко мне. Но мой английский пассивный. Я читаю все, читаю помногу и без выпученных от напряжения глаз, а говорю ужасно. Не то слово - ужасно - еще хуже... Спас меня какой-то "боец" то ли из нашей сотни, то ли из соседней. Он говорил легко, и преподнес свободным средствам массовой информации весь "текущий момент" наилучшим образом. Я зачарованно слушал, но недолго. Корреспондентов подхватили какие-то деловитые молодые люди и повели в Белый Дом. Потом, а, может, до того нам сообщили: в случае штурма ни в коем случае не бежать в поисках спасения в сторону Белого Дома, потому что оттуда будет вестись огонь на поражение по всем приближающимся. Моя созерцательность мигом улетучилась. Люди в моей сотне были, как я уже сказал, очень приятные, хорошие люди. Наверное, такие же были и в других сотнях. Было много женщин. Красивых, умных, интересных. Все ждали штурма и боялись его, конечно. Страшно же. Катастрофа была возможна, это ощущали все. В такие минуты между людьми возникает необыкновенная близость. Я влюбился во всех женщин моей сотни. Любовь была среди людей, стоящих в цепях, ее было много, она была тревожной, порывистой, нетерпеливой - это инстинктивное вечное и верное средство для нас, человеков, - средство оставаться людьми и продолжать род человеческий.
- А штурм будет? - спросила одна молодая женщина. По внимательным взглядам окружающих я понял, что все ждут от меня ответа, и этот ответ почему-то значим. Понятно почему. Я вроде за командира. В критических обстоятельствах, когда ты уже не в состоянии ничем управлять, надо верить, что кто-то что-то знает и может решать. В моем случае это было забавно. Но это был редкий случай в моей не вполне упорядоченной молодости, когда я подумал, прежде, чем ответить.
- Конечно, обязательно. - сказал я. Этот ответ должен был придать надвигающемуся кошмару будничную окраску.
Откуда-то донеслись очереди из автоматов, потом с противоположного конца "живого кольца" донеслось скандирование:
- Позор! Позор!
До сих пор не знаю, кому позор. Наверное, - им...тем
Потом или до того появился Мстислав Ростропович. Он крикнул, что гордится нами. И все стали скандировать "Россия! Россия!". Я тоже старался. Что-то переполняло душу. Однако мне было страшно. Тут привели ко мне "на досмотр" двух явно военного вида мужчин в штатском.
- Они говорят, что они полковники КГБ и пришли стоять с нами в цепи, - сообщили мне бдительные бойцы. Полковники показали удостоверения и сказали, что имеют некоторый опыт "хлебать дерьмо" такого сорта, как нам предстоит, и что лучше, чтобы во время штурма они были среди нас. Я не нашел причин не верить им и разрешил остаться. Впрочем, если бы и не разрешил, они бы "устроились". Их вскоре узнали в лицо и с радостью забрали с собой в Белый Дом снующие среди нас деловитые люди из цитадели демократии. Перед уходом полковники сказали, чтобы в случае штурма мы не оказывали сопротивления.
- Люди, которые будут штурмовать Белый Дом, убивают рефлекторно в ответ на любое движение. Не оказывайте сопротивления, не делайте резких движений.
Я пожалел о том, что у меня забрали полковников. Все-таки, полковники. Но я и рассердился на них.
- Хорошее дело, - подумал я. - не оказывайте сопротивления, не делайте резких движений. Они (люди из нашей сотни). они что, курсы ГРУ или спецшколу КГБ заканчивали, что ли! Да будут махать руками, чтобы закрыться от мнимой или реальной угрозы. И побегут. А куда побегут, если из Белого Дома будет вестись кинжальный огонь? Во все стороны побегут, толкаться будут. А если еще и какую-нибудь черемуху применят? Противогазы-то есть почти у всех, да только они и непригнанные, и ориентироваться в противогазе совсем плохо, и убить человека с резиновой мордой намного легче, потому что убийца не видит лица.
Я стал осматривать местность и думать, как я организую эвакуацию женщин, если что... Господи, какие красивые женщины!
Единственный путь был через решетчатую ограду. Двое-трое мужчин вполне смогут помочь женщинам быстро перебраться на ту сторону, где, может быть, их никто уже не тронет. Такие у меня были планы, но "учения" я по понятным причинам проводить не стал, а только переместился к группе мужчин, которые, как я думал, смогут мгновенно понять меня и сделать то единственное, что мы должны будем сделать. Тогда мне не пришла в голову мысль, что эти мужчины могли думать о том же, о чем и я. Но это было очень вероятно, потому что они не были мальчиками, вели себя сдержанно и о чем-то негромко говорили между собой.
Ночь шла. Через небольшие промежутки времени по громкоговорителю передавали предупреждения о готовности к штурму.
- Штурм будет? - снова спросили меня.
- Конечно, - ответил я.
Люди вокруг меня думали о штурме. Они ждали угрозы "с той стороны". Я думал о другом. Я думал о кинжальном огне со стороны Белого Дома во всех бегущих без разбора.
Эта мысль превратилась в чувство, а чувство получило имя - опустошение.
Я ясно ощутил, что мы все проиграли и понял еще почему-то, что штурма не будет. Это так бывает, так вдруг. Как-то все соединяется в одно - в понимание.
Стало светать. Люди стали потихоньку рассасываться. Я ждал, когда последние из моей сотни уйдут, потому что тоже хотел уйти. Ночь воодушевления и национального единства закончилась. Чувство опустошения коснулось всех. Но ему не дадут воли. Будет еще празднование "победы над супостатом", какое-то общество "Живое кольцо". Ни в праздновании, ни в обществе не участвовал, а этим же днем 20 августа был в своем провинциальном городишке. Не стану врать, я не отказывался от незаслуженных мной почестей, которые оказывали мне дамы города N, желавшие побыть от чего-нибудь в воодушевлении.
Затем началось преследование "коллаборационистов", поддержавших ГКЧП. Справедливости ради, следует сказать, что им досталось не слишком сильно, так, - довольно вяло. Запомнилось, как клеймили одну женщину, директора средней школы. Власть переменилась, и новые люди стали пробиваться вверх по властной вертикали. Кто-то хотел в директора, кто-то в президенты, кто-то в "совесть нации".
Через два года танки новой демократии будут в упор расстреливать идиотский Верховный Совет России.
Только через два года подумалось: те, из ГКЧП не решились на штурм, хотя у защитников Белого Дома не было никаких шансов. Новая власть стреляла, не колеблясь.
CNN передавала прямой репортаж, и весь мир, и вся Россия с удовлетворением смотрели на работу танковых орудий в упор.
Мой знакомый профессор, крупный лингвист горячо говорил, глядя на экран телевизора:
- Так их, сволочей!
Он, наверное, вспоминал свои обиды, обиды на коммунистов.
Мстислав Ростропович давал концерт в поддержку новой власти.
Новая власть оказалась откровенно бандитской: философия зоны господствовала в Кремле и на улице. Но об этом еще не принято было знать.
Западная публика находилась в состоянии эйфории.
Те немногие люди, которым достало прозорливости предупреждать о том, что новый мировой порядок после крушения Берлинской стены грозит невиданными прежде бедами всему человечеству, - этих людей никто не слушал.
Новый великий проект глобальной стройки был запущен, и деловитые политические инженеры нового мира пружинистой походкой спускались по трапам самолетов.
Время было открыть книгу А. де Токвиля "Старый порядок и революция". Открыть, внимательно перечесть, задать себе неудобные вопросы и задуматься. Это была не единственная книга, с которой следовало сдуть пыль в то время.